Филологический факультет

БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

ДАНИЛОВОЙ Наталии Юрьевны

Научный руководитель:

Преподаватель ЛОГИНОВА Марина

Альбертовна

Петрозаводск 1999

Введение С.

§ 1. Проблема идиостиля. С.

§ 1. Лексические архаизмы. С.

2.2. Глагольные архаизмы. С.

§ 3. Историзмы. С.

Поэзии Б. Ахмадулиной. С.

Заключение. С.

Введение

§ 1. Цель, задачи, методы исследования.

Целью нашего дипломного сочинения является анализ архаизмов в лирических произведениях Беллы Ахмадулиной, исследование стилистических функций лексических и грамматических архаизмов, анализ их роли в создании особого поэтического идиостиля поэтессы.

Задачи нашего исследования можно сформулировать следующим образом:

1. знакомство с литературой по проблемам лингвостилистического анализа художественного текста;

2. анализ частотности употребления архаизмов;

3. классификация архаизмов;

4. определение их стилистических функций в поэтическом тексте.

Методом сплошной выборки было исследовано 302 лирических произведения, объём выборки составил 760 словоупотреблений. Анализ материала проводился на основе описательного, сравнительно-исторического и статистического методов и сопровождался лингвистическим комментированием, представляющим собой универсальный приём объяснения и синтеза получаемых сведений.

Тема работы является, безусловно, актуальной, прежде всего потому, что творчество Ахмадулиной мало затронуто с точки зрения лингвистического анализа, тогда как оно представляет для этого богатейший материал.
§ 2. Поэтический стиль Беллы Ахмадулиной.

Б. Ахмадулина – уникальное явление в русской поэзии ХХ века.
Уникальность её состоит, прежде всего, в самобытности. Стиль Ахмадулиной легко узнаваем. Принадлежность стихотворения её перу определяется и подбором слов, и их порой странным сцеплением, и «специфической интонацией традиционного русского фольклорного плача, невнятного причитания. Последнее особенно заметно на её выступлениях»1.
1.Бродский И. Зачем российские поэты?..//Ахмадулина Б. Миг бытия.М.,
1997.С.253

(Об этом же, но с противоположным знаком, пишет И. Шайтанов: «Белла
Ахмадулина может оставить равнодушным, ибо у неё вы слышите – особенно в авторском исполнении – взволнованно-аффектированную интонацию, стиль отделанный под старину, под ещё что-то изысканное, но слова, как такового, не слышите. Оно поглощено эмоциональным придыханием, стилистической отделкой – действительно, как в вещи, перегруженной украшениями, вы не ощущаете в стихе материала»1).

Не последнее место в создании её идиостиля занимают архаизмы.
Представляется необходимым проследить, чем же был обусловлен шаг
Ахмадулиной в архаику. И. Бродский пишет: «Поэзия есть искусство границ, и никто не знает этого лучше, чем русский поэт. Метр, рифма, фольклорная традиция и классическое наследие, сама просодия – решительно злоумышляют против чьей-либо «потребности в песне». Существуют лишь два выхода из этой ситуации: либо предпринять попытку прорваться сквозь барьеры, либо возлюбить их. Второе – выбор более смиренный и, вероятно, неизбежный.

Поэзия Ахмадулиной представляет собой затяжную любовную связь с упомянутыми границами, и связь эта приносит богатые плоды»2.

Белла Ахмадулина – поэт воспринимается наследницей, либо анахронизмом.
Так или иначе, все исследователи её творчества склонны связывать его с пушкинской эпохой. Это касается как внешней формы стихов (например, её явная склонность к реминисценциям, знакам литературной традиции прошлого), так и «архаического» мироощущения Ахмадулиной. (И. Шевелёва справедливо говорит о любви Ахмадулиной, умеющей жить в придуманном ею мире, к антиквариату3).

Любопытны размышления по этому поводу Е. Шварц. «Само существование такого поэта, как Белла Ахмадулина, пожалуй, заполняет собою пробел, зиявший в истории русской литературы, а именно: это пустующее
1. Шайтанов И. Пусть слово тяжелеет. Черты современной поэтической личности
//Литературное обозрение.1984.№ 1.С. 23.
2.Бродский И. Зачем российские поэты?..//Ахмадулина Б. Миг бытия. М.,
1997.С. 253
3.Шевелева И. Женское и материнское…//Ахмадулина Б. Миг бытия. М., 1997.С.
265-266 место Поэтессы конца XVII-начала Х1Х века, недостающей звезды Пушкинской плеяды, прекрасной помещицы, наследницы итальянцев, обрусевших на морской службе, и старинного русского рода (из татар).
Воспитанная эмигрантом-вольтерьянцем, но научившаяся у него лишь изяществу шутки, наклонная скорей к глубокомыслию Новикова и
А.М. Кутузова, любительница Тасса и Стерна, сочиняющая послания в стихах, трогательно добавляя в конце «мой свет…». Всё это легко вообразить, и, наверное, благом для нашей словесности было бы существование у истоков её такой поэтессы, но, слава Богу, девятнадцатый век не явился востребовать свою собственность, и ещё большим благом и чудом стало то, что была подарена нам во времена оттепели и, хотя помещена в чуждые себе времена и нравы, чудесно прижилась в них, и как бедны были бы эти времена без неё»1.

Таким образом, Ахмадулина обратилась к архаике, во-первых, в поисках преемственности. Она многим обязана Х1Х веку, в том числе тематически.
Одним из главных мотивов её творчества является поэзия дружеского чувства, восходящая, главным образом, к Пушкину.

Во-вторых, вслед за В. Ерофеевым, скажем, что шаг в «архаику» был богат новаторским смыслом. «Почти не колеблясь в выборе своей поэтики,
Ахмадулина предпочла сверхсовременному, дружащему с жаргоном языку своих товарищей по поэтическому цеху усложнённый, порой архаизированный язык»2.

В одном из стихотворений 1962 года она писала:

Влечёт меня старинный слог.

Есть обаянье в древней речи.

Она бывает наших слов и современнее и резче.

Нужно сказать, что слова старинный, старомодный проходят красной нитью через всё её творчество, определяя своеобразие поэтики.

1. Шварц Е. “Ларец и ключ” //Ахмадулина Б. Миг бытия. М., 1997. С. 265-266.
2. Ерофеев В. Новое и старое. Заметки о творчестве Беллы Ахмадулиной
//Октябрь.1987.№5.С. 191

Новаторство Ахмадулиной было обусловлено её отказом от языковой нормативности, естественной реакцией на существовавший долгое время «культ разговорности» в поэтическом языке. «Такой же отказ, только осуществлённый прямо противоположными средствами, мы видим в поэзии её товарищей – авангардистов Но и здесь Ахмадулина шла дальше авангардистов, такой выбор обладал имманентным нравственным протестом. В усложнённости речевых ходов поэта таился призыв к восстановлению когда-то существовавших, но разрушенных представлений о благородстве, чести, человеческом достоинстве. Витиеватость, которую не раз обзывали манерностью
(но нельзя сказать, что поэзия Ахмадулиной совершенно не отличается манерностью – Н.Д.), свидетельствовала о многоликости, переливах душевных состояний, о невозможности свести человека к сугубо социальной функции»1.

В-третьих, по нашему мнению, рассматриваемая особенность стиля
Ахмадулиной определяется её особым мировосприятием. «Особый свет падает на то и тех, с чем и с кем соприкасается Белла Ахмадулина в жизни и в литературе. Отсюда и её уникальная способность и о простом, и о сложном говорить всегда сложно, т. е. высоко («высокими» словами. Архаизмы, большей частью, и обладают возвышенной экспрессией – Н.Д.) и с полной уверенностью – поймут. А не поймут, так почувствуют, что, в принципе, одно и то же»2. Благодаря этому незначительное, на первый взгляд, приобретает значимость эпики. (Критики называли это абстрактным суперизыском, теряющим связь с действительностью).

Так или иначе, творчество Беллы Ахмадулиной, без сомнения, заслуживает внимания и изучения. Её каждая новая книга порождала столкновения безоговорочных приверженцев и ярых противников поэта. И лишь в последние 10
– 15 лет накал критических выступлений несколько ослабел – место и роль
Беллы Ахмадулиной в современной русской поэзии достаточно чётко определились и, очевидно, могут быть пересмотрены только в
1.Ерофеев В. Новое и старое. Заметки о творчестве Беллы Ахмадулиной
//Октябрь.1987.№5.С. 191-192.
2.Попов Е. Особый свет // Ахмадулина Б. Миг бытия. М., 1997. С. 260 исторической перспективе.

Естественно, что все вышеизложенные размышления об архаичности стиля
Ахмадулиной нуждаются в фактическом подтверждении. Этому будет посвящена глава вторая нашей работы (несмотря на утверждение С. Чупринина, что всякий анализ разрушает поэтическую гармонию1).

1. Чупринин С. Белла Ахмадулина: Я воспою любовь // Чупринин С. Крупным планом. Поэзия наших дней: проблемы и характеристики. М., 1983.С. 177
Глава 1

Поэтический язык как предмет изучения. Лингвистический анализ текста.

§1. Проблема идиостиля.

Проблема теории поэтического языка и связанная с ней проблема лингвистического анализа художественного произведения (уже – поэтического текста) долгое время остаются одним из самых актуальных в филологии. В разные периоды им уделяло внимание множество исследователей, в том числе такие видные учёные, как Л.В.Щерба, В.В.Виноградов, Г.О.Винокур1.

Особенно детально вопрос о сущности поэтического языка был разработан учёными-структуралистами2. Благодаря им в стандартной лингвистической поэтике установилось представление о поэтическом языке как о системе, организованной особым образом, как о языке в его поэтической функции, которая «отличается центростремительной направленностью на саму систему знаков и значений и стремится создать внутренне мотивированный «мир» сообщения»3. Таким образом, поэзия – это «вид речи, который стремится к избытку порядка, отличается высокой степенью «поэтичности» языка и выдвигает на первый план в качестве главной ценности центростремительную направленность словесного сообщения, которая в других случаях играет лишь роль противовеса»4.

Более широкий взгляд на проблему находим у Г.О.Винокура5. Он говорит о трёх ипостасях понятия «поэтический язык». Во-первых, под поэтическим языком можно понимать прежде всего язык, употребляемый в поэтических произведениях, имея в виду «особую традицию языкового употребления», особый стиль речи в ряду других.

1. См.также работы Б.В. Томашевского, Э.И. Хованской, Е.А. Маймина, А.И.
Ефимова, Н.М. Шанского, Л. Тарасова и многих других.
2. См., например, статьи Ю. Тынянина, Р. Якобсона, Я. Славиньского.
3. Славиньский Я. К теории поэтического языка // Структурализм: “за” и
“против”. М., 1975. С. 261
4. Там же, С. 263
5. Винокур Г.О. Понятие поэтического языка // Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М., 1991. С. 24-31.

Во-вторых, язык, употребляемый в поэтических произведениях, может быть связан с поэзией «не одной только внешней традицией словоупотребления, но и внутренними своими качествами, как язык, действительно соответствующий изображаемому поэтическоиу миру. В этом случае язык поэзии понимается нами как язык сам по себе поэтический, и речь уже идёт о поэтичности как особом экспрессивном качестве языка». Под
«поэтичностью» Винокур понимает особого рода традицию, которая во многом связана с вопросом о том, «о каких предметах считается возможным или невозможным писать в поэтическом произведении.

В-третьих, когда отношение между языком и поэзией мыслится как тождество, возникает вопрос об «особой поэтической функции языка, которая не совпадает с функцией языка как средства обычного общения, а представляется её своеобразным обосложнением. Поэтический язык в этом смысле есть то, что обычно называют образным языком».

Как мы уже отмечали, исследователей волновала не только проблема определения сущности языка поэзии, но и разработка методов и принципов его анализа.

Подчёркивая важность этого, В.В.Виноградов писал: «Изучение поэтической речи современного писателя представляет чрезвычайный методологический интерес. В рамках современности особенно острым может быть постижение своеобразия индивидуального поэтического стиля как замкнутой системы языковых средств, характерные особенности которой ещё ярче всплывают на фоне обладания общими формами повседневно- интеллигентской речи в её разных функциях»1.

Естественно, изучение языка художественного произведения тесно связано с исследованием языка художественной литературы и её стилей в целом, а также языка того или иного писателя.

Кроме того, должно учитываться своеобразие языка художественной литературы в соответствующую эпоху, исторические закономерности развития
1. Виноградов В.В. О поэзии А. Ахматовой. Стилистические наброски //
Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.,
1976.С.369. литературных стилей.

При анализе языка художественного произведения нельзя обойти вниманием и его соотношения с общенародным и литературным языком.

В чём же специфика языка художественной литературы? При всём разнообразии характеристик чётко выделяется его своеобразие, которое обусловлено сферой функционирования и подчинённостью эстетической функции.
«Статус художественной речи как отдельной разновидности языка не определяется наличием специфических языковых элементов; в то же время в отличие от других функциональных типов здесь используются все средства общенародного языка независимо от их функциональных и стилистических характеристик. Оценка этих средств даётся не с точки зрения литературных и стилистических норм языка, а с позиций их обусловленности эстетической функцией, подчинённости определённому идейно-художественному замыслу, принципу «соразмерности и сообразности»1.

Анализировать художественный текст можно в разных аспектах, предопределяющих различные методы и конечные результаты. Но всё это многообразие в конечном итоге сводится к дифференциации литературоведческого и лингвистического подходов к об’екту исследования.
Л.В.Щерба сформулировал задачу лингвистического анализа как «показ тех лингвистических средств, посредством которых выражается идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных произведений»2.
Мы уже говорили, что анализ особенностей языка художественного произведения должен опираться на знание общественной жизни и литературы определённого периода, кроме того, он не может не учитывать состояния литературного и общенародного языка соответствующей эпохи, тех языковых процессов, которые характерны для неё. Непременным условием полноценного анализа является знание литературных и стилистических норм языка соответствующей эпохи, особенностей речи определённых социальных групп;
1. Моисеева Л.Ф. Лингво-стилистический анализ художественного текста. Киев,
1984. С. 5.
2. Щерба Л.В. Опыты лингвистического толкования стихотворений // Щерба
Л.В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957. С.97

рассмотрение изменений смысловых и стилистических характеристик языковых элементов (в соответствии с принципом историзма); определение жанровой принадлежности произведения, которой обусловлена его структура (отсюда специфические черты языка прозы, поэзии, драматургии).

Лингвистический анализ художественного текста, как любая научная отрасль, имеет свои методы и принципы исследования1.

В современной науке и практике представлены два способа лингвистического анализа художественного текста – частичный и полный. «В первом случае изучается в основном языковая доминанта, формирующая стилевую доминанту и реализующая вместе с нею основную авторскую идею. Во втором случае изучаются единицы всех уровней языковой структуры текста в их эстетическом единстве и взаимодействии. При неполном и полном анализе художественного текста необходима избирательность языковых элементов, которая позволяет, не нарушая цельности текста, исследовать наиболее значимые из них»2.

Среди методов лингвистического анализа художественного текста можно выделить следующие: наблюдение, стилистический (имеющие непосредственное отношение к нашему исследованию), а также эксперимент и моделирование3.

Ведущая роль отводится методу наблюдения над организацией языковых элементов в одно художественное целое. Большинство работ по изучению языка художественных произведений написано на основе данного метода.

Статистический метод применяется при определении ведущих или второстепенных элементов текста и помогает об’яснить многие особенности языковой манеры автора.

Что касается принципов лингвистического анализа художественного текста, то в работе Л.Ф.Моисеевой4 мы находим следующее:

1. Об этом см.также: Гарланов З.К. Методы и принципы лингвистического анализа. Петрозаводск, 1995.
2. Студнева А.И. Лингвистический анализ художественного текста. Волгоград,
1983. С.35.
3. Там же.
4. Моисеева Л.Ф. Лингво-стилистический анализ художественного текста. Киев,
1984. С. 18-20.

1. Характеристика языковых средств в связи с идейно-образным содержанием произведения.
2. Оценка языковых фактов в рамках смысловой структуры данного текста.
3. Соотнесённость стилистических характеристик языковых элементов с литературными и стилистическими нормами языка соответствующей эпохи. Это требование конкретно-исторического подхода к толкованию текста.
4. Учёт авторской позиции.
5. Анализ языковых элементов в их взаимосвязях и взаимообусловленности
(принцип системности анализа).
6. Учёт жанрового своеобразия литературного произведения.

До сих пор мы говорили в общем об анализе любого художественного произведения, тогда как основным предметом нашей работы служит текст стихотворный, который безусловно является специфической художественной системой.

Естественно, что методы анализа поэтического и прозаического текстов в чём-то сходны. Но к поэтической речи пред’являются дополнительные правила и ограничения. Это прежде всего соблюдение определённых метро-ритмических норм, а также организованность на фонологическом, рифмовом, лексическом и идейно-композиционном уровнях. Соответственно, в ходе лингвистического анализа поэтического текста учитываются такие структурные характеристики стиха, как ритмика, рифма, строфика, звуковые повторы, характер пауз, общие интонационные особенности.

Согласуясь с принципами анализа языка художественного текста, необходимо обратить внимание и на специфику произведения (определённая форма эпической, лирической или драматической поэзии). Ею обусловлены содержательные характеристики языковых элементов в системе стихотворного текста.

В связи с этим заслуживает внимания определение лирики, данное
Л.И.Тимофеевым: «Лирика – это отражение всего многообразия действительности в зеркале человеческой души, во всех тончайших нюансах человеческой психики и во всей полноте речевой экспрессии, им отвечающей»1.

Лирическое стихотворение чаще всего рассматривается как устойчивая, завершённая структура, своеобразная «иерархия понятийно-образных, эмоционально-оценочных, экспрессивных, интонационных и ритмических элементов»2.

В нашем исследовании мы затрагиваем лишь лексический уровень под определённым углом зрения, тогда как полный анализ включает описание единиц всех уровней языка, с помощью которых и формируется сложный целостный идейный смысл данного художественного текста.

При изучении эстетической организации элементов лексического уровня рассматривается наиболее значимый пласт слов, которые образуют основное эмоционально-смысловое содержание и являются либо собственно образными
(тропами), либо нейтральными, но получившими в контексте художественного произведения образное содержание.

Небезынтересной является и методика анализа поэтического текста с опорой на его словарь, разработанная М.Л.Гаспаровым3. Составив словарь стихотворения, мы можем в какой-то мере понять мировосприятие интересующего нас поэта. Метод составления словаря состоит в «чтении по частям речи». В лирическом стихотворении выделяется три аспекта: I. сущест- вительные текста – его предметы и понятия; II. глаголы – действия и состояния; III. прилагательные и наречия – качества и оценки. Словарь выявляет, чем (предметами, понятиями, действиями или оценками) определяется внутренний мир того или иного текста, даёт возможность наглядно показать
«тематические поля и семантические переклички между словами текста – определить тематический каркас лирического стихотворения»4.

1. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М., 1976. С. 272.
2. Тарасов Л.Ф. Поэтическая речь. Киев, 1976. С.5.
3. Гаспаров М.Л. К анализу композиции лирического стихотворения //
Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1975. С. 160-161.
4. Интерпретация художественного текста. М., 1984.С.58.

Анализ поэтического текста с помощью словаря помогает показать и существование в тексте различных стилистических пластов, систем, понять проблему специфики «чужого» слова (имеется в виду стилистическая система, заданная обычно каким-то поэтическим направлением).

После всего вышеизложенного необходимо сказать несколько слов о том, что, по мнению В.В.Виноградова, признаётся основной категорией в сфере лингвистического изучения художественной литературы. Это понятие индивидуального стиля. В нём об’единены, соответственно художественному замыслу автора, все языковые средства, используемые писателем.

В процессе создания художественного текста автор стремится запечатлеть актуальное для него содержание, личностный смысл. Если брать за основу творческого акта мыслительный процесс, то реалии, предметы служат для него мотивом, а результатом является фиксация вышеупомянутого личностного смысла в языковых единицах.

Таким образом, исследование художественного текста сужается: анализируются только те языковые элементы, которые художник использовал для реализации личностного смысла.

«Художественный смысл возникает для читателя как реализация определённой идеи в рамках идиостиля, под которым понимается модель речевой деятельности писателя, где системно и закономерно проявляются индивидуальные способы употребления и функционального преобразования языковых единиц в эстетически значимые элементы художественного текста»1.

Естественно рассматривать идиостиль как единство, особый тип эстетической языковой структуры. Целостность эта создаётся применением своеобразных принципов отбора и мотивированного использования языковых элементов.

Исходя из сказанного, можно определить художественный текст как
«устойчивую, завершённую, замкнутую систему, сформированную на основе динамического взаимодействия языковых элементов, репрезентирующих

1. Пищальникова В.А. Проблема идиостиля. Психолингвистический аспект.
Барнаул,1992. С.20 авторский личностный смысл. Отсюда одной из задач исследующего смысл художественного текста является уяснение системы языковых средств, использованных художником для воплощения идейного замысла произведения, и изучение функций и значений как отдельных элементов художественного текста, так и текста в целом. Решение такой задачи приводит к определению характеристик идиостиля того или иного писателя»1.

§ 2.Лингвистическая наука об архаизмах и их стилистическом использовании

На разных этапах своего развития поэтический язык стремится присвоить себе те формы, которые «не освоены практикой повседневного конкретно- референтного употребления, то есть имеют слабый ореол связанности с денотативным внеязыковым пространством»2. Сюда мы относим мифологический словарь, окказиональные имена, различного рода архаизмы, которые и являются предметом нашего исследования.

«По своему значению они могут полностью совпадать со своими синонимами, принятыми в языке повседневного общения, в других формах речевой деятельности, а отличаются именно тем, что в сознании говорящего они не связываются с привычными для них предметами и в привычном для них освоенном неязыковом пространстве.

В парах глаза – очи, лоб – чело, губы – уста и под. исходное противопоставление лежит прежде всего в референциальной сфере.
Специфические явления поэтического языка являются, таким образом, сигналом и подтверждением того особого денотативного пространства, с которым связан стихотворный текст»3.

Архаизмы занимают особое место в составе русской лексики. Сложным представляется вопрос о том, что считать в системе языка архаической лексикой, а также каков об’ём самого понятия «архаизм», как он соотносится, к
1. Там же, С.27.
2. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль:Общие вопросы. Звуковая организация текста. М., 1990.С.34
3. Там же, С.35. примеру, с понятиями «славянизм» и «традиционно-поэтическая лексика», которые отдельно изучались рядом исследователей1.

И архаизмы, и славянизмы, и традиционно-поэтические слова относятся к пассивному словарному запасу. «Всё, что тем или иным способом выпадает из активного языкового употребления, архаизируется, причём степень архаизации определяется временем и живым языковым сознанием говорящих»2. Мы полагаем, что отношения между указанными понятиями являются родо-видовыми. Оговорим здесь же, что под традиционно-поэтическими словами (в том числе неславянского происхождения) и стилистическими славянизмами мы будем понимать собственно-лексические архаизмы. Таким образом, архаизм шире славянизма, так как может быть представлен и словом не славянского происхождения (русизм «ворог»), и шире традиционно-поэтического слова в качестве собственно-лексического архаизма, так как помимо этой группы существуют архаизмы лексико-фонетические, лексико-словообразовательные и грамматические. (В определении последних сложности нет, так как признак архаизации виден очень ясно).
О.С. Ахманова дает такое определение архаизма:
”1. Слово или выражение, вышедшее из повседневного употребления и потому воспринимающееся как устарелое. русск. ваятель, вдовствовать, вдовица, врачевание, втуне, даяние, издревле, лихоимство, навет, наущать.

2. Троп, состоящий в употреблении старого (старинного) слова или выражения в целях исторической стилизации, придания речи возвышенной стилистической окраски, достижения комического эффекта и т.п. русск. перст судьбы”3.

1. См., например, работы Мансветовой Е.Н., Голуб И.Б., Замковой В.В.,
Цейтлин Р.М., Копорской Е.С., посвященные славянизмам, а также исследования
Мыльниковой С.Е., Дворниковой Е.А., Ивановой Н.Н., касающиеся традиционно- поэтической лексики.
2. Григорьева А.Д. Об основном словарном фонде и словарном составе русского языка. М., 1953. С.12.
3. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966. С. 56.
Второе значение определяет функции архаической лексики в художественном тексте.

В нашей работе мы рассматриваем архаизмы грамматические и лексические. К грамматическим, или морфологическим, относим устаревшие формы слова (крыла, пламень, дерева и т. д.).

В группе лексических архаизмов выделим, вслед за Н.М. Шанским, три подгруппы: собственно-лексические, лексико-словообразовательные и лексико- фонетические.

«В одном случае мы имеем дело с такими словами, которые ныне вытеснены в пассивный словарный запас словами с другой непроизводной основой. Например: вотше (напрасно), понеже (потому что), ветрило (парус), выя (шея) и др.

В другом случае мы имеем дело с такими словами, которым ныне в качестве языковой оболочки выражаемых ими понятий соответствуют слова однокорневого характера, с той же самой непроизводной основой. Например: пастырь – пастух, ответствовать – отвечать, свирепство – свирепость и т. д.
В этом случае слово, употребляющееся в активном словаре сейчас, отличается от архаизма лишь с точки зрения словообразовательного строения, лишь суффиксами или префиксами, непроизводная же основа в них одна и та же, и образованы они от одного и того же слова

В третьем случае мы имеем дело с такими словами, которые в настоящее время в качестве языковой оболочки соответствующих понятий заменены в активном словаре словами того же корня, но несколько иного языкового облика. Например: зерцало (зеркало), глад (голод), вран (ворон) и др.»1
Поэзия всегда строится на языковой базе традиционного и нового.
«Взаимодействие традиции, наследия прошлого с утверждением нового, вечное взаимодействие, которым живёт эстетический акт»2. Исследователи

1. Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. М., 1972. С. 150-
151.
2. Гинзбург Л. О лирике. М.-Л., 1964. С.5. языка поэтических произведений неоднократно подчёркивали важную, особую роль традиционного в стихотворной речи, о ней говорили и сами поэты.

«От того, как сумеет поэт приспособить языковые средства, унаследованные современной поэтической речью от прошлых эпох развития литературного языка, к выражению нового содержания, насущных проблем современности, личного душевного опыта, во многом зависит художественная выразительность лирического произведения, его эстетический потенциал»1.

В связи с этим легко объясним интерес к тем лексическим элементам современного поэтического языка, с помощью которых осуществляется его связь с историческим прошлым литературного языка и собственно языка поэзии, то есть к лексике высокой, поэтической, архаической.

Необходимо отметить разницу между нормой современного литературного языка (как она отражена в толковых словарях современного литературного языка) и нормой современной стихотворной речи. «Последняя в большей мере открыта для лексики архаической, вышедшей из активного речевого употребления. То, что для литературного языка является устарелым, в поэзии чаще «высокое» или «поэтическое» в силу замкнутости лирического текста, экспрессивно-стилистической функции речевого материала и способа его организации»2.

К собственно-лексическим архаизмам (и это весьма существенный момент) могут быть отнесены только те слова, которые вытеснены из современной речевой практики или активными в употреблении синонимами, или уходом в прошлое называемых этими словами реалий (историзмы3).

«Ряд слов, восходящих к церковнославянскому источнику, устарев в прямом номинативном значении (оно вытеснено, как правило, активным в употреблении русским дублетом), активно функционирует в поэзии, как, впрочем, и в литературном языке, в своих переносных значениях, а также в

1. Иванова Н.Н. Высокая и поэтическая лексика // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М., 1977. С.7.
2. Там же, С.8.
3. О них пойдет речь в заключительном параграфе главы второй настоящей работы. составе устойчивых словесных сцеплений, характерной для книжной разновидности литературного языка. Однако и архаические прямые значения этих слов, забытых речевым узусом, находят использование в современной поэзии, если они отвечают стилевой установке поэта»1.

Многие слова, которые сейчас мы воспринимаем как устаревшие, употреблялись в своём прямом значении в литературе XVIII -XIX веков. Сфера их употребления была ограниченной, и это отразилось на их дальнейшей судьбе: они стали восприниматься как «специфические сигналы условий их употребления»2. Таким образом сформировался ряд поэтизмов, многие из которых отличаются тем, что имеют ограниченные возможности сочетаться с другими словами.

Исходя из вышеизложенного, скажем, вслед за исследователями, что литература прошлых веков обогатила речевую практику поэтов современности большим количеством лексики, которая отличалась специфическим книжным применением. Степень архаизации этой лексики различна. Она зависит от стилистической окраски слов, характера их связи, содержания текста, в котором она реализуется. На сегодняшний день такая лексика воспринимается нами как архаическая высокая, высокая книжная или поэтическая. Подобное восприятие открывает широкие возможности и «эмоционально контрастного применения названного пласта лексики – шутливого, иронического, сатирического – как следствия несовместимости установившейся в языке стилистической окраски с наименованием данного конкретного предмета или с резко отрицательным отношением к нему автора3.

Естественно, что создание высокой тональности поэтического произведения достигается не только включением в него архаической лексики.
Однако никто не отрицает её огромного изобразительно-выразительного потенциала, позволяющего обогатить образы, создаваемые поэтом в стихотворном произведении определённой тематической направленности, и
1.Иванова Н.Н. Высокая и поэтическая лексика // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М., 1977. С.9.
2. Там же.
3. Там же. добиться разнообразных эмоциональных оттенков. Уместность обращения к этой лексике определяется, во-первых, эмоционально-стилистическими возможностями языковых явлений, во-вторых, индивидуальным авторским восприятием архаических слов и, в-третьих, учитыванием автором конкретного контекстуального их положения.

Несмотря на мнение некоторых языковедов, полагающих, что архаизмы высокого стиля в поэзии наших дней – весьма редкое явление (а О.С.Ахманова считает употребление их свидетельством чуть ли не дурного вкуса), наблюдения показывают, что эта категория слов используется многими современными поэтами. Так Е.А. Дворникова приводит следующие данные:
«Только в толстых журналах, вышедших в Москве и Ленинграде в 1972 году, эту лексику используют 84 печатавшихся в них поэта: И. Авраменко, П.
Антокольский, А. Вознесенский и другие»1.

Дворникова же говорит и о причинах её употребления, определяя поэтический фон этого периода. «В 60-70-е годы, а возможно, и во второй половине 50-х годов, наблюдается оживление в употреблении слов данной категории. Во многом это связано с расширением тематики стихотворных жанров, с большим вниманием к старине, более частым обращением к интимной лирике, развитием философской лирики и творческим использованием традиций
Пушкина, Тютчева, Есенина»2.

Далее она замечает: «При рассмотрении места традиционно-поэтической лексики в истории стихотворного языка советского периода важно отделить индивидуальное, авторское от характерного для языка эпохи, обусловленное

тематикой от заведомо предназначенного для достижения стилистических и технических целей»3.

1. Дворникова Е.А. Проблемы изучения традиционно-поэтической лексики в современном русском языке // Вопросы лексикологии. Новосибирск, 1977.
С.142.
2. Дворникова Е.А. Проблемы изучения традиционно-поэтической лексики в современном русском языке // Вопросы лексикологии. Новосибирск, 1977.
С.152.
3.Там же, С.153.

Сам факт обращения к архаической, высокой лексике многих современных авторов говорит о том, что эта лексика осознается ими как одно из средств стилистической выразительности. Таким образом, всё сказанное не позволяет считать рассматриваемый лексический пласт как чуждое языку современной поэзии явление.

В употреблении данного языкового пласта лексики современные поэты не ограничиваются обращением к конкретным словам. Они прибегают и к архаическим грамматическим формам отдельных слов, к архаическим словообразовательным моделям, что позволяет им воссоздавать утраченное или создавать новые слова по старым образцам.

Можно отметить особую активность отдельных авторов в использовании данного лексического материала. Например, наименование устарелых реалий и признаков (в частности, лексика “культового” тематического поля) широко привлекается А. Вознесенским.

Рассмотрим функциональную направленность изучаемых слов:
1. Наиболее часто лексика рассматриваемого ряда употребляется как средство, сообщающее тексту или его части высокую, торжественную окраску или ироническую эмоциональную окрашенность. «Экспрессия лексики через слово передается предмету, явлению, признаку, действию, которые таким способом
“поэтически” утверждаются, возвышаются или (при иронии) отрицаются, осмеиваются, вышучиваются»1.

Эта функция осуществляется и в таких условиях, когда интересующие нас слова сочетаются с лексикой иного ряда, образуемого просторечиями, наименованиями “низких” (связанных с бытом) реалий, признаков, действий.
Такие смешанные тексты, по мнению исследователей, являются специфической чертой нового времени.
2.Характерологическая функция, связанная со свойством рассматриваемой лексики сообщать тексту колорит какой-либо эпохи или демонстрировать связь с литературным прошлым (в том числе, здесь можно рассматривать
1. Иванова Н.Н. Высокая и поэтическая лексика // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М., 1977. С.19. различные литературные реминисценции).
3.Писатели и публицисты употребляют архаическую лексику в пародийном плане для снижения стиля речи, для создания комического эффекта, в целях иронии, сатиры. Эта функция также считается основной и выделяется всеми исследователями.
4.В языке современной поэзии архаизмы являются также средством поэтизации речи. С их помощью создается экспрессия лиричности, утонченности, задушевности, музыкальности. Подавляющее большинство слов-поэтизмов современности восходит к той традиционно-поэтической лексике, которая складывается как стилистическая категория на рубеже XVIII-XIX веков и исторически закрепляется за стихотворными жанрами. «Являясь “носителями испытанных эмоций”, поэтизмы иногда употребляются в духе традиций XIX века»1.
5.В современной поэтической речи встречается также употребление иссле- дуемых слов без определенной стилистической целеустановки. Использование таких лексем определяется версификационными целями. В стихах современных поэтов встречаются традиционные рифмы-штампы (очи-ночи).

Скажем, в заключение, несколько слов об истории исследуемого лексического пласта в XX веке, опираясь на работы языковедов, посвященные славянизмам и традиционно-поэтической лексике2.
1. По сравнению с пушкинской эпохой объем архаической лексики резко сократился. Сокращение произошло за счет слов, не обладающих стилистической выразительностью (престать, драгость и т.д.), слов, представляющих собою искусственно созданные варианты общеупотребительных названий (с’единить, сокрывать и т.д.), и наконец, уменьшилось число слов, которые отличались от своих общеупотребительных

1. Артеменко Е.П., Соколова Н.К. О некоторых приемах изучения языка художественных произведений. Воронеж, 1969. С. 61.
2. Мансветова Е.Н. Славянизмы в русском литературном языке XI-XX веков.

Учебное пособие.Уфа, 1990. С. 59-72.
Дворникова Е.А. Проблемы изучения традиционно-поэтической лексики в современном русском языке // Вопросы лексикологии. Новосибирск, 1977. С.141-
154. синонимов наличием фонетического признака неполногласия (мраз, глад и пр.).
(Однако Б. Ахмадулина достаточно часто употребляет неполногласные варианты, что говорит о её своеобразии).

Другой путь изменения архаизмов, в основном старославянского происхождения, состоит в том, что к ней примкнули исконно русские слова, в своё время вытесненные из языка вообще или в некоторых случаях из поэтической речи старославянскими эквивалентами: ворог, полон, к ним близка форма дерева. Исследователи отмечают, что оживление этой категории слов связано главным образом с тематикой поэзии Великой Отечественной войны.
2. Изменения коснулись и семантики некоторых слов. Например, слово “сень”, имевшее обобщенное значение (покров), в употреблении современных поэтов сужает семантику и означает (лиственный покров деревьев). Лексика рассматриваемой категории, обозначающая названия частей человеческого лица и тела, в современной поэзии нередко употребляется в метафорических контекстах. Чаще всего слова этой группы употребляются при олицетворении сил природы (ланиты весны, десница ветра и т.п.).
3. С функциональной точки зрения прежняя роль изучаемых лексем, в основном, сохраняется, но особенно часто они привлекаются в случаях, когда речь идет о литературном прошлом. Тогда к ним обращаются даже те поэты, которые обычно ими не пользуются. Особенно это проявляется в стихах, посвященных Пушкину. Так же, как и в литературе XVIII-XIX веков, наблюдается совмещение версификационной и стилистической функции архаизмов.
4. Состав и употребительность архаической лексики в разные этапы истории русского языка советской эпохи различны.

В творчестве поэтов 20 - 30-х годов (время “языковой разрухи”, отрицания авторитетов и традиций прошлого, годы последующего господства нейтрального стиля в поэзии) слова этой группы употребляются с минимальной частотностью. Во многом это об’ясняется преобладанием социальной тематики.
В годы войны и первого послевоенного десятилетия в связи с преобладанием патриотической тематики и общим духовным под’емом в определенной степени воскрешаются традиции возвышенного стиля, и в поэзии вновь появляется традиционная лексика стихотворного языка, главным образом её риторическая разновидность, обогащённая архаическими словами древнерусского происхождения.

Об употреблении архаической лексики в 60 – 70-е годы мы говорили выше, определяя причины обращения к ним поэтов современности.

О специфическом отношении Б. Ахмадулиной к архаизмам мы уже упоминали во введении к настоящей работе. Подробному анализу форм, используемых ею в качестве стилеобразующих средств, посвящена аналитическая глава нашего исследования.

Глава 2. Анализ лексических и грамматических архаизмов в поэзии

Б. Ахмадулиной.

§1.Лексические архаизмы.

Обратимся, во-первых, к архаизмам лексическим. Как уже говорилось выше, в их составе мы выделяем три подгруппы: лексико-фонетические, лексико- словообразовательные и собственно-лексические.
1.1.Архаизмы лексико-фонетические.

К этой подгруппе лексических архаизмов мы относим слова, у которых устарело и претерпело изменения фонетическое оформление. а) Ведущее место занимают здесь неполногласные слова, являющиеся представителями генетических славянизмов. (Оговорим здесь, что в русском языке отнюдь не все неполногласия могут служить стилеобразующими средствами. Ими могут быть лишь те, которые вышли из активного словоупотребления, поскольку имеются активно функционирующие их полногласные эвиваленты). Имеет смысл дать определение полногласию и неполногласию. Для этого мы обратимся к Г.О. Винокуру1. Полногласием он называет явление, когда в русском языке в соответствии с церковнославянским сочетанием -ра- между согласными имеется сочетание –оро-, в соответствии с церковнославянским -ла-, -ле- между согласными -оло- (но после шипящих
-ело-).

Без сомнения, архаическая лексика осознается Б. Ахмадулиной как одно из средств стилистической выразительности. Это положение подтверждается весьма частотным употреблением рассматриваемых лексем, в частности, лексико- фонетических архаизмов.

С функциональной точки зрения, самым ярким и показательным является, на наш взгляд, употребление слов с устаревшим фонетическим оформлением для поэтизации речи и придания ей высокой экспрессии. Обратимся к конкретным примерам:
1. Винокур Г.О. О славянизмах в современном русском языке // Винокур Г.О.
Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С.448-449.

I. Слова с корнем -хлад- (14 употреблений)
Прежде всего отметим случаи употребления слов с этим корнем в пейзажной лирике: 1). Судя по хладу светил, по багрецу перелеска,

Пушкин, октябрь наступил.

“Цветений очередность” (341)

3). Сомкнулись волны, валуны, канун разлуки подневольной, ночь белая и часть луны над Ладогою хладноводной.

4). Лапландских летних льдов недальняя граница.

Хлад Ладоги глубок, и плавен ход ладьи.

Ладони ландыш дан и в ладанке хранится.

И ладен строй души, отверстой для любви.

“Лапландских летних льдов…” (426)

Употребление неполногласия хлад в таких стихотворениях служит созданию выразительности и поэтизации речи (обычная функция лексем подобного рода, употребляющихся в пейзажной лирике). Однако нельзя трактовать произведения Ахмадулиной, в которых звучит тема природы, как просто выразительные описания. В ткани стихотворения всегда присутствует печать её суб’ективного мировосприятия, характерная особенность её стиля.
Это стремление и способность и о простом, и о сложном говорить всегда сложно, то есть высоко.

1. Ахмадулина Б. Избранное. М., 1988. С.169. (Далее стихотворения цитируются по этому источнику, кроме особо оговорённых случаев, с указанием в скобках арабской цифрой страницы).

Кроме того, обращение к имени Пушкина (пример (1)) отсылает нас к поэзии XIX века, в которой употребление неполногласных вариантов (и в частности слова хлад) в пейзажной лирике было обычным. Слово, таким образом, получает некий традиционный литературный ореол.

Стихотворение “Лапландских летних льдов…” (пример (4)) демонстрирует употребление неполногласного слова в ярко выраженной функции поэтизации речи. Кроме того, выразительность повышается за счет звукописи (повторения сочетания ла).

В следующем примере отмечаем функцию создания иронии в описании сотрудницы “Интуриста”:

5). Когда красотка поднимает взгляд, в котором хлад стоит и ад творится.

Но я не вхожа в этот хладный ад:

Всегда моя потуплена зеница.

“Чудовищный и призрачный курорт” (394)

Интересным здесь является сочетание рассматриваемых нами лексико- фонетических архаизмов (хлад, хладный) с архаизмами собственно-лексическими
(зеница), к которым мы обратимся в дальнейшем.

Наконец, архаизм хлад в функции создания высокой экспрессии видим в следующем примере:

6). Пригубила – как погубила – непостижимый хлад чела.

“Москва: дом на Беговой улице” (330).

Здесь же обращает на себя внимание уже упомянутая ситуация сочетания архаизмов разных типов. В данном стихотворении (посвящено В. Высоцкому) доминирующей, с точки зрения смысла, но не с грамматической точки зрения, является, на наш взгляд, лексема чело, которая влечет за собой употребление также архаической формы (хлад).

Сочетание хлад чела, служащее для создания возвышенности и поэтиза-ции речи, является традиционным в поэзии. Кроме того, употребление Ахмадулиной архаической лексики того или иного типа об’ясняется и тематически: архаизмы встречаются очень часто в стихотворениях, посвящен-ных людям, сыгравшим или играющим значительную роль в жизни поэта.

Естественно, что выделение отдельных функций носит чисто условный характер, так как ведущей функцией, вбирающей в себя все остальные, мы будем считать функцию создания идиостиля Ахмадулиной, обусловленного её видением окружающего мира.

II. Предлог пред

В лирике Беллы Ахмадулиной мы находим чрезвычайно большое количество неполногласных вариантов предлога перед – пред. Архаическая форма совмещает версификационную и стилистическую функции. Последняя заключается в том, что неполногласный вариант, являясь атрибутом высокого слога, служит также для придания речи большей выразительности.

1). Смущаюсь и робею пред листом бумаги чистой.

Так стоит паломник у входа в храм.

“Новая тетрадь”1

2). Замаливал один пред небесами наш грех несовершенного ума.

“Памяти Бориса Пастернака” (68)

3). Твоя тенистая чащоба всегда темна, но пред жарой зачем потупился смущенно влюбленный зонтик кружевной?

“Сад” (244)

III. Слова с корнем -злат- (7 употреблений)

1). Стоят и похваляются богатством,

проходят, златом- серебром звеня.

“Несмеяна” (34)

2). снуют, ненасытной мечтой охватив кто – реки хмельные, кто горы златые.

“Хожу по околицам…” (470)

3). Вид рынка в Гаграх душу веселит.

На злато дыни медный грош промотан.

Не есть ли я ленивый властелин,

Чей взор пресыщен пурпуром и мёдом.

“Роза” (225)

4). Как он любил жены златоволосой податливый и плодоносный стан!

“Сирень, сирень…” (451)

5). Вот в руки взял моё родное злато-гусиное перо.

“Гусиный Паркер” (301)

Комментируя пример (1), необходимо отметить, что сочетание злато- серебро является привычным атрибутом произведений фольклора и органично входит в ткань стихотворения, в целом имеющего ярко выраженную фольклорную направленность.

В следующем примере (2) находим песенную реминисценцию, на которую указывают сочетания златые горы и хмельные реки (ср. реки полные вина).

В контексте стихотворения “Роза” (пример (3)) лексема злато участвует в создании выразительности и, одновременно, оттенка лёгкой иронии. Кроме того, отметим опять-таки сочетание разнотипных архаизмов.

Стихотворение “Сирень, сирень…” (4) демонстрирует яркий пример выразительности, создаваемой славянизмом злато(волосая) в сочетании с поэтизмом стан. Эти лексемы выполняют также функцию поэтизации речи.

Очень интересен следующий пример (5). В какой-то степени его появление вызвано второй частью сложного прилагательного (-гусиное), составной частью которого он является, и словом перо. Таким образом, контекст приобретает большую выразительность и поэтичность. Кроме того, создается атмосфера “старомодности”, столь любимая Ахмадулиной (см., например, стихотворение “Свеча”).

IV. Слова с корнем –млад- (6 употреблений)
Рассмотрим наиболее интересные примеры:

1). Я алчно озираюсь. Наконец, как старый царь-невольницу младую, влеку я розу в бедный мой дворец и на свои седины негодую.

“Роза” (225)

2). Лицо и речь – души неодолимый подвиг.

В окладе хладных вод сияет день младой.

Меж утомленных век смешались полночь, полдень, лад, Ладога, ладонь и сладкий сон благой.

“Лапландский летних льдов…” (427)

3). Опять иду. Я верю косогору.

Он знает всё про то, что за Окой.

Пал занавес. И слепнущему взору даль предстаёт младою и нагой.

“Милость пространства” (272)
В примере (1) неполногласное слово употреблено явно для стилизации под поэзию романтизма (см., например, “южные” поэмы Пушкина) с ироническим оттенком.

Следующие два примера демонстрируют нам употребление неполногласия в сочетании с архаизмами того же или разных типов в пейзажной лирике для поэтизации речи.
V. Слова с корнем -древ- (4 употребления)

Лексемы с этим корнем, по наблюдениям исследователей, широко применяются в лирике современных поэтов с той или иной целью. Ахмадулина не является в этом смысле исключением. Рассмотрим следующие примеры:
1). и мысль не укорю, что растеклась по древу.

“Скончание черёмухи-1” (344)
2). древо взирает на дочь и на дочь.

“Ожидание ёлки” (172)

В первом примере мы имеем реминисценцию “Слово о полку Игореве…”, что и об’ясняет употребление данного неполногласного слова.

В стихотворении “Ожидание ёлки” (2) употребление слова с неполногласием служит для создания, скажем так, атмосферы значительности.
Канун праздника даётся через ощущения детей, для которых это событие является, безусловно, чем-то очень важным. На это указывает и лексема взирает.

VI. Слова с корнем -здрав- (5 употреблений)
1). Он, говорят, - талант, а таковые – пьют.

Лишь гений здрав и трезв, хоть и не чужд таланта.

“Мне Звёздкин говорил…” (363).
2). Чтобы сходились рюмки во здравье молодых

“Невеста” (10).
Неполногласное слово в первом примере мы будем считать стилистически нейтральным, в отличие от лексемы здравье в стихотворении “Невеста” (2), служащей для создания атмосферы торжественности, что подтверждается использованием предлога во (ср. за здоровье).

VII. Слова с корнем – влак – (4 употребления)
1). С небес в окно упал птенец воскресший

В миг волшебства сама зажглась свеча: к нам шёл сверчок, влача нежнейший скрежет, словно возок с пожитками сверчка. “ Семья и быт” (140).
2). Да здравствует любовь и лёгкость!

А то всю ночь в дыму сижу, и тяжко тащится мой локоть, строку влача, словно баржу.

“ Как долго я не высыпалась”1.

Употребление данной архаической формы служит для создания выразительности, усиления признака (ср. стилистически нейтральные тащить, волочить). Значение слова переводится, на наш взгляд, в бытийный план, приобретая большую значимость (ср. влачить существование).

VIII. Слова с корнем -сред- (2 употребления)
Данные лексемы, помимо выполнения версификационной функции, несут стилистическую нагрузку, что видно из контекста: эти неполногласные слова всегда определяют сердцевину чего-то замкнутого, закрытого.
1). В средине замкнутого круга – любовь или канун любви.

“Черёмуха предпоследняя” (287).
2). Как стебель в средине захлопнутой книги, меж ними расплющен его силуэт.

“Хожу по околицам…”(471).

IX. Слова с корнем –град- (3 употребления)
1). В приют её – меж грязью и меж льдом!

Но в граде чернокаменном, голодном, что делать с этим неуместным лбом?

“Биографическая справка” (111).
2). Он говорит, что поставляет мебель в столь знаменитый близлежащий град.

“Чудовищный и призрачный курорт…” (396).

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.134.

Пример (1) (стихотворение посвящено М. Цветаевой) демонстрирует употребление неполногласного слова для создания высокой экспрессии, тогда как лексема град в примере (2), употреблённая в контексте с такими словами, как поставлять, мебель, явно служит созданию иронии.

X. Слова с корнем -брег- (2 употребления)
1). Как тяжек день – но он не повторится.

Брег каменный, мы вместе каменеем.

«Гагра: кафе “Рица”» (237)
2). Этот брег – только бред двух схватившихся зорь.

“Этот брег – только бред…” (420).

Слово брег, являясь традиционным для стихотворений, в которых звучит тема природы, служит для поэтизации речи.

XI. Другие, единично встречающиеся неполногласные слова.
1). Близится тройки трёхглавая тень,

Пущин минует сугробы и льдины.

“Ожидание ёлки” (172)
2). Лучше станем овечками. Сладок и чист вкус травы в день закланья зловещий.

Не боишься, лукавейшая из волчиц?

Как прекрасна ты в шкуре овечьей!

“Стихи к симфониям Гектора Берлиоза. III. Поле”1
3). И в сердце было свято-свято от той гармошки гулевой, от вин, от сладкогласья свата и от рубашки голубой.

2. Там же, С.44.
4). Сколь, нянюшка, ни пестуй, ни корми дитя твоё цветочным млеком мёда…

“Варфоломеевская ночь” (123)
5). Мольба – чрез сотни вёрст любви нечёткой.

“ В том времени, где и злодей” (125).

В примере (1) употребление архаической формы отчасти об’ясняется снова обращением к старине (см. Пущин, тройка). Кроме того, на наш взгляд, данный “архаизм” является авторским образованием с использованием славянского корня.

Несущее на себе большую эмоциональную и смысловую нагрузку слово закланье имеет оттенок сакральности.
Пример (3) демонстрирует своего рода народно-поэтическую, фольклорную стилизацию.
В стихотворении “Варфоломеевская ночь” (4) наблюдаем употребление неполногласного слова в функции поэтизации речи.

И, наконец, последний из приведённых нами случаев привлечения
Ахмадулиной архаических форм с неполногласием показывает употребление её
[формы] для создания большей выразительности, усиления смысловой нагрузки. б) Стилистически маркированные полногласия.
Здесь мы имеем всего один пример – полон (2 употребления). Слово это не является стилистически нейтральным, в отличие от своего неполногласного варианта плен, принадлежащего к активному словарному запасу.

1). … Дин, мой друг, славист, профессор, знаний светоч, вполне и трогательно сведущ в словесности, чей вкус и звук нигде тебя, нигде меня не отпускает из полона.

“Письмо Булату из Калифорнии” (230)

2). Она не расцвела! – её предположенье наутро расцвести я забрала в полон.

“Черёмуха” (283)

Полногласный вариант в данном случае гораздо выразительнее и несёт большую эмоциональную нагрузку. Кроме того, уместность употребления именно русизма подтверждается тем, что речь в приведённом контексте (1) идёт о русском языке. в) Начальное Е вместо О.

Единожды жила – и дважды быть убитой.

“Памяти Генриха Нейгауза” (227)

В данном примере признаком архаизации фонетического облика слова является начальное Е вместо О. Необходимо отметить различия между славянским (архаическим) и русским вариантом. Русский вариант (с начальным
О) имеет более конкретную семантику и является стилистически нейтральным.
Славянизм же, напротив, служит для создания высокого, торжественного пафоса. (Отметим перекличку с библейским единожды солгав). г) Отсутствие протетического согласного вопреки действовавшему закону об ограничении начала слова на гласный.

Вам сколько лет? - Ответила:

Осьмнадцать.

“Пришла. Стоит…” (196)

Данная архаическая форма применяется Ахмадулиной для того, чтобы показать, выразить мироощущение героини стихотворения, являющейся в какой- то мере двойником самой поэтессы, об особенностях восприятия мира которой мы уже говорили выше.

Д) Доисторическое сочетание * kt перед * ?.
Здесь мы имеем три сложных прилагательных: всенощный (3 случая), пятинощный
(1 случай), белонощный (7 случаев).

Последние два примера представляют собой авторские образования с использованием славянского фонетического рефлекса Щ вместо Ч ((* kt перед
* ?). Необходимо отметить их связь со словом всенощная, имеющим сакральную семантику и являющимся частью церковного лексикона. Естественно будет отметить их функцию создания высокой экспрессии и поэтизации речи.

1). Печально озираю лепестки – клочки моих писаний пятинощных.

“Род занятий” (296)

2). А в комнате, где правит стол, есть печь – серебряная львица.

И соловьиный произвол в округе белонощной длится.

“Пора, прощай моя скала…” (436)

3). Хозяюшка, звериный гений твой в отчаянье вседенном и всенощном над детищем твоим, о, над сыночком великой поникает головой.

“Сказка о дожде” (73) е). В рамках лексико-фонетических архаизмов рассмотрим ещё один, заслуживающий внимания, пример:

В зале с чёрными колоннами

Маскерады затевал

И манжетами холодными

Её руки задевал.

“Старинный портрет”1

Это заимствование из французского языка (а во французский слово это попало из итальянского языка) было воспринято русским языком в том числе и в таком фонетическом оформлении и впервые появилось в эпоху Петра I.

Ахмадулина использует данную архаическую форму в целях исторической стилизации, для более глубокой передачи атмосферы
1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.29.

описываемого ею времени.

Итак, мы убедились, что архаизмы лексико-фонетические широко применяются Ахмадулиной и играют не последнюю роль в создании её идиостиля.
В количественном отношении здесь преобладают неполногласные слова. Помимо них находим стилистически маркированные полногласия, слова с начальным Е вместо О, слова с отсутствующим протетическим согласным в начале слова, примеры с церковнославянским рефлексом Щ на месте сочетания *kti и, наконец, устаревшее фонетическое оформление заимствования.

С функциональной точки зрения интересующие нас лексемы привлекаются
Б. Ахмадулиной, во-первых, для поэтизации речи и создания высокой экспрессии. Также можем отметить следующие функции:
- создание иронии,
- историческая и фольклорная стилизация,
- создание большей выразительности,
- версификационная функция,
- реминисценция конкретного источника и создание общелитературного контекста.
1.2. АРХАИЗМЫ ЛЕКСИКО-СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ

Следующий пункт нашего анализа посвящён лексико-словообразовательным архаизмам как одной из подгрупп архаизмов лексических. а) Ведущее место здесь занимают слова с префиксом воз-(вос-). Здесь же укажем случаи употребления лексем, образованных с помощью префикса низ-(нис-
). Слова из вышеуказанных групп не являются противоположными по стилистической окраске и, фактически, не различаются функционально, участвуя в создании высокой экспрессии и поэтизируя речь.

Огромное количество примеров употребления слов с префиксом воз-(вос) об’ясняется основной направленностью лирики Ахмадулиной, о которой уже неоднократно говорилось. Нужно отметить, что подавляющее большинство слов с указанным префиксом являются глаголами, т.е. обозначают определенное действие. Приставка воз-(вос-) в сочетании с глагольным корнем эмоционально окрашивает слово, превращая действие в некий значительный творческий или духовный акт. Обращаясь к конкретным примерам, отметим следующее:

1) Я завидую ей – молодой

И худой, как рабы на галере: горячей, чем рабыни в гареме, возжигала зрачок золотой и глядела, как вместе горели две зари по-над невской водой.

“ Я завидую ей- молодой…” (165)

2) Но Сириус уже в заочность канул.

Я возлюбил его огня осанку.

Кто без греха – пусть в грех бросает камень.

“Печали и шуточки: комната”(323)

3) Значенье пряток сразу же постигший, я этот взгляд воспомню в крайний час.

“Пашка” (369)

4) Он сам не знал, чьи силы, чьи труды владеют им. Но говорят преданья, что, ринувшись на поиски беды, - как выгоды, он возжелал страданья.

“Плохая весна” (117)

Необходимо обратить внимание на интересный случай авторского окказионального образования с рассматриваемым префиксом:

5) Коль нужно им, возглыбься над низиной их бедных бед, а рыбья немота не есть ли крик, неслышимый, но зримый, оранжево запекшийся у рта.

“Таруса” (214)

Этот пример подтверждает активное бытование данной словообразовательной модели в языковом сознании автора.

Говоря о лексемах с префиксом низ-(нис-), отмечаем экспрессивную размытость между ними и вышеописанными примерами.

6) Та, в сумраке превыспреннем витая, кем нам приходится? Она нисходит к нам.

Чужих стихий заманчивая тайна не подлежит прозрачным именам.

“Та, в сумраке превыспреннем…”1

7) Но снизойдет и на меня

Последнего задора тщетность.

“Влечет меня старинный слог…”(17) б) Следующую группу лексико-словообразовательных архаизмов представляют слова с префиксом СО-. Среди них отметим такие формы, как сокрывать (11)2 и содеять (10). Во втором случае архаическим является и сам корень слова.

Слова с указанным префиксом, обладая повышенной выразительностью, выполняют функцию создания высокой экспрессии.

“Биографическая справка” (111)

2) Он тайком на свидание с теми спешит, чьим дыханием весь его воздух содеян, чей удел многоскорбен, а гений смешлив.

“Ровно полночь…(386)

1. Ахмадулина Б. Миг бытия. М., 1997. С.205.
2. В скобках указано количество употреблений.

3) Вот было что со мной, что было не со мною: черёмуха всю ночь в горячке и бреду.

Сказала я стихам, что я от них сокрою

Больной её язык, пророчащий беду.

“Смерть Французова”(347)

4) C ней в тяжбе о детях сокрытая мука – виновной души неусыпная тень.

“Как много у маленькой музыки этой…(364) в) Укажем ещё два примера, заслуживающих особого внимания. Это слова упадать (8), упасти (4) и убояться (1). Признаком их архаизации является сочетание префикса У- с этими корнями. Общеупотребительными вариантами в данном случае будут слова с теми же корнями, но с другой приставкой или же вовсе без неё.

1) Он только смотрит – в церкви, на балу.

Молитвенник иль веер упадает из дрожи рук. Не дав им на полу и миг побыть, её жених страдает.

“Моя родословная”1

3) Я упасу их от моей печали, от грамоты моей высокопарной

“Гагра: кафе «Рица»”(237)

4) Сад- всадник свои покидает угодья,

И гриву коня в него ветер бросает.

Одною рукою он держит поводья, другою мой страх на груди упасает.

“Сад-всадник”(325)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.268.

5) Мы оба притворщики. Полночью чёрной, в завременье позднем, сад-всадник несётся

Ребёнок, Лесному Царю обречённый, да не убоится, да не упасётся.

“Сад-всадник”(326) г) В заключении отметим формы глагола, образованные с помощью суффикса –ств-, а также причастий, образованные при помощи суффиксов -енн- и –ущ-(-ющ-), не входящие в активное словоупотребление, тогда как варианты тех же форм, образованные по другой модели, являются общеупотребительными.
С точки зрения функционального назначения укажем выполняемую данными формами функцию создания высокой экспрессии.

1) Горестен вид этих маленьких сёл,

Рощ изведенных, церквей убиенных

“Радость в Тарусе”(249)

2) Пошли мне, о Ты, на кресте убиенный, надежду на близость пасхальной недели.

“Суббота в Тарусе”(339)

3) Звук указующий, пусть велика моя вина, но велика и мука.

“Звук указующий”(352)

4) Мне ответствовал свет безмятежный и указывал свет или смех.

“В той тоске…”(156)

“Гостить у художника”(127)

Общеупотребительными вариантами этих лексем являются, соответственно, слова убитый, указывающий, отвечал, отвечает. Думается, что в первых двух случаях так или иначе присутствует сакральная семантика, что об’ясняет их большую экспрессивную ёмкость.

Как мы могли убедиться, Б. Ахмадулина активно использует и разнообразные лексико-словообразовательные архаизмы. Фактически, ведущей функцией вышеописанных слов в поэтическом тексте является функция создания высокой экспрессии, подтверждением чему служат приведённые нами примеры.

1.3. СОБСТВЕННО-ЛЕКСИЧЕСКИЕ АРХАИЗМЫ.

Обратимся, пожалуй, к самой многочисленной подгруппе лексических архаизмов. Думается, что слова этой подгруппы традиционны для поэзии вообще, и Ахмадулина отнюдь не была единственной из поэтов, кто обращался к этим весьма выразительным лексическим ресурсам. Представляется целесообразным классифицировать, где это возможно, указанные лексемы по семантическому признаку. а) Группа слов, обозначающих части человеческого лица и тела

Наиболее употребительными являются слова, называющие части человеческого лица и тела. В этом Ахмадулина в большей степени отдает дань традиции. Обратим внимание на таблицу1 употребленности и распределённости
(то есть число авторов, использующих то или иное слово традиционно- поэтической лексики) этих лексем, составленную по материалам журналов 1971 года:

1.Дворникова Е.А. Проблемы изучения традиционно-поэтической лексики в современном русском языке // Вопросы лексикологии. Новосибирск, 1977.
С.153.

|Слова |Уст|Очи|Лик|Чел|Пер|Малоуп|Глав|Гота|Длан|Десн|Выя |Перс|Зрак|
| |а | | |о |ст |отреби|а |нь |ь |ица | |и | |
| | | | | | |тельны| | | | | | | |
| | | | | | |е | | | | | | | |
| | | | | | |слова | | | | | | | |
|Количе| | | | | | | | | | | | | |
|ство |36 |32 |19 |16 |10 | |2 |1 |4 |1 |1 |1 |0 |
|уоптре| | | | | | | | | | | | | |
|блений| | | | | | | | | | | | | |
|Распре| | | | | | | | | | | | | |
|деленн|13 |17 |11 |5 |8 | |1 |1 |1 |1 |1 |1 |0 |
|ость | | | | | | | | | | | | | |

Итак, наиболее частотными оказываются слова уста, очи, лик, чело, персты. Все вышеперечисленные лексемы мы находим в стихотворениях Беллы
Ахмадулиной. В качестве сравнения приведём таблицу, показывающую, какие слова данной группы и как часто употребляются ею.
|СЛОВА |УСТА |ОЧИ |ЛИК |ЧЕЛО |ПЕРСТЫ|ЗЕНИЦА|ЧРЕВО |ЛОНО |
|КОЛИЧЕСТВО |42 |8 |11 |9 |2 |4 |2 |1 |
|УПОТРЕБЛЕНИЙ | | | | | | | | |

Белла Ахмадулина не использует малоупотребительные слова, но привлекает лексемы, не зафиксированные в таблице, составленной
Е.А.Дворниковой.

В количественном отношении в группе указанных слов доминирует лексема уста. Такое её положение отчасти объясняется существованием логической связи между такими образами, как уста и слово (последний очень важен в поэзии Ахмадулиной).

Кроме того, небезынтересны слова Наровчатова относительно пары уста – губы: « … уста целовали и лобзали, они молили и смеялись, были открытыми и сомкнутыми, но лихорадка выступала только на губах»1.

1. Цитирую по: Мансветова Е.Н. Славянизмы в русском литературном языке XI-
XX веков. Учебное пособие. Уфа, 1990. С. 65.

Проиллюстрируем вышеизложенное конкретными примерами:

1. Но лишь когда слова непоправимы, устам отверстым оправданье есть.

«Февральское полнолуние» (295)

2. Футляр, и медальон, и тайна в медальоне, и в тайне – тайна тайн, запретная для уст.

«Палец на губах» (306)

3. Да, то, другое, разве знало страх, когда шалило голосом так смело, само, как смех, смеялось на устах и плакало, как плач, если хотело?

«Другое» (107)

Обратим внимание на первую строфу этого стихотворения, где фигурируют слово губы, противопоставленное с экспрессивной точки зрения лексеме уста.
Вариант губы имеет в контексте ярко выраженную отрицательную эмоциональную окраску:

Что сделалось? Зачем я не могу, уж целый год не знаю, не умею слагать стихи и только немоту тяжёлую в моих губах имею?
Приведём наиболее показательные примеры других архаизмов данной семантической группы:

1. Есть взгляд такой, такая тень чела – чем дальше смотришь, тем зрачок влажнее.

То память о войне…

«Победа»1

Про чело говорила твоё:

Я видала сама, как дымилось меж бровей золотое тавро,
1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.190.

чьё значение – всевышняя милость.

А про лоб, что взошёл надо мной, говорила: не будет он лучшим!

Не долеплен до пяди седьмой и до пряди седой не доучен.

«Андрею Вознесенскому»1

В последнем случае видим снова эмоциональное противопоставление архаического и общеупотребительного вариантов.

2. – Погибнет это дарование! – мне напророчат за глаза.

Неведомы и деревянны их лики, словно образа.

«О, слово точное – подонки!..»2

Прогорк твой лик, твой малый дом убог

Моих друзей и у тебя отняли.

«Ладыжино» (247)

3. …мне – не умевшей засыпать в ночах, безумьем растлевающей знакомых, имеющей зрачок коня в очах, отпрянувшей от снов, как от загонов…

«Стихотворение, написанное во время бессонницы в

Тбилиси» (43)

4. Перстам неотпускающим, незримым отдав щепотку боли и пыльцы, пари, предавшись помыслам орлиным, сверкай и нежься, гибни и прости.

«Бабочка» (329)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.146.
2. Там же, С.34.

5. Мгновенье сомкнутого ока мою зеницу бережёт.

Не сбережёт: меня жестоко всеобщий призовёт рожок.

«Я – лишь горы моей подножье….»

По наблюдениям исследователей, лексика рассматриваемой категории, обозначающая названия частей человеческого лица и тела, в современной поэзии нередко употребляется в метафорических контекстах. Ахмадулина не является в этом смысле исключением:

6. Я целую траву. Я лежу на лугу.

Я – младенец во чреве природы.

«Стихи к симфониям Гектора

Берлиоза. III. Поле»1

7. Вошла в лиловом в логово и в лоно ловушки – и благословил ловец всё, что совсем, почти, едва лилово иль около – лилово, наконец.

«Вошла в лиловом…» (460)

Определяя функции слов выделенной группы, отметим следующее: эти лексемы, будучи гораздо выразительнее своих нейтральных вариантов, выполняют, прежде всего, функцию поэтизации речи и создания высокой экспрессии. б) Лексико-семантическая группа слов, обозначающих человека по какому-либо признаку.
Здесь выделим три лексемы: чадо (дважды), мужи и тать:

1. Их сон невинный в предрассветный час из грёз слагает облик кавалера, но неизбежность их прядущих чад
1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.256.

к ним тяжко применяет королева.

«Стихи к симфониям Гектора

Берлиоза. К симфонии

«Ромео и Джульетта»»1

2. Грозна, как Дант, а смотрит, как плутовка.

Тать мглы ночной, «мне страшно!» говорит.

«Теперь о тех…» (175)

3. Твой случай таков, что мужи этих мест и предместий белее Офелии бродят с безумьем во взоре

Нам, виды видавшим, ответствуй, как деве прелестной.

Так – быть? Или – как? Что решил ты в своём Эльсиноре?

«Твой случай таков…» (246)

Ахмадулина привлекает указанные архаизмы либо как средство стилизации
(пример (1)), либо для создания высокой экспрессии. в) Группа традиционных поэтизмов.

Эту группу представляет ряд очень употребительных, традиционных и характерных для поэтического лексикона слов, таких, как нега (4 употребления), услада (10 употреблений), куща (2 употребления), куртины (3 употребления). Традиционна и функция этих лексем: они призваны придавать речи большую выразительность и поэтизировать её.

1) Вздыхает нега, бодрствует расчет, лоснится благоденствие Кавказа. торговли огнедышащий зрачок разнежен сном и узок от коварства.

«Роза» (225)
(Оговорим, что в данном случае поэтизм употреблен с оттенком иронии).

2) Он станет счастливым избытком, чрезмерной любовью судьбы, усладою губ и напитком,

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.252. весною пьянящим сады.

«Февраль без снега» (200)

3) Не по прописке – для разбора, чтоб в розных кущах не пропасть, есть Роза-прима, Роза-втора…

«Пригород: названья улиц» (468)

4) Их дней цветущие картины растила я меж сонных век, сослав их образы в куртины, в заглохший сад, в старинный снег.

«Дачный роман» (182) г) Группа слов, обозначающих физическое или эмоциональное состояние человека.

В нее можно об’единить такие лексемы, как бдение (3), алкать (4), упованье (3) и слово кручина, зафиксированное в словарях как народно- поэтическое.

1) Нет у тебя другого знанья: для вечных наущений двух, для упованья и терзанья, цветет твой болетворный дух.

«Черемуха предпоследняя» (287)

2) Поникни удрученной головой!

Поверь лгуну! Не промедляй сомненья!

Не он, а я, я искуситель твой, затем, что алчу я возникновенья.

«Моя родословная»1

3) Но, видно, впрямь велик и невредим рассудок мой в безумье этих бдений, раз возбужденье, жаркое, как гений,

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.263. он всё ж не счёл достоинством своим.

«Ночь» (66)

4) Ваш сильно изменился взгляд с тех давних пор, когда в кручине, не помню, по какой причине, вы умерли – лет сто назад.

«Сон» (102)

Отмечая функциональную общность приведенных слов, скажем, что они, усиливая смысловые характеристики обозначаемого, служат созданию высокой экспрессии, а в последнем случае – поэтизации речи. Что касается лексемы бдение, то она, на наш взгляд, имеет сакральную окраску (ср. всенощное бдение) и привлечена Ахмадулиной для более эмоционального описания состояния поэта в момент творческого акта. д) Группа слов, связанных с темой смерти.

Эта группа представлена словами усопший (3) и погребенный. Они употребляются как в прямом значении, так и метафорически.

1) По старикам, давным-давно усопшим. по морякам, оставшимся на дне, по мумиям, загадочным, усохшим, и, всё-таки – по мне, по мне, по мне.

«Хемингуэй»1

2) В безмолвие, как в землю, погребенной, мне странно знать, что есть в Перми ребёнок, который слово выговорить мог.

«Слово» (104) е)Группа слов, символически обозначающая область, землю, данную судьбой.

Сюда мы отнесем лексемы юдоль (5) и обитель, имеющие, по-видимому сакральную семантику и потому являющиеся стилистически окрашенными

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.27.
(особенно это проявляется в первом случае).

1) Я выхожу, иду к чужому дому, и молвят Ферапонтовы уста над бывшей и грядущею юдолью:

«Земля была безвидна и пуста, и божий дух носился над водою».

«Чудовищный и призрачный курорт» (396)

2) В коридоре больничном поставили ёлку. Она и сама смущена, что попала в обитель страданий.

«Ёлка в больничном коридоре» (466) ж) Слова, обозначающие речь.

Указанная группа представлена словами глагол (3), глаголить (2), нарекать ((9), включая однокоренные слова), служащими, без сомнения, для создания атмосферы возвышенности и торжественности.

1) Само по себе я немногого стою.

Я старый глагол в современной обложке.

«Ночь перед выступлением»1

Очень интересно, что здесь лексемой глагол Ахмадулина называет своё собственной слово.

2) Его диковинные вещи воспитаны, как существа.

Глаголет их немое вече о чистой тайне волшебства.

«Дом» (187)

3) Нет, ты есть он, а он – тебя предрекший рокот,

Он проводил ко мне всё то, что ты рекла.

Как папоротник тих, как проповедник кроток и – краткий острый свет, опасный для зрачка.

«Памяти Генриха Нейгауза» (228)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.167. з) Группа слов, связанных с восприятием явлений окружающего мира.

В группу об’единяются следующие слова: взирать (4) и взор (25), внимать (3), вперять (4), ведать (21), вкушать (6).

1) Я и жалею. Лишь затем стою на берегу залива, взирая на чужих детей так неотрывно и тоскливо.

«Побережье» (414)

2) В открытье – грех заглядывать уму, пусть ум поможет продвигаться телу и встречный стопор взору моему зовёт, как все его зовут: метелью.

«Ревность пространства» (269)

3) Ты зря моим речам не внемлешь.

Взгляни на девушку. Она – твоё прозрение, и в ней лишь гармония воплощена.

«Луг зелёный. Девушка»1

4) А так – в её вперяюсь письмена и списываю с них стихотворенье.

«Стена» (391)

5) О, если бы из вод Куры не пить мне!

И из вод Арагвы не пить!

И сладости отравы не ведать!

«Глава из поэмы» (72)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.246.

6) О, всех простить – вот облегченье!

О, всех простить, всем передать и нежную, как облученье, вкусить всем телом благодать.

«Болезнь» (58)

Перечисленные слова, являясь гораздо более выразительными, чем их же общеупотребительные варианты, усиливают сопричастность человека миру. и) Группа слов, обозначающих какое-либо действие.

Здесь выделим слова свершать (5), содеять (13), даровать (10), под’ать
(2), помавать.

1) Речь так спешит в молчанье не погибнуть, свершить звукорожденье и затем забыть меня навеки и покинуть

«Воскресный день» (57)

2) Скончаньем дня любуется слеза.

Мороз: слезу содеешь, но не выльешь.

Я ничего не знаю и слепа.

А божий день – всезнающ и всевидящ.

3) Она мне воду даровала, назначенную для корней, поскрипывая деревянно, ступени приводили к ней.

4) Несметные проносятся валы.

Плавник одолевает время оно,

И голову под’емлет из воды все то, что вскоре станет земноводно.

«Отселева за тридевять земель» (360)

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.46.

5) Всевластье трубы помавает хвостом, предместье-прихвостье корпит, помогает.

«Хожу по околицам…» (470)

Употребление данных лексем обусловлено, прежде всего, особым мировидением Ахмадулиной. Кроме того, они служат созданию высокой экспрессии. к) Имеется ряд слов, которые трудно включить в какую-либо из перечисленных групп: причастия отверст (18) и осиянны (2), указательное местоимение сей (20), наречия вотще и доселе (5), прилагательное леп.

1) Священный шум несуетной возни:

Томленье свадеб, добыванье пищи.

О милый мир, отверстый для весны, как уберечь твоё сердечко птичье?

“Утро после луны” (260)

2) Моя луна – иссякла навсегда.

Вы осиянны вечной, но другою.

“Утро после луны” (260)

3) То снился он тебе, а ныне ты – ему.

И жизнь твоя теперь – Тифлиса сновиденье.

Поскольку город сей непостижим уму, он нам при жизни дан в посмертные владенья.

“То снился он тебе…” (236)

4) И о свече – вотще мечтанье:

Где нынче взять свечу в глуши?

Не то бы предавалась тайне душа вблизи её души.

5) Прощаю вас, глаза собачьи!

Вы были мне укор и суд.

Все мои горестные плачи

Досель эти глаза несут.

«Болезнь» (58)

6) Воскресни же – ты воскрешен уже.

Велик и лен, восстань великолепным.

«Вослед 27-му дню февраля» (262)

Говоря о тех мотивах, которые побуждают поэта использовать приведенные лексемы, отмечаем присущие им функции поэтизации речи, а также создания высокой экспрессии.

Столь частотное обращение к собственно-лексическим архаизмам позволяет утверждать, что они осознаются Ахмадулиной как одно из главных средств создания более выразительных индивидуальных поэтических образов.
Кроме того, как мы уже отмечали, употребляя слова подобного рода, Белла
Ахмадулина отдаёт дань и поэтической традиции.
§ 2. Грамматические архаизмы.

Данный параграф будет посвящен архаизмам морфологическим
(грамматическим), их функциональному употреблению. Подобные элементы языка, так как они выпадают из современной языковой системы, обычно стилистически маркированы либо как высокие, книжные, поэтические, либо как просторечные, поэтому основная их функция в художественной литературе – стилистическая.

«Употребление грамматических архаизмов в целях стилизации можно сравнить с привлечением лексических архаизмов, с той только существенной разницей, что их инородность в тексте, написанном на современном языке, воспринимается гораздо резче. Дело в том, что лексические архаизмы могут обладать большей или же меньшей степенью «архаичности», многие из них могут расцениваться как «пассивные» элементы каких-то периферийных слоёв лексики современного языка. Различными словообразовательными и семантическими нитями они часто связаны с активной частью современного словаря.
Грамматические архаизмы, если они не вошли с переосмысленным значением в современный язык, всегда воспринимаются как элементы иной системы»1.

Творчество Беллы Ахмадулиной представляет богатейший материал для иллюстрации использования грамматических архаизмов разных частей речи
(существительных, прилагательных, местоимений, глаголов, причастий).

(Рассматривая вопрос о роли грамматических архаизмов в поэзии, необходимо обратить внимание на статью Л.В. Зубовой. «О семантической функции грамматических архаизмов в поэзии М. Цветаевой»2. Данная работа полезна и для нашего исследования: примеры, описанные в ней, во многом сходны с теми интересующими нас словами, которые, в свою очередь, употребляет в своих стихах Ахмадулина. Известно, какое место занимала в жизни и творчестве Ахмадулиной Марина Цветаева. Не будет преувеличением назвать её преемницей цветаевских традиций в поэзии. Естественно, что какие- то элементы идиостиля той и другой поэтессы похожи).
2.1. Устаревшие грамматические формы именных частей речи. а) Весьма многочисленную группу составляют грамматические архаизмы- существительные. В свою очередь, в количественном отношении, в них выделяются 2 лексемы: дерева (16 случаев) и крыла (10 случаев), являющиеся традиционными поэтизмами. Нет смысла приводить здесь примеры из всех стихотворений, в которых использованы данные формы. Рассмотрим лишь самые яркие. Эти формы, частые в литературе XIX века и отчасти XX (особенно в поэзии), сохраняются наряду с обычными в литературном языке формами на –ья.
(Так же, наряду с обычной формой друзья, употребляется иногда други).

1) Метель посвящена тому, кто эти дерева и дачи

С.7.
2. Зубова Л.Е. О семантической функции грамматических архаизмов в поэзии М.
Цветаевой // Вопросы стилистики. Функциональные стили русского языка и методы их изучения. Межвуз. Науч. сб. Саратов, 1982. Вып.17. С. 46-60. так близко принимал к уму.

«Метель» (131)

На наш взгляд, форма эта указывает на реминисценцию стихотворения Б.
Пастернака «Ветер», тем более, что «Метель» Ахмадулиной посвящена именно ему.

2) Две бессмыслицы – мёртв и мертва, две пустынности, два ударенья – царскосельских садов дерева, переделкинских рощиц деревья.

«Четверть века, Марина, тому…» (110)

Данный пример интересен, прежде всего, противопоставлением архаической, вышедшей из активного употребления, и общеупотребительной форм дерева –деревья. Словосочетание царскосельских садов позволяет нам провести параллель к Пушкину. Таким образом, становится понятным употребление архаической формы, приобретающей своеобразный литературный ореол.

Л.В. Зубова в вышеупомянутой статье пишет, что, употребляя архаическую форму дерева, Цветаева показывает наличие души в них
[деревьях], одушевляет их.1 Подобное мы находим и у Беллы Ахмадулиной:

3) Ни в сырости, насытившей соцветья, ни в деревах, исполненных любви, нет доказательств этого столетья,– бери себе другое – и живи.

«Сумерки» (62)

Форма множественного числа крыла в поэзии XIX века является традиционным поэтизмом. В XIX веке эта форма как поэтическая употреблялась и в прямом значении (крылья птицы) и в переносном (символ поэтического дара и вдохновения). Кстати, именно в этом значении употребляется данная форма в лирике Цветаевой. У Б. Ахмадулиной этого мы

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 52. не находим. Выполняя функцию поэтизации и стилеобразующую, форма крыла задействована поэтессой в прямом значении (крылья птицы) и в значении
(ангельские крылья).

1) Соотносили ласточек крыла

Глушь наших мест и странствий кругосветность.

«Лебедин мой» (310)

2) Двадцать седьмой, февральский, несравненный, посол души в заоблачных краях, герой стихов и сирота вселенной, вернись ко мне на ангельских крылах.

«Вослед 27-му дню марта» (267)

Что касается формы други, то здесь Ахмадулина следует пушкинским традициям, его ранней лирике, стихотворениям, посвященным дружбе. Форму эту она использует для иронического обозначения своих собратьев по перу:

Так, значит, как вы делаете, други?

Пораньше встав, пока темно-светло, открыв тетрадь, перо берёте в руки и пишите? Как, только и всего?

«Так, значит, как вы делаете, други...?»(174)

Рассмотрим ряд других морфологических архаизмов – имён существительных, попутно определяя признак архаизации.

Дважды в исследованных нами примерах встречается звательная форма: 1) как входящая в название молитвы и 2) как средство создания высокой, страстной патетики.

1) Впрочем, кто тебя знает. Вдруг матушка в церковь вела:

«Дево, радуйся!» Я – не умею припомнить акафист.

«Воскресенье настало…» (377)

2) Человече, тесно ль тебе в поле?

Погоди, не спеши умереть.

Но опять он до звона, до боли хочет в белое небо смотреть.

Заслуживает внимания форма в дому (7 употреблений). Флексия –у данной формы, изменявшейся по типу склонения с основной на *й, является исконной
(местный падеж единственного числа). Хотя в современном русском языке она является не архаизмом, а морфологическим вариантом, маркированность этой исходной формы, по мнению Л.В. Зубовой, позволяет думать, что она вытесняется из языка2. И у М. Цветаевой, и у Б. Ахмадулиной форма эта употребляется в более обощенном значении, чем нейтральная в доме, причем у последней она, как правило, входит в состав словосочетания в чужом дому:

Вы пробовали жить в чужом дому?

«Тоска по Лермонтову» (93)

2) Чтоб музыке было являться удобней,

В чужом я себя заточила дому.

«Как много у маленькой музыки этой…» (364)

Устаревшими в настоящее время являются также исторически исконные формы множественного числа существительных среднего рода плеча и колена, используемые Б. Ахмадулиной. Эти существительные относились к группе слов с основой на *о и в именительном и винительном падежах множественного числа имели флексию –а, - а, а в родительном падеже множественного числа –
-ъ или –ь, в зависимости от разновидности –твердой или мягкой.

1) В чужом дому, не знаю почему, я бег моих колен остановила.

«Тоска по Лермонтову» (93)

2. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 52.

2) В нём согласье беды и таланта и готовность опять и опять эти древние муки Тантала на большие плеча принимать.

«Человек в чисто поле выходит…»1

Для комментирования формы пламень мы вновь обратимся к работе Д.Н.
Шмелёва. «Сохранившиеся в современном языке как один из осколков старого склонения особые падежные формы существительных среднего рода на –мя свойственны главным образом литературному языку. В говорах и просторечии эти слова также испытали на себе тенденцию к выравниванию основ и соответственное подведение этих слов под продуктивные склонения. Здесь могло быть два пути: во-первых, утрата «наращения» –ен- в косвенных падежах; во-вторых, приобретение этого элемента именительным единственного числа. Во втором случае отмечается два типа образований в говорах: имена на
–ено (из них в литературный язык проникло стремено, употреблявшееся некоторыми старыми писателями) и на –ень, из которых, особенно в поэзии прошлого века, было очень употребительным слово пламень. Таким образом, будучи «архаичным» в современном языке, вариант пламень исторически является новообразованием по сравнению с пламя»2.

1) Всё ярче над небесным краем двух зорь единый пламень рос.

«Когда жалела я Бориса…»(379)

2) Граненая вода Кизира была, как пламень, холодна.

«Ты говоришь – не надо плакать…»3.

Прокомментируем ещё две формы: во языцех и в нетях. Признаком архаизации первой из них является старое окончание местного падежа, а также

1. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.35.
2. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960.
С.34-35.
3. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.20.

старое чередование заднеязычных со свистящими. Шмелёв называет это чередование «инородным» для современного языка, благодаря чему эта форма оказалась застывшей, входя в состав единого фразеологического целого притча во языцех.

Чудовищем ручным в чужих домах нести две влажных черноты в глазницах и пребывать не сведеньем в умах, а вожделенной притчей во языцех.

«Так дурно жить…» (152)

Выражение же быть в нетях, т.е. отсутствовать, скрываться неизвестно где, восходит к слову нет (во множественном числе регулярной формой именительного падежа в древнерусском было ньти, местного – въ ньтьхъ; множественное число служило названием списка неявившихся на военную службу).

1) Всем полнокровьем выкормив луну, оно весь день пробудет в блеклых нетях.

«Луна до утра» (257)

2) Даль – в белых нетях, близь – не глубока, она – белка, а не зрачка виденье.

«Ревность пространства» (269) б) Признаком морфологической архаизации прилагательных является флексия.

1) Но мёртвый дуб расцвёл средь ровныя долины.

«День-Рафаэль» (309)

Здесь мы имеем полное прилагательное женского рода единственного числа в родительном падеже с церковнославянской флексией –ыя. По-видимому, в этом случае имеет место и очевидная реминисценция известного стихотворения А.
Мерзлякова «Среди долины ровныя…».

2) Есть тайна у меня от чудного цветенья, здесь было б: чуднАГО- уместней написать.

Не зная новостей, на старый лад желтея, цветок себе всегда выпрашивает «ять».

«Есть тайна у меня…» (291)

Флексия –аго полного прилагательного является показателем родительного падежа единственного числа. Формы с подобным окончанием функционировали, по- видимому, до влияния формы того и перехода –аго в –ого. В данном контексте обращает на себя внимание отнюдь не случайное противопоставление форм чуднаго и чудного. Архаическая форма употребляется здесь как своеобразный
«сигнал» обращения к старине (см. последующий контекст) и, кроме того, служит для поэтизации речи. в) Весьма немногочисленную группу морфологических архаизмов представляют местоимения. В рассмотренных нами стихотворениях мы находим, например, личное местоимение аз, указательное оно, вопросительное колицем и определительное коегожда. В контексте стихотворений эти формы 1) указывают на библейские реминисценции, либо их употребление определено религиозной тематикой; 2) употребляются как составная часть фразеологического выражения
(время оно).

1) «Вкушая, вкусих мало мёду,– прочла, уже не прочесть: – И се аз умираю».

«Хожу по околицам…» (472)

2) Призвал он коегожда из должников и мало взыскал, и хвалим был от бога.

«Хожу по околицам…» (472)

3) Хожу по околицам дюжей весны, вкруг полой воды, и сопутствие чьё-то глаголаше: «Колицем должен еси?»

«Хожу по околицам…» (470)

4) Плавник одолевает время оно, и голову под’емлет из воды всё то, что вскоре станет земноводно.

«Отселева за тридевять земель…» (360)

5) Там, где четыре граммофона взирают на тебя с амвона пируй и пей за время оно, за граммофоны, за меня!

«Приметы мастерской» (219)

Таким образом, среди устаревших форм имени мы находим случаи употребления архаизмов-существительных, прилагательных и местоимений, с явным численным превосходством первых. Признаком архаизации имён прилагательных является флексия –ыя в родительном падеже единственного числа женского рода и –аго в родительном падеже единственного числа среднего рода. Среди местоимений видим устаревшую форму личного местоимения аз, указательного –оно, вопросительного –колицем и определительного
–коегожда. Имена существительные представлены устаревшими падежными формами. Частотность употребления указанных форм, как это видно из приведённых нами примеров, доказывает, что они играют весьма важную роль как стилеобразующие средства в поэзии Б. Ахмадулиной.
2.2.Устаревшие грамматические формы глаголов и глагольных форм. а) Следующую, после имен существительных, в количественном отношении группу грамматических архаизмов представляют глаголы. Среди них мы видим формы аориста, имперфекта, устаревшие формы настоящего времени глаголов, в том числе атематических.
Так в рассмотренных нами примерах представлены следующие формы аориста:

1) Забытость надгробья нежна и прочна.

О лакомка, сразу доставшийся раю!

Вкушая, вкусих мало мёду, – прочла, уже не прочесть: – И се аз умираю».

«Хожу по околицам…» (472)

Существует ряд устойчивых фразеологических выражений, заимствованных, главным образом, из церковнославянских текстов, « в которых, так сказать, в окаменевшем виде удерживаются отдельные формы аориста»1. Так приведённая нами выше форма первого лица единственного числа представлена цитатой из
Библии: «Вкушая вкусих мало мёду, и се аз умираю». (Эта цитата была использована и М.Ю. Лермонтовым в качестве эпиграфа к поэме «Мцыри»)2.

2) В Алексин иль в Серпухов двинется если какой-нибудь странник и после вернётся, к нам тайная весть донесётся: «Воскресе!»

«Воистину!» –скажем. Так всё обойдется.

«Суббота в Тарусе» (340)

Форма аориста третьего лица единственного числа указывает на явную библейскую, связанную с пасхальной темой. (См. последующий контекст стихотворения:

Подале от вас! Но становится гулок субботы разгул. Поищу-ка спасенья.

Вот этот овраг назывался Игумнов.

Руины над ним – это храм Воскресенья.

Где мальчик заснул знаменитый и бедный нежнее, чем камни, и крепче, чем дети, пошли мне, о Ты, на кресте убиенный, надежду на близость пасхальной недели).

Форма имперфекта третьего лица единственного числа задействована поэтом для воссоздания «голоса свыше», который, естественно, может только
«глаголить» и только на архаизированном языке:

Хожу по околицам дюжей весны,

Вкруг полой воды, и сопутствие чьё-то

1. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960.
С.83.
2. Более подробно проблема литературных реминисценций рассматривается в главе третьей настоящей работы.

глаголаше…

«Хожу по околицам…» (470)

Форма первого лица единственного числа глагола поведать повем выполняет эмоциональную функцию. Глагол поведать сам по себе архаичен и стилистически маркирован как слово высокого, книжного стиля. При этом его маркированность ещё усилена формой самой высокой степени архаичности. М.
Цветаева употребляет данную форму как входящую в цитату из Псалтыри1. У
Ахмадулиной же цитатность эта снимается:

Меж двух огней, меж музыкой и словом, я не надеюсь лепетом поэм симфонию украсить смыслом новым и смысл её вам без прикрас повем.

«К «Фантастической симфонии» »2

Древнее окончание второго лица единственного числа мы видим в некоторых устойчивых цитатных выражениях, проникнувших в литературный язык из церковнославянских текстов. Примером тому может служить выражение ныне отпущаеши, употребленное Б. Ахмадулиной:

Заснежило, и снизошла тишина, и молвлю во сне: отпущаеши ныне…

«Хожу по околицам…» (473)

Атематические глаголы представлены формами слов быти и имьти. Л.В.
Зубова описывает употребляемую М. Цветаевой форму первого лица единственного числа есмь в двух функциях: 1) глагола-связки, заменяющего и нулевую связку и местоимение Я и выявляющего, подчёркивающего природную сущность признака-предиката и 2) экзистенциального глагола, заменяющего современную форму есть, которая утратила признак лица3. У Ахмадулиной данная форма выполняет лишь вторую функцию, акцентируя значение бытийности:

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 55.
2. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси, 1979. С.253.
3. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 55.

1) Я так одинока средь сирых угодий, как будто не есмь, а мерещусь уму.

«Как много у маленькой музыки этой…»

2) Прежде было – страшусь и спешу:

Есмь сегодня, а буду ли снова?

«Медлительность» (158)

3) …и слышалось: – Есмь я и рею вот здесь, у открытого среза скалы и домов, что нависли над бездной Куры близ Метехи.

«Анне Каландадзе» (206)
(Архаическая форма несть, также встречающаяся и у Ахмадулиной, и у
Цветаевой, возникшая из сочетания не есть и оставшаяся в выражениях несть числа, несть конца, тоже сама по себе актуализирует экзистенциальное значение1.

Вечно радуйся, Дево! Младенца ты в ночь принесла.

Оснований других не оставлено для упований, но они так важны, так огромны, так несть им числа, что прощен и утешен безвестный затворник подвальный.

«Ёлка в больничном коридоре» (466)

Форма второго лица единственного числа еси употребляется в уже не раз приведенном нами контексте, где заменяет личное местоимение второго лица:

…сопутствие чьё-то глаголаше: «Колицем должен еси?» – сочти, как умеешь, я сбилась со счета.

«Хожу по околицам…» (470)

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 57.

Говоря об атематических глаголах, отметим следующие формы первого лица единственного и множественного числа и третьего лица множественного числа глагола имьти после перехода в III продуктивный класс:

1) Где мы берем добродетель и стать?

Нам это – не по судьбе, не по чину.

Если не сгинуть совсем, то – устать всё не сберёмся, хоть имем причину.

«Радость в Тарусе» (249)

2) За бабок пачёвских, за эти избушки, за кладни, за жёлто-прозрачную иву кто просит невидимый: о, не забудь же! – неужто отымут и это, что иму?

«Суббота в Тарусе» (388) б) Естественно будет перейти от глаголов к их особым формам – причастию и деепричастию. Причастие от глагола быти, выпадающее, как и форма первого лица, из системы современного русского языка, «обладает более выразительным экзистенциальным значением»1. Кроме того, оно входит в уже упоминаемое нами стихотворение «Хожу по околицам дюжей весны…», изобилующее грамматическими архаизмами.

«Зла суща – ступай, ибо ты не должна ни нам, ни местам нашим гиблым и грубым.

Таков уж твой сорт».

«Хожу по околицам…» (473)

Русские деепричастия развились и оформились из двух категорий причастий – кратких действительного залога настоящего и прошедшего времени.
«Дело здесь заключается в том, что краткие причастия в древнерусском языке могли употребляться первоначально как в качестве именной части составного сказуемого, так и в качестве определений. Употребляясь как определения, краткие причастия согласовывались с

1. Зубова Л.В. Указ. статья, С. 57. определяемым существительным в роде, числе и падеже. В этом отношении их положение в языке было таким же, как положение кратких прилагательных.
Однако причастия, в отличие от прилагательных, были теснее связаны с глаголом, и поэтому их употребление в роли определений было утрачено раньше и быстрее, чем такое же употребление кратких прилагательных. Утрата краткими причастиями роли определения не могла не создать условий для отмирания форм косвенных падежей этих причастий, так как они, причастия, стали закрепляться лишь в роли именной части составного сказуемого, где господствующей является форма именительного падежа, согласованная с подлежащим. Таким образом, в русском языке осталась только одна форма бывших кратких причастий – старый именительный падеж единственного числа мужского и среднего рода в настоящем времени на [,а] (-я), в прошедшем
–на [ъ], [въ] (или после падения редуцированных – форма, равная чистой основе, или форма на [в], типа прочитав»1.

В современном языке формы, равной чистой основе, уже нет, однако Б.
Ахмадулина употребляет её как более экспрессивную, стилистически маркированную. Эта причастная форма потеряла все те признаки, которые сближали её с прилагательными, и прежде всего потеряла способность согласования с подлежащим в роде и числе. Именно это и указывает на превращение бывшего причастия в деепричастие – неизменяемую глагольную форму, выступающую в роли второстепенного сказуемого. В анализируемых нами примерах используются слова одного корня с разными префиксами.

«Луне от ревнивца» (353)

2) Донесётся вослед: не с ума ли сошед

Тот, кто жизнь возлюбил да забыл про живучесть.

«Эта смерть не моя…» (359)

3) Барометр, своим умом дошед

1. Иванова В.В. Историческая грамматика русского языка. М., 1990. С.360. до истины, что жарко, тем же делом и мненьем занят.

«Вот не такой, как двадцать лет назад…»

4) Да, да! Вчера, сюда вошед,

Булат мне ключик подарил.

“Песенка для Булата” (160)

Принято считать, что в отличие от лексических архаизмов «исчезнувшие из языка грамматические формы, подобно «ископаемым» животным, к жизни не возвращаются»1. Однако, как мы увидели, утверждение это довольно спорное.
Активное употребление этих форм позволяет думать, что они являются одним из важных выразительных средств поэтического языка вообще и элементов поэтического стиля Ахмадулиной в частности, обладая большей экспрессивностью, чем общеупотребительные варианты.
§ 3. ИСТОРИЗМЫ

Представляется необходимым сказать, в заключение, несколько слов и об историзмах, т.е. названиях исчезнувших предметов, явлений, понятий: опричник, кольчуга, жандарм, городовой, гусар и т.п.

Появление этой особой группы устаревших слов, как правило, вызвано внеязыковыми причинами: социальными преобразованиями в обществе, развитием производства, обновлением оружия, предметов быта и т.д.

Историзмы, в отличие от прочих устаревших слов, не имеют синонимов в современном русском языке. Это об’ясняется тем, что устарели сами реалии, для которых эти слова служили наименованиями. Таким образом, при описании далёких времен, воссоздания колорита ушедших эпох историзмы выполняют функцию специальной лексики: выступают как своего рода термины, не имеющие конкурирующих эквивалентов. Историзмами становятся слова, различные по времени своего появления в языке: они могут быть связаны и с весьма отдаленными эпохами (тиун, воевода, опричнина), и с событиями

1. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М., 1960.
С.8. недавнего времени (продналог, губком, уезд). В лингвистической литературе подчеркивается доминирование функции исторической стилизации, выполняемой историзмами. Однако, и в использовании слов этой группы Ахмадулина проявила
«непохожесть» и своеобразие, выделяющие её из плеяды поэтов второй половины
XX века.

Обратимся к конкретным примерам:

1) Они глядят глазами голубыми и в горницу являются гурьбой.

«Несмеяна» (34)

2) Зачем кафтаны новые надели и шапки примеряли к головам?

«Несмеяна» (34)

3) Наряд мой боярский скинут на кровать.

«Невеста» (10)

4) Те, кто мотиву научили,

Сокрыли, как светец возжечь.

Немногого недоставало, чтоб стала жизнь моя красна, веретено моё сновало, свисала до полу коса.

«Вся тьма – в отсутствии…» (443)

Посредством историзмов Ахмадулиной в приведенных стихотворениях создаётся стилизация фольклорная.

5) Две барышни, слетев из детской светёлки, шли на мост Кузнецкий…

«Таруса» (213)

6) Кто ей из веков отвечает кивком?

Чьим латам, сединам и ранам не жаль и не мало пропасть мотыльком в пленительном пекле багряном?

«Смеркается в пятом часу…» (240)

В данных примерах мы видим историзмы в их основной функции – создания колорита прошлого.

7) На Ладоги вечернюю кольчугу он смотрит всё угрюмей и сильней.

«Вошла в лиловом…» (460)

8) Добывшая двугорбием ума тоску и непомерность превосходства, она насквозь минует терема всемирного бездомья и сиротства.

В первом случае мы имеем дело с исторической метафорой. «Историзм» её достигается на уровне ассоциативном, вызывая образы, связанные с временами Ледового побоища. Метафора эта, описывающая лёд, покрывающий озеро, как кольчугу, призвана создать более выразительный образ, поэтизировать речь.

Значение же образа терема всемирного бездомья и сиротства выявляется в контексте стихотворения при сопоставлении с подобными: провинция её державной муки, селения беды, двор последнего страданья. Стихотворение посвящено Марине Цветаевой, и с помощью вышеописанных выразительных сочетаний (очень цветаевских) показан её жизненный путь, неуклонный путь постепенного отторжения её миром, закончившийся во дворе последнего страданья (Елабуга), где она покончила с собой.

Как мы могли убедиться, преобладающей функцией историзмов в поэтических текстах Б. Ахмадулиной является функция фольклорной стилизации.
В связи с этим уместно вспомнить уже приведённое нами выше замечание И.
Бродского об особом стиле Ахмадулиной, специфической интонации традиционного русского фольклорного плача, невнятного причитания.

Глава 3
Стилистические функции архаизмов в поэзии Б. Ахмадулиной

Говоря о тех функциях, которые выполняют архаизмы в поэтических текстах Беллы Ахмадулиной, следует отметить что они в поэзии этого автора играют одну из основных ролей в формировании её особого поэтического стиля, тогда как весь стандартно выделяемый исследователями набор функций является всё же вторичным по отношению к стилеобразующей функции. Тем не менее, они заслуживают специального рассмотрения.

1. Функция поэтизации речи:

Он станет счастливым избытком, чрезмерной любовью судьбы, усладою губ и напитком, весною пьянящим сады.

«Февраль без снега» (201)

2. Функция создания высокой экспрессии:

В приют её – меж грязью и меж льдом!

Но в граде чернокаменном, голодном, что делать с этим неуместным льдом?

Где быть ему, как не на месте лобном?

«Биографическая справка» (111)

3. Функция создания иронии:

Когда красотка поднимает взгляд,

В котором хлад стоит и ад творится.

Но я не вхожа в этот хладный ад: всегда моя потуплена зеница.

«Чудовищный и призрачный курорт» (394)

4. Функция исторической стилизации:

Две барышни, слетев из детской светёлки, шли на мост Кузнецкий…

«Таруса» (213)

5. Функция фольклорной стилизации:

Наряд мой боярский скинут на кровать.

Мне хорошо бояться тебя поцеловать.

«Невеста» (10)

(Две последние из перечисленных функций характерны более для историзмов).
6. Часто архаизмы совмещают свою основную стилистическую функцию с функцией версификационной. В творчестве Ахмадулиной мы можем наблюдать и рифмы-штампы, повторяющиеся во многих стихотворениях (очи-ночи, услад-сад и др.):

Всё я смотрю в сиреневые очи, в серебряные воды тишины, кто помышлял: пожалуй, белой ночи достаточно – и дал лишь пол-луны?

«Сирень, сирень…» (451)

7. Мы уже говорили о свойстве рассматриваемой нами лексики сообщать тексту колорит какой-либо эпохи или демонстрировать связь с литературным прошлым. Среди прочего здесь можно рассматривать различные литературные реминисценции. Оговорим, что последние не являются предметом нашего специального рассмотрения, хотя в творчестве Б. Ахмадулиной они широко представлены. В контексте настоящей работы интерес представляют лишь те литературные реминисценции, в состав которых входят архаизмы разных типов.

«Для поэтического мышления XX века в высшей степени характерно мышление поэтическими ассоциациями, резкое повышение роли реминисценций и цитат, цитация как диалог. Обострилось отношение к поэзии как к составной части действительности, данной поэту, как к реальной принадлежности его индивидуального мира. Отсюда – мышление поэтическими формулами, выработанными предшественниками, не как подражание, а как сознательное введение поэзии, поэтической традиции в мир современного человека»1.

Литературные реминисценции представляют собой своеобразные сигналы обращения одного поэта к тексту другого. Классификацию реминисценций и рассмотрение их функций в поэтическом тексте находим у Н.Н. Ивановой2.

На уровне лексики и фразеологии сигналы обращения к «чужому» слову в авторском лирическом повествовании могут быть представлены:

1) полными текстуальными совпадениями двух авторов;

3) отдельным словом или сочетанием слов, которые прикреплены к чьей- нибудь творческой манере, связаны с чьим-нибудь индивидуальным стилем, индивидуальным самовыражением, наконец, словом, за которым стоит индивидуальный образ;

4) различными комбинациями перечисленных разновидностей литературных реминисценций, при этом последние нередко сочетаются в тексте с фактами обращения к языковой системе той эпохи, к которой принадлежит автор текста-источника.

В тексте литературные реминисценции, как отмечает Н.Н. Иванова, могут быть в слабой и сильной позиции. В первом случае отсутствует авторская установка на выделение их стилистического или эмоционально-экспрессивного качества. Во втором случае они контекстуально актуализированы и служат усилению торжественного звучания текста, отдельного его участка, слова и т.д.

Литературные реминисценции могут привлекаться и для создания шутливой или иронической окрашенности, которая возникает обычно при их противопоставлении лексическим средствам с иной стилистической или эмоциональной окраской.
1 .Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль:Общие вопросы. Звуковая организация текста. М., 1990.С.15.
2.. Иванова Н.Н. Высокая и поэтическая лексика // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М., 1977. С.35-43.

Далее исследовательница замечает, что, как показывает знакомство с поэзией 60-70-х годов, наиболее часты обращения современных поэтов к поэтическим текстам и образам Пушкина. Причем нередко пушкинские реминисценции в тексте служат не сигналом индивидуального стиля Пушкина, а сигналом поэтической традиции, истоки которой и наиболее совершенное воплощение находим у Пушкина. Такие случаи использования литературных реминисценций как сигналов поэтической традиции, то есть ряда текстов, об’единенных какой-то общностью, как бы противостоят такому их применению, при котором они выступают знаками-сигналами одного конкретного текста и, следовательно, призваны передать присущую последнему специфику.

Что касается функций литературных реминисценций, то Иванова выделяет следующие:

1) сообщение тексту эмоционально-экспрессивной окрашенности;

2) отсылка к определенной исторической эпохе и к совокупности литературных текстов определенного времени;

3) участие в создании индивидуального пластического образа;

4) литературные реминисценции способствуют также возникновению новых дополнительных смыслов у других слов текста, определяя наличие

«скрытых» смыслов, подтекста, вообще многомерности и многоплановости текста.

Обратимся к конкретным, наиболее ярким, используемым Б. Ахмадулиной, примерам литературных реминисценций, в состав которых входит архаическая лексика.

1. Забытость надгробья нежна и прочна.

О лакомка, сразу доставщийся раю!

«Вкушая, вкусих мало мёду, – прочла, уже не прочесть: – И се аз умираю».

«Хожу по околицам…(472)

В данном случае мы видим прямую цитату из Библии (1 книга Царств.
14:43). Эта цитата была использована и М.Ю. Лермонтовым в качестве эпиграфа к поэме «Мцыри». Помимо отсылки непосредственно к тексту Библии, приведенная цитата употреблена и для создания в тексте высокой тональности.

2. Её постояльцы забыли мотив, родимая речь им далече латыни, снуют, ненасытной мечтой охватив кто – реки хмельные, кто – горы златые.

Не ласки и взоры, а лязг и возня.

«Хожу по околицам…(471)

3. В твой задушевный яд-хлад зауми моей влюбился и впился, и этому-то делу покорно предаюсь подряд тринадцать дней и мысль не укорю, что растеклась по древу.

«Скончание черёмухи-1» (344)

4. Неузнанным ушел День-Свет, День-Рафаэль.

Но мертвый дуб расцвел средь ровныя долины.

И благостный закат над нами розовел.

И странники всю ночь крестились на руины.

«День-Рафаэль» (309)

5. Как сильно вьюжит! Не иначе – метель посвящена тому, кто эти дерева и дачи так близко принимал к уму.

«Метель» (131)

Следующие четыре примера представляют собой либо перефразирование текста-источника, либо посредством сочетания слов указывают на индивидуальный стиль другого автора. Определяя функциональную общность данных литературных реминисценций, скажем, что все они, помимо придания тексту эмоционально-экспрессивной окрашенности, призваны создать индивидуальный пластический образ, обогащенный новым смыслом, как, например, в стихотворении «Скончание черёмухи-1», где мы видим игру оттенков значения слова древо (1. древо вообще и 2).древо– черёмуха, которая и является источником вдохновения Б. Ахмадулиной). Весьма интересен и пример (5). Здесь сочетание слов дерева и дачи входит в состав своеобразного эвфемизма имени Б. Пастернака, тем более, что стихотворение
«Метель» посвящено ему (ср. …ветер, жалуясь и плача, / Раскачивает лес и дачу, / Не каждую сосну отдельно, / А полностью все дерева… (Б. Пастернак
«Ветер»)).

Что касается текстов-источников, то первый пример отсылает нас к известной песне «Когда б имел златые горы…», второй – к «Слову о полку
Игореве…», третий и четвертый – к стихотворению А. Мерзлякова «Среди долины ровныя…», также ставшему песней, и стихотворению Б. Пастернака «Ветер» соответственно.

6. Судя по хладу, светил, по багрецу перелеска,

Пушкин, октябрь наступил.

Сколько прохлады и блеска.

«Сад еще не облетал…» (169)

В этом случае пушкинская реминисценция, точнее, связанная с именем
Пушкина, как раз служит не сигналом его индивидуального стиля, а сигналом определенной поэтической традиции, несомненно поэтизируя речь.

Даже эти немногочисленные примеры убеждают, что литературные реминисценции весьма органично вписываются в ткань поэтических текстов Б.
Ахмадулиной и являются неот’емлемой частью её индивидуального стиля, способствуя созданию новых индивидуальных образов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Архаизмы органично входят в ткань лирических произведений Беллы
Ахмадулиной, участвуя в образовании её неповторимого поэтического стиля, и употребляются для поэтизации речи, создания высокой экспрессии или иронии, служат приёмом исторической и фольклорной стилизации. Кроме того, они могут указывать либо на конкретное произведение другого автора, либо являются показателями (маркерами) литературной традиции определенной эпохи.

В употреблении архаической лексики с точки зрения её состава,
Ахмадулина, как мы убедились, в значительной степени традиционна, привлекая привычные для поэзии слова в качестве стилеобразующих средств.

Прослеживается постепенное увеличение количества употреблений архаических слов в её поэзии от раннего периода творчества к более позднему. Взяв за основу периодизацию творчества Ахмадулиной, принадлежащую
О. Грушникову1, приведем таблицу процентного соотношения употреблений архаизмов в лирических произведениях Беллы Ахмадулиной до конца 70-х годов
(«начальная пора» и «пора становления») и с начала 80-х годов («пора зрелости»). до конца 70-х г.г. с начала 80-х г.г. лексико-фонетические архаизмы

46% 54% лексико-словообразовательные архаизмы

45% 55% собственно-лексические архаизмы

43% 57% грамматические архаизмы

43% 57%
1.Грушников О. Белла Ахмадулина. Библиографический конспект литературной жизни // Ахмадулина Б, Миг бытия. М., 1977. С.278.

По мере становления Ахмадулиной как зрелого самобытного поэта число употребляемых ею архаизмов растет, с их помощью формируется её поэтический стиль.

Степень употребительности архаизмов не зависит от тематической направленности поэтического текста Ахмадулиной: они одинаково частотны в стихах различной тематики, например,

1) в стихотворениях, посвященных рядовому событию обыденной жизни

За красоту твою и милость благодарю тебя, томат.

За то, что влагою ты влажен, за то, что овощем ты густ, за то, что красен и отважен твой детский поцелуй вкруг уст.

«В метро на остановке «Сокол»» (49)

2) в стихотворениях о любви

С лицом таким же пристальным и детским, любимый мой, всегда играй в игру.

Поддайся его долгому труду, о моего любимого работа!

Даруй ему удачливость ребёнка, рисующего домик и трубу.

«Декабрь» (64)

3) в стихотворениях, затрагивающих тему творчества

Да, то, другое, разве знало страх, когда шалило голосом так смело, само, как смех, смеялось на устах и плакало, как плач, если хотело?

«Другое» (107) и т.д.

Как кажется, архаичность языка (лексическая и грамматическая) стала неот’емлемой частью поэтического стиля Ахмадулиной. Можно предположить, что намеренная архаизация, ориентация на традиции, использование языковой архаики во всех возможных функциях и вне зависимости от тематической направленности текста – это и есть самый стиль изучаемого автора. Без архаизмов нет поэта Б. Ахмадулиной.

Список использованной литературы.

1. Ахмадулина Б. Избранное. М.: Советский писатель, 1988. 480с.

2. Ахмадулина Б. Миг бытия. М.: Аграф, 1997. 304 с.

3. Ахмадулина Б. Сны о Грузии. Тбилиси: Мерани, 1979. 542 с.

4. Артёменко Е.П., Соколова Н.К. О некоторых приемах изучения языка художественных произведений. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1969.

5. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Советская энциклопедия, 1966. 608 с.

6. Бирюков С. Амплитуда слова. О языке поэзии // Литературное обозрение.

1988. № 1. С. 18-21.

7. Битов А. Поэзия, явленная в одном лице // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.:

Аграф, 1997. С. 261-262.

8. Бродский И. Зачем российские поэты // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.:

Аграф, 1997. С. 253-257.

9. Бродский И. Лучшее в русском языке // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.:

Аграф, 1997. С. 258-260.
10. Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М.:

Наука, 1976. 512 с.
11. Виноградов В.В. Проблемы русской стилистики. М.: Высшая школа, 1981.

320с.
12. Винокур Г.О. Наследство XVIII века в стихотворном языке Пушкина //

Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М.: Высшая школа,

1991. с. 228-236.
13. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Винокур

Г.О. . О языке художественной литературы. М.: Высшая школа, 1991. с.

32-63.
14. Винокур Г.О. О славянизмах в современном русском литературном языке //

Винокур Г.О.Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1959.
15. Винокур Г.О. Понятие поэтического языка // Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М.: Высшая школа, 1991. с. 24-31.
16. Гаспаров М.Л. К анализу композиции лирического стихотворения //

Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. Донецк, 1975.
17. Гинзбург Л. О лирике. М.-Л.: Советский писатель, 1964. 382 с.
18. Григорьева А.Д. Об основном словарном фонде и словарном составе русского языка. М.: Учпедгиз, 1953. 68 с.
19. Григорьева А.Д., Иванова Н.Н. Язык поэзии XIX – XX веков. Фет.

Современная лирика. М.: Наука, 1985. 232 с.
20. Грушников О. Белла Ахмадулина. Библиографический конспект литературной жизни // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.: Аграф, 1997. С. 273-280.
21. Дворникова Е.А. Проблемы изучения традиционно-поэтической лексики в современном русском языке // Вопросы лексикологии. Новосибирск: Наука,

1977. с.141-154.
22. Ерофеев В. Новое и старое. Заметки о творчестве Беллы Ахмадулиной //

Октябрь. 1987.№5. с. 190-194.
23. Ефимов А.И. О языке художественных произведений. М.: Учпедгиз, 1954.

288с.
24. Замкова В.В. Славянизм как стилистическая категория в русском литературном языке XVIII века. Л.: Наука, 1975. 221с.
25. Зубова Л.В. О семантической функции грамматических архаизмов в поэзии

М. Цветаевой // Вопросы стилистики. Функциональные стили русского языка и методы их изучения. Межвуз. Науч.сб. Саратов: Изд-во Сарат. Ун- та, 1982. Вып. 17.С. 46-60.
26. Зубова Л.В. Потенциальные свойства языка в поэтической речи Марины

Цветаевой. Л.: Изд-во ЛГУ им. А.А. Жданова, 1987. 88с.
27. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л.: Изд- во Ленину.ун-та, 1989. 264с.
28. Зубова Л.В. Реставрация древних грамматических свойств и отношений в поэзии постмодернизма // Историческая стилистика русского языка. Сб. науч. трудов. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1988. с. 304-317.
29. Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка. М.: Просвещение.

1990. 400с.
30. Иванова Н.Н. Высокая и поэтическая лексика // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М.: Наука,

1977. с.7-77.
31. Интерпретация художественного текста: Пособие для преподавателей. М.:

Изд-во Моск.ун-та. 1984. 80с.
32. Историческая грамматика русского языка: Морфология, глагол/ Ред. Р.И.

Аванесов, В.В. Иванов. М.: Наука, 1982. 436с.
33. Калинин А.В. Русская лексика. М.: Изд-во Моск. Ун-та, 1960. 59с.
34. Копорская Е.С. Семантическая история славянизмов в русском литературном языке нового времени. М.: Наука, 1988. 232с.
35. Курилович Е. Очерки по лингвистике. М.: Изд-во иностранной литературы,

1962. 456с.
36. Лиснянская И. Имя // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.: Аграф, 1997. с. 263-

264.
37. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.:

Просвещение, 1972. 272с.
38. Мансветова Е.Н. Славянизмы в русском литературном языке XI-XX веков:

Учеб.пособие. Уфа: Изд-во Башкирского Госуд. Ун-та, 1990. 76с.
39. Меньшутин А., Синявский А. За поэтическуюактивность // Новый мир.

1961.№1 с. 224-241.
40. Моисеева Л.Ф. Лингво-стилистический анализ художественного текста.

Киев: Изд-во при Киевском гос.ун-те издательского об’единения «Вища школа», 1984. 88с.
41. Мыльникова С.Е. Традиционная поэтическая фразеология в русской поэзии

XX века // Исследования по русскому языку. Учен. Зап. / Омский Гос.

Пед. ин-т, 1970. Вып.53. с.23-34.
42. Новое в зарубежной лингвистике: Сб. статей и материалов. М.: Прогресс,

1980. Вып.9. 430с.
43. Образование новой стилистики русского языка в пушкинскую эпоху. М.:

Наука, 1964. 400с.
44. Ожегов С.И. Словарь русского языка. / Под ред. Н.Ю. Шведовой. М.:

Русский язык, 1982. 816с.
45. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Грамматические категории.

Синтаксист текста. М.: Наука, 1993. 240с.
46. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Образные средства поэтического языка и их трансформация. М.: Наука, 1995. 263с.
47. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Поэтический язык и идиостиль: Общие вопросы. Звуковая организация текста. М.: Наука,

1990. 304с.
48. Пищальникова В.А. Проблема идиостиля. Психолингвистический аспект.

Барнаул: Изд-во Алт. Гос. Ун-та, 1992. 74с.
49. Попов Е. Особый свет // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.: Аграф, 1997. с.270-272.
50. Попов Р. Архаизмы в структуре современных фразеологических оборотов //

Русский язык в школе. 1995.№3. с.86-90.
51. Розенталь Д.Э., Голуб И.Б., Теленкова М.А. Современный русский язык:

Учеб. Пособие 2-е изд. М.: Междунар. Отношения, 1994. 560с.
52. Русские советские писатели. Поэты. М.: Книга, 1978. Т.2. с.118-132.
53. Светлов М.А. Беседует поэт. М.: Сов. писатель, 1968. 232с.
54. Словарь русского языка XI-XVII веков. М.: Наука, 1975-1995. Вып.1-20.
55. Словарь современного русского литературного языка. М.-Л.: Наука, 1948-

1965. Т.1-17.
56. Слово в русской советской поэзии. М.: Наука, 1975. 264с.
57. Структура и функционирование поэтического текста. Очерки лингвистической поэтики. М.: Наука, 1985. 224с.
58. Структурализм: «за» и «против». М.: Прогресс, 1975. 472с.
59. Студнева А.И. Лингвистический анализ художественного текста: Учебное пособие. Волгоград: Изд-во ВГПИ им. А.С. Серафимовича, 1983. 88с.
60. Тарасов Л.Ф. Лингвистический анализ поэтического произведения.

Харьков: Изд-во Харьковского ун-та, 1972. 48с.
61. Тарасов Л.Ф. О методике лингвистического анализа поэтического произведения // Анализ художественного текста. Сб. статей. М.:

Педагогика, 1975. Вып.1. с.62-68.
62. Тарасов Л.Ф. Поэтическая речь. Киев.
63. Тарланов З.К. Методы и принципы лингвистического анализа.

Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1995. 192с.
64. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М.: Просвещение, 1976. 448с.
65. Томашевский Стих и язык: Филологические очерки. М.-Л.: Гослитиздат,

1959. 471с.
66. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1986.

Т.1-4
67. Чупринин С. Белла Ахмадулина: Я воспою любовь // Чупринин С. Крупным планом. Поэзия наших дней: проблемы и характеристики. М.: Сов.

Писатель, 1983. с.176-185.
68. Шайтанов И. Пусть слово тяжелеет. Черты современной поэтической личности // Литературное обозрение. 1984 №1. с.17-27.
69. Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. М.:

Просвещение, 1972. 327с.
70. Шанский Н.М. О лингвистическом анализе и комментировании художественного текста // Анализ художественного текста. Сб. статей.

М.: Педагогика, 1975. Вып.1. с.21-38.
71. Шварц Е. «Ларец и ключ» // Ахмадулина Б. Миг бытия. М.: Аграф, 1997. с.265-269.
72. Шевелева И. Женское и материнское…// Наш современник. 1988. №3. с.165-

168.
73. Шмелев Д.Н. Архаические формы в современном русском языке. М.:

Учпедгиз, 1960. 116с.
74. Щерба Л.В. Опыты лингвистического толкования стихотворений // Щерба

Л.В. Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1957. с.97-109.

МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Филологический факультет

ЛЕКСИЧЕСКИЕ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ АРХАИЗМЫ

КАК ЭЛЕМЕНТ ПОЭТИЧЕСКОГО СТИЛЯ

БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Дипломная работа студентки V курса

ДАНИЛОВОЙ Наталии Юрьевны

Научный руководитель:

Преподаватель ЛОГИНОВА Марина

Альбертовна

Петрозаводск

Введение С.

Глава I. Поэтический язык как предмет изучения.

Лингвистический анализ текста. С.

§ 1. Проблема идиостиля. С.

§ 2. Лингвистическая наука об архаизмах и их стилистическом использовании. С.

Глава II. Анализ лексических и грамматических архаизмов в поэзии Б. Ахмадулиной С.

§ 1. Лексические архаизмы. С.

1.1. Архаизмы лексико-фонетические. С.

1.2. Архаизмы лексико-словообразовательные. С.

1.3. Архаизмы собственно-лексические. С.

§ 2. Грамматические архаизмы. С.

2.1. Устаревшие формы имени. С.

2.2. Глагольные архаизмы. С.

§ 3. Историзмы. С.

Глава III. Стилистические функции архаизмов в

Поэзии Б. Ахмадулиной. С.

Заключение. С.

Список использованной литературы. С.

МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Филологический факультет

ЛЕКСИЧЕСКИЕ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ АРХАИЗМЫ

КАК ЭЛЕМЕНТ ПОЭТИЧЕСКОГО СТИЛЯ

БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Дипломная работа студентки V курса

ДАНИЛОВОЙ Наталии Юрьевны

Научный руководитель:

Преподаватель ЛОГИНОВА Марина

Альбертовна

Петрозаводск

Введение С.

Глава I. Поэтический язык как предмет изучения.

Лингвистический анализ текста. С.

§ 1. Проблема идиостиля. С.

§ 2. Лингвистическая наука об архаизмах и их стилистическом использовании. С.

Глава II. Анализ лексических и грамматических архаизмов в поэзии Б. Ахмадулиной С.

§ 1. Лексические архаизмы. С.

1.1. Архаизмы лексико-фонетические. С.

1.2. Архаизмы лексико-словообразовательные. С.

1.3. Архаизмы собственно-лексические. С.

§ 2. Грамматические архаизмы. С.

2.1. Устаревшие формы имени. С.

2.2. Глагольные архаизмы. С.

§ 3. Историзмы. С.

Глава III. Стилистические функции архаизмов в

Поэзии Б. Ахмадулиной. С.

Заключение. С.

Список использованной литературы. С.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья

Лесных Елена Владимировна. Архаизация лексики русского языка XX века: диссертация... кандидата филологических наук: 10.02.01.- Липецк, 2002.- 243 с.: ил. РГБ ОД, 61 02-10/1050-7

Введение

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРОЦЕССЫ АРХАИЗАЦИИ СЛОВ В 20-30 ГОДЫ XX ВЕКА 25

1. Экстралингвистические факторы архаизации лексики 26

2. Лингвистические факторы архаизации лексики 71

Выводы по I главе 93

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПРОЦЕССЫ АРХАИЗАЦИИ СЛОВ В 50-70 ГОДЫ XX ВЕКА 97

1. 97

2. Реактивизация ранее устаревшей лексики 126

Выводы по II главе 151

ГЛАВАТРЕТЬЯ. ПРОЦЕССЫ АРХАИЗАЦИИ СЛОВ КОНЦА XX СТОЛЕТИЯ 155

1. Экстралингвистические и лингвистические факторы архаизации лексики 155

2. Реактивизация пассивной лексики 175

Выводы по III главе 207

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 212

СПИСОКИСТОЧНИКОВ 219

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 223

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 243

Введение к работе

Язык как сложная динамическая система находится в постоянном движении и развитии. Именно поэтому один из центральных вопросов в лингвистической литературе - это вопрос о языковой изменчивости, представляющей собой постоянное качество языка. Наиболее ярким свидетельством динамического характера языка является постоянное развитие его словарного состава.

Подчеркивая многообразие путей и форм развития лексической системы, исследователи называют в качестве главных: «1) образование неологизмов (на базе уже имевшихся лексических и словообразовательных средств); 2) заимствование иноязычных слов, элементов нелитературного просторечия, профессиональных и социальных жаргонов, территориальных диалектов; 3) семантические изменения уже существующих слов» (Русский язык и советское общество, 1968, 57).

Вместе с тем как свидетельство постоянного изменения и развития лексической системы русского языка отмечается процесс, обратный процессу появления новых слов, - архаизация отдельных лексических единиц (Ожегов, 1951, 34; Булаховский, 1954, 86; Кожин, 1963, 54; Бондаренко, 1966, 128; Сорокин, 1965, 11 и др.). Поэтому некоторые языковеды изменения в лексике связывают со следующими явлениями: 1) появлением новых слов; 2) отмиранием старых слов; 3) изменением значений некоторых слов; (Галкина-Федорук, Горшкова, Шанский, 1962,141; Мещерский, 1967, 3-4; Головин, 1977, 89-90 и др.).

Таким образом, выпадение лексических единиц и отдельных значений слов из активного употребления считается одним из основных видов изменений в словарном составе.

Проблема архаизации рассматривалась в исследованиях Алтайской, 1960; Сорокина, 1961, 1965; Масловой - Лашанской, 1973; Маслова, 1975; в кандидатских диссертациях Чхиквадзе, 1963; Жордании, 1970; Белянской, 1978; Со-лиевой, 1985; Ковалевой, 1996; Шнайдерман, 1996. Отдельные замечания высказаны в работах Ожегова, 1951; Тощигина, 1964; Дегтяревой, 1965; Деше-

4 риева, Протченко, 1968; Селищева, 1968; Супруна, 1969; Собакина, 1969; Ка-чевской, 1974 и некоторых других. Следует отметить, что устаревшая лексика современного русского языка, исследуемая в перечисленных работах, как правило, не была ограничена какими-либо конкретными временными пределами. Более того, в большинстве случаев внимание лингвистов было сосредоточено на таких архаичных единицах, которые использовались активно в русском языке XIX века или в стилистических целях в языке художественных произведений.

При установлении причин перехода слов из активного словарного запаса в пассивный традиционной является следующая точка зрения: «Процесс историзации детерминирован экстралингвистическими причинами (неактуальностью предметов и явлений действительности), а процесс архаизации - внут-рилингвистическими причинами (наличием синонимов, вариантов и т. п.)» (Колесник, 1977, 54). Это мнение разделяют Галкина-Федорук, 1954; Калинин, 1971; Шанский, 1972; Баранникова, 1973; Токсанбаева, 1983; Михайлова, 1987 и некоторые другие.

Однако существует другая точка зрения: «классифицировать устаревшую лексику по причинам устаревания нельзя, ибо архаизмы, как и историзмы, могут выходить из употребления исключительно по экстралингвистическим причинам» (Ковалева, 1996, 13).

Панов (1962, 14); Шмелев (1964, 56) и некоторые другие лингвисты отмечают, что языковые и внеязыковые факторы, влияющие на развитие и изменение словарного состава, выступают не обособленно, а в единстве.

По словам Шанского, «установление причин превращения слов из факта активного словарного запаса в архаизмы, причин вытеснения, замены одного слова другим является, как правило, делом весьма сложным» (Шанский, 1972, 148). Возможно, этим объясняется отсутствие в лингвистических работах систематизированного и последовательного их отражения. Отдельные замечания, касающиеся причин архаизации слов, были высказаны в работах Виноградова,

5 1927; Спивак, 1938; Строевой, 1958; Винокура, 1959 (II); в сборнике «Русский язык и советское общество», 1968 и некоторых других.

Курдиани (1964,132; 1966, 19); Рогожникова (1966, 13); Рихтер (1970, 101); Ялышева (1970, 431); Горбачевич (1971, 126-132); Перетрухин (1972, 55) ; Баранникова (1973, 140); Кондратов (1974, 155) выявили ряд внутренних, языковых причин процесса архаизации.

Тем не менее в лингвистической литературе нет системного и монографического исследования причин архаизации лексики русского языка XX века. Выделение тематических групп устаревших слов, конкретизирующих языковое выражение окружающего мира в сознании русского народа, и исследование изменений внутри этих совокупностей слов позволит выявить причинно-следственные отношения языковых изменений в лексической системе русского языка XX века.

Точное определение и разграничение активного и пассивного словарного состава русского языка не входит в задачи нашей работы (такая попытка была предпринята Белянской, 1978). Существует установившаяся практика, традиция разграничения слов активного и пассивного употребления, которая теоретически была разработана Филиным, 1957; Щербой, 1958; Шанским, 1972 и некоторыми другими учеными. По мнению этих лингвистов, лексика, находящаяся в пассивном запасе, составляет часть словарного состава современного русского литературного языка. При этом к пассивному словарю следует относить устаревшие слова, т.е. слова, еще известные носителям языка, но малоупотребительные, и слова, не получившие широкого распространения в языке, т.е. неологизмы. Нужно отметить, что пассивный словарный запас языка «не следует путать с пассивным запасом слов того или иного носителя языка, зависящим от его профессии, образования, повседневной работы и т. д. »(Шанский, 1972, 56).

Следует отметить, что в научной литературе нет единого определения понятия «архаизм», что обусловлено, прежде всего, недифференцированным подхо-

6 дом к устаревшей лексике: термином «архаизм» нередко обозначают «любые устаревшие элементы языка» (Маслов, 1975, 248). Это приводит к нежелательной многозначности термина, который в данном случае означает: 1) устаревшее слово вообще, 2) историзм, 3) собственно архаизм. Так, например, нет разделения устаревших слов на архаизмы и историзмы в работах Былинского, 1941; Фаворина, 1947; Булаховского, 1954; Гвоздева, 1965; Бураковой, 1975; Матвеева, 1976 и некоторых других.

Будагов (1965, 99-100) называет слова, обозначающие устаревшие предметы и понятия, первым типом архаизмов; а единицы, существующие параллельно с другими, активными словами, обозначающими те же предметы и понятия, -вторым типом архаизмов.

По мнению некоторых исследователей, единого определения термину «архаизм» дать невозможно, т. к. устареть может не только слово полностью, но и составляющие его элементы, его значение, особенности сочетания с другими словами, написание и произношение, порядок слов в предложении (см. Ялышева, 1971, 8). Наиболее емкое, с нашей точки зрения, определение данного термина предложено Михайловой (1987, 71), согласно которому, архаизм - это динамическое языковое явление, воспринимаемое носителями языка как устаревшее, стилистически значимое, благодаря своей противопоставленности более употребительным нейтральным эквивалентам.

Что касается историзмов, то наличие в языке данной лексико-семантической разновидности устаревшей лексики не считается бесспорным. Так, в одних работах историзмы представлены как частная разновидность архаизмов (Степанова, Чернышева, 1962, 53; Головин, 1977, 91; Рихтер, 1970, 101; Жордания, 1970, 12; Клюева, 1962, 157), в других - в разряде устаревших слов рассматривают только архаизмы, не выделяя историзмы как особую разновидность данной группы слов (Смирницкий, 1956; Ахманова, 1957).

Отметим также отсутствие единой терминологии для обозначения историзмов. Реформатский (1967, 480) называет данную категорию устаревших слов «исторические слова и историзмы», Филин (1957, 40) - «исторические слова».

Представляется интересной точка зрения Колесник, 1977, согласно которой историзмы исключаются из разряда устаревших слов. В основе такого понимания сущности историзмов лежит теория «асимметрического дуализма лингвистического знака» Карцевского, заключающаяся в том, что между означающим и означаемым языкового знака нет тесной связи, так как нет ее и между словом (двусторонней единицей) и денотатом. Таким образом, существует принципиальное различие между процессами архаизации и историзации лексики. В основе архаизации лежит проблема отношения между звуковой формой слова и его значением, в основе историзации - проблема отношений между знаком как двусторонней единицей и референтом/ денотатом.

Соглашаясь с данными рассуждениями, признавая своеобразие и даже противопоставленность этих лексико-семантических групп слов, мы все же считаем необходимым на основе общего признака - наличие хронологической маркированности, направленной ретроспективно, - объединить историзмы и архаизмы в единую группу устаревших слов как две равноценные категории.

В основу существующих в языкознании определений историзма положен принцип отношения лексического значения слова к действительности. Историзмами называют «слова или устойчивые словосочетания, обозначающие исчезнувшие реалии» (ЛЭС, 204). В ряде определений понятия «историзм» вследствие недостаточно четкого отнесения историзмов к активному или пассивному словарному составу языка неясным остается вопрос: считать историзмы фактами современного русского языка или же это слова, ушедшие за его границы. Если у одних авторов процесс архаизации, устаревания еще не завершен, так как это «уходящие лексические единицы» (Маслов, 1975, 248), «выходят из употребления» (Алтайская, 1960, 14; Михайловская, 1972, с. 49), то у других этот процесс считается законченным, так как это слова, «которые вы-

8 шли из активного употребления» (Шанский, 1972, 147; Перетрухин, 1972, 195), авышедише из употребления» (Бондаренко, 1966, 128) или {{исчезнувшие вместе с соответствующими реалиями» (Косовский, 1974, 141) (выделено нами -Е. Л.).

Говоря об историзмах современного языка, необходимо иметь в виду, что исчезновение актуальных для различных исторических периодов реалий и понятий приводит к переходу их обозначений из активного словарного состава в пассивный, тем самым ограничивается степень употребительности слов, но историзмы современного русского языка - это отнюдь не исчезнувшие из языка слова, а лексические единицы, продолжающие употребляться, хотя и с известным функциональным ограничением или извлекаемые из памяти народа в определенных коммуникативных ситуациях и текстах.

Солиева (1985, 38), вслед за Алтайской (1960, 14), выделяет еще одну лек-сико-семантическую разновидность устаревшей лексики, занимающую промежуточное положение между архаизмами и историзмами - хронизмы. «Здесь происходит изменение и в означаемом и в означающем: частичное изменение означаемого - сужение или расширение понятийной или предметной отнесенности и выход слова из активного употребления. В отличие от историзмов здесь не исчезло означаемое, а в отличие от архаизмов вытесненным словам соответствуют слова, которые не находятся с ними ни в отношениях синонимии, ни в отношениях вариантности» (Солиева, 1985, 39).

По словам В.Ф. Алтайской (1960, 20), хронизмы являются принадлежностью устаревшей лексики послеоктябрьского периода и имеют узкую сферу распространения: названия политических партий, членов партий, армии, состава армии, руководящих административных учреждений и возглавляющих их лиц.

С нашей точки зрения, выделение данной категории устаревшей лексики в качестве особого разряда, занимающего промежуточное положение между архаизмами и историзмами, не является правомерным. Во-первых, к хронизмам

по изложенной трактовке относится лишь часть устаревших советизмов, а промежуточные явления не должны быть ограничены какими-то конкретными временными рамками, их можно проследить в разных исторических эпохах. Кроме того, хронизмы, по определению выделяющих их ученых, характерны лишь для одного семантического поля, а именно для военно-политической лексики, что также не позволяет рассматривать их как равноправный (пусть и менее объемный в количественном отношении) лексико-семантический разряд устаревшей лексики наряду с архаизмами и историзмами. Тем не менее, мы признаем наличие специфических черт у данной категории слов, что позволяет говорить о некоторой обособленности их в системе устаревшей лексики.

Д. И. Алексеев считает хронизмы особой разновидностью историзмов и относит к ним все названия, которые «архаизуются в связи с сознательными, преднамеренными переименованиями учреждений, организаций, городов и т.п.» (Алексеев, 1974, 101).Таким образом, ученый значительно расширяет сферу распространения хронизмов, включая в нее названия единиц административно-территориального деления (волость, губерния), топонимы {Петроград, Самара), наименования общественно-политических, социально-экономических, научно-технических учреждений, организаций и их представителей {Осоаеиа-хим, РАПП, Пролеткульт, торгсип, ЭПРОН, эпроновец, комбедовец и т.п.).

Фиксированность/ нефиксированность времени выхода из активного употребления является важным критерием разграничения историзмов и архаизмов. Если момент выхода архаизма из современной системы языка практически неуловим, так как вызван внутренними, языковыми причинами, то у категории историзма он, как правило, датируется без особого труда, так как связан с изменениями в окружающем предметном мире. Тем не менее, нам представляется более логичным включить хронизмы в качестве особой разновидности в состав архаизмов, так как изменение означающего знака и частичное изменение означаемого не приводит к изменению денотата, т.е. сама реалия остается неизменной. А наличие или утрата из обихода обозначаемого понятия является основ-

10 ным критерием разграничения лексико-семантических разновидностей устаревших слов. Например, все звенья цепочки изменения названий коммунистической партии РКП (б)-»- ВКП (б)- КПСС, несмотря на сознательное переименование и фиксированность времени выхода из активного употребления каждого из них, относятся к архаизмам, так как изменение названия и расширение объема понятийной отнесенности не приводило к исчезновению самой реалии.

Что касается сферы распространения данной категории слов, мы считаем, что хронизмами являются любые названия, характеризующие социально-экономические, общественно-политические, культурно-исторические явления жизни народа в определенную историческую эпоху. Для нас хронологическая маркированность слов представляет собой один из признаков устаревания слов.

К промежуточной группе слов мы относим многозначные лексемы, которые в одном значении устарели вследствие исчезновения обозначаемого явления, понятия, предмета, а в другом значении вытеснены из активного употребления другими словами: благонамеренный - 1. В дореволюционной России: преданный самодержавному строю, враждебно настроенный к революции, 2. Честный, порядочный; регалия - 1 .Предмет, являющийся символом монархической власти, напр. корона, скипетр и т.п.; 2.0рден, знак отличия; ратник - 1. То же, что воин; 2. В царской России: рядовой государственного ополчения; и др.

Особо следует сказать о многозначных словах, которые в одном из значений устарели как обозначения исчезнувших реалий, в другом из значений вы-теснились другими словами, а в остальных - входят в состав общеупотребительной лексики. Сохранению этих слов в одном из своих значений или приобретению ими новых переносных значений способствует широкий семантический объем или яркая стилистическая окраска слов. Например, венец - 1. Устар. Венок; 2. Драгоценный головной убор, корона или символ власти монарха; 3. Церк. Корона, возлагаемая на вступивших в брак при церковном обряде венчания; 4. Перен. Последняя, высшая ступень завершения чего-л.; верх, вершина;

5. Светлое радужное кольцо вокруг солнца, луны или ярких звезд; 6. Каждый горизонтальный ряд бревен в срубе (БАС, т.2,156).

Необходимо отметить, что сам состав указанных разрядов устаревших слов постоянно меняется. Особенно значительные изменения эти разряды слов претерпели на протяжении истории лексики XX в., т.к. бурные изменения в жизни народа и государства нашли свое отражение в языке, прежде всего в его лексической системе. Таким образом, лексика русского языка XX столетия, отражающая определенные этапы в истории русского народа этого периода, нуждается в специальном исследовании.

По мнению Бельчикова (1965, 3), когда говорят о развитии русского словаря в советскую эпоху, имеют в виду бурное обогащение его новыми словами. Однако необходимо заметить, что развитие лексической системы предполагает не только пополнение словарного состава новыми единицами и значениями, но и уход в пассивный запас некогда активно используемых слов, а также реактиви-зацию ряда устаревших единиц, так как неологизация, архаизация и реактиви-зация взаимозависимы, взаимообусловлены, т.е. носят системный характер.

Надо полагать, что появление неологизмов и их вхождение в активное употребление может происходить очень быстро, в короткие исторические сроки (например, слово спутник в значении «космический аппарат, запускаемый на орбиту с помощью ракетных устройств» моментально вошло в русский язык, в языки практически всех народов мира в октябре 1957 года), а процесс устаревания, архаизации слов происходит в более длительный промежуток времени, что связано с особенностями человеческого мышления.

Настоящая диссертация подготовлена в русле исследования проблем развития словарного состава современного русского языка и, в частности, посвящена исследованию процессов архаизации лексики русского языка XX века. Выбор для анализа указанного лексического пласта обусловлен возросшим интересом к проблемам функционирования номинативного фонда русского языка. Исследование процессов архаизации лексики указанного периода позволяет выявить

12 особенности протекания и причины архаизации слов, что является одним из наименее изученных вопросов теории устаревшей лексики. Заметим, что слово архаизация используется нами как общий термин при переходе лексем в разряды архаизмов, историзмов, а также промежуточную группу устаревших слов. С нашей точки зрения, наиболее важными событиями, вызвавшими существенные перераспределения активного и пассивного запасов слов в XX в., являются следующие экстралингвистические факторы:

Октябрьская революция 1917 года и изменение социально-экономического строя России;

развитие науки, техники, культуры в 50-60-е гг.;

возникновение новых социально-экономических, политических факторов в 90-е годы.

Процесс выхода слов из активного употребления обычно подготавливается постепенным их «устареванием», сужением их употребительности, круга их сочетаемости с другими словами и изменением их значения и стилистической характеристики, постепенным переходом из разряда обычных, активных слов в разряд пассивно воспринимаемых периферийных слов, более свойственных употреблению одной социальной или одной возрастной группы говорящих и пишущих. Заметим, что устаревшие в течении XX в. слова русского языка неоднородны по степени своей устарелости. Например, слова: махновец, белогвардеец, бомбист, белоказак вышли из активного словаря на заре советской власти, однако они до сих пор понятны в своих значениях говорящим. Напротив, совсем забылись, неизвестными совершенно для подавляющего числа носителей русского языка сейчас являются слова: уком, шкраб, бригадмил, непрерывка, бытовавшие в активном употреблении в более поздний период сравнительно с отмеченными выше словами. А такие лексемы как колхоз, совхоз, колхозник, соцсоревнование, соцобязательство приобретают в настоящее время тенденцию к устареванию.

13 В научной литературе лексический разряд слов, выходящих (но не вышедших еще окончательно) из употребления, рассматривается с разных точек зрения. Для одних (см. работы Белянской, 1978; Солиевой, 1985) это пласт слов, находящийся на грани активного и пассивного запасов, для других - это «слова «устаревающие» в том смысле, что они выходят из живого употребления в связи с выходом из такого употребления самого обозначаемого предмета, например, акциз (учреждение), армяк, аршин и т. п.» (Ахманова, 1958, 35). Таким образом, к устаревающим автором отнесены слова, которые являются историзмами в традиционном понимании. С нашей точки зрения, их переход в разряд устаревших слов в прямом, номинативном значении завершился.

«Термины «архаизованный» (устаревающий) и «архаичный» (устаревший) называют разные степени старения слова, но поскольку эту степень не всегда можно точно определить, удобнее пользоваться обобщающим термином архаизм» (Гулыга, Розен, 1977,17) .

Ковалева (1996, 35-36) дает двухступенчатую классификацию устаревшей лексики: 1) слова, проявляющие тенденцию к устареванию и 2) слова, осознающиеся устаревшими.

Наиболее подробную и основательную классификацию устаревшей лексики по степени ее устарелости предложил М. Н. Нестеров (1994, И). Он выделяет следующие разряды устаревшей лексики:

Слова, начинающие устаревать, т. е. снизившие частотность своего употребления в современном русском языке: родитель, славный («известный, прославившийся»), лютый, буйный и др.

Явно устаревшие слова. Это слова, устарелость которых отчетливо осознается, хотя понимание их лексического значения не вызывает никаких затруднений: стихотворец, дарование, законовед, перст и др.

Совсем устаревшие. Эта группа слов по сравнению с предыдущей устарела в большей степени и большинству носителей языка уже не понятна. Эти слова

14 стоят на грани выпадения из лексической системы современного языка: наперсник, ланиты, рескрипт, алебарда и др.

4. Слова, которые полностью вышли из лексической системы современного языка: локы (лужа), волот (гигант), котора (ссора) и др.

М.Н. Нестеров стремится отразить в своей классификации те основные этапы, через которые проходит слово в процессе своего устаревания. Однако лексемы, которые автор данной классификации отнес к четвертой группе устаревших лексем (слова, которые полностью вышли из лексической системы современного языка), находятся за пределами современного русского языка вообще, ибо являются фактами предшествующих эпох развития языка.

Анализ нашего фактического материала и научных работ других исследователей показывает, что вряд ли возможно создать непротиворечивую классификацию устаревших слов по степени их архаизации, так как та или иная степень архаизации зависит от языкового сознания как рядового носителя языка, так и тех исследователей, которые характеризуют эту степень архаичности. Избежать субъективности нельзя. Однако можно предположить в качестве объективных показателей степени устарелости языковых единиц следующие критерии.

Во-первых , необходимо учитывать наличие стилистических помет в толковых словарях русского языка, так как их составители имели в своем распоряжении значительную по объему картотеку употребления словарных единиц в различных жанрах и стилях речи. Для нас это является важным объективным показателем, так как помета «устаревшее» указывает, что это слово вышло из активного употребления.

Во-вторых , мы соотносим слово с обозначаемой реалией, которая могла исчезнуть в предшествующие исторические эпохи или имеет тенденцию к исчезновению, так как воздействует экстралингвистический фактор - фактор времени и смены поколений, носителей языка, которые овладевают функционирующей активной лексической системой, но знают существующие реалии и их на-

звания. Так, если в словаре под редакцией Д. Н. Ушакова слова типа бронепоезд имеют помету «новое», а в МАС, БАС или другом словаре уже не имеют такой или какой-либо другой хронологической пометы, то они, по-видимому, должны являться единицами активного употребления. Однако в настоящее время сама реалия - бронепоезд - не используется в сфере военного дела, следовательно, обозначающая ее лексема подверглась архаизации.

В-третьих , если в словарях русского языка слова типа колхоз приобретают помету «советское» (или «в СССР»), то это также свидетельствует об их хронологической маркированности. Поскольку все колхозы в конце XX века фактически или формально преобразованы, получили иные названия, то и сфера использования слова колхоз сузилась. Всего лишь десять лет назад это слово входило в состав 500 наиболее употребительных слов (см. «Частотный словарь русского языка» Л. Н Засориной). Однако априори можно утверждать, что в начале XXI века данная лексема не входит в число таких 500 употребительных слов, во всяком случае в СМИ. А это уже есть признак начальной архаизации. Таким образом, если общенародная и стилистически нейтральная единица сужает сферу своего использования, употребительности, перестает быть частотной и общеупотребительной, то это уже свидетельствует о начальной или первой степени архаизации.

В-четвертых , на процесс архаизации влияет изначальное ограничение сферы употребления. Так, в ином фонетическом и семантическом облике стала использоваться лексема мусульманин (ср. древнерусское басурманин), а слово магометанин уходит в пассивный запас.

Архаизмы и историзмы первой степени устарелости имеют тенденцию к все большей архаизации, если экстралингвистические факторы и собственно языковые факторы не способствуют сохранению данных слов в активном употреблении.

Безусловно, необходимо различать и отличать архаизацию общенародных слов и единиц, ограниченных в своем употреблении: диалектизмов, профессио-

нализмов, терминов, жаргонизмов. Общенародные слова, даже стилистически маркированные, например, просторечные слова, в меньшей степени подвергаются архаизации. Для архаизации таких единиц требуется более длительный период. Слова же, ограниченные в своем употреблении, особенно профессионализмы, термины, жаргонизмы больше подвержены архаизации, так как подобные лексические единицы отражают уровень развития материальной, интеллектуальной, духовной сферы жизни народа, то есть подобные слова связаны с такими фрагментами языковой картины мира, которые исторически и диалектически подвержены изменениям. В этом принципиальное различие нашего подхода в определении степени архаизации единиц лексической системы языка. Так, в одном из своих значений слово вертушка обозначает такое средство связи, как особый вид телефона. Это значение многим носителям русского языка конца XX века уже неизвестно, так как в современную эпоху нет специальных приспособлений для связи одного абонента с телефонисткой на станции, которая подключает вручную другого абонента. Развитие спутниковой связи привело к созданию мобильных телефонных аппаратов, которые получили название мобильник. Априори можно предположить, что в будущем будет создан еще более совершенный вид связи и слово мобильник подвергнется архаизации.

Таким образом, лексема вертушка в значении «телефон» имеет тенденцию к все большей архаизации, так как экстралингвистический фактор - изменение вида связи - не способствует сохранению данного значения слова вертушка (в значении «вертолет» эта лексема получает все большее распространение). Слова телефон, вертушка («телефон»), мобильник нельзя рассматривать как абсолютные синонимы. Слово телефон начинает выступать как родовое понятие по отношению к словам вертуиіка и мобильник, которые обозначают виды телефонных аппаратов, видов связи, поэтому и лингвистические факты способствуют архаизации слова вертушка в значении «телефон». Безусловно в этом значении слово вертуиіка все еще находится на периферии словарного состава русского языка, но является малоупотребительным. Использование этого слова

ситуативно, контекстуально-жанрово обусловлено. Именно поэтому подобные лексемы обладают второй степенью архаизации.

Исходя из вышеизложенного, мы полагаем, что более правомерным представляется деление устаревшей лексики, согласно степени ее устаревания, на три группы:

к первой группе относятся слова, ставшие менее употребительными, однако остающиеся известными абсолютному большинству носителей языка;

вторая группа включает такой пласт лексики, который находится на периферии словарного состава, является малоупотребительным, встречается в специальных текстах;

третья группа охватывает слова, которые уже неизвестны многим носителям языка. Они могут сохраняться как реликты прошлой жизни в специальных текстах, во фразеологических единицах, топонимах и т. п.

Таким образом, трем этапам устаревания слов соответствуют три степени архаизации слов. Однако процесс архаизации отдельных слов нельзя представлять как прямолинейный: в ряде случаев устаревшие слова впоследствии вновь возвращаются в активный запас лексики нашего языка. Явление перехода части устаревшей лексики русского языка XX века в активное употребление было отмечено многими лингвистами (см. работы Шанского, 1954; Кожиной, 1957; Шмелева, 1964; Улуханова, 1970 (П); Зарецкой, 1972; Михайловской, 1972; Брагиной, 1978; Сергеева, 1979; Крысина, 1980; Гончаровой, 1994; Стернина, 1997; Загоровской, 1997; Заварзиной, 1998; Бабушкина, 1998; Бабенко, 1998; Ермаковой, 2000; Китайгородской, 2000; Хашимова, 2000 и других). Это явление называют «возвращением в активный запас устаревших слов» (Шанский, 1954), «возрождением устаревшей лексики» (Кожин, 1957), «вторым рождением устаревших слов» (Брагина, 1978; Сергеев, 1979), «воскрешением, возвращением к жизни устаревших слов» (Крысин, 1980), «оживлением историзмов» (Денисов, 1980), «возрождением «забытой» лексики» (Красникова, 1994), «актуализацией ранее устаревших слов» (Поповцева, 1990), «реабилитацией

18 лексики» (Говердовская, 1992), «оживлением старых слов» (Листрова-Правда, 1995), «возрождением устаревших слов» (Загоровская, 1997), «процессом де-архаизации» (Ермакова, 2000) и т. п.

Следует отметить не только отсутствие единой терминологии для наименования данного явления, но и различия в смысловом наполнении того или иного определения. Так, например, Денисов (1980, 106), характеризуя явление перехода слов из пассивного запаса в активный, в качестве примера оживления историзмов приводит слово дружина (пионерская, народная). Однако Гончарова считает, что «об оживлении историзмов и архаизмов целесообразно говорить в том случае, когда слова, устаревшие на том или ином временном отрезке, переживают актуализацию, сохраняя в своей «новой жизни» прежнее смысловое и функционально-стилистическое содержание» (Гончарова, 1994, 47). Мы, вслед за Хашимовым (2000, 92), называем данное явление процессом реакти-визации устаревших слов. Под реактивизацией мы понимаем процесс возвращения устаревшего слова (значения слова) в активное употребление в целях нейтральной номинации, осуществляемый как без изменения семантики, так и путем семантической трансформации (от модификации прежнего до появления нового значения, сохраняющего однако тесную связь с исходным).

Актуальность данного диссертационного исследования определяется необходимостью установления закономерностей изменения в лексике и системного изучения архаизации и реактивизации слов русского языка XX века, исследования причин и механизмов этих процессов.

Объектом данного диссертационного исследования являются изменения в словарном составе русского языка в период с 1930 по 2000 год. Данная работа направлена на изучение одного фрагмента языковых изменений: процесса архаизации в лексической системе русского языка XX века. При этом точкой хронологического отчета нами избрано состояние лексической системы русского языка 20 - 30-х годов XX века, так как к этому моменту проявились значитель-

19 ные и разнообразные пласты устаревшей лексики, отражавшей бытие русского народа до Октябрьской революции.

Особенности протекания процессов архаизации лексики русского языка по трем хронологическим срезам представляют собой предмет диссертационного исследования.

Цель работы состоит в исследовании и описании причин и особенностей протекания процессов архаизации и реактивизации.

Для достижения поставленной цели выдвигаются следующие задачи:

установить важнейшие хронологические срезы процесса архаизации;

уточнить критерии архаизации, типы устаревших слов;

рассмотреть и описать массив устаревших слов русского языка по данным словарей XX века (класс нарицательных существительных, частично имена собственные);

проанализировать процесс архаизации слов по тематическим группам;

определить тенденции протекания архаизации лексики в важнейших сферах деятельности человека;

исследовать потенциал устаревших слов к реактивизации.

Материалом исследования являются устаревшие слова, а также некоторые составные наименования, извлеченные из толковых словарей, языка СМИ и литературы. Нами зафиксировано около пяти с половиной тысяч устаревших в XX веке слов. Из них, по нашим материалам, 380 слов подверглись реактивизации. Иллюстративный материал, фиксирующий употребление исследуемых языковых единиц, представлен двумя тысячами текстовых извлечений. В работе описано около 800 лексических единиц. Перечень всех зафиксированных нами устаревших в XX веке, а также подвергшихся архаизации слов дан в приложении.

В качестве источников материала исследования избраны следующие лексикографические издания: Словарь советских терминов и наиболее употребительных иностранных слов. Под ред. П. X. Спасского (1924); Толковый ело-

20 варь русского языка. В 4-х т. Под ред. Д. Н. Ушакова (1935-1940) (СУ); Словарь современного русского литературного языка. В 17-ти т. (1948-1965) (БАС); Д. И. Алексеев и др. Словарь сокращений русского языка. (1977); Словарь современного русского языка. В 4-х т., 2-е изд. (1981-1984) (MAC); С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. (1997); В. И. Максимов и др. Словарь перестройки (1992); Словарь современного русского литературного языка. В 20-ти т. Т. 1-6. 2-е изд. (1991-1994); Р. П. Рогожнико-ва, Т. С. Карская. Школьный словарь устаревших слов русского языка (1996); Большой толковый словарь русского языка. Под ред. С. А. Кузнецова (1998); Толковый словарь русского языка конца XX в. Языковые изменения. Под ред. Г. И. Скляревской (1998); В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. Толковый словарь Совдепии (1998).

Помимо лексикографических изданий, в работе используются извлечения из русской и советской художественной, газетно-публицистической (выборка производилась в основном из центральных газет и журналов: «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Огонек», «Новое время» и др.), историко-документальной и мемуарной литературы.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что выделен, изучен и впервые монографически описан значительный массив устаревших слов русского языка XX века; рассмотрен механизм перехода лексем из активного в пассивный запас; выявлены причины и тенденции устаревания слов по сферам и тематическим группам, описаны закономерности реактивизации пассивной лексики. Необходимо отметить, что в лингвистике до сих пор нет обобщающего научного исследования словарного состава русского языка XX века. Такое исследование могло бы стать закономерным продолжением двухтомного труда ученых, описавших историю и развитие лексики русского языка конца XVII - начала XIX века. XIX и начала XX века под руководством Ф. П. Филина (1981).

21 Методы исследования. В работе в качестве основного используется сопоставительный метод языковых единиц различных синхронных срезов, представленных фиксациями в толковых словарях дореволюционного времени, словарях советской эпохи и словарях постсоветского периода. Кроме того, использован описательный метод классификации лексических единиц по тематическим группам; метод количественного анализа, позволяющего сделать выводы, касающиеся различных тенденций устаревания лексики, высвечивая приоритет тех или иных причин архаизации; метод сплошной выборки лексического материала на основе обследования указанных лексикографических источников. Для описания содержательных и структурно-функциональных особенностей семантических инноваций при возвращении в активное употребление ряда устаревших лексем в работе используется метод компонентного анализа. На защиту выносятся следующие положения:

1. Состав устаревшей лексики включает в себя три лексико-семантических ка
тегории слов:

архаизмы (частным случаем архаизмов являются хронизмы);

историзмы;

Промежуточную группу между архаизмами и историзмами (многозначные
слова, одно из значений которых является историзмом, а другое - архаизмом).

2. Историзмы и архаизмы с точки зрения особенностей внутренней структуры
слова делятся на: лексические (устаревает все слово), семантические (устарева
ет одно из значений), коннотативные (устаревают оттенки значения).

Кроме того, архаизмы с точки зрения системного соотношения с общеупотребительными словами, вытеснившими их из активного употребления, делятся на две группы:

1) собственно синонимичные (слова, вытесненные из активного употребления неоднокоренными синонимами: лексические, семантические, коннотативные архаизмы);

22 2) вариативные (слова, вытесненные из активного употребления вариантами или однокоренными синонимами: фонетические, орфоэпические, орфографические; морфологические, словообразовательные архаизмы).

Переход слов из активного в пассивный запас осуществляется постепенно. Мы выделяем три этапа и соответственно три степени архаизации слов. Степень архаизации тех или иных лексических единиц обусловлена конкретной языковой практикой общения и отражением их в языковом сознании людей, конкретных носителей данного языка в современную эпоху.

Деление устаревшей лексики на историзмы и архаизмы на основании причин устаревания неправомерно. Если историзация лексических единиц происходит преимущественно под влиянием экстралингвистических факторов, то архаизация слов может происходить под влиянием и лингвистических, и экстралингвистических причин.

Процесс архаизации не является прямолинейным: в ряде случаев устаревшие слова впоследствии вновь возвращаются в повседневное употребление. При возвращении в актив устаревшие слова могут сохранить свое значение (безработица, инфляция, акция, предприниматель), подвергнуться семантической модификации (чиновник, оппозиция) или приобрести новое значение (знатный, лейтенант, абитуриент).

Совместное рассмотрение процессов архаизации и реактивизации лексики русского языка XX в. по тематическим группам позволяет выявить те аспекты лексикона, которые наиболее подвержены изменениям.

Теоретическая значимость диссертационного исследования обусловлена тем, что описание процессов архаизации лексики русского языка XX века позволит более точно определить причины перехода лексики из активного в пассивный словарь языка и обратно, установить состав устаревших слов русского языка XX века и создать соответствующий словарь.

Практическая значимость работы определяется возможностью использования ее материалов и выводов в практике вузовского преподавания лексики

23 современного русского языка, при чтении лекционных курсов, спецкурсов, проведении спецсеминаров; а также в лексикографической работе.

Структура работы определена поставленными в ней задачами и принятым подходом - рассмотрением процессов архаизации лексики русского языка по трем наиболее важным в этом отношении периодам. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников, списка использованной литературы, включающего в себя 275 наименований, списка сокращений и приложения.

Во введении отражены общетеоретические проблемы, касающиеся устаревания слов: понятие архаичной лексики и ее место в системе современного русского литературного языка, классификация устаревшей лексики по лексико-семантическим разновидностям; обоснование критериев разграничения степеней архаизации; дан обзор имеющейся литературы по архаизации слов. Кроме того, во введении рассматриваются вопросы, связанные с обоснованием темы, определяются цель и задачи работы, дается представление о методике исследования и его фактическом материале.

В первой главе диссертации исследован процесс архаизации лексики русского языка в 20-30-е годы XX в.: выявлены лексические свойства и типы историзмов и архаизмов, устаревшая лексика классифицирована по семантическим полям и тематическим группам в соответствии с реальными фрагментами социальной жизни русского народа. Определены причины и рассмотрен механизм перехода историзмов и архаизмов из активного словарного запаса в пассивный в означенный период.

Вторая глава посвящена анализу процессов архаизации слов в 50-70-е гг. XX в.; выявлены экстра- и интралингвистические факторы устаревания слов в данный период; исследован процесс реактивизации ряда устаревшей лексики в эти годы.

Третья глава диссертации содержит анализ процессов архаизации слов конца XX столетия, исследованы причины и механизм архаизации и реактивизации лексем.

В заключении подведены итоги исследования. Приложение включает словарь устаревшей и подвергшейся реактивизации лексики русского языка XX в.

Экстралингвистические факторы архаизации лексики

Наиболее очевидными экстралингвистическими факторами архаизации лексики являются политические и экономические изменения в жизни страны, воздействие социальных и культурных преобразований общества, изменения в быту, перемещения (миграция) народных масс, изменение административно-территориального деления, усложнение форм общественной жизни, развитие науки, техники, появление новых потребностей людей и т. п. изменения, приводящие к неактуальности тех или иных предметов и явлений действительности.

Существенное влияние на изменение лексики русского языка оказали крупнейшие события XX века не только в России, но и во всем мире - Октябрьская революция и распад СССР. Эти события положили начало строительству нового типа государства, нового общественно-политического строя, что привело к существенным изменениям во всех сферах общественной жизни, к новому пониманию окружающего мира, к осознанию новой роли творца языка, роли народа в изменении реальной и общественной действительности, а следовательно, и к существенным изменениям в лексической системе русского языка. Говоря о непосредственном влиянии экстралингвистических факторов на фрагменты лексической системы русского языка С. И. Ожегов отмечает, что после революции "уходит со сцены старая государственная, административная, судебная, церковная, финансовая и т. д. терминология в связи с уничтожением старых учреждений, должностей, чинов, титулов. Уходит и многообразная лексика, связанная с общественными и бытовыми отношениями капиталистического общества» (Ожегов, 1951, 32). Аналогичные явления мы наблюдаем в русском языке и после распада СССР.

Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что «неактуальные» реалии возникают в результате деятельности самого народа, который в ходе познания самого себя и действительности очерчивает (ограничивает, выделяет) ее фрагменты, создает мозаику языковой картины мира.

Экстралингвистические факторы являются определяющими в процессе перехода слов в разряд историзмов. В своей работе мы придерживаемся традиционного определения термина историзм (см. Бондаренко, 1966; КосовскийД974; Розенталь, Теленкова,1976; Шмелев, 1977; Фомина, 1978 и др.). Историзмы являются единственными наименованиями исчезнувших предметов и явлений действительности и выполняют в языке главным образом номинативную функцию. Однако заметим, что в нашем понимании историзмы - это хронологический пласт лексики, отражающий определенный фрагмент языковой картины мира в истории и сознании народа. Такой фрагмент представляет собой и закрепленную историческую память народа, и временную маркированность его миропонимания, и хронологическую неизбежность изменения или исчезновения. Особенность их в том, что они представляют собой не только хронологический пласт прошлого, но и основу, причину возникновения нового фрагмента исторической реалии и историзмов.

В лингвистической литературе нет достаточно четко разработанной классификации типов историзмов. О наличии уходящих лексических единиц и устаревших значений обычных слов как среди архаизмов, так и среди историзмов языка упоминают в своих работах Маслов, 1975; Артеменко, 1973 и др. Шмелев (1977, 159) называет слова, совмещающие в своей семантике исторические и актуальные значения, «частичными историзмами».

Впервые разряд семантических историзмов подробно рассматривается Алтайской (1961, 50), которая считает, что довольно продуктивным явлением в 20-е годы XX в. было развитие новых значений типа ножницы - расхождение цен на промышленные и сельскохозяйственные товары. Однако это явление характерно не только для 20-х годов, а всего периода развития лексики.

Разграничение лексических и семантических историзмов приводится в работе Белянской (1978, 80), которая выделяет «историзмы-слова» и «историзмы-значения». Наряду с указанными типами, Солиева (1985, 38) выделяет еще кон-нотативные историзмы - значения слов, которые воспринимаются как оттенки значений.

Довольно интересную классификацию историзмов предлагает Забавина (1993, 49 - 50), в которой критерием разграничения историзмов служит их соотношение с историей, понимаемой, с одной стороны, как глобальный процесс развития социума, отраженный в исторической науке, а с другой - как частное, конкретное проявление исторических фактов и событий, непосредственно не определяющих поступательного движения исторических процессов в целом. В соответствии с этим в первую группу слов входят историзмы, соотносимые с исторически значимыми реалиями общественно-политической, юридической или военной жизни, институтов власти, научной сферы и т. п. Вторая группа слов включает вокабулы, соотносимые с более частными, конкретными фактами общественной жизни, духовной и материальной культуры, обычаями, обрядами, реалиями быта. Эти слова, обозначающие ушедшие или уходящие из жизни общества реалии, непосредственно не связаны с общим историческим развитием социума в целом. В этой связи Забавина различает две группы историзмов: 1) доминантные историзмы и 2) фактурные историзмы.

Экстралингвистические и лингвистические факторы архаизации лексики

Отметим, что основная масса общественно-политических лексем, подвергшихся архаизации в 20-30-е гг. XX в., к концу 70-х годов перешла на вторую ступень архаизации, т. е. оказалась на периферии словарного состава, встречаясь только в специальных текстах. Однако определенный ряд лексем перешел уже на третью ступень архаизации, т. е. стал неизвестен многим носителям языка. Сюда относятся наименования органов власти: предпарламент, учредилка, ВИК, уком, крестком; названия общественно-политических течений: абрамовщина, махаевщина, дегаевщина, богровщииа, брентанизм, мар-тыновизм и др.; названия социально-политичеких явлений: октябрины, викжелятъ и др. Большинство этих слов не получило широкого распространения или же находилось в активном словаре очень короткий отрезок времени.

Системный анализ устаревшей лексики русского языка в XX веке показывает, что архаизации подверглись в первую очередь лексические единицы, характеризующие общественно-политические, экономические, культурологические и идеологические кампании, проводимые в тот или иной исторический период жизни русского народа. Такие кампании охватывали широкие массы носителей языка. Возникали «соответствующие текущему моменту» лексические единицы, которые исчезали, когда кампания заканчивалась. Например, кампания переименования городов, улиц, площадей и т. п. в 20-е и 90-е годы, кампания по ликвидации неграмотности, индустриализация, коллективизация, чистки рядов КПСС, стройки века (Днепрогэс, Магнитка, освоение целины и др.) и т. п.

Более медленно происходила архаизация лексики, называющей предметы и явления, устаревшие в отношении советской действительности, но остающиеся актуальными в жизни некоторых зарубежных стран, которую Белянская называет лексикой двойной социальной отнесенности (ЛДСО).

Отметим, что отдельные замечания, высказанные в научной литературе по поводу ЛДСО, носят противоречивый характер. Дискуссионным остается вопрос о принадлежности слов данной категории к активному или пассивному словарю. Филин полагает, что такие слова, как барон, князь, граф, губернатор, чиновник, полицейский, жандарм и многие другие, не выпадали из словарного состава русского языка и не перешли в категорию устаревших слов, поскольку они обозначают известные стороны современной капиталистической действительности. Следовательно, автор считает ЛДСО частью активного словарного запаса современного русского языка. Вместе с тем он указывает на своеобразие подобного рода лексем: «... они неприменимы к условиям нашей советской действительности, в связи с чем сузилась сфера их употребления» (Филин, 1957,41).

Рогожникова относит ЛДСО к пассивному словарю: «Некоторые русские слова, используемые в переводных текстах, уже не связываются с нашей современной действительностью, и если не устарели, то перешли в пассивный запас» (Рогожникова, 1971, 251). По словам Маслова, «после Великой Октябрьской революции некоторые слова стали не только историзмами, но одновременно и экзотизмами - обозначениями явлений чужой действительности». Таковы, например, слова сословия, дворянин, помещик, поместье, лакей: они используются в своих прямых значениях либо когда речь идет о прошлом нашей страны, либо когда речь идет о тех зарубежных странах, в которых еще существует сословное деление общества» (Маслов, 1975, 248). С нашей точки зрения, это не совсем верное утверждение, т. к. одни и те же слова не могут быть одновременно русскими историзмами и экзотизмами, ведь экзотизмы - иноязычная лексика, характеризующая несвойственные русской действительности явления.

Супрун (1969), а также авторы социологического исследования «Русский язык и советское общество» (1968) признают способность слов данной лексической группы выступать единицами как пассивного, так и активного словарного состава: «произошло своеобразное стилистическое расщепление данных слов: с одной стороны, они примыкают к «историзмам», словам, обозначающим исчезнувшие реалии русской жизни, с другой - сближаются с теми единицами лексики, которые существуют в языке как наименования специфических явлений, характерных для некоторых других стран» (Русский язык..., 1968, 100).

Определение принадлежности ЛДСО к активному или пассивному словарю осложняется тем, что в современных условиях произошла реактивизация большого количества лексем данной категории в российской действительности. С нашей точки зрения, при всем своеобразии ЛДСО, при характеристике лексического состава современного русского языка, эти лексемы следует относить к историзмам. В рассматриваемый период они оставались на первой ступени архаизации.

Экстралингвистические и лингвистические факторы архаизации лексики

Последние десятилетия XX в. отмечены интенсивным изменением и развитием русского языка, причем размах и скорость этих изменений во многом сопоставимы со скоростью и размахом языковых изменений в 20-е годы, которые действительно можно назвать периодом «бури и натиска» (Воронина, 1993, 50). «Существенные перемещения лексических массивов, стилистические сдвиги, разнообразные семантические преобразования могут быть признаны весьма активным явлением в современном языкотворчестве - даже на фоне всеохватывающего обращения к нелитературным формам языка или на фоне бурных процессов в словообразовании» (Бельчиков, 1993, 3).

Одним из наиболее ярких и динамичных процессов развития русского языка на исходе XX века является перераспределение лексики активного и пассивного запасов (см. Говердовская, 1992; Бельчиков, 1993; Бабенко, 1998; Мязина, 1998; Какорина, 2000 и др.). Указанное перераспределение происходит за счет устаревания ряда лексем (в основном советизмов) и возрождения устаревших (чаще всего после Октябрьской революции) слов, а также активизации малоупотребительных лексем.

Отметим, что реактивизации в 80-90-е годы XX века подверглись, в основном, те лексемы, которые устарели по отношению к нашей действительности, но оставались в активном словаре по отношению к некоторым зарубежным странам, т. е. находились на протяжении всего советского периода на первой ступени архаизации. Однако другие наименования дореволюционных реалий, а также реалий первых послереволюционных десятилетий оставались на второй ступени архаизации, т. е. пребывали на периферии словарного состава, являясь малоупотребительными, встречались в определенных текстах. К ним относятся названия органов власти и административных учреждений: сенат, управа, жандармерия, присутствие, земство, губисполком, волисполком, главк и др.; названия общественно- политических течений: меньшевизм, троі{кизм, отзовизм и др.; названия одежды: армяк, сермяга, вицмундир, цилиндр и др.; названия единиц измерения: аршин, верста, локоть, десятина и др. Кроме того, ряд наименований был уже на третьей ступени: лексемы, не получившие широкого распространения или быстро вышедшие из употребления: предлооюение, непрерывка, предпарламент, брентанизм, мартыновизм и т. п., а также большинство устаревших аббревиатур.

Лексемы, выпавшие из активного словаря в 50-70-е годы XX века, к концу XX века перешли на вторую ступень архаизации. К ним относятся названия социально-политических явлений и их участников: смычка, чистка, уклон, перегиб, уклонист, загибщик и др., наименования органов власти: тройка, совнархоз, культпроп и др. Однако ряд наименований находился на первой ступени архаизации: Совнарком, Нарком, МТС, целинник, целинница; названия степеней родства, народных обрядов и др., т. к. при редком употреблении они оставались известными многим носителям языка.

В связи с изменениями в общественно-политической жизни нашего государства в 80-90-е гг. XX в. в пассивный запас уходят целые лексические пласты, связанные с обозначением реалий советской действительности, хотя «процесс выпадения слов - процесс, безусловно, длительный, более длительный, во всяком случае, чем процесс усвоения новых слов и перехода последних из индивидуального или группового в общее употребление». (Сорокин, 1965, И). В каждый определенный период функционирования языка наряду с лексикой активного употребления, с одной стороны, и устаревшей лексикой, с другой, можно выделить круг слов, окончательно не перешедших в пассивный словарь, но ставших, по терминологии Щербы (1958, 59), «менее обыденными».

По мнению Мокиенко и Никитиной (1998, 8), вся советская лексика относится к разряду устаревшей, однако частотность былого употребления на страницах советской периодической печати, общественно-политической и художественной литературы, еще не утратившей своей актуальности, создает некоторую иллюзию живого функционирования советизмов.

С нашей точки зрения, большинство советизмов, выпавших из активного употребления в 80 - 90-е гг. XX века, находится на первой, самой ранней ступени архаизации или представляет собой особую лексическую группу «потенциальных историзмов» (Какорина, 2000, 69).

Основная масса слов, подвергшихся архаизации в этот период, принадлежит общественно-политической и социально-экономической лексике. 1.1. Архаизация общественно-политической лексики

Устаревающие лексемы общественно-политического дискурса на основании дифференциальных признаков "государство и его граждане ", "орган власти", "политические органы и мероприятия", "социально-политические явления и процессы" разграничиваются на следующие тематические группы.

Н. А. ШЕСТАКОВА

Собственно лексические архаизмы в русском языке

В статье рассматривается архаическая лексика, формирующая разряд собственно лексических архаизмов, показаны особенности мотивационных отношений между производным и производящим словами, обусловливающие переход лексемы в разряд собственно лексических архаизмов, а также другие причины, вызывающие появление этих слов в языке.

Ключевые слова: собственно лексический архаизм; производная основа; производящая основа; словообразовательная мотивированность; потенциальная лексика; омонимия.

Процессы обогащения словарного состава русского языка и архаизации определенной его части идут параллельно. Активация и ослабление функционирования слова связаны с особенностями развития лексической системы русского языка, чутко реагирующей на процессы, происходящие в современном мире.

Период архаизации лексики очень длительный и не такой заметный, как появление новых слов, и, по мнению некоторых лингвистов, не столь существенный, как развитие национального языка в целом, однако изучение причин устаревания слов играет немаловажную роль в осмыслении процессов дальнейшего формирования системы русской лексики и, соответственно, изменений, происходящих в мире. Причины архаизации лексики следует искать не только в языковых процессах нашего времени, но и на протяжении всего периода становления и развития русского национального языка.

В научной литературе выделяются следующие факторы, способствующие устареванию слов: активное формирование русского литературного языка (XVIII в.), связанное со становлением Российского государства, что обусловило тенденцию к устранению избыточных наименований, дублирующих друг друга; семантический перелом в лексической системе русского литературного языка, наступивший в XIX в.

Архаизацию лексики вызывают изме-

Шестакова Наталья Алексеевна, кандидат филол. наук, доцент БГУ. E-mail: [email protected]

нения в государственной и общественной жизни страны, вследствие чего ограничивается сфера употребления слов, связанных с прежним жизненным укладом, происходит сознательный отказ от отдельных групп лексики (в частности, от некоторых тематических групп старославянизмов), а также борьба с так называемой галломанией, оказывавшей отрицательное влияние на формирование национального языка.

На устаревание лексики влияет низкая частотность или малая употребительность слова, приводящая к тому, что слово забывается современниками или становится непонятным.

В зависимости от характера внутренних причин устаревания выделяют различные типы архаической лексики: собственно лексические, словообразовательные (деривационные), фонетические и др.

На наш взгляд, наиболее интересным в этом плане является разряд собственно лексических архаизмов. Несомненно, на формирование разряда оказывают влияние факторы общеязыкового характера, изложенные выше, однако анализ конкретного материала (по данным толковых словарей XVII-XX вв., более двух тысяч лексем были квалифицированы нами как собственно лексические архаизмы) позволил установить языковые причины, вызывающие появление этой группы слов.

К собственно лексическим архаизмам мы относим устаревшие, преимущественно однозначные слова, вытесненные в современном языке активными эквивалентами с другой основой: безатомный -

безъядерный, бесславить - бесчестить, позорить, бражник - пьяница, гуляка, ведренный - ясный, солнечный, сухой (о погоде); взрачность - красота, привлекательность; воздыхательный - грустный, жалобный; выключка - увольнение (со службы); гарпагон - скупец, скряга; гунявый - лысый, плешивый; замаши-стый - удалой, бойкий и др. Одна из причин возникновения собственно лексических архаизмов кроется в характере производящей основы и в особенностях мо-тивационных отношений между производным и производящим словами, потому что более 80% от общего количества рассмотренных нами собственно лексических архаизмов имеют производную основу, и лишь около 20% - непроизводные слова (15% - заимствования, 5% - старославянизмы и исконно русская лексика).

Среди производных собственно лексических архаизмов примерно половина слов мотивирована активной лексикой, другая - устаревшей.

Основной причиной появления собственно лексических архаизмов, образованных от активных основ, является нарушение словообразовательной мотивированности производного устаревшего слова с позиций современного языка (считаем, это одна из причин, не позволяющих многим современным новообразованиям закрепиться в группе активной лексики).

Лексическое значение слова, по определению В. В. Виноградова, - это «предметно-вещественное содержание, оформленное по законам грамматики данного языка и являющееся элементом общей семантической системы языка» [Виноградов 1986: 10].

В современном русском языке семантика мотивированного слова определяется через значение однокоренного, находящегося с ним либо в отношениях словообразовательной мотивации, либо оно «тождественно значению другого во всех своих компонентах, кроме грамматического значения части речи» [Русская грамматика 1980: 133].

Семантику производного слова можно определить также и через его морфемный

состав, где каждая морфема является соответствующим репрезентантом одного из компонентов значения членимого слова. «Членение слова на значимые части есть выделение в его лексическом значении семантических компонентов, выражаемых этими частями» [Улуханов 1977: 83].

Мы будем исходить из того, что в толковых словарях словарная дефиниция отражает общую семантическую структуру лексемы, представителем семантического ядра которой является корень, заключающий в себе «основной элемент лексического значения слова» [Русская грамматика 1980: 124].

При сопоставлении семантики, обусловленной структурой собственно лексических архаизмов, с их общей семантической структурой обнаруживаются следующие закономерности.

С позиций современного языка в морфемной структуре многих образованных от активных основ собственно лексических архаизмов корень не является репрезентантом ядерного значения общей семантической структуры слова, а представляет неосновные или коннотативные компоненты его семантики. Подобное несоответствие формы слова вкладываемому в него содержанию связано с тем, что производный архаизм мотивируется не всей семантикой производящего, а его вторичными значениями либо коннотатив-ными оттенками. В современном языке при абсолютивном употреблении производное слово воспринимается как мотивированное всем значением производящего, а в этом случае корень собственно лексического архаизма также возвращает себе основное, ядерное значение. В результате образуется несоответствие значения архаизма, обусловленного морфемным составом, его общей семантической структуре.

Так, например, собственно лексический архаизм чувствилище (познавательные и мыслительные способности человека), исходя из его морфемной структуры, может толковаться как «место (или предмет), где находятся чувства, т. е. вместилище чувств» или как «предмет, обла-

дающий способностью чувствовать». Анализ общей семантической структуры архаизма чувствилище показывает, что активный производящий глагол чувствовать мотивирует устаревшее имя не основным, а одним из вторичных значений: «уметь воспринимать и понимать» В абсолютивном употреблении архаизм чувствилище воспринимается как мотивированный основным значением глагола чувствовать (т.е. испытывать какое-л. чувство, ощущать), вследствие чего корень -чувств- возвращает себе основное значение «способность испытывать, воспринимать внешние воздействия, а также само такое ощущение». В результате семантика архаизма, обусловленная морфемным составом, перестает соответствовать его общей семантической структуре. Это противоречие разрешается переходом имени чувствилище в пассивный словарный запас, а в современном языке остаются функционировать активные существительные интеллект (мыслительная способность, умственное начало у человека) и разум (способность логически и творчески мыслить; высшая ступень в познавательной деятельности человека; ум, интеллект), общая семантическая структура которых аналогична значению архаизма чувствилище.

Семантика корня при синонимическом значении словообразовательных аффиксов не соответствует ядерной части общей семантической структуры слова у архаизмов совопросник (собеседник, спорщик), совместник (соперник), взлизина (залысина), чернец (монах), невечерний (негаснущий, немеркнущий), об-лежание (осада, окружение), отъезжий (отдаленный), переведенец (переселенец), повалуша (общая спальня), подблюдник (поддонник), предместник (предшественник) и многие другие.

Мотивация неосновными (вторичными или коннотативными) значениями активных производящих слов пробуждает в производных собственно лексических архаизмах образность, экспрессивность, которые позволяют производному наименованию функционировать в различных стилях речи но при этом требуют определен-

ного контекста, с наибольшей полнотой раскрывающего семантику устаревшего слова (например: павлиниться - "принимать надменный, спесивый вид"; "гордиться, чваниться"; вьюнить - "ловко перебегать с места на место, незаметно проскальзывая"; звездить - "заставлять сверкать, искриться" и др.).

Мотивированные устаревшими словами собственно лексические архаизмы можно объединить в три группы. Квалифицирующим признаком при этом становятся структурно-семантические особенности производящей основы.

К первой группе относятся слова, мотивированные лексемами с большой степенью устарелости либо уже выпавшими из словарного состава языка, либо находящимися на грани выхода. В большинстве случаев такие производящие основы являются непроизводными (исходными). Они могут быть различными по своему происхождению: дуван (тюрк.) "добыча" -> дуванить "распределять добычу между участниками"); ферлакур (фр.) "волокита" -> ферлакурить "ухаживать за женщинами, быть волокитой, ловеласом", фриштик (нем.) "завтрак" -> фриш-тикать "завтракать" и др.

АШУРКОВА Т.Г. - 2009 г.

Лексика, переставшая активно использоваться в речи, забывается не сразу. Какое-то время устаревшие слова еще понятны говорящим, знакомы им по художественной литературе, хотя при общении людей в них уже не возникает потребности. Такие слова переходят в состав лексики пассивного запаса, они приводятся в толковых словарях с пометой (устар.). Их могут использовать писатели, изображая прошедшие эпохи, или ученые-историки при описаний исторических фактов, но со временем архаизмы совсем уходят из языка. Так было, например, с древнерусскими словами комонь - «конь», усние - «кожа» (отсюда заусеница), черевье - «вид обуви». Отдельные устаревшие слова иногда возвращаются в состав лексики активного словарного запаса. Например, не употреблявшиеся какое-то время слова солдат, офицер, прапорщик, гимназия, лицей, вексель, биржа, департамент теперь вновь активно используются в речи.

Особая эмоционально-экспрессивная окраска устаревших слов накладывает отпечаток на их семантику. «Сказать, что, например, глаголы грясти и шествовать (...) имеют такие-то значения без определения их стилистической роли, - писал Д.Н. Шмелев, - это значит, по существу, отказаться именно от их семантического определения, подменив его приблизительной формулой предметно-понятийных сопоставлений». Это ставит устаревшие слова в особые стилистические рамки и требует к ним большого внимания.

Голуб И.Б. Стилистика русского языка - М., 1997 г.

Язык как система находится в постоянном движении, развитии, и самым подвижным уровнем языка является лексика: она в первую очередь реагирует на все изменения в обществе, пополняясь новыми словами. В то же время наименования предметов, явлений, не получающих более применения в жизни народов, выходят из употребления.

В каждый период развития языка в нем функционируют слова, принадлежащие к активному словарному запасу, постоянно используемые в речи, и слова, вышедшие из повседневного употребления и поэтому получившие архаическую окраску. В то же время в лексической системе выделяются новые слова, которые только входят в нее и поэтому кажутся необычными, сохраняют оттенок свежести, новизны. Устаревшие и новые слова представляют собой две принципиально различные группы в составе лексики пассивного словарного запаса.

Устаревшие слова

Слова, переставшие активно использоваться в языке, исчезают из него не сразу. Какое-то время они еще понятны говорящим на данном языке, известны по художественной литературе, хотя повседневная речевая практика уже не испытывает в них потребности. Такие слова составляют лексику пассивного запаса и приводятся в толковых словарях с пометой устар.

Процесс архаизации части словаря того или иного языка, как правило, проходит постепенно, поэтому среди устаревших слов есть такие, которые имеют весьма значительный «стаж» (например, чадо, ворог, речe); другие же выведены из состава лексики современного русского языка, так как принадлежат древнерусскому периоду его развития. Иные слова устаревают за самый незначительный срок, возникнув в языке и исчезнув уже в новейший период; ср.: шкраб – в 20-е годы заменило слово учитель, рабкрин – Рабоче-крестьянская инспекция; энкаведист – работник НКВД. Такие номинации не всегда имеют соответствующие пометы в толковых словарях, поскольку процесс архаизации того или иного слова может осознаваться как еще не завершенный.

Причины архаизации лексики различны: они могут носить внеязыковой (экстралингвистический) характер, если отказ от употребления слова связан с социальными преобразованиями в жизни общества, но могут быть обусловлены и лингвистическими законами. Например, наречия ошую, одесную (слева, справа) исчезли из активного словаря, потому что архаизовались производящие существительные шуйца – «левая рука» и десница – «правая рука». В подобных случаях решающую роль сыграли системные отношения лексических единиц. Так, вышло из употребления слово шуйца, распалась и смысловая связь слов, объединенных этим историческим корнем (например, слово шульга не удержалось в языке в значении «левша» и осталось лишь как фамилия, восходящая к прозвищу). Разрушились антонимические пары (шуйца – десница, ошую – одесную), синонимические связи (ошую, слева). Однако слово десница, несмотря на архаизацию слов, связанных с ним системными отношениями, еще какое-то время удерживалось в языке. В пушкинскую эпоху, например, оно использовалось в «высоком слоге» поэтической речи; ср: И жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой (П.), в то время, как ошую являлось лишь отзвуком обветшалой архаики, а его употребление было возможно лишь в сатирическом контексте: Ошую здесь сидит со мной осьмое чудо света (Бат.)

По своему происхождению устаревшая лексика неоднородна: в ее составе немало исконно русских слов (льзя, дабы, оный, семо) , старославянизмов (глад, лобзать, чресла), заимствований из других языков (абшид – «отставка», вояж – «путешествие», политес – «вежливость»).

Известны случаи возрождения устаревших слов, возвращения их в активный лексический запас. Так, в современном русском языке активно используются такие существительные, как солдат, офицер, прапорщик, министр и ряд других, которые после Октября архаизовались, уступив место новым: красноармеец, начдив, нарком и т. д. В 20-е годы из состава пассивной лексики было извлечено слово вождь, которое еще в пушкинскую эпоху воспринималось как устаревшее и приводилось в словарях того времени с соответствующей стилистической пометой. Теперь оно вновь архаизуется. Сравнительно недавно утратило оттенок архаичности старославянское слово тунеядец.

Однако возвращение некоторых устаревших слов в активный лексический запас возможно лишь в особых случаях и всегда обусловлено экстралингвистическими факторами. Если же архаизация слова продиктована лингвистическими законами и получила отражение в системных связях лексики, то его возрождение исключено.

Историзмы

Среди устаревших слов особую группу составляют историзмы – названия исчезнувших предметов, явлений, понятий: опричник, кольчуга, жандарм, городовой, гусар, гувернер, институтка и т. п. Появление историзмов, как правило, вызвано внеязыковыми причинами: социальными преобразованиями в обществе, развитием производства, обновлением оружия, предметов быта и т. д.

Историзмы, в отличие от прочих устаревших слов, не имеют синонимов в современном русском языке. Это объясняется тем, что устарели сами реалии, для которых эти слова служили наименованиями. Таким образом, при описании далеких времен, воссоздании колорита ушедших эпох историзмы выполняют функцию специальной лексики: выступают как своего рода термины, не имеющие конкурирующих эквивалентов.

Историзмами становятся слова, различные по времени своего появления в языке: они могут быть связаны и с весьма отдаленными эпохами (тиун, воевода, опричнина), и с событиями недавнего времени (продналог, губком, уезд).

Архаизмы, их типы

К архаизмам относятся названия существующих в настоящее время предметов и явлений, по каким-либо причинам вытесненные другими словами, принадлежащими к активному лексическому запасу; ср. вседневно – всегда, комедиант – актер, надобно – надо, перси – грудь, глаголить – говорить, ведать – знать. Главным их отличием от историзмов является наличие синонимов в современном языке, лишенных оттенка архаичности.

Слова могут архаизироваться лишь частично, например в своем суффиксальном оформлении (высость – высота), по своему звучанию (осьмой – восьмой, гошпиталь – госпиталь), в отдельных своих значениях (натура – «природа», изрядно – «отлично», неустройство – «беспорядок»). Это дает основание выделить в составе архаизмов несколько групп.

1. Лексические архаизмы – слова, устаревшие во всех своих значениях: льзя (можно), брадобрей (парикмахер), зело (очень), посему, ведать, грядет.
2. Лексико-словообразовательные архаизмы – слова, у которых устарели отдельные словообразовательные элементы: рыбарь, кокетствовать, вскольки (поскольку), надобно, рукомесла (ремесло), преступить.
3. Лексико-фонетические архаизмы – слова, у которых устарело их фонетическое оформление, претерпевшее в процессе исторического развития языка некоторые изменения: солодкий, ворог, младой, брег, нощь, свейский (шведский), аглицкий (английский), ироизм, афеизм.
4. Лексико-семантические архаизмы – слова, утратившие отдельные значения: гость – «купец», позор – «зрелище», пошлый «популярный», мечта – «мысль».

Самую многочисленную группу составляют собственно лексические архаизмы, которые можно подвергнуть дальнейшей систематизации, выделив слова, близкие по времени перехода в пассивный запас, или разграничив, например, слова, имеющие однокорневые в составе современной лексики (льзя – нельзя, ряхая – неряха), и слова, лишенные родственных связей с современными номинациями: уй – «дядя по матери», стрыйня – «жена дяди», черевье – «кожа» (ср.: укр. черевики), вежа – «шатер, кибитка» и т. д.

Неологизмы, их типы

В пассивный состав лексики входят и неологизмы – новые слова, которые еще не стали привычными и повседневными наименованиями соответствующих предметов, понятий.

Лексикон языка постоянно пополняется, однако со временем новые слова осваиваются и переходят из пассивного словарного запаса в активный. И как только новое слово начинает часто употребляться, становится привычным, оно ассимилируется и стилистически уже не выделяется на фоне остальной лексики. Поэтому освоенные языком новые слова нельзя зачислять в состав неологизмов. Таким образом, термин «неологизм» сужает и конкретизирует понятие «новое слово»: при выделении новых слов принимается во внимание только время их появления в языке, отнесение же слов к неологизмам подчеркивает их особые стилистические свойства, связанные с восприятием этих слов как необычных наименований.

Каждая эпоха обогащает язык новыми лексическими единицами. Их можно сгруппировать по времени появления: новые слова петровской эпохи; новые слова, введенные Карамзиным (Ломоносовым, Радищевым, Белинским, другими писателями), новые слова начала XX века, первых лет революции и т. д. В периоды наибольшей активности общественно-политической и культурной жизни страны приток новых слов особенно увеличивается.

В основе классификаций неологизмов лежат различные критерии их выделения и оценки.

1. В зависимости от способа появления различают неологизмы лексические, которые создаются по продуктивным моделям или заимствуются из других языков, и семантические, которые возникают в результате присвоения новых значений уже известным словам.

Среди лексических неологизмов по словообразовательному признаку можно выделить слова, произведенные с помощью суффиксов (земляне) , приставок (прозападный) , а также суффиксально-префиксальные образования (прилунение, расстыковать), наименования, созданные путем словосложения (луноход, гидроневесомость) , сложносокращенные слова (омон, спецназ., СНГ, ГКЧП) и сокращенные слова (пом., зам.).

Аббревиация (сокращение) в современном русском языке стала одним из самых распространенных способов создания неологизмов. Однако следует иметь в виду, что не все неологизмы-аббревиатуры воспринимаются говорящими адекватно. Например, слово илон – сокращение, в основе которого имя и фамилия изобретателя – Иван Лосев. В отличие от обычных аббревиатур такие сокращения не связаны непосредственными семантическими отношениями со словосочетаниями, положенными в основу их образования.

К семантическим неологизмам относятся, например, такие слова, как куст в значении – «объединение предприятий», сигнал – «сообщение о чем-то нежелательном в административные инстанции» и др.

2. В зависимости от условий создания неологизмы следует разделить на общеязыковые, появившиеся вместе с новым понятием или новой реалией, ииндивидуально-авторские, введенные в употребление конкретными авторами. Подавляющее большинство неологизмов относится к первой группе; так, появившиеся а начале века неологизмы колхоз, комсомол, пятилетка и многие другие характеризуются узуальностью.

Ко второй группе неологизмов принадлежит, например, созданное В. Маяковским слово прозаседавшиеся. Перешагнув границы индивидуально-авторского употребления, став достоянием языка, эти слова в настоящее время присоединились к активной лексике. Языком также давно освоены введенные М. В. Ломоносовым термины созвездие, полнолуние, притяжение; употребленные впервые Н.М. Карамзиным слова промышленность, будущность и др.

К этой же группе неологизмов принадлежат и так называемые окказионализмы (лат. occasionalis случайный) – лексические единицы, возникновение которых обусловлено определенным контекстом. Все приведенные выше неологизмы относятся к языковым, они стали достоянием русской лексики, зафиксированы в словарях, как и любая лексическая единица, со всеми закрепленными за ними значениями.

Окказиональные неологизмы – это слова, образованные писателями и публицистами по существующим в языке словообразовательным моделям и употребленные лишь однажды в определенном произведении – широкошумные дубровы (П.), в тяжелозмейных волосах (Бл.), огнекистые веточки бузины (Цв.). Авторами таких неологизмов могут быть не только писатели; мы сами, того не замечая, часто придумываем слова на случай (типа открывалка, распакетить, перегрустить). Особенно много окказионализмов создают дети: Я намакаронился; Смотри, как налужил дождь; Я уже не малышечка, а большишечка и под.

Чтобы разграничить окказионализмы художественно-литературные и чисто бытовые, не являющиеся фактом художественной речи, первые называют индивидуально-стилистическими. Если бытовые окказионализмы возникают обычно в устной речи, непроизвольно, нигде не фиксируясь, то индивидуально-стилистические являются результатом сознательного творческого процесса, они запечатлены на страницах литературных произведений и выполняют в них определенную стилистическую функцию.

По своей художественной значимости индивидуально-стилистические неологизмы сходны с метафорами: в основе их создания лежит то же стремление открыть в слове новые смысловые грани, экономными речевыми средствами создать выразительный образ. Как и самые яркие, свежие метафоры, индивидуально-стилистические неологизмы своеобразны и неповторимы. При этом писатель не ставит перед собой задачу ввести в употребление изобретенные им слова. Назначение этих слов иное – служить выразительным средством в контексте одного, конкретного произведения.

В редких случаях такие неологизмы могут повторяться, но при этом они все-таки не воспроизводятся, а «рождаются заново». Например, А. Блок в стихотворении «На островах» (1909) употребил окказиональное определение оснеженные: Вновь оснежённые колонны, Елагин мост и два огня. В стихотворении А. Ахматовой «9 октября 1913 года» (1915) читаем: Вот поняла, что не надо слов, оснеженные ветки легки. Однако никто не станет утверждать, что подобное совпадение указывает на зависимость стиля одного поэта от другого, тем более на подражание, повторение «поэтической находки».

3. В зависимости от целей создания новых слов, их назначения в речи все неологизмы можно разделить на номинативные и стилистические. Первые выполняют в языке чисто номинативную функцию, вторые дают образную характеристику предметам, которые уже имеют названия.

К номинативным неологизмам относятся, например, такие: футурология, феминизация, доперестроечный (период), плюрализм. Появление номинативных неологизмов диктуется потребностями развития общества, успехами науки и техники. Эти неологизмы возникают как названия новых понятий. Номинативные неологизмы обычно не имеют синонимов, хотя возможно одновременное возникновение конкурирующих наименований (космонавт – астронавт), одно из которых, как правило, впоследствии вытесняет другое. Основная масса номинативных неологизмов – это узкоспециальные термины, которые постоянно пополняют научную лексику и со временем могут становиться общеупотребительными; ср.: луноход, состыковаться, космодром.

Стилистические неологизмы создаются как образные наименования уже известных предметов, явлений первопроходец, атомоград, автоград, звездолет. Стилистические неологизмы имеют синонимы, уступающие им по интенсивности экспрессивной окраски; ср: звездолет – космический корабль. Однако частое употребление этих неологизмов в речи переводит их в активный словарный запас, нейтрализует их стилистическую окраску. Например, слово здравница, пришедшее в язык как стилистический неологизм, теперь уже воспринимается как нейтральный синоним слов санаторий, дом отдыха.

Стилистическое использование устаревших и новых слов

Устаревшие слова в современном литературном языке могут выполнять различные стилистические функции.

1. Архаизмы, и в особенности старославянизмы, пополнившие пассивный состав лексики, придают речи возвышенное, торжественное звучание: Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей, и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей! (П.).

Старославянская лексика использовалась в этой функции еще в древнерусской литературе. В поэзии классицизма, выступая как главная составная часть одического словаря, старославянизмы определяли торжественный стиль «высокой поэзии». В стихотворной речи XIX в. с архаизирующей старославянской лексикой стилистически уравнялась устаревшая лексика иных источников, и прежде всего древнерусизмы: Увы! куда ни брошу взор – везде бичи, везде железы, законов гибельный позор, неволи немощные слезы (П.). Архаизмы явились источником национально-патриотического звучания вольнолюбивой лирики Пушкина, поэзии декабристов. Традиция обращения писателей к устаревшей высокой лексике в произведениях гражданско-патриотической тематики удерживается в русском литературном языке и в наше время.

2. Архаизмы и историзмы используются в художественных произведениях об историческом прошлом нашей страны для воссоздания колорита эпохи; ср.: Как ныне сбирается вещий Олег, отмстить неразумным хозарам, их селы и нивы за буйный набег обрек он мечам, и пожарам; с дружиной своей, в цареградской броне, князь по полю едет на верном коне (П.). В этой же стилистической функции устаревшие слова употреблены в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов», в романах А.Н. Толстого «Петр I», А. П. Чапыгина «Разин Степан», В. Я. Шишкова «Емельян Пугачев» и др.

3. Устаревшие слова могут быть средством речевой характеристики персонажей, например служителей культа, монархов. Ср. стилизацию речи царя у Пушкина:

Достиг я [Борис Годунов] высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. Не так ли
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?

4. Архаизмы, и особенно старославянизмы, используются для воссоздания древнего восточного колорита, что объясняется близостью старославянской речевой культуры к библейской образности. Примеры также легко найти в поэзии Пушкина («Подражания Корану», «Гавриилиада») и у других писателей («Суламифь» А. И. Куприна).

5. Высокая устаревшая лексика может подвергаться ироническому переосмыслению и выступать как средство юмора, сатиры. Комическое звучание устаревших слов отмечается еще в бытовой повести и сатире XVII в., а позднее – в эпиграммах, шутках, пародиях, которые писали участники лингвистической полемики начала XIX в. (члены общества «Арзамас»), выступавшие против архаизации русского литературного языка.

В современной юмористической и сатирической поэзии устаревшие слова также часто используются как средство создания иронической окраски речи: Червяк, насаженный умело на крючок, восторженно изрек: – Как благосклонно провидение ко мне, я независим, наконец, вполне (Н. Мизин).

Анализируя стилистические функции устаревших слов в художественной речи, нельзя не учитывать и того, что их употребление в отдельных случаях (как и обращение к иным лексическим средствам) может быть и не связано с конкретной стилистической задачей, а обусловлено особенностями авторского слога, индивидуальными пристрастиями писателя. Так, для М. Горького многие устаревшие слова были стилистически нейтральны, и он использовал их без особой стилистической установки: Мимо нас, не спеша, проходили люди, влача за собою длинные тени; [Павел Одинцов] философствовал... о том, что всякая работа исчезает, одни что-то делают, а другие разрушают сотворенное, не ценя и не понимая его.

В поэтической речи пушкинской поры обращение к неполногласным словам и другим старославянизмам, имеющим созвучные русские эквиваленты, нередко было обусловлено версификацией: в соответствии с требованием ритма и рифмы поэт отдавал предпочтение тому или иному варианту (на правах «поэтических вольностей») Я вздохну, и глас мой томный, арфы голосу подобный, тихо в воздухе умрет (Бат.); Онегин, добрый мой приятель, родился на брегах Невы... – Иди же к невским берегам, новорожденное творенье... (П.) К концу XIX в. поэтические вольности были изжиты и количество устаревшей лексики в стихотворном языке резко уменьшилось. Однако еще и Блок, и Есенин, и Маяковский, и Брюсов, и другие поэты начала XX в. отдали дань устаревшим словам, традиционно закрепленным за поэтической речью (правда, Маяковский уже обращался к архаизмам преимущественно как к средству иронии, сатиры). Отзвуки этой традиции встречаются и в наши дни; ср.: Зима – солидный град районный, а никакое не село (Евт.)

Кроме того, важно подчеркнуть, что при анализе стилистических функций устаревших слов в том или ином художественном произведении следует учитывать время его написания, знать общеязыковые нормы, которые действовали в ту эпоху. Ведь для писателя, жившего сто или двести лет назад, многие слова могли быть вполне современными, общеупотребительными единицами, еще не перешедшими в пассивный состав лексики.

Необходимость обращения к устаревшему словарю возникает и у авторов научно-исторических произведений. Для описания прошлого России, ее реалий, ушедших в небытие, привлекаются историзмы, которые в таких случаях выступают в собственно номинативной функции. Так, акад. Д. С. Лихачев в своих трудах «Слово о полку Игореве», «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого» использует немало неизвестных современному носителю языка слов, в основном историзмов, объясняя их значение.

Иногда высказывается мнение, что устаревшие слова употребляются и в официально-деловой речи. Действительно, в юридических документах иногда встречаются слова, которые в иных условиях мы вправе отнести к архаизмам: деяние, кара, возмездие, содеянное. В деловых бумагах пишут: к сему прилагается, сего года, нижеподписавшийся, вышепоименованный. Такие слова следует рассматривать как специальные. Они закреплены в официально-деловом стиле и никакой экспрессивно-стилистической нагрузки в контексте не несут. Однако использование устаревших слов, не имеющих строгого терминологического значения, может стать причиной неоправданной архаизации делового языка.

В предыдущем параграфе мы отчасти уже затронули проблему стилистического использования новых слов Особого внимания заслуживает обращение писателей к окказионализмам. Являясь фактом не языка, а речи, индивидуально-авторские окказионализмы представляют значительный интерес для стилистов, так как в них отражается стиль писателя, его словотворчество.

Окказионализмы, выступающие как средство художественной выразительности речи, не теряют своей свежести и новизны на протяжении веков. Мы встречаем их в русском фольклоре [Плотнички бестопорнички срубили горенку безуголенку – (загадка)], в произведениях каждого самобытного писателя например, у Г.Р. Державина: сочножелтые плоды, огнезвездный океан, густокудрява мрачна ель, у А.С. Пушкина: тяжелозвонкое скаканье, И праздномыслить было мне отрада, Я влюблен, я очарован, словом, я огончарован; у Н. В. Гоголя: Веки, окраенные длинными, как стрелы, ресницами, Родился ли ты так медведем, или омедведила тебя захолустная жизнь и т д. Мотивированные контекстом, индивидуально-стилистические неологизмы не выходят за его пределы однако это не означает их «нежизненности» они придают тексту выразительность, яркую образность, заставляют переосмыслить известные слова или словосочетания, создавая тем самым тот неповторимый колорит языка, который отличает больших художников.

Вопросы для самопроверки

1. Какие слова относятся к пассивному словарному запасу?
2. Каков состав устаревших слов?
3. Что такое архаизмы?
4. Каковы причины архаизации слов?
5. Какие типы архаизмов выделяются в составе устаревшей лексики?
6. Возможно ли возвращение некоторых архаизмов в состав активного лексического запаса?
7. Что такое историзмы?
8. В чем заключается основное отличие архаизмов от историзмов?
9. Каково стилистическое использование устаревших слов?
10. Что такое неологизмы?
11. В чем терминологическое отличие неологизмов от новых слов?
12. Какие типы неологизмов выделяются в языке?
13. Чем отличаются лексические неологизмы от семантических?
14. В чем специфика индивидуально-авторских неологизмов?
15. Чем отличаются языковые неологизмы от окказионализмов?
16. Что послужило основанием для выделения неологизмов номинативных и стилистических?

Упражнения

26. Выделите в тексте историзмы и архаизмы. Укажите слова, которые вернулись из пассивного словарного запаса в активный.

Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то – экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был не прочь и жениться; но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. <...>

Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома, в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета, дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всё переворотилось у него в глазах... Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником, на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге советника.

(Н. В. Гоголь)

27. В отрывке из «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина укажите историзмы, архаизмы; в составе последних выделите церковнославянизмы и древнерусизмы. Найдите также семантические архаизмы.

Борис еще отложил свое царское венчание до 1 сентября, чтобы совершить сей важный обряд в новое лето, в день общего доброжелательства и надежд, лестных для сердца. Между тем грамота избирательная была написана от имени земской думы, с таким прибавлением: «Всем ослушникам царской воли неблагословение и клятва от церкви, месть и казнь от синклита и государства, клятва и казнь всякому мятежнику раскольнику любоприятелыному, который дерзнет противоречить деянию соборному и колебать умы людей молвами злыми, кто бы он ни был, священного ли сана или боярского, думного или воинского, гражданин или вельможа: да погибнет и память его вовеки!» Сию грамоту утвердили 1 августа своими подписями и печатями Борис и юный Феодор, Иов, все святители архимандриты, игумены, протопопы, келари, старцы чиновные..

Наконец Борис венчался на царство, еще пышнее и торжественнее Феодора, ибо принял утварь Мономахову из рук вселенского патриарха. Народ благоговел в безмолвии, но когда царь, осененный десницею первосвятителя, в порыве живого чувства как бы забыв устав церковный, среди литургии воззвал громогласно: «Отче, великий патриарх Иов! Бог мне свидетель, что в моем царстве не будет ни сирого, ни бедного» – и, тряся верх своей рубашки, примолвил: «Отдам и сию последнюю народу», тогда единодушный восторг прервал священнодействие: слышны были только клики умиления и благодарности в храме, бояре славословили монарха, народ плакал. Уверяют, что новый венценосец, тронутым знаками общей к нему любви, тогда же произнес и другий важный обет: щадить жизнь и кровь самых преступников и единственно удалять их в пустыни сибирские. Одним словом, никакое царское венчание в России не действовало сильнее Борисова на воображение и чувство людей.

28. Выделите в тексте историзмы и архаизмы разных типов.

Аглицкие свиньи по шестнадцати поросят каждая пометала, – сам князь-кесарь приезжал дивиться... Родитель твой, Иван Артемич, походит, походит, бедный, по горницам: «Скушно мне, говорит, Агаповна, не съездить ли опять на мануфактуры...» <...> Одна у нас досада, с этим вот черноносым... Конечно, нашему дому без такой персоны нельзя теперича, по Москве говорят – как бы Ивану Артемичу титла не дали... У прусского короля был мажордомом, покуда нос ему, что ли, не откусили... Был у нас на Иванов день большой стол, пожаловала царица Прасковья Федоровна, и без Карлы, конечно, было бы нам трудно. Надел он кафтан, голубчик, тесьмы, бахромы на нем фунтов с десять наверчено, надел лосиные рукавицы с пальцами; берет он золотое блюдо, ставит чашу в тысячу рублев и колено преклоня – подает царице...

Покуда ключница рассказывала, комнатный холоп, который с появлением в доме мажордома стал называться теперь камердинер, снял с Гаврилы пыльный кафтан, камзол, распутал галстук и, кряхтя, начал стаскивать ботфорты.

(А. Н Толстой)

29. Выделите неологизмы в предложениях из романа Е. Замятина «Мы». Попытайтесь объяснить их значение. Разграничьте неологизмы лексические и семантические.

1. Кончить придется после: щелкнул нумератор. 2. Когда она вошла, еще вовсю во мне гудел логический маховик, и я по инерции заговорил о только что установленной мною формуле, куда входили и мы все, и машины, и танец. 3. Вы – совершенны, вы – машиноравны, путь к стопроцентному счастью – свободен. 4. Спешите в аудиториумы, где производится Великая Операция. 5. И над головой рушатся чугунно-летучие тучи... 6. Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет – и я не знаю, куда мчусь... 7. Вероятно, такой же молчаливый холод там, в синих, немых междупланетных пространствах. 8. Нынче утром я был на Эллинге, где строится Интеграл... 9. На прощание I все так же иксово – усмехнулась мне. 10 В один и тот же час единомиллионно начинаем работу – единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое, миллионорукое тело в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну...11. Аудиториум Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеклянных массивов. 12. И я с трудом включил внимание только тогда, когда фонолектор перешел уже к основной теме: к нашей музыке, к математической композиции, к описанию недавно изобретенного музыкометра. 13. Он посмотрел на меня, рассмеялся остро, ланцетно. 14. Тот, другой, услышал, тумбоного протопал из своего кабинета... 15. – А-а, – промычал тот и затумбовал назад в свой кабинет. 16. Коридор Тысячепудовая тишина.

30. Выделите в предложениях новые слова, определите их тип. Укажите стилистические функции этих слов в контексте (придание речи особой образности, звуковой выразительности, иронического звучания, создание каламбура и т.д.).

1. Доктор выслушал младенца. А потом и говорит: – Инфлюэнца-симуленца, притворенца, лодырит! (Марш.) 2. Как будто грома грохотанье, тяжелозвонкое скаканье по потрясенной мостовой. (П.) 3. Ты не освистал себя, а обыкал (Ч.). 4. Сквозь звезды утро протекало; заря ткалась прозрачно, ало, и грязью в розоватой кальке на грандиозье Монте-Карло поганенькие монте-карлики. (М.). 5. Светит месяц. Синь и сонь. Хорошо копытит конь. (Ес.). 6. Ушли облака невесомо, и все осиянно кругом на миг. Тепло и сосенно. Тепло и сонно. (Корн.) 7. А рядом веселый стоит, как ребенок, весь в листьях бескорый эвка липтенок (В. Г.). 8. Метротрам – так назвали подземный скоростной трамвай (Из газ.). 9. Главное детище института – акватрон. Это большой закрытый аквариум для рыб с управляемыми параметрами среды (Из газ.) 10. Друзья, во многих из нас еще сильны элементы детсадизма (Из газ.).

31. Выделите пассивную лексику, разграничивая неологизмы и архаизмы. Определите типы неологизмов и архаизмов.

На днях один из знаменитейших ерундистов упрекнул меня вы, говорит, для глуповцев пишете, вы глуповский писатель! (...) Неужели же вы думали, милостивый государь, что я пишу не для глуповцев, а желаю просвещать китайского богдыхана? Нет я и в мыслях не имею такой высокой мысли и представляю ее ерундистам высшей школы. Я деятель скромный, и в этом качестве скромно разрабатываю скромный глуповский вертоград. Поэтому-то я и говорю с глуповцами языком им понятным и очень рад, если писания мои им любезны.

(М. Е. Салтыков-Щедрин)