Интересный рассказ о срочной службе на флоте.

Начну с самого начала.
Учился я на 3-м курсе фельдшерского отделения медицинского училища, с расчетом по окончании идти в армию и, пользуясь преимуществом (фельдшер+срочная служба), поступить в Военно-медицинскую акдемию. Преимущество было значительным - 8 человек на место против 25 для тех кто поступал со школьной скамьи.
Началась весенняя сессия, экзамены, зачеты, напряг. А тут из военкомата шлют повестки- приди и сдай нормы ГТО. Я от них отмахнулся и оказалось зря. Как-то приходят домой два плотно сложенных паренька, подстриженных под ноль, и, дыша на меня свежим перегаром, сообщают, что меня очень мечтает видеть военком подполковник Дупак.
-Мужики, не могу я сейчас, у меня сессия и т.д., ну доложите ему, что мол не нашли меня...
- Не прокатит, военком обещал нам еще три дня дать побухать, если мы тебя приведем.
Спорить было бесполезно, я покорился судьбе, надеясь, что учащихся медучилищ, как правило, не призывают в армию до окончания.
События развивались более чем стремительно. Через два часа меня прогнали через медкомиссию, постригли, и только после этого в компании еще десятка пацанов построили в коридоре перед кабинетом военкома.
Тот вышел, окинул нас взглядом полным отеческой доброты и сказал:
-Распиздяи, я гарантирую вам, что вы три года будете вспоминать подполковника Дупака, когда будете ходить срать по веревочке на южном берегу Ледовитого океана.
Так я оказался на Камчатке в части ПВО на Сапун-горе, где пришлось рубить курс молодого бойца.
Жили в палатках, постоянно шел дождь, из-за которого наши командиры вначале отменяли строевые занятия, а потом устали ждать хорошей погоды и все пошло по плану.
Я встретился со старшим врачом полка (подполковник, участник ВОВ), рассказал ему, что я недоученный фельдшер, и о своих нарушенных военкомом планах. Он проникся и предложил свой вариант: меня оставляет в лазарете, устраивает в медучилище в Петропавловске-Камчатском, а после окончания училища на оставшиеся два года отправляет меня фельдшерить на точку, перед ДМБ дает направление в академию. Мы хлопнули по рукам и по мензурке спирта, и я радостно поскакал в лагерный сбор. Это было дня за два до присяги.
Сразу после присяги поставили меня в наряд часовым на КПП лагерного сбора.Собственно КПП никакого не было -грибок и шлагбаум. На следующий день утром стою я под этим грибком, вдруг подъезжает бортовая машина с матросами в кузове. Торможу их. Они кричат: - Военный, вызови К***** (называют мою фамилию), это теперь наш братан. Я им говорю:- Скитальцы морей, вы наверное ошиблись, К***** никогда не мечтал вместо трех лет на суше служить четыре на барже, которую по ошибке называют десантным кораблем.
Маленькое пояснение.
Дело было в 1966 году (отсюда такие сроки службы). Часть ПВО, в которую я попал, в Петропавловске-Камчатском имела только командный пункт, а ее подразделения были раскиданы по всей Камчатке. Для обеспечения этих подразделений Камчатская флотилия придала в аренду этой части два десантных корабля. Они круглый год развозили по точкам все, начиная с ракет и, кончая военторгом.
Я отдал ружье дежурному и кинулся в штаб. Начальник штаба, с явными следами похмелья на лице, на мое обращение отреагировал рыком:-Кругом, шагом марш выполнять приказ!
Так я оказался на деревянной палубе десантного корабля. В течение получаса подвезли еще нескольких человек. С радостью обнаружил, что из десяти прибывших, пятеро - мои земляки волгоградцы. Остальные пять- хохлы, двое с Западной Украины, трое - с Донбасса.
Нас переодели в б/ушные робы и построили. Вышел мичман-главный механик, критически осмотрел нас и стал опрашивать:
- Гражданская специальность?
-Тракторист.
- Хорошо, в БЧ5 пойдешь дизелистом!
-?
-Окончил техникум по гидравлике.
-В БЧ5- кочегаром!
-?
-Колхозник, быкам хвосты крутил.
-В боцкоманду БЧ2
Дошла очередь и до меня.
-Фельдшер недоученный.
-Бля, понаберут всякую хуету на флот. Нет у нас такой должности. Пусть с тобой командир решает.
Командир определил меня в БЧ1 рулевым-сигнальщиком.

Поместили нас в танко-десантный кубрик, расположенный над топливной цистерной. Вентиляция осуществлялась через грибок, который нам категорически запретили затыкать. По стенкам скатывался конденсат, температура воды за бортом не превышала 11 градусов жары, соответственно в кубрике чуть выше, насколько десять человек сумеют надышать. На палубу вел скобтрап через люк, снабженный запорным штурвалом. Здесь нам предстояло прожить месяц, осваивая теперь курс молодого матроса, пока дембеля не освободят места в кубриках.
Началась жесткая муштра, бесконечные приборки, утренние пробежки, подъем-отбой за 45 секунд, изучение матчасти, подвахты и т.д. По трапам передвигаться только бегом, на комингсы не наступать, броняшки за собой задраивать, из нашего кубрика через 45 секунд все десять человек должны стоять на шкафуте полностью одетыми и с зашнуренными ботинками.
Меня почему-то назначили командиром этого отделения. Пришлось распределить обязанности по выполнению самой сложной для нас на тот момент задачи- как десять рыл могут протиснуться в тесный люк за 45 секунд и успеть одеться. Договорились: первый хватает шмотки в охапку, отдраивает люк и одевается уже на палубе, следующий - накидывает одну из частей робы, остальное надевает на палубе и т.д. Я выходил последний одетый полностью. Через дня два все было доведено до автоматизма и от нас отстали.
И вот он первый выход в море.
По ушам хлопнул ревун. -Корабль к бою и походу приготовить!
Нас расписали по боевым номерам, мне досталось задраивать носовые створки.
Выглядело это так. Поднимался рамп, закрывая въезд в трюм, затем гидравликой стягивались створки. Между ними оставался зазор сантиметров 20-25. Мы вдвоем опускались через люк в пространство между створками и рампом, накидывали талрепы и ломами затягивали их. Работать приходилось одной рукой т.к. другой надо было удерживаться на скобтрапе. Иногда лом выскакивал из ослабевшей руки и летел вниз. Когда терял лом верхний, он как в цирке кричал "АП!" и нижний вжимался в скобтрап, чтобы не получить по голове. Сколько ломов мы перетопили не счесть...
Корабль набирал ход не дожидаясь окончания наших манипуляций. Забортная вода била через щель и окатывала нас не очень приятным душем, заставляя поторапливаться. Иногда после окончания задрайки еле хватало сил вылезти из люка, особенно зимой. Тогда кто-нибудь из боцкоманды вытаскивал нас за шкирку как щенят.

Но вот мы проходим мимо Трех братьев на выход из Авачинской бухты. Август месяц, погода звенит. Волна небольшая, океанский накат. Тем не менее, трое из нашего пополнения сбледанули с лица и позеленели. Хреновое начало, последующие три года их мутило даже при полном штиле.
В час ночи я должен был заступить на рулевую подвахту. Стало штормить не по-детски. Волна перехлестывала через шкафут. Через люк капельками просачивалась вода. Уснуть я так и не смог, боясь опоздать на вахту. Решил выйти пораньше. Чуть-чуть раздраил люк, выждал когда волна пройдет над ним, резко его открываю и выскакиваю на шкафут. Напарник не успел за мной задраить люк, как я вместе с потоком воды ввалился обратно. Не попал между волнами.
Переоделся, попытка номер два была удачней. Я успел по шкафуту добежать до трапа ведущего на ют и даже подняться на несколько ступенек, как очередная волна окатила меня до колен.
Возвращаться смысла не было, переодеваться было не в чего, да и гарантий, что следующая попытка будет удачней, не было.
Поднялся в ходовую рубку. Там в полумраке свелся экран радиолокатора и картушка компаса. Встал за манипулятор (вместо штурвала), Курс такой-то, вахту принял. Рулю. Тут вахтенный матрос узрел подо мной лужицу: - Ты чо, обоссался что ли?
Рассказал.
-Ну, и что собрался четыре часа в мокрых штанах стоять? Молчаливый какой-то, однако. Так нельзя, пойдем вниз. Командир встал за руль, а мы спустились в кубрик БЧ1. Там я преоделся и мы вернулись к рулю.
Наша плоскодонка, переваливаясь через волну издавала ужасный скрип. Зависая на гребне волны, она вибрировала и стонала, вызывая ощущение, что сейчас переломится пополам. Голова с непривычки была чумная, в горле стоял комок, но я терпел.
Матрос отечески посоветовал:- Если хочешь нормально переносить качку, не борись с ней, наоборот делай вид, что это ты раскачиваешь "коробку", как на качелях.
Я попробовал, действительно легче, и приободрился. Постепенно шторм стал стихать и к концу моей первой вахты я себя почувствовал вполне комфортно.

Наконец кончился наш "карантин", пришел приказ о ДМБ и "годки флота" собрали чемоданы.

Мы уже хорошо узнали свою команду, и многое нам казалось удивительным. Из 25 матросов и старшин только наш десяток был в возрасте 18-19 лет. Остальные - значительно старше. Это были опытные морские волки возрастом от 25 до 30 лет, многие из которых до службы ходили в торговом и рыболовецком флоте по 10 лет, классные специалисты, побывавшие во многих странах. Показывали нам свои фотоальбомы, рассказывали как их отлавливали сотрудники военкоматов, встречая судна в портах и быстро отсеивая всех, кому по-несчастью не исполнилось еще 27 лет.
Взрослые мужики, они относились к нам как к детям, никакой дедовщиной даже не пахло. Самое основное - это они никому не доверяли самую черную работу по своему заведованию. Только сам он будет черпать отработку, сам вязать узлы, красить, драить и наводить лоск на своих приборах. К этому они приучили и нас.
Другой момент, менее положительный на взгляд командования, они перенесли традиции принятые у "торгашей" и рыбаков в нашу среду. Они никак не могли отвыкнуть от своих гражданских привычек и называли "поход" "рейсом", командира "папой", а боцмана "драконом". После каждого "рейса", независимо от его продолжительности, три дня вся команда бухала, ходила в самоходы, исполняя только вахтенные обязанности и приборки.
Командир- капитан третьего ранга, немец, был очень порядочным человеком, наказаниями не злоупотреблял, но и его терпение не было бесконечным.
Так однажды, после трехдневного "отдыха" команды, командир поднялся на борт, опытным глазом оценил обстановку, выслушал доклад ("выхлоп") дежурного по кораблю и молча поднялся на мостик. Взревел ревун. -Кораблю к бою и походу приготовить!
Все разбежались по местам. Корабль встал на якорь на рейде, командир вызвал катер и умчался в Питер. Нам пояснили:- Это оргпериод! А как долго он продлится, знает только командир.
Через неделю закончились нормальные продукты, кок изощрялся готовить из сухой картошки, сухой капусты, сухого лука, макарон и консервов, что-то съедобное. Кончились даже сухари.
Командир на катере объехал вокруг корабля, в бинокль осмотрел свежепокрашенные рубки, сияющие медяшки, желтую деревянную палубу на юте и повернул к берегу.
25 луженых глоток кричали ему вслед:- Папа, прости! Мы больше так не будем! Очень кушать хочется! Ответа не последовало.
Дня через четыре катер причалил к кораблю и на борт поднялся командир. Оргпериод закончился!

Урок, кстати, забылся очень быстро. А детонатором послужила свадьба уже дембельнутого 30 летнего Стратулата, оставшегося на Камчатке. Он женился на девушке имеющей свой частный домик прямо на берегу Богородской бухты, в которой была наша стоянка. Учитывая, что здесь не было маршрутов комендантских патрулей, командир отпустил свободных от вахты старослужащих поздравить молодоженов и дал им на это один час.
Прошел час, никто не возвратился. Дежурный по кораблю по приказу командира посылает матроса с ультиматомом. Проходит еще час, ни посыльного ни поздравителей. Командир посылает самого дежурного. Через полчаса появляется процессия медленно спускающаяся со склона. Матросы на руках несут дежурного по кораблю, на безжизненно свисающей руке которого болтается повязка "РЦЫ". Такого командира в гневе я никогда не видел. Он ворвался в кубрик, где положили тело незадачливого дежурного, и сорвал с него погоны главстаршины. На какой-то момент тот пришел в себя:- Папа, за что? - У тебя слишком узкие плечи для таких погон!
Так и демобилизовался он простым матросом.
Пару слов о старпоме. Это был мой земляк, дважды пониженый в звании за пристрастие к алкоголю, старший лейтенант Юля Волков. Он был когда-то командиром такого же корабля как и наш, потом спился, и наш Гутафель приютил его как бывшего однокашника. Юля, как и все алкаши порядочностью не отличался, на свои обязанности забил большой болт. Все штурманские функции (расчет приливов-отливов, прокладка курса, корректировка лоций и карт, обработка предупреждений системы безопасности и пр. и пр.) исполнял командир отделения рулевых-сигнальщиков, впоследствии и я. Меня натаскивал мой предшественник, я своего преемника.
В походе Юля закрывался в своей каюте и бухал, за два года он ни разу не поднимался на мостик, за то, когда мы приходили в Питер, он, начищенный и наглаженный, первым ступал на трап, быстро садился в заранее вызванное такси и исчезал. Как правило, буквально через несколько минут к кораблю прибегала его разъяренная супруга и обзывала всех присутствующих, а командира особенно, нехорошими словами.
В конце концов Юлю уволили в запас.
Мичман -главный механик, командир БЧ5, мастер своего дела, заядлый охотник и рыболов, постоянный организатор браконьерских вылазок за красной икрой и сивучиными шкурами. С чужих слов хорошо выделанная шкура сивуча на материке стоила как Жигули. Раз в год мичман добывал одного-двух сивучей, обрабатывал их и куда-то сплавлял.
Однажды произошел такой случай. Огромную шкуру сивуча вывесили на стреле, матросы под руководством мичмана тщательно обработали цедру какими-то химикатами, коку отнесли на камбуз полсталитровый бак с печенью (единственный съедобный орган у сивуча) и после этого опустили шкуру за борт. Она должна была отмокать дня четыре.
Ночью пришла радиограмма, сыграли боевую тревогу, срочно снялись с якоря и лали полный ход. Я стоял на руле, когда услышал леденящий душу крик. Первая мысль - Человек за бортом. На мостике я один, подбегаю к машинному телеграфу, выставляю "СТОП" и спускаюсь вниз на ют. Вижу нашего мичмана с обезумевшим взглядом, держащим в руках оборванный конец и понимаю причину его горя. Шкурка попала под винты и ее оборвало. Что-то напомнило картину "Иван Грозный убивает своего сына".
Мои, пусть небольшие, познания в медицине, очень скоро пригодились. Я нашел подход к заведующей аптекой в санчасти полка, к которому мы были приписаны. У нее был вечный ремонт, а на корабле никогда не испытывали дефицита в самых различных красках. Благодаря взаимовыгодному бартеру я укомплектовал корабельную аптечку по последнему слову. Было все кроме наркотиков. Командир выделил мне двухместную каюту для пасссажиров под лазарет, где я и разместил свое добро.
Как известно, на Камчатке содержание кислорода в воздухе всего 16% вместо 21 в норме. В связи с этим там малейшая ранка даже царапина может заживать, а точнее гнить, неделями. Я уже не говорю о фурункулах, юношеских угрях, которым так подвержены молодые люди в период интенсивного полового созревания. Спасала перекись водорода. Многоразовая обработка давала свой эффект. Среди матросов был один неподдающийся этой терапии. У него воспаленными угрями была покрыта вся рожа и он меня забодал своими жалобами.
Однажды сидим в кают-компании (офицеры на берегу у жен под боком), ведем неторопливую беседу и употребляем Кубанскую любительскую (в просторечии "Шашки наголо"). Очень мягкий напиток, но сильно вонючий, если кто помнит. Заходит Васек и, нагло прервав нашу беседу, начинает портить нам аппетит, демонстрируя свои прыщи и требуя от меня неотложных действий. Сдержав свое желание послать его на х*й, я решил приколоться. Дал ему тюбик Теймуровой пасты (средство от пота ног) и сказал:-Васисуалий, хорошо умойся, высуши свою морду и нанеси на нее тонким слоем пасту. Не смывай ее до завтрешнего утра. Понял? Вперед! Когда сделаешь, покажись.
Минут через несколько он появился "в гриме". Толпе моя шутка понравилась. Но как я был удивлен утром, увидев отшелушенную физиономию Васька с минимальными участками воспаления. Процедура была повторена несколько раз с оглушительным эффектом. Васек стал бегать в самоходы и соблазнять вербованных девиц. Полное выздоровление, конечно, было достигнуто благодаря нормализации его половой жизни.
В основном мне приходилось заниматься мелкими травмами, простудными заболеваниями, изредка - венерическими.
Командиру нравилась моя деятельность на этом поприще и, когда он узнал, что я веду закулисные переговоры со старшим врачом полка о переводе меня в лазарет на ранее обещанных условиях, тут же отправил меня в учебку на Русский остров. Это случилось аккурат под Новый 1967 год. Меня и рулевого с соседней коробки заставили в течение часа собраться, посадили в самолет и отправили во Владивосток. Единственное, что мы успели- это прихватить пару бутылок водки.
Летим над океаном, прихлебываем водку, делимся за какие грехи нас сослали в учебку, когда мы уже сдали зачеты на 3-й класс рулевого-сигнальщика. Толик- высокий плечистый хохол, наглый как танк, залетел на постоянных самоходах в знаменитый "шеститрубный"-женскую общагу для вербованных. Командиру надоело извлекать его из этого гадюшника и он решил отдохнуть полгодика.
Полет проходил нормально, стюардессы нас снабжали закуской, мы расслабились. Тут я заметил выбивающееся пламя из под правого движка.
-Толик, похоже наше путешествие близится к концу.
- Та, х**ня, показалось
-Смотри, движок зафлюгировали и из него валит дым, наверное пожаротушение врубили.
Через некоторое время, самолет стал снижаться:-Пассажирам оставаться на местах, пристегнуть ремни, самолет совершает вынужденную посадку на военном аэродроме Воздвиженское. Просьба соблюдать спокойствие!
Ну, мы то приняли на грудь достаточно успокоительного, что нельзя сказать о других пассажирах. Вдруг хором стали верещать дети, истошно орала какая-то бабка, кудахтали бабы.
Посадка прошла благополучно. Стюардесса объявила, что желающие могут добраться до Владивостока на электричке, остальных мы доставим в гарнизонный Дом офицеров, где они могут дождаться окончания ремонта.
Нам спешить было некуда, нас устроил последний вариант. Было уже темно, а в Доме офицеров гремела музыка, там шел предновогодний "Голубой огонек", работал бар, люди веселились.
Мы быстро влились в это действо и не заметили как пролетели несколько часов, когда по матюгальнику пригласили пассажиров рейса №*** пройти на посадку. Через полчаса мы были во Владике. Где-то через часа полтора мерзли на пирсе в ожидании катера. Наконец он подошел, 45 минут шлепал по довольно крутым волнам и, наконец, причалил к пирсу, через который перехлестывали волна за волной. Мы, как истинные джентльмены, помогли женщинам перенести детишек через пирс на берег. С удовлетворением отметили, что кое-чему научились за полгода службы- даже ног не промочили.
Нашли школу связи, на КПП нам показали как пройти к дежурному по части. Идем, навстречу нам попался мелкий старший матрос. Толик его вежливо спросил:-Земляк, закурить не найдется? Реакция была для нас неожиданной. Карлик с соплей на погонах вдруг заорал:-Как вы обращаетесь к старшему по званию, почему не отдали воинскую честь, вы, что устава не знаете?
Толик, опешив, послал его на..., и мы пошли дальше. Не успели дойти до штаба, как нас повязали матросы из краула и отвели в местную губу. Не успели мы притереться к нарам, как нас повели к дежурному. Красномордый майор поразил нас львиным рыком, среди которого мы успевали выхватывать лишь некоторые слова отличные от матерных. Затем он поостыл, ознакомился с документами и уже тихо спросил:-Нах*я вас сюда прислали?
Я дипломатично ответил, что понятия не имею, и готов хоть сейчас вернуться обратно. Заодно я проявил сомнение, что нас здесь научат лучше чем уже научили на корабле. Майора это задело, особенно когда я уточнил какая скорость у них выпускная для сигнализации светом. Он ответил, что прием-30 знаков в минуту, передача 60. На это я похвалился, что читаю 90, а передаю под 120.
Темперамент майора меня поразил. Он поволок нас в какой-то темный длинный коридор, в торцах которого стояли два сигнальных прожектора и поставив меня за один из них, сам побежал к другому. Тут я немного очканул, башка гудела с похмелья, и был уже час ночи. Ангел-хранитель видимо сработал на отлично, я читал все, что майор передавал, ну а писать было проще.
В общем с майором мы нашли общий язык, он оказался начальником штаба школы связи, меня свели с начальником медицинской службы, который свалил на меня проведение занятий по военно-медицинской подготовке. Толика определили каптером списанной электронной техники.
Казарма на пять взводов, двухярусные койки. Утром, когда прозвучала команда подъем, мы с Толиком оказались первыми в строю, обутыми и одетыми. Старшина нас поставил в пример молодым, вот мол как на действующем флоте муштрят. На что Толик ему ответил, что иначе будешь рыб кормить, если корабль тонет.
Майор нашел брешь в наших познаниях. Оказывается мы не знали флажковой сигнализации.
Мы засели за изучение. Засели не то слово, нас выгоняли на сопки окружавшие школу и заставляли переговариваться друг с другом флажками, а с поста наблюдения, сидя в тепле, за нами следил дежурный наставник. На сопках ветер выл, колотун, зима всетаки, а мы согреваемся маша флажками.
Как -то мне в руки попалась полуободранная книжка индийских сексуальных рассказов. Я и взял ее на сопку, положил перед собой на снег и стал транслировать пацанам. Те только успевали давать отмашку "Понял, дальше". Я увлекся и вдруг мне в глаза ударил луч прожектора. Дежурный пишет:- Стой, не шевелись! и бегут ко мне два инструктора из постоянного состава. Короче, отшмонали книжонку, но за вклад в обучение курсантов чтению флажковой сигнализации объявили благодарность.
Еще один момент. Мы настолько уже привыкли к морзянке, что могли ее читать не только светом, но и на слух и даже тактильно. Я придумал такой фокус. Политзанятия с нами проводил молодой лейтенант, который задолбал нас конспектированием ленинских работ и требованием цитирования наизусть особо ценных высказываний. Зорко следил, чтобы отвечающий не подсматривал в конспект. Ну, а мы сделали так, отвечающий надевает на палец петлю, нитка протягивается к другому курсанту с открытым конспектом, затем последний морзянкой передает текст. Скорость передачи была сопоставима со скоростью речи медленно соображающего человека. Прокатывало, лейтенант был вне себя от своих педагогических успехов. Метод им раскрыт не был и передан по наследству другим группам.
Приключений после возвращения с учебки было еще много, но это требует отдельного описания. И так много букв.

Воспоминания о флотской службе.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ИЗ НЕЖНОГО

Я прибыл на флот совершенно непуганным лейтенантом. Настолько непуганым, что вместо мата, который ныне так врос в мой лексикон, что иногда проскакивает даже в беседах с дамами, я в те нежные годы к месту и не к месту употреблял исключительно термины «пожалуйста» и «спасибо».
Лейтенанты на флоте появляются в конце августа, после отпуска, который дается лейтенанту как последний шанс почувствовать себя человеком. А чтобы лучше чувствовалось, Родина и финчасть выделяют ему аж целых две получки. Так было, а как сегодня, в условиях фатальной неуплаты денежного довольствия – не знаю. Но в мои времена было так. После 15 рублей 80 копеек денежного содержания — дико, да. А на ресторан раз в месяц с женой хватало. И не только.
Я получил целых 440 рублей. Гуляй душа. И душа гуляла. Ездить на трамвае мы с Людой считали ниже офицерского достоинства. Только такси! Отпуск провели у её родителей в Батуми. Напротив их дома был парк под названием Пионерский, а дальше дельфинарий и «дикий» пляж. Пляж был галечный и ходить по нему босыми ногами было больно. Однажды мы долго резвились в воде и не заметили, что течение унесло нас далеко от того места, где осталась одежда. Вы бывали на Черном море в районе Батуми? Если были, то помните, что галька там лежит крутым барханом, скрывая приморскую территорию, а в обозримом пространстве этот пляж одинаков – никаких ориентиров. Не подозревая о коварном течении, мы попрыгали по острой гальке вдоль уреза воды, одежду не нашли и приняли героическое решение следовать домой в чём есть. Путь был недалёк, но смущала возможная реакция местного населения с его грузино-турецкой кровью. К счастью, батумский пляж в ту пору патрулировался по вечерам пограничниками. Пограничники нас и спасли, ибо обнаружение на берегу одежды без купальщиков привело их к выводу, что последние находятся на пути в Турцию. До тревоги дело не дошло, но определенное волнение мы разглядели издалека. Правда, чтобы добраться до своих вещей, успокоить наряд и одеться, пришлось выбираться на набережную и следовать в бикини среди нарядных отдыхающих.
После этого мы стали ходить на городской пляж. Туда было далеко, но зато по пути находился восхитительный подвальчик с сухими винами в бочках. Из каждой бочки можно было снять пробу, совершенно бесплатно, а бутылка вина с собой стоила таких смешных денег, что даже и говорить не стоит. Завершающим аккордом этого чудесного отпуска было посещение ресторана «Салхино», где мои золотые погоны и кортик, а также молодая жена (не без того, конечно), — явились залогом успеха. Естественно, я этот успех отнес на свой счет, хотя дело, видимо, было в Людмиле. К чести грузин надо сказать, что они очень тактичны в этом отношении. Кажется, даже платить за столик не пришлось, так как гостеприимные грузины засыпали нас подарками. Видимо, я отвечал тем-же, но во всяком случае, весь разгул с лихвой окупился заначенной двадцаткой. Попробуйте сейчас сходить в Грузии в ресторан, если, конечно, у вас хватит смелости туда поехать. Кому потребовалось разжигать национальную рознь?
Приятно попадать с корабля на бал. Уверяю вас, что обратный процесс просто болезнен. Началось все с того, что корабля (т.е. экипажа) просто не было. После нудного хождения в отдел кадров я был назначен на ПЛА 675 проекта (теперь можно), а мой экипаж находился в отпуске. Временно меня прикомандировали к другому, где, чтобы не мешал, сразу вручили зачетный лист и объяснили, что на пирс я могу выходить только для отправления естественных надобностей (читайте Покровского. Гальюны и их содержимое – его любимая тема). Приютивший меня экипаж, отрабатывал первую курсовую задачу, и ему было не до меня. В день моего торжественного явления они как раз сдавали задачу Ж-1 (по имитации пожара и борьбы за живучесть), а я — зеленый — оказался на борту по недосмотру вахты. Поскольку никто меня не инструктировал, а сам я, естественно, действий не представлял, то попытался отсидеться в единственном знакомом мне месте – в рубке гидроакустиков. Там я и был отловлен посредником, ибо по учению второй отсек был назначен аварийным. Меня быстренько объявили трупом, задачу не приняли, а на разборе так и говорили: «Во втором отсеке обнаружен труп лейтенанта Кутузова». Только совершенно лишенный воображения человек не представит себе отношение ко мне командования экипажа после этого случая.
Пока я лазил по трюмам, изучая лодку, и смотрел на солнце только с корня пирсов, Людмила с Алешкой проживала в гостинице. Как? Очень просто. Сначала в холле гостиницы им поставили раскладушку (вошли в положение), а когда прошла неделя, а от меня ни слуху, ни духу – раскладушку перенесли в комнату бытового обслуживания, потеснив гладильные доски. Впрочем, таких лейтенантов там было много. Причем, проживали в долг, так как самые большие отпускные все равно кончаются раньше, чем сам отпуск, а на подъемное пособие приходилось рассчитывать в первом полугодии службы. Красота, скажет сегодняшний лейтенант, который с училища знает, что получит таковое не раньше, чем переведется на новое место, такое, чтоб пришлось полностью рассчитать за предыдущее. Когда все кредиты были исчерпаны, мы стали скитаться по новым друзьям и просто незнакомым людям, более недели-двух на одном месте не задерживались. Причем необходимость нового переезда вызывала резко негативную реакцию у командования (лейтенанта — в городок?). Надо признать, что эти испытания Людмила вынесла с честью и даже поддерживала меня, когда я падал духом.
Позже, имея квартиру и холостякуя до приезда семьи, я сам ходил в гостиницу и забирал таких бедолаг к себе на постой. Это было нормальным явлением и никого не удивляло. Тогда, а как сейчас?
Однажды жена, приехав с большой земли, нашла в своих вещах чужой лифчик. Реакция представима. Просто жена очередного проживающего у меня лейтенанта еще не привыкла убирать свои вещи (а вы что подумали?).
Отпуска родного в будущем экипажа мне вполне хватило, чтобы сдать зачеты на самостоятельное управление. К чести командира Некрасова следует признать, что после того, как пеня за хранение контейнера на станции троекратно превысила стоимость его доставки, он все-таки отпустил меня в Мурманск за получением этого самого контейнера. И надо же было, что к тому времени, всего-то полтора месяца со дня прибытия, мне уже было куда завезти вещи. Сердобольное домоуправление без прописки и ордера пустило нас – три лейтенантских семьи – в двухкомнатную проходную квартиру. Вдвоем с бывшим одноклассником (впятером, если считать наших жен и Алешку) мы заняли проходную комнату.
А дальше, как верно отметил тов. Покровский, все как-то само собой устроилось. На флоте, действительно, все рано или поздно устраивается само, важно только не мешать этому процессу. Лейтенанты-соквартирники разъехались, вернулся с отпуска мой экипаж, выдали получку и подъемные – жизнь пошла. К концу года я уже ушел в свою первую автономку на 675 проекте.
Первая автономка – это этап для лейтенанта. Статус офицера он еще не приобретает, но получает полное право смотреть свысока на одногодков, в дальнем походе еще не побывавших.
Описанный этап моей жизни занял меньше года. Нежное кончилось. Я научился материться, пить неразбавленный спирт, управлять матросами и умеренно хамить начальству. Дальше дело пошло легче.

КАК Я НАЧИНАЛ

Подводных лодок 675 проекта на сегодняшний день в боевом составе не осталось, поэтому о ней можно смело писать. Это была атомная лодка1-го поколения, с крылатыми противокорабельными ракетами среднего радиуса (кажется 350 км). Ракеты помещались в восьми побортных контейнерах, которые для старта поднимались в наклонное положение. За эту особенность лодки именовались «раскладушками». Второй особенность лодок этой серии была чрезвычайно высокая шумность, за что по классификации журнала «Джейн» они были отнесены к классу «Эхо», а на жаргоне именовались «ревущими коровами».

ПЛАРК проекта 675 (до модернизации)

Лодка имела 10 отсеков, центральный пост – в 3-м, рубка гидроакустиков – во 2-ом. Поскольку целеуказание для ракет предусматривалось от самолета, позже – спутника, а управление ракетами в полете – от РЛС, антенна которой размещалась в поворотной части рубки – применение ракетного оружия предусматривалось из надводного положения. Таким образом, на этих ПЛА служили герои-смертники, но, к счастью, ни одна из этих лодок участия в боевых действиях не принимала.
При освоении корабля гоняли нас, лейтенантов, нещадно. Зачеты на допуск к дежурству принимал лично командир БЧ-5 Миша Гершонюк, знаменитый тем, что однажды пытался сесть в автобус в форме и зеленой фетровой шляпе. Каждую систему корабля надо было вычертить на память, а затем показать по месту. Миша, старый и толстый, не ленился пролезть в любую шхеру, где прятался нужный клапан. Как правило, очередной вопрос он закрывал с 4-5 предъявлений. До сдачи зачетов лейтенанту схода нет – это закон. Кроме того, существовал и такой стимул: на служебном совещании старпом поднимает тебя и говорит, обращаясь к остальным офицерам: «Вот лейтенант, он не сдает зачеты, вы все дежурите за него….». Но и допущенные не расслаблялись. Снимал Миша с дежурства нещадно – сам, хотя такое право дано только командиру и старпому. Семьи Миша не имел, и с лодки его обычно выводила вахта, пьяного в то самое место, в которое его при этом толкали. Каюта у него была во втором (на 675 проекте этот отсек аккумуляторный). В каюте имелась встроенная цистерна «шила» (спирта), и после вечернего доклада Миша к ней присасывался. Часа через два дежурный обнаруживал дым во втором — смелый Миша закуривал, несмотря на водород. После чего его обычно и выгружали на пирс.
Эпизод. Лодка в навигационном ремонте, в Малой Лопатке. Лето, расслабуха. Вахта греет животы на пирсе, а в центральном – дежурный по ПЛА лейтенант Кутузов, все системы корабля – по — базовому. Ожил «Каштан» (боевая трансляция): «Командир БЧ-5 вызывает дежурного». Прихожу, докладываю. Миша из заветной цистерны нацеживает полстакана, сует мне, возражений не приемлет. Отказаться не смею, выпиваю, бросаюсь к раковине запить, закуска не предложена. И вот тут вспоминаю, что пресная система отключена. Миша, очень спокойно: «Понял, лейтенант? Вот так я и мучаюсь».
Эпизод. Место и время действия то — же. У меня работают гражданские специалисты. Матчасть восстановлена, и я достаю «шило». Мы только что с моря, и я привык, что из крана в гальюне течет пресная вода. Развожу, ребята чокаются, быстро выпивают и еще быстрей исчезают. Поднимаюсь за ними и обнаруживаю всех, сидящих рядком в орлиной позе на корне пирса.
Резюме. Забортную воду пить можно, я сам выпил целый плафон при крещении в подводника, но разводить ею «шило» — нельзя категорически.

ОБ ОФИЦЕРАХ И ПИДЖАКАХ

Непосвященному человеку не понять, что училище не готовит офицера. Училище готовит инженера, причем – военного инженера, который отличается от гражданского инженера так же, как военврач отличается от врача.
Анекдот. Что такое военврач?
Во-первых, это не врач.
Во-вторых, не военный.
Инженером я стал довольно быстро – жизнь заставила. В заведении у меня находился гидроакустический комплекс, радиолокационная станция и станция радиолокационного целеуказания, и вся техника требовала рук. На локации у меня сидел мичман Шурик Арбузов – этакий кругляш, которого после автономки пришлось подталкивать в попу, чтоб прошел через верхний рубочный люк. Но дело он знал туго, и забот с локацией у меня не было. А вот акустикой не занимался никто, и, следовательно, пришлось осваивать мне. На флоте говорят: «Не можешь заставить других – делай сам». Я освоил матчасть настолько, что мой преемник еще года четыре, после моего ухода на новый проект, приходил за консультациями.
Офицера училище вообще не готовит. Офицерами становятся или не становятся. Мне случалось встречать офицеров, которые не стали таковыми, даже дослужившись до полковника. Офицер – это как раз тот, кто может заставить других, чтоб не делать самому. Впрочем, суровая школа училищ а становлению офицера весьма способствует. Студент – так и остается пиджаком или военнопленным, сколько бы ни прослужил; из курсанта, за редким исключением, офицер получается. Из меня он начал получаться где-то года через два, к первому офицерскому званию старший лейтенант.

РОДИНА СЛЫШИТ, РОДИНА ЗНАЕТ ….ГДЕ, МАТЕРЯСЬ, ЕЁ СЫН ПРОЗЯБАЕТ

Стояли мы тогда в губе Нерпичьей, в просторечии Падловка. Это потому, что жизнь и служба в Западной Лице и без того не сахар, а в Падловке вообще служишь как падла. Автобус и крытый грузовик-скотовоз брали с бою, но не забывали о субординации, так что лейтенантам место не всегда находилось. Но здоровые, молодые инстинкты брали своё. И слинять после отбоя, чтобы 9 километров лупить по сопкам до городка, для меня не было проблемой. Обычно мы, молодые лейтенанты, объединялись для совместного похода, особенно зимой, когда запросто можно было заблудиться. Вы не бывали зимой, ночью в сопках Заполярья? И не бывайте, если вы не идиот или не молодой лейтенант, отравленный спермотоксикозом.
Вообще, база Западная Лица (ныне город Заозерный) включает в себя четыре пункта базирования: губу Большая Лопатка, предел наших мечтаний, ибо в то время там базировались современные корабли, с такой же идиотской службой, но до городка всего 4 км по дороге; губу Малая Лопатка, где базировался плавзавод и служба была не такой идиотской; губу Нерпичью (Падловку) – 14 км по дороге или 9 по сопкам; губу Андреева, когда-то служившую для перегрузки ядерных реакторов, а в мою бытность там перегрузку уже не делали, хранили отработанные ТВЭЛы (тепловыделяющие элементы реактора). ТВЭЛы там висели в необслуживаемых хранилищах на специальных хомутах, которые постепенно гнили и падали на дно хранилища. Но те, кто об этом знал — молчали. Со временем, когда я уже служил в Сосновом Бору, отработанных ТВЭЛов на дне накопилось столько, что они немного превысили критическую массу, и специалистам осталось только удивляться, какой искры не хватало для взрыва, на фоне которого Чернобыль показался бы легким фонтанчиком. Молчать стало невозможно. Срочно изыскали толковых ребят, которые эти Авгиевы конюшни разгребли. Руководители получили Геройские звёзды — и заслуженно, матросики – облучение, но мировая общественность ни о чём не узнала. Вернее, узнала, но поздно. Это так называемое «дело Никитина» (или «дело Беллуны»). Но в то время, о котором я пишу, губа Андреева служила местом ссылки для тех, кто умудрялся перекрывать даже те, весьма лояльные нормы спиртопотребления, и потому называлась Алкашёвкой.

ИЗ ПРИЯТНОГО И НЕ ОЧЕНЬ

После двух лет службы, автономки и ремонта в Полярном, я обнюхался, распустил хвост и перья, стал считать себя человеком. А человеку хочется жить по человечески. Достала вечно неисправная матчасть, захотелось перебраться в Большую Лопатку, послужить на новой технике. Как раз подвернулось новое формирование на ПЛА 2-го поколения, и я ушел начальником РТС.
Новое формирование- это так называемый большой круг: полгода экипаж формируют, а затем посылают на учебу в учебный центр- еще год, затем полгода дуракаваляние до отъезда на завод- это называется стажировка на флоте. Стажировка — хорошее время: сидишь себе в казарме, нет матчасти – нет ответственности. Время от времени тебя прикомандировывают на выходы в море, иногда флагманский за себя оставляет – не потому, что ты самый умный и опытный, а потому, что больше некого. Корабельного офицера командиры в штаб отдают не охотно, а с формирования — пожалуйста.
Процесс формирования экипажа — тоже не плохо. Конечно, по мере назначения командования, врастания его в дело постепенно начинается процесс закручивания гаек, в основном путем изыскания занятий для личного состава. Старпома нам назначили в последнюю очередь, а зама сразу. Поэтому мы активно начали изучать идейно-теоретическое наследие. Это золотая жила. Все сидят и пишут конспекты. Сход на берег через конспект. Но конспект – не матчасть, в худшем случае его можно залить – скажем, коньяком из незакрытого графина, как со мной однажды случилось. Но это редко. Так, что законспектировав очередной том очередного классика и послонявшись для порядку по казарме часиков до 22-х, можно было рассчитывать на сход. К тому времени у нас родилась Аленка, и мы успели получить новую квартиру, в которой впоследствии практически и не жили. Аленка родилась в Лице, где врачи успешно занесли ей сепсис. А что вы хотите? Ведь это наши врачи – наши жены, которые годами ждали возможности устроиться по специальности и эту самую специальность тем временем забывали, а когда трудоустраивались – оказывалось, что муж уже выслужил все немыслимые сроки и дело к переводу. Так что врачи и учителя у нас долго не задерживались. Так вот про сепсис. Людмила с момента рождения Али так из больницы и не выписалась, и началась их эпопея из одной больницы в другую, пока в Мурманской областной Аленке не перелили мою кровь. Можно сказать второе рождение. Вообще до 3-4 лет Аленка росла слабым ребенком, не вылезала из больниц, особенно в Ленинграде.
Учились мы в Обнинске, под Москвой. Сейчас, когда я сам стал преподавателем с солидным стажем, я имею право заключить, что наши наставники себя не слишком обременяли, т.е. не мешали нам получать знания самостоятельно. Однако полученного багажа нам вполне хватило для освоения корабля. Остальное время посвящалось культуре. Надо признать, что в этом смысле учебный центр оказывал действенную поддержку. Политотдел был в силе, а бензин не считали. Так что каждый месяц нас возили в Москву или Подмосковье, дабы дать культурный заряд на всю последующую службу. Даже в Звездный городок возили. Я думал, там космонавты толпами бродят, как собаки по весне – ан нет. Такие же люди живут, так же за дефицитом давятся, а про космонавтов только рассказывают: «Вон за теми окнами Валентины Гагариной квартира, а сама она в Москве. Вот по этим кирпичам ступала нога Поповича …»
Отучились мы, и обратно на Север – стажироваться. Но об этом я уже упоминал. А потом корабль строили в Ленинграде, достраивали в Северодвинске, потом еще автономка, затем Академия и четыре года в штабе, опять автономка и, наконец, перевод в Сосновый Бор.

Преподаватель УЦ Е.В.Кутузов г. Сосновый Бор

О СЛУЖБЕ

Судоремонтный завод в Полярном, плавказарма – та самая, которую живописал Покровский. Ноябрь, ночь. В каюте сидят два лейтенанта – автор этих строк и штурманенок Боря. Они говорят о службе. Это такая примета – трезвые офицеры говорят о женщинах, пьяные о службе. Мы сидим давно и говорим о службе. Бутылки и окурки выбрасываем в иллюминатор – море все скроет. Утром оказалось, что акватория за ночь замерзла, и под бортом оказалась горка бутылок и окурков… все узнали содержание нашего разговора.

ГРИПП ИСПАНКА И ЗУБНАЯ БОЛЬ

Гнали мы лодку Беломоро-Балтийским каналом, из Ленинграда в Северодвинск.
Дело было в ноябре, а шлюзы зеки строили тесные- лодка в доке вместе с буксиром не помещалась. Поэтому шлюзовались так: сначала шлюзовался буксир, выходил своим ходом на чистую воду, затем экипаж, равномерно разделенный на две части по берегам канала, на тросах затаскивал в акваторию шлюза док с лодкой (бурлаки на Беломорканале) и ждал заполнении шлюза. После открытия ворот буксир принимал конец, а док принимал нас. Дело было в ноябре, погода далеко не летняя, а одежда далеко не зимняя – ватник поверх костюма РБ (это такой разовый костюмчик, его следует выбрасывать, а мы стирали и носили от задачи до задачи). И началась у нас эпидемия гриппа, да не простого, а испанки. Жуткая штука, доложу вам. Жар такой, что человек совершенно утрачивает контроль над организмом и своими действиями. А вместо безобидного насморка – понос, желудок расстраивается совершенно, происходит обезвоживание организма. Этим грипп и опасен. Сижу в центральном, дежурю по кораблю, смотрю со средней палубы выползает штурманский электрик. Гальюны на лодке закрыты, по нужде ходили в гальюн дока, вот его туда и понесло. Глаза закрыты, идет, как сомнамбула. Доходит до вертикального трапа, берется за него и в этот момент послабление желудка и происходит. Из него льется и пахнет, а силы, по мере излияния, его оставляют, и, держась за поручни, он под трап съезжает на колени. Тут моя вахта его подхватывает и тащит вниз. Я как то этой испанки избежал. Просто на период докового перехода назначили две штатных вахты, мы заступали через день и концы не таскали.
Зато достала меня зубная боль. Разболелся зуб, а у врача – на доковом положении — никаких инструментов. Как раз проходили мы Надвоицы. Там шлюзовая операция долгая, подошли вечером, шлюзоваться утром, вот командир и отпустил нас с врачом на берег, в больницу. Тагир, наш врач, меня сразу предупредил, что вероятность дежурства стоматолога невелика. А я готов хоть к ветеринару. Нашли больницу, достучались –дежурит, конечно же, не зубной. Звонить ему отказались, случай то не смертельный. Вернулись мы с доктором на корабль, а командир ему ставит задачу – меня в строй ввести любым способом, пол-экипажа с испанкой лежит, концы таскать некому, а я еще и дежурить должен. Взял Тагир тогда у старпома стакан спирта, а у механика плоскогубцы. Полстакана мне для анестезии, в полстакане плоскогубцы сполоснул, и зуб мне вырвал. У меня вместо него сейчас коронка, могу показать.

АВТОНОМКА

В первой автономке у меня со стулом были проблемы, в смысле естественных отправлений. Это потом я поумнел, стал физические упражнения делать, а в первой – ленился. Двигаешься мало, по маршруту койка (она у меня в рубке гидроакустиков была, а не каюте) – боевой пост – кают-кампания.
Вахту я нес в БИПе — боевом информационном посту. Это громко так называется – пост, на самом деле в центральном выделили закуток, где стоял прокладочный планшет.

Центральный пост «К-502». Вахтенный офицер БИП Е.В.Кутузов

Шли мы в Средиземное море. Маршрут в Атлантике специально выбирали подальше от судоходных путей, так что акустики иногда сутками докладывали: «Горизонт чист», а это значит, что и мне работы нет. Вот мы с планшетистом и отсиживали свое на посту, иногда отсыпались по очереди. А в центральном стояла у нас всегда банка с сухарями и бутылка фруктового экстракта. Разведешь такой экстракт водой – лучше Херши. Но если этим напитком запить ржаные сухари, то в кишках такой экстракт получается, что в гальюне, кроме звуков, ничего произвести не можешь. Смех смехом, а с такой особенностью организма кое-кого и с плавсостава списывали. У меня-то все прошло естественным путем, только ржаные сухари я с тех пор не ел.
В автономку взяли мы апельсины и мандарины, последних больше. Вот и решил помощник выдавать апельсины на кают-компанию, мандарины на бачки матросам. Это вызвало здоровую зависть. Мой метрист — фамилию забыл, но не русский – возмущался: «Почему охфицерам опелсины, а нам мандарины, опелсины — оне полезны».
На ПЛА 1-го поколения кислородных установок не было. Были регенерационные пластины в переносных установках, которые дважды в сутки приходилось перезаряжать. Банки с этими пластинами – комплекты Б-64 лежали у нас везде, даже в каютных шпациях, и все равно их не хватало. Поэтому в середине автономки наши лодки всплывали на дозагрузку. Организовывали нам точку встречи в Средиземном море, корабли 5-й эскадры нас окружили, чтобы враг не догадался, и мы всплыли. Ждали, конечно, всплытия, как манны. Сигареты заранее готовили. Всплыли ночью, теплынь, весь горизонт в огоньках – это нас сторожат. Подошли к плавбазе, стали грузиться. А у эскадры учение было запланировано с нашим участием, по звукоподводной связи. Засадил я подряд штук 5 сигарет и зеленый спускаюсь вниз. Мутит, зато до конца автономки накурился. А у рубки меня флагманский эскадры ждет, чтобы по учению проинструктировать. А мне не до инструктажа, до койки бы добраться. Сдал я ему своего старшину команды и залег. Вскоре мы закончили загрузку, погрузились и стали маневрировать по плану, согласно учению. А я все учение в койке пролежал, спасибо старшина команды не подвел.
Не знаю почему, только из автономки мы пришли сразу в Малую Лопатку. Привязались, побратались с командованием, вахту выставили и выводиться стали, а свободных по домам отпустили. Я не в смене и не на вахте, в число счастливчиков попал. Стал форму надевать – не лезет. Китель еще туда — сюда, а брюки не застегнуть выше третьей пуговицы. Так и застегнулся, лишнее подвернул на живот и вперед. А от Малой Лопатки до Большой, откуда автобусы ходят, три километра и все в гору. Двигался я с посадками метров через сто, два часа до Большой Лопатки добирался. Потом еще с неделю ноги при ходьбе болели, за это время и вес в повседневном служебном ритме сбросил, застегиваться начал.

ГИДРОЛОГИЯ

Вторую автономку я делал на 671РТМ проекте (щука). Задача у нас была – действовать в назначенном районе Центральной Атлантике.

Моя вахта в центральном посту, на БИУС. А около БИУС стоит кресло командира, и он там дремлет спиной ко мне. Изредка просыпается, вахту центрально ерошит и опять задремывает. У командира над головой висит самописец станции измерения скорости звука – т.е. контроля гидрологического разреза, и он в моем заведовании. От гидрологии в очень сильной степени зависят поисковая эффективность нашей лодки, поэтому контроль гидрологии мы производим при каждой возможности. Пока шли Баренцевым и Норвежским морем, забот не было. Самописец рисовал классическую палку, иногда с перегибом – все, как в книжке. А в Гренландском море мы вошли в пределы Гольфстрима, и здесь самописец взбесился. Такие каракули стал выдавать, что ни какой типизации не поддаются. Самописец у командира перед носом, поэтому сразу вывод: «У вас матчасть неисправна!». Пытался я объяснить, что в этом районе гидрология такая из-за перемешивания водных масс теплым течением, без результата. Пришлось самописец переключить в режим грубого измерения, тогда командир удовлетворился. И я успокоился, а зря. Наблюдали мы интересное явление – тонкая структура называется. При тонкой структуре среда такие изменения в условия распространения энергии вносит, что никаким прогнозным оценкам не поддаются. На оси подводного звукового канала достигается сверхдальнее обнаружение шумящих объектов, а экранирующий слой может исключить обнаружение даже в ближней зоне. Но я это потом, в Академии, узнал, а тут только потел от вопросов командира. Явление тонкой структуры и сейчас мало изучено, а в училище я о таком и не слышал. Как было объяснить, почему рыбаков на Джорджес- банке мы почти за двести миль слышим, а транспорт обнаружили едва не над собой.
Явлением этим я всерьез занялся после Академии, в автономке на «Комсомольце». Набрал статистики, написал статью (её потом в журнале ЦКБ «Рубин» опубликовали) и до сих пор этим материалом пользуюсь. А ведь мог и раньше выводы сделать, если бы самописец не загрубил.

КОТ

Сосед наш по лестничной площадке, Боря Максимов, служил в Алкашевке. От него я эту историю и услышал.
Стал Борин сослуживец в летне-кобелиный сезон делать ремонт в квартире. Летом в Лице мужики всегда делают ремонты – это им жены завещают, убывая в теплые края: и семье польза и мужик от дурных мыслей не мается. А для компании Бориному сослуживцу был оставлен кот. Вот закончил наш герой с обоями, перешел к покраске пола. Чтоб стиркой впоследствии не маяться, разделся до трусов и полез с кистью под батарею отопления. В таком нетипичном положении все, что у мужика обычно в трусах спрятано, как правило, вываливается. А в это время кот нашлялся и домой явился. Дверь была не заперта, кот ее толкнул и вошел, за собою дверь не закрыв. Кот некоторое время полюбовался колеблющимися колокольчиками, а затем подкрался сзади и толкнул их лапкой, понравилось ему, стервецу.
Хозяин от неожиданности сильно боднул батарею, да так, что голову об её ребро разбил и от этого сознание потерял. Коту стало не интересно, и он ушел на кухню. А в это время к хозяину друзья пришли, выпивку принесли. Для выпивки, как известно, нужна компания, и чем она больше – тем разговор содержательней.
Дверь была приоткрыта, друзья вошли и наблюдают: хозяин квартиры с разбитой в кровь головой лежит под батареей, в квартире никого, дверь открыта. Какие выводы? Вот те самые, про криминал. Не знаю, сколько друзей было, но они разбились на две партии, одна хозяина квартиры стала выносить на самодельных, тут же сымпровизированных, носилках, вторая то ли злоумышленников ловить отправилась, то ли скорую с милицией вызывать. От транспортировочных действий пострадавший очнулся, и, не слезая с носилок, историю ранения поведал. Носильщиков разобрал такой смех, что они раненого уронили на лестничной площадке, и он в падении сломал ногу – на этот раз фактически.
На счастье, тут как раз и «скорая» подоспела, вызванная второй партией, так что в госпиталь наш герой все-таки попал. История анекдотичная, но фактически изложена мной в сокращенном варианте, потому что Борина реакция при рассказе была, естественно, аналогично изложенной.

КАК МОЗГОВОЙ НЕ РАЗВЕЛСЯ

Вы, возможно, слышали историю о том, как один офицер работал с растворителем (ацетоном, бензином….). Работа не получилась, испорченный растворитель пришлось вылить в унитаз, на который, впоследствии, расстроенный работник сел, естественно, с сигаретой. Последствия легко представимы. Кстати, знание этого анекдота выручило меня однажды, возможно, от аналогичной ситуации.
На корабельную практику нам, курсантам, выдавали белые парусиновые робы. Джинсы в ту пору только входили в моду, стоили сумасшедших денег, а штаны от робы после стирки в растворе ацетона и небольшой подгонки превращались в прекрасные джинсы. На практике я сэкономил новые штаны и в отпуске решил реализовать этот план. Для начала замочил их в растворе ацетона … и забыл. Когда вспомнил – в тазу плавали бесформенные лохмы. Все пришлось вылить, но я-то был умный. Вылил не в унитаз, а за окно, (жили мы тогда в Ломоносове, на улице Приморской, на первом этаже).
Вспомнилась мне эта история в связи с фактическим случаем, происшедшим с моим сослуживцем, управленцем Сережей Мозговым. Когда мы ремонтировались в Северодвинске, Сережа нашел себе девушку. Обычный случай, но Сережа решил с Нелей развестись и на той жениться. Тем более, что девушка забеременела, а у Нели детей не было. Пришли мы в Лицу после ремонта – у Мозговых развод. Сережа собирает вещи, ненужное сжигает в титане ванной (такие у нас стояли в старом жилом фонде, где Сережа жил). Действия, естественно, производятся в возбуждении, потому что на фоне скандала. И в таком возбуждении Сережа не заметил, как сунул в титан рубашку с ружейными патронами в кармане. Сережа был охотником.
Патроны взорвались. Сережу сильно опалило, чудом не пострадали глаза. В общем, на фоне этого несчастного случая семья сохранилась.

ТЕХНИКА БЕЗОПАСНОСТИ

На флоте с этим делом действительно проблема. Двадцать шестой календарный год дослуживаю и ежемесячно расписываюсь в телеграммах и бюллетенях о том, что действительно ознакомлен с ситуацией, в которой очередной раз искалечили личный состав. Прямо как божья кара: хозяйка может всю жизнь гладить утюгом, из которого сыплются искры, провод голый и вилка болтается — и ничего. Но стоит матросу взяться за утюг, обиркованный, с замеряемым регулярно сопротивлением изоляции, ежедневно осматриваемый ответственным лицом – как его тут же убивает током. И что интересно, если верить бюллетеням по травматизму, такие случаи происходят исключительно с разгильдяями, которые отлынивают от авральных работ, чтобы подготовиться к увольнению.
Корабельную практику после первого курса проходили мы на крейсере «Мурманск». Обустроились и повылазили на палубу с разинутыми варежками – интересно, крейсер все-таки. В это время у матроса, который что-то очищал от краски на высоте, выпадает зубило и, просвистев метров тридцать, намертво прибивает к деревянной палубе крейсера «гад» (ботинок) Сережки Барлина. Попади оно в голову – прошило бы насквозь. А так — в ботинок, который, естественно, размера на два был больше. Так что зубило пришлось в носок ботинка, а нога почти не пострадала. Пострадавший отделался легким испугом. А у товарищей это событие вызвало гомерический хохот. Смешно было дуракам. А то, что имело место грубейшее нарушение техники безопасности, едва не приведшее к трагедии — никому не пришло в голову. Матроса даже не наказали.
На этой практике был вместе с нами курсант Юра Перельман. По свойственной этой нации задумчивости он однажды, поднимаясь из кубрика на палубу, не поставил на стопор крышку люка. Крышка сорвалась. Дала Перельману по его пейсатой голове. А когда Юра навернулся на ступеньки, краем крышки об комингс ему отсекло верхнюю фалангу указательного пальца – того самого, которым военнослужащий должен нажимать на курок. Тут уж не легкий испуг, тут серьёзный травматизм со всеми вытекающими последствиями.
Недавно встретил я Юру в Петергофе. Описанный случай помог ему демобилизоваться в первой волне демократических сокращений армии, причем по состоянию здоровья, т.е. с 60-тью окладами и пожизненными льготами. И сейчас он крутой бизнесмен. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
А полоса травматических несчастий на описанном случае у Сережки Барлина не кончилась. В период его командирства во время погрузки боезапаса щитом волнореза отрезало руку у матроса технического экипажа. Матрос, конечно, сам варежку разинул, но, с другой стороны, порядка то должного не было. Зато, на счастье командира, пострадавший был проинструктирован и роспись его в соответствующем месте имелась.
Еще, помнится, у него же на корабле убило током гражданского специалиста. Работая под напряжением неизолированным инструментом, он приложился кормовой частью к приборным шкафам за спиной. С трудом верилось, что две маленькие точечки на указательном пальце и правой ягодице – причина смерти цветущего, двухметрового роста парня.
Человек, конечно, царь природы. Но как подумаешь, насколько этот царь беззащитен и уязвим, и сравнишь его с тараканом или клопом – становится просто обидно. За царя.

ГЛУБОКОВОДНОЕ ПОГРУЖЕНИЕ

В службе моей их было несколько. Но запомнились два – на К-1, моей первой подводной лодке, и на «Комсомольце».
Как я упоминал, службу офицерскую начал на 675 проекте, на этой самой К-1.
Лодка была старая, хотя за год до моего прибытия прошла капитальный ремонт с модернизацией. Для лодок этого класса и поколения предельной глубиной были 240 метров и испытать корпус на этой глубине следовало при отработке второй курсовой задачи. Помню, что предстоящее испытание не представлялось ерундой даже ветеранам экипажа, который к тому моменту обновился более чем на 50%. Нам, молодёжи, тем более было страшновато. Особенно угнетало присутствие большого числа кораблей – обеспечителей, думалось, что такие серьезные приготовления – не к добру. Но вот вышли в точку, спустили вниз вахту, задраили люк — и тишина. Ни команд, ни сигналов. Сидим по боевым постам и не знаем, что происходит.
Происходил последний инструктаж командира — старшим. Наконец команда: «Принять главный балласт, кроме средней». Лодка 675 проекта – кингстонная, т.е. для заполнения цистерны требовалось открыть кингстоны в нижней части цистерн и клапана вентиляции в верхней, для стравливания воздушной подушки. Управление кингстонами и клапанами вентиляции производилось из центрального поста, вручную, и представляло собой весьма сложную операцию, поскольку требовало от трюмных большой сноровки. В зависимости от квалификации, трюмный мог сразу провалить лодку на запредельную глубину, а мог, принимая в цистерны порциями, положить её на заданный горизонт мягонько, как в ладонях. Наш старшина команды трюмных (к сожалению, забыл его фамилию) в своем деле был ас. По расхожему выражению, он служил столько, сколько не живут и все на одном корабле. Вообще в те годы – семидесятые – на кораблях служило много ископаемых мичманов, встречались даже участники войны. Таких мамонтов, особенно боцманов и трюмных – командиры лелеяли и холили, таскали за собой при переводах и полагались как на маму. Так вот, наш старшина – трюмный, был из таких.
Отвлекшись от темы, скажу, что мамонтов на флоте не осталось. Мамонты – они ведь не дураки были. Сознательно денежки зарабатывали. Иной мамонт больше командира получал, но и служил не за страх, а за совесть. Кроме денег, в эпоху тотального дефицита, мамонту полагались всякие блага, в виде машины, гарнитура, женских сапог и прочего – сразу после политотдела. В 88 –м году, когда я переводился, на машинах в нашей дивизии ездили только две категории военнослужащих: политрабочие и старые мичмана. Штаб и командиры перемещались пешим порядком. Как, впрочем, и сейчас. Только политотделов больше нет, воспитатели дефицитов не распределяют, старые мичмана разбежались. На машинах теперь ездят накачанные молокососы и свысока поглядывают на нищих подводников, пылящих пешим порядком. О времена, о нравы.
Но вот приняли балласт в цистерны, удифферентовались на перископной глубине. Момент погружения под перископ связан для меня всегда был сладостно – жутким ощущением, чем-то вроде оргазма, когда комок перекатывается по всему позвоночнику от шеи до копчика. При погружении корпус лодки издает некий слабо слышимый звук, который вернее всего можно назвать пением. Сначала резкий удар – хлынула вода в цистерны, затем что то вроде «у-у-у-у-у» и кажется, что это очень долго и в сознании возникает глубинометр, считающий метры до грунта, и комок по позвоночнику покатился, покатился … но вновь удар (закрылись клапана вентиляции) и команда: «Глубина перископная. Осмотреться в отсеках». И все — схлынуло.
Мое место – в рубке акустиков, задача – поддерживать звукоподводную связь с обеспечителем. Лодка погружается на рулях, медленно, осматриваемся в отсеках через каждые 10 метров. До 150 метров погружение шло нормально, глубже – потек клапан сравнивания давления на спасательном люке 1-го отсека. За 100 метров – началась фильтрация воды по сальнику уплотнения выдвижного устройства РЛС. Но это мелочи, которые никого не пугают.
Эти мелочи отрыгнулись мне позже, в автономке, когда капельная течь по клапану люка, скапливаясь под обшивкой подволока, обернулась ведром воды, внезапно хлынувшим на кабельные трассы гидроакустического комплекса, и вывели его из строя на несколько дней. Формально эти дни, пока я устранял неисправность, лодка была без глаз и ушей и подлежала возвращению в базу, а непосредственные виновники – до автора этих строк включительно – строжайшему наказанию. Но – замяли, даже от особиста скрыли.
А пока я радовался, как молодой щенок, своему первому погружению. Пока дифферентовались на рабочей глубине, нам, молодым, невзирая на чины, полагалось крещение.
Крестили старослужащие матросы – годки, в том числе и нас, лейтенантов. Состояло крещение в том, чтобы выпить морскую воду из плафона, снятого с одного из светильников в первом отсеке. На нарушение субординации никто не обижался, ведь самим актом крещения годки признавали наше офицерское право командовать ими. Я стоически одолел свой плафон, вода, помню, была скорее горькой, чем соленой и пилась, вопреки ожиданиям, без отвращения. Во всяком случае, это первое погружение запомнилось мне, как большая радость. Радость – искренняя- была и в отсеках и в центральном посту. Потом на проходной палубе второго отсека матросы натянули нитку, которая лопнула от освобождения корпуса при всплытии.
Всплывали уже смело. Благодаря обеспечителям, обстановку на поверхности знали, а потому продулись уже метрах на двадцати, имитируя аварийное всплытие. Опять удар, свист воздуха в цистернах и все, наверху. После этого я по настоящему почувствовал себя подводником.
На К-276 – известном «Комсомольце» — нитки в проходах натягивать не было смысла. Реакция корпуса на обжим была очевидна – корпус после 300 метров начинал так потрескивать, что, казалось, вот — вот не выдержит. Особенно хорошо прослушивался обжим корпуса во втором – жилом отсеке. На первой палубе второго отсека размещалась кают-компания офицеров и душевая. Вот из душевой особенно хорошо прослушивался этот леденящий душу треск. Насколько мне известно. Максимальная глубина, которой достигал «Комсомолец» (в своем жизненном цикле конечно)- это глубина 1020 метров. Это без меня, врать не буду.

Е.В.Кутузов во 2-ом отсеке «Комсомольца»

Но я тогда находился на подводной лодке, которая это глубоководное погружение обеспечивала. Испытания проводились в Норвежском море, сами мы находились на глубине 400 метров и поддерживали с «Комсомольцем» гидроакустическую связь.
Я участвовал в погружениях на рабочую глубину 800 метров. В 1986-87 году в качестве офицера штаба я ходил на этой ПЛА на боевую службу.

Фото из книги «Тайны подводных катастроф», К.Мормуль Стоят слева направо: Капитан-лейтенант Евгений Сырица, особист; Капитан 2-го ранга Олег Гущин – командир БЧ-5; Капитан 2-го ранга Евгений Кутузов – флагманский специалист дивизии; Капитан 2-го ранга Виктор Ключников – старший помощник командира; Старший научный сотрудник 1-го НИИ МО Сергей Корж Сидят: Заместитель главного конструктора подводной лодки Александр Стебунов; Капитан 1-го ранга Александр Богатырев – заместитель командира дивизии; Капитан 1-го ранга Юрий Зеленский – командир подводной лодки; Капитан 2-го ранга Василий Кондрюков – заместитель командира по политчасти

Кроме типовых для этого класса лодок задач перед нами стояла и такая – испытать работу систем и механизмов при длительном плавании на рабочей глубине. Естественно, обеспечители и спасатели не предусматривались, речь шла о штатном режиме деятельности ПЛА. Однако, мы — то, конечно, подстраховывались как могли. Еще раз все проверили, погружались с минимальным дифферентом, сдерживали лодку через каждые 100 метров для осмотра отсеков. В общем, музыка долгая, часа на четыре, личный состав, естественно, на постах – по боевой тревоге. Сначала страшновато было, ведь случись что – никто не поможет. Потом надоело бояться, люди потихоньку оттягивались с постов, кое-кто уполз в каюты – благо контроля нет. На рабочей глубине слинял и я – мое дело было пассажирское, свою задачу выполнил и в койку. Поскольку весь период погружения я просидел в центральном посту, то леденящих душу потрескиваний корпуса не слышал, а в дальнейшем мы к этому так привыкли, что и внимания не обращали.
Запомнилось другое, пиллерс у наклонного трапа (полая титановая труба толщиной в хорошую ляжку) между первой и жилой палубой второго отсека в результате обжатия корпуса приобрел сложную форму вроде буквы «S». и в верхнюю щель, образованную вспученной переборкой каюты и изогнутым пиллерсом, просунулась по щиколотку голая нога безмятежно спавшего на верхней койке лейтенанта – штурманенка. При всплытии, особенно аварийном, эта нога была бы расплющена между переборкой и пиллерсом.
В дальнейшем, осмелев, мы смело погружались на рабочую глубину (800 м), даже не повышая готовности, и каждый раз переборка и пиллерс так же деформировались, но восстанавливались без последствий на глубине метров 400-500. Штурманенок так же продолжал спать на своей койке, если погружения приходились не на его вахту, но во избежание увечья раздобыл еще одну подушку и держал её в ногах, закрывая опасный угол.

Партсобрание на К-278 («Комсомолец»). Стоит Е.В.Кутузов

ФОРС-МАЖОР

В переводе, не знаю с какого, это означает «неодолимая сила». Моряки по сути своей суеверны и признают объективное существование «форс-мажор». В том или ином виде этой темы касались все писатели – маринисты: Соболев, Конецкий, Колбасьев. Даже в официальных документах признается объективное существование этого явления. Например, в акте Государственной комиссии о причинах гибели ПЛА «Комсомолец». Перечислив более чем на 100 страницах воздействовавшие на ПЛА аварийные факторы, авторы приходят к выводу, что именно цепная реакция их возникновения и не была предусмотрена конструкторами, т.е. возник именно тот самый форс-мажор.
В моей служебной судьбе форс-мажор не имел такого фатального значения, однако проявлялся неоднократно.
Свежепостроенная подводная лодка К-502 проходит заводские ходовые испытания в Белом море. Цель ЗХИ – проверить, что ПЛ способна плавать в надводном и подводном положении. Наша лодка успешно это доказала и мы в надводном положении следуем на базу. За бортом летняя беломорская ночь, видимость полная, море – штилевое. На борту вместе с заводчанами два экипажа, соответственно, два командира: капитан завода и наш командир. Известно, что разделение ответственности рождает безответственность, поэтому наш командир засиделся в кают-компании, передоверив управление кораблем нам: вахтенному офицеру Эдику Мартинсону, вахтенному офицеру БИП – мне, и вахтенному штурману Игорю Федорову. Игорь в рубке, а мы с Эдиком на мостике и заняты обычным флотским трёпом.

На мостике ПЛА «Волк» 971 проекта. Белое море. Слева Е.В.Кутузов

В 2,5 милях по правому борту параллельным с нами курсом следует «рыбак», который тоже идет на базу и потому на его борту происходит вполне понятное веселье. Светятся все иллюминаторы, а иногда до нас доносится даже музыка из репродукторов на его мачтах (не удивляйтесь, я уже упоминал, что в море иные, чем на суше, условия распространения звука). Я, как вахтенный офицер БИП, отвечаю за безопасность от столкновений, а потому уже определил и записал в журнал параметры движения «рыбака» и в промежутках между трёпом посматриваю на его манёвры, но опасности нет. Левый борт, освещенный иллюминаторами, просматривается весь, ясно виден красный бортовой огонь. Это притупляет бдительность и едва не приводит к трагическим последствиям.
Внезапно мы с Эдиком замечаем, что конфигурация огней изменилась, красный огонь стал ярче, ясно видно носовой и топовый. «Рыбак» изменил курс и полным ходом прёт на нас. Тут не до расчетов, имеющий помеху справа должен уступить дорогу. Эдик командует реверс турбине, я на поручнях съезжаю вниз по вертикальному трапу в центральный, где мое место у прокладочного планшета, лодка как бы приседает в торможении, командир, ощутив реверс, пулей вылетает наверх. Больше он не покидает мостик, а мы с Эдиком, нещадно отодранные, побитыми собаками бдим на вахте. Довольный «рыбак», сверкая иллюминаторами и оглушая нас Пугачевой из репродукторов, пролетает у нас по носу так близко, что при желании можно было засветить камнем в лоб подлецу – рулевому.
Мы с Эдиком получили выговор заслуженно, за небдительное несение вахты. Расслабон в море не допустим. Однако, в случае столкновения арбитраж бы нас оправдал, ибо опасный маневр траулера был не случайностью, а умыслом. Траулер наблюдал нас так же ясно, как и мы его. Увеличив ход он, согласно Международным правилам судовождения, становился «обгоняющим» и потому нес всю ответственность за последствия манёвра.
Между рыбаками и подводниками существует давняя неприязнь. Непосвященный человек считает, что в море надо плавать от берега до берега и из точки «А» в точку «Б» следовать кратчайшим путем. На самом деле, боевые корабли, в том числе и подводные лодки, переходы осуществляют только по назначенным маршрутам и задачи отрабатывают в заданных полигонах. А вот рыбаки подчинятся не военным, а коммерческим законам, т.е. законам миграции рыбы. Поэтому наши пути часто пересекаются, что создает не только взаимные помехи, но и часто приводит к материальным потерям. Особенно в период осенней путины, в октябре-ноябре, когда рыбаки стаями таскают свои тралы, как нарочно, в наших полигонах, а подводные лодки, как по злому умыслу Оперативного управления, так же стаями судорожно закрывают годовой план по сплаванности и стрельбе. В этих условиях чаще всего и происходят столкновения и попадания лодок в тралы. В таком случае наш брат – подводник обычно отделывается стрессом и дисциплинарным взысканием, рыбак же ощущает здоровенную дыру в кармане. Трал стоит очень недешево, а главное упускается дорогое путинное время. Я слышал о многих случаях попадания в трал, но никогда речь не шла о возмещении убытков.
Помню, как в году 86-м мы отрабатывали учение по рассредоточению на запасной пункт базирования. В качестве последнего была назначена одна из губ восточнее Териберки, никем постоянно не используемая, давно заброшенная база, в которой из всего навигационного оборудования сохранились два пирса, к ним и швартовались участвующие в учении силы. В разгар нашего учения, в котором только рассредоточение было фактическим, а все остальные действия обозначались, в нашу базу для ремонта порванных сетей попросился траулер. После долгих переговоров наш адмирал разрешил ему отстой до утра, а в назначенное время, несмотря на мольбы не закончившего ремонт «рыбака», он был изгнан из базы. Возможно, этот случай тоже лег в копилку взаимной неприязни. Одним из проявлений, которой я считаю ранее упомянутый случай опасного маневрирования.
Следующий случай проявления форс-мажор в чистом виде. В конце октября 1986 года я, свежеиспеченный флагманский специалист, впервые выходил в море на ПЛА 705 проекта (Лира).

Эти подводные лодки были очень малыми – всего 3,5 тысячи тонн, имели реактор на жидкометаллическом теплоносителе, экипаж всего 35 человек (в основном офицеров) и высокоавтоматизированное управление системами и механизмами. Построено их в свое время было всего 6 корпусов, сведенных в отдельную дивизию, в штаб которой меня назначили после Академии. Благодаря ЖМТ – теплоноситель лодки этого проекта были очень скоростными и маневренными, но малое водоизмещение ограничивало их надводную мореходность. Для управляемости в надводном положении эти ПЛА вынуждены были заполнять кормовую группу ЦГБ, т.е. иметь небольшой дифферент на корму.
На Баренцевом море октябрь – ноябрь самое штормовое время, переход нам назначили надводный, чтобы винты не выскакивали из воды, командир притопился под рубку. Вахта на мостике, спасаясь от хлещущих волн, визуальное наблюдение вела периодически. В переводе на нормальный язык это значит, что командир с вахтенным офицером прятались под козырьком мостика, изредка высовываясь из-под него для осмотра горизонта.
Мое место в центральном посту, я должен был осуществлять контроль за действиями операторов РЛС и ГАС. Однако толку от такого контроля было не много, потому что экран РЛС был полностью засвечен отражениями от волн и атмосферных помех. Кроме того, при дифференте на корму характеристика направленности РЛС (так называется умозрительная вертикальная область, в пределах которой распространяются излучаемые РЛС радиоволны) как бы задирается вверх и шарит по макушкам волн. Однако наши штурмана были на высоте и вели корабль точно по оси ФВК (фарватера). Навстречу нашей лодке, тоже точно по оси ФВК, шла лодка с моря в базу. И не просто лодка, а стратегический подводный крейсер, такой величины, что наш 705 проект можно было смело разместить на ее носовой надстройке. «Стратеги» наблюдали нас, но как малоразмерную цель, такую мелочь, которая не стоит и чиха. Так ньюфаундленд смотрит на таксу. Столкновение было неизбежно и оно произошло.
Вы спросите, в чем форс-мажор. В точности кораблевождения по оси ФВК.
В другом случае форс-мажор был порожден неорганизованностью с одной стороны и неграмотным маневрированием с другой.
Вышли мы на задачу Л-3 (стрельба практическими торпедами) по доброй флотской традиции в конце ноября, в самое штормовое время. Подводная лодка – малютка 705 проекта. Командир — Булгаков Владимир Тихонович, человек не очень приятный в общении (проще говоря, самодур), я – в качестве офицера штаба. С Булгаковым у меня раньше были натянутые отношения, поэтому я в море пошел без особой охоты и с командиром поддерживал сугубо служебные отношения, без нужды в центральном посту не торчал.
Боевое упражнение, которое мы должны были выполнить, заключалось в следующем: отряд специально назначенных наших кораблей, обычно это был крейсер «Мурманск» и 2-3 эсминца, сторожевика или малых противолодочных кораблей, должен был пройти назначенным маршрутом, имитируя авианосец в охранении. По маршруту его движения нарезались районы действий специально собранных подводных лодок, каждой из которых поставлена задача «авианосец» атаковать практическими торпедами. Корабли охранения, в свою очередь, незакономерно маневрируют в назначенных секторах, постоянно работали активными гидролокаторами, чтобы атаку подводной лодки сорвать, а в случае ее обнаружения – применить свое практическое оружие.
Решение такой задачи – основное назначение подводных лодок нашего проекта, мы ее постоянно отрабатывали на тренажерах. Морской этап – кульминация подготовки. В этот раз все с самого начала пошло наперекосяк. У одного из МПК охранения полетели дизеля буквально после выхода из базы. Второй имитировал охранение в нескольких районах, пока у него не вышел из строя гидролокатор и МПК, слепой и глухой, чесанул напрямую через полигоны, махнув рукой на противолодочный зигзаг и график движения по маршруту.
Вот так и создались условия для того самого черного песца – как называет такую ситуацию А.Покровский – или форс-мажор в моей терминологии. Мой командир, считавший себя асом глубин, решил подвсплыть для выяснения обстановки, не объявляя боевой тревоги. Я об этом не знал и, не желая без нужды общаться с командиром, находился в каюте, т.к. обоснованно считал, что до начала упражнения еще полчаса и тревога будет объявлена своевременно.
Надо вам сказать, что на МПК ставятся те же дизеля, что и на рыболовецких траулерах, а потому шумят они одинаково. Гидролокатор, как я упоминал, не работал, а потому акустик, обнаружив МПК, классифицирует его как рыболовецкий траулер (РТ). Атака РТ в наши планы не входила, а потому командир маневром привел его в кормовые курсовые углы (проще говоря, отвернул, чтоб не мешали, что является грубейшим нарушением практики подводного плавания). МПК о грозящей опасности из глубины не подозревал, а потому на хорошем ходу сел на «кол», т.е. наш перископ пропорол ему брюхо, да так основательно, что МПК с перепугу дал SOS. Слава богу, до жертв дело не дошло, но своё получил каждый. В частности, меня предупредили о неполном служебном соответствии, строго говоря, только за факт присутствия на борту, но для себя я сделал вывод: что не следует переносить личную неприязнь в область служебных отношений.
Завершу цитатой: « Нет аварийности оправданной и неизбежной. Аварийность и условия её возникновения создают люди своей неграмотностью и безответственностью» (С.Г.Горшков).
Я привел только три примера из личной практики. Благожелательный и критичный читатель при желании найдет аналоги не только в области мореплавания. Вообще, искатель приключений в конечном итоге их находит. Не ищите приключений! Они вас сами найдут.

РАДИАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Пункты базирования наших атомоходов делятся на «зону режима РБ» и «зону строгого режима». Зона РБ – береговая часть, «зона строгого режима» (ЗСР) — пирс с ошвартованными кораблями. Проход на пирс – через пост радиационного контроля (ПРК). Дисциплинированный подводник в зоне РБ посещает санпропускник, где вместо, а чаще поверх обмундирования, надевает специальный костюм из неведомого материала «репс» (легкой промышленности неизвестен), и в этом костюме и в специальной обуви через ПРК следует на пирс к родному кораблю мимо висящих в коридорах санпропускника плакатов, где он, этот самый подводник, нарисован в отглаженном новеньком костюме РБ, с белым воротничком.
На самом деле наш брат – подводник в РБ-шке, рваном ватнике, разбитых ботинках, отмаркированный во всех немыслимых местах выглядит так, что колхозный скотник рядом с ним – лондонский денди.
Обратно с пирсов подводник следует через установку дозконтроля на ПРК, которую обслуживает подлец – дозиметрист. Подлец потому, что береговой; потому, что РБ на нем новенькое, потому что измывается с помощью своей установки над подводником, как хочет. Подлец, потому что подлец, и если его подлая установка замигает и зазвенит, он у тебя последнее РБ отнимет (а РБ в целях экономии выдают раз в год, а не в месяц) заодно с форменным обмундированием, поверх которого ты РБ надел, отправит в душ, да еще по его докладу о загрязнении на корабле вместо схода – авральная приборка. Вот почему он подлец.
Но, на счастье, он ленив. Ему ведь, подлецу, в случае загрязнения тоже шевелиться придется. Поэтому в худшем случае он пакостит докладом о нарушении тобой режима РБ. Например, не переобулся ты. А служба радиационной безопасности замыкается непосредственно на командующего. Командующий снимает допуск – и бегай потом, сдавай зачеты, а на корабль тебя не пускают. Кто знает – тот меня поймет. И подчиняться этим пакостным правилам радиационной безопасности обязаны все – от командующего до самого последнего гражданского специалиста. Но если этот гражданский специалист – женского пола, в мини юбке и на шпильках и в зону особого режима, на пирс то бишь, он следует только с целью передачи на корабль какой-нибудь штуковины, тут уж у последнего подлеца – дозиметриста не поднимется рука задержать такого специалиста на проходе ПРК. Зато обратно….
Тут я для ясности картины, прежде чем перейти к изложению. Должен дать последний комментарий. Дело в том, что матросами на кораблях у нас служили русские, украинцы и белорусы, в роте охраны – тупые и решительные среднеазиаты. Зато в службе радиационной безопасности (вахта ПРК) исключительно сексуально озабоченные, но принципиальные представители кавказских национальностей. Подбирали их так специально. Не за сексуальность, разумеется. За принципиальность.
Так вот, следовала описанная мной специалистка к нам на корабль для передачи какой-то бумажки. Вахтенный ПРК её на пирс беспрепятственно пропустил, зато на выходе действовал строго по инструкции. Пропустил девушку через установку дозконтроля, на которой предварительно установил пороги срабатывания ниже всех разумных норм, а когда эта установка зазвенела и замигала – повел испуганную специалистку на дезактивацию. Дезактивация – это значит: одежду в печку, носителя под душ. Да еще галантный кавалер в дезактивации девушке помог. Об этом она с возмущением написала в жалобе командующему. Командующий криминала в действиях вахтенного матроса не нашел и передал жалобу на рассмотрение начальнику СРБ. Тот, естественно, заслушал обе стороны и взял с вахтенного ПРК объяснительную, где был сочный абзац: «Сняв свитер, помыл ей спину и прочие места …». Объяснительная в копиях ходила по рукам, девушку лишили допуска к РБ, матроса за галантность перевели на свинарник.
Мораль. С режимом радиационной безопасности не шутят.

СВИНАРЬ

Кто бывал в Западной Лице, тот знает, что на полдороге в Большую Лопатку располагается свинарник. Обслуживают свиней, естественно, матросы, а кормят их (свиней, а не матросов) теми же самыми помоями, которые выдают подводнику на камбузе. Подводник эти помои, как правило, не жрёт, а если и жрёт, то к 30-ти годам зарабатывает гастрит и язву. Так что хрюшки жрут от пуза. Куда идет мясо, не знаю, врать не буду. Сало со щетиной в супе лавливал, а мяса – нет, не видел. Но со свиньями у командования ясность была. А вот с матросами, видно, ни какой. В смысле подчиненности. То ли к МТО они относились, то ли к военному совхозу. Может, кто и знал. Но не матросы. Они вообще на корабельных штатах стояли и по расписаниям числились электриками и трюмными. Их, сердечных, по самым глухим деревням отлавливали с четырьмя- пятью классами образования и ввиду полной непригодности к флотским наукам определяли на свинарник к знакомому делу. Обмундирование, правда, выдавали: бескозырку, робу, сапоги и ватник.
Один такой свинарь в мою флотскую бытность заявился однажды, минуя все КПП, прямо в МТО (отдел материально технического снабжения) просить сапоги и ватник. Старые, мол, совсем прохудились. Стала делопроизводитель искать его по ведомостям и обомлела – матрос этот уже полгода как в запас должен быть уволен, но начальство его забыло. А он, сердечный, не знал, к кому обратиться.
Скандал получился громкий. Матроса быстренько оформили сверхсрочником и в этом качестве демобилизовали, начальника нашли и в приказе наказали. А мы, слушая приказ, гадали: « Выдали матросу – сверхсрочнику кортик или нет? ведь положен».

КАК Я НОСИЛ ЧАЙ МАРШАЛУ САВИЦКОМУ

В 80-х годах в СССР повсеместно внедрялась новая система опознавания. Запросчики – ответчики системы свой – чужой на случай войны устанавливаются на всех судах, кораблях, самолетах гражданских и военных, постах, аэродромах и т.д. Старая система была надежной в техническом смысле, но неимитостойкой, т.е. допускала возможность ложного опознавания. А во время афганской войны наши сбили пакистанский вертолет с американским ответчиком, с которого и слизали «ноу-хау». Так что разработали новую систему и внедрять ее поручили маршалу Савицкому – папе космонавтки. Дедушка Савицкий в резерве министра обороны засиделся, а потому к делу отнесся ответственно. Сам изучил технику и организацию ее использования, а потом сел в самолет и лично его пилотируя, полетел по флотам обучать РТСовцев вводу ключей и кодов. Начал с Северного флота. Нас, флагманских специалистов РТС со всего флота собрали в конференц-зале штаба флота на уроки маршала. Первый ряд заняли адмиралы, второй – капразы. И так далее, до мелочи уровня штабов дивизий и бригад. На перерыве все кинулись в гальюн и курилку, а адмиралы окружили маршала и повели угощать командирским чаем. Мы, опытные штабные офицеры, смекнули, что перерыв затянется, и не спешили. Но маршал оказался за рулем – т.е. за штурвалом, от командирского чая отказался и продолжил занятия вовремя. Так что кое-кто, в том числе и я, оказался за дверью.
Дело пахло взысканием, но, на моё счастье, адъютант командующего флотом в расчете на командирский чай припозднился с обычным и тоже прибежал с подносом, когда двери зала закрылись. Остальные опоздавшие попрятались по щелям и у дверей зала остались я и адъютант командующего с подносом. И тут меня осенило. Я взял у адъютанта поднос с чайником и стаканом и смело пошел к столу маршала. Адмиралы гневно провожали меня глазами и что-то шипели в след, но я, как будто так и надо, поставил перед маршалом поднос со словами: «Ваш чай, товарищ маршал». Повернулся и пошел на свое место.
Мой непосредственный начальник, флагманский флотилии Ибрагимов Е.И., на обратном пути признался, что меня решили не наказывать – за наглость и находчивость.

О «КОМСОМОЛЬЦЕ»

Как офицер штаба 6 дивизии подводных лодок, я утверждаю: «В боевом составе Северного флота никогда не было подводной лодки с таким названием. «Комсомолец» стал «Комсомольцем» после 7 апреля 1989 года».

ПЛА проекта 685 «К-278» («Комсомолец»), конец 1988 года (погибла в апреле 1989)

Дело было так. Осенью Жене Ванину назначили нового зама. Фамилию его я не знаю, да и не хочу его, подлеца, знать. Зам был после Политической Академии из «инвалидов». Есть на флоте, как и везде, такие люди, у которых вместо двух – три руки, из них одна волосатая. Видно, волосатая рука ему посулила: «Послужи, мол, годик на уникальной лодке, выведи экипаж в отличные (поможем, мол). За автономку орденок получишь, дальше в политотдел переведем и т.д.». Вот замуля и начал рыть, чужим потом орден зарабатывать. И соцсоревнование организовал за именную лодку. Мол, если автономка пройдет успешно, нас «Комсомольцем» назовут (а про себя – мне орден дадут). Но экипаж его не принял, перед автономкой провели собрание и единодушно заму в доверии отказали. Поэтому в срочном порядке замом назначили парня из техэкипажа, который до этого то ли на тральщике, то ли на танке служил, а для поддержки его штанов Бурлакову, начальнику политотдела дивизии, пришлось идти. И оба, как известно погибли. А когда лодка утонула, политрабочие вспомнили, что «Комсомольцем» её назвать обещали, вот и использовали это наименование специально для прессы.
В 1986 году в Атлантике выгорела и утонула ПЛА «К-219», но это было еще до эпохи гласности, о ней в прессе сообщать не требовалось, иначе тоже бы каким-нибудь «партийцем» назвали.

Автор с дочерью Мариной, Санкт-Петербург, 2011год.

Наступил великий день моряка-подводника! Наша редакция представляет третий рассказ капитана 1 ранга Александра Надеждина, десять лет прослужившего на атомных подводных лодках и поздравляет всех с этим замечательным праздником!

В этих рассказах, мною, через отдельные истории, иногда приукрашенные, но, в целом, правдивые, делается попытка представить особенности военно-морской жизни службы. Серьезно, но чаще с иронией.

Прочитав эти истории, Вы можете обнаружить случайные совпадения с событиями, происходившими и в других подразделениях армии и флота. Поэтому прошу, не принимайте на свой счет, но, если понравится, то принимайте.

За то, что это было там , где автор служил или жил, он ручается. Фамилии, в некоторых случаях, намеренно сокращены или придуманы другие, чтобы ненароком кого-нибудь не обидеть. Воинские звания полностью соответствуют званиям героев этих историй. Должности могут быть иногда вымышленными. Образы политработников - собирательные. Только не надо считать их плохими. Они были заложниками обстоятельств, впрочем, как и все мы.

«Армия - школа скверная, так как война бывает не каждый день, а военные делают вид, будто их работа постоянная»

Бернард Шоу

В море, однако, лучше

Подводная лодка имеет форму сигары: утолщенная вначале, она плавно уменьшает свои размеры к корме. Заканчивается винтами и вертикальным рулем, чтобы плыть в нужном направлении. Еще ее отличает от табачного изделия размер и рубка, находящаяся в первой трети корпуса. На рубке бывают горизонтальные рули, позволяющие удерживать заданную глубину. Некоторые субмарины несут в себе ракеты и все - торпеды.

Моя родная подводная лодка, размеров в хороший многоэтажный и многоквартирный дом, вооружена шестнадцатью баллистическими ракетами с очень большой дальностью полета. В несколько тысяч километров. И именно на таком расстоянии мы и патрулировали вдоль берегов Соединенных Штатов Америки. И, если внимательно посмотреть на карту, то можно понять, что путь наш проходил где-то по центру Атлантики, от северной Европы до Бермудского Треугольника и обратно.

Внутри лодки служат, живут, радуются, переживают и скучают по дому подводники. Матросы, мичманы и офицеры, объединенные в боевые части, службы, группы, команды и отделения. Все несут вахту. Посменно. Четыре часа через восемь. Первая - с начала суток до четырех утра и - с двенадцати до шестнадцати. Вторая после первой и, понятно, что третья смена служит в оставшееся время.

Я любил выходить в море. Именно там чувствуешь себя настоящим моряком, причастным к чему-то очень важному и значительному. На берегу тоже гордишься, что ты подводник, но чаще в отпуске или в компании очаровательных женщин.

Повседневной жизнью совсем не гордишься, потому как она суетлива и бестолкова. Боевая подготовка часто заменяется на различные работы, не всегда имеющие отношение к делу. Ну, там, на уборки территорий, на покраску всего к приезду большого начальства, на субботники по субботам и воскресники на следующий день, на строевые занятия и на такие же смотры и на различные наряды, не связанные со службой и на какую-нибудь художественную самодеятельность, придумываемую нашими политработниками к революционным и государственным праздникам. В общем большое и бестолковое разнообразие береговой службы. Как, например, такое.

Однажды , меня даже направили нести патрульную службу в мурманский аэропорт, на целых десять дней. Тогда, в семидесятых годах, он располагался в местечке Килпъявр. На военном аэродроме. Я, молодой лейтенант, получив пистолет и шестнадцать патронов к нему и, взяв собой двух матросов, отбыл в начале сентября 1973 года в город Мурманск. В комендатуре, получив строгий инструктаж от коменданта города и бланки протоколов досмотра военнослужащих, я направился к месту своей службы. Поселили нас в каком-то бараке с неудобствами, прикрепили к летной столовой воинской части в пяти километрах от аэропорта. То есть, ходить надо было три раза в день по тридцать километров. А, поскольку машины нам не дали, то мы, сходив пару раз туда и обратно, перестали это делать. Стали питаться за свои деньги в местном буфете. Кефиром, чаем, сосисками и бутербродами. У матросов, конечно же, денег не было, поэтому почти всю свою зарплату я истратил на поддержание жизни подчиненных.

В общем, служба пошла ровно , без видимых происшествий. Обычная служба патрульного. Контроль за отданием воинской чести, опрятной формой одежды, бравым и трезвым видом. У военных, конечно. За гражданскими пассажирами следила доблестная милиция, с которыми я располагался в одном помещении. Тогда его называли пикетом милиции. Именно с тех незапамятных времен отношение к органам правопорядка у меня в значительной степени изменилось. От сильного неуважения до стойкой неприязни. Не стесняясь моего присутствия, они обирали нетрезвых пассажиров. Изымались деньги и ценные вещи. Без протоколов и санкций. Часть денег пропивалась, остальные пересылались начальству. Пытались привлечь к этому беспределу меня и моих матросов, но мы дистанцировались от этого. Я с нетерпением ждал конца своей ссылки. Было скучно и противно. Каждый день. Кроме двух раз.

В первом случае мне пришлось разоружать лейтенанта из местной воинской части. Во втором - во главе комендантского взвода ждать на посадочной полосе самолет, который был захвачен террористами. С взведенным пистолетом в дрожащей руке. Но обо всем по порядку.

Сначала - про захват в воздухе. Как раз в те времена стали происходить случаи угона самолетов за пределы нашей необъятной родины. Поэтому пилотам провели в кабину тайную кнопку, с нажатием которой земля принимала специальный радиосигнал и готовилась к встрече в полной готовности. В данном случае в виде начальника патруля, двух матросов и человек пятнадцати солдат с автоматами. А, поскольку, «Альфу» еще не придумали, то нам было поручено разрулить ситуацию. Думаю, что при реальном захвате мы бы покрошили в клочья весь самолет с террористами и пассажирами. Хорошо, что сигнал оказался ложным. Видимо, кнопку поставили в том месте, где она легко задевалась ногой.

Но ситуация с лейтенантом оказалась серьезнее. Здесь была неразделенная любовь. Переживая, юноша добыл пистолет и пошел вместе с ним в ресторан аэропорта заливать горе. По мере опустошения бутылки водки, его решимость застрелиться, трансформировалась в ненависть ко всем окружающим. И он стал подумывать кого-нибудь застрелить вместо себя. Официантка, которую он держал под прицелом, была бледной как лист бумаги. В готовности оказаться без чувств. Я уже был готов стрелять на поражение. И только боязнь попасть в девушку, удерживала меня сделать это. Тогда я принял другое решение. Попытаться разоружить несчастного влюбленного. И сделал я это так.

Ресторан находился на первом этаже, и высота окон позволяла заглянуть в зал с улицы. К одному окну лейтенант сидел спиной. И оно было приоткрыто. Я очень аккуратно влез через него в зал, потихоньку подобрался и обхватил его руками, так, чтобы он не мог размахивать пистолетом. Борьба была недолгой. Матросы помогли мне быстро его разоружить.

За героический наш поступок, командование воинской части, в обмен на молчание, оставшиеся два дня, выделяло машину, которая возила нас на завтрак, обед и ужин. Я только пожалел, что лейтенант так поздно решился на свой поступок, а то все десять дней питались бы мы здоровой и вкусной пищей, по летному пайку.

Такая, вот, была служба подводника в море и на берегу. Но в море, однако, было лучше.

Продолжение следует...

Рисунки: Олег Каравашкин, капраз

Я, Бузуев Виктор Васильевич , родился 16 ноября 1946 года в деревне Дунаевка Петровского района (в настоящее время Кинель-Черкасский) Куйбышевской области (в настоящее время Самарская). В 1954 году моя семья переехала на постоянное место жительства в город Куйбышев. В 1965 году окончил среднюю школу № 59 и получил кроме аттестата об образовании ещё свидетельство слесаря-ремонтника второго разряда.

После окончания школы поступал на учёбу в Куйбышевский политехнический институт, но не прошёл по конкурсу - не хватило всего одного балла. Пошёл работать на завод Аэродромного оборудования, который шефствовал над нашей школой, а вернее, над лыжной секцией. К этому времени я уже имел первый разряд по лыжам и был многократным чемпионом своего района и неплохо зарекомендовал себя на городских и областных соревнованиях. Но проработал я недолго, так как был призван в ряды Советской армии.

Как я попал на флот

В конце ноября 1965 года нас, новобранцев из Куйбышева, привезли на электропоезде в город Сызрань на сборный пункт, где и должны были распределить по местам службы.

После прохождения медицинской комиссии меня, как перспективного спортсмена, для прохождения службы решили направить в спортроту Приволжского военного округа. Всего нас отобрали семь человек, разместили отдельно и сказали, что за нами приедут представители спортроты, но этого момента мы так и не дождались.

В это время на сборном пункте формировалась команда для прохождения службы на Северном флоте в количестве 100 человек. Призывная комиссия забраковала пятерых новобранцев, поэтому представитель флота требовал от руководства призывного пункта срочно найти им замену, так как до отправления эшелона оставались считанные часы.

В это время наша группа спортсменов следовала из казармы в столовую без строя, можно сказать небольшой толпой. Представитель флота поинтересовался у руководства пункта:

- «Кто такие?»

- «Спортсмены для спортроты округа», - прозвучал ответ.

- «Срочно оформить в мою команду. Такие крепкие ребята нужны флоту, а в спортроту найдут других. И никаких возражений. Иначе буду звонить в Москву. Я должен выполнить норматив ВМФ СССР», - сказал представитель флота. Так как в ходе их разговора, нас остановили рядом, то мы всё слышали, о чем они говорили.

Нас вновь направили на прохождение медкомиссии для того чтобы в анкете указать, что мы годны для прохождения военной службы на флоте. Вскоре мы сели в вагоны и нас повезли через Европейскую часть страны, как мы узнали позднее, в город Северодвинск Архангельской области. За окнами вагона мелькали города, затем небольшие сёла и лиственные леса, затем сосновые, а потом и тундра. В пункт назначения прибыли через две недели в 23 часа. Север встретил нас не ласково: метелью, сильным ветром и обильным снегопадом. Видимость не более 20 30 метров. На распределительном пункте мы пробыли всего два дня. Нас построили, сводили в баню, после которой одели в морскую форму (робы), а затем привели в спецшколу, где готовили специалистов для подводного флота. Выдали полный комплект обмундирования, после чего распределили по ротам и повели в казарму.

Начались долгие месяцы учёбы. Техника была новой и многие о ней знали лишь понаслышке. Изучали устройство атомной подводной лодки (АПЛ) 627 проекта по чертежам и по макету, который имелся в школе. «Я курсант - спецтрюмный. Буду изучать, а затем обслуживать, как говорили здесь, сердце АПЛ - реактор». Программа обучения была очень насыщенной и сложной. Параллельно так же изучаем легко-водолазное дело и борьбу за живучесть. Свободного времени практически не оставалось. А здесь еще вызывает замполит и в присутствии ответственного по спорту в школе рекомендует меня тренером лыжной команды, которую необходимо было подготовить к выступлению на соревнованиях Беломорской базы Северного флота.

В итоге команда выступила неплохо, а я попал в сборную базы для выступления на первенстве Северного флота в Североморске. Но выступить не довелось, так как я заболел и даже на несколько дней потерял голос.

Побывал вместе с курсантами спецшколы на знаменитом Северодвинском заводе по строительству АПЛ. Словами трудно передать мощь и размах производства, где каждый цех представлял собой небольшой завод.

Через восемь месяцев успешно сдав экзамены, выпускаюсь спецтрюмным по Первому разряду с красной книжкой и специалистом по водолазному делу.

Прощай Северодвинск, хотя в дальнейшем я ещё дважды побываю в этом городе, когда будем загружать боезапасы для дальних походов. Поездом нас доставили в Североморск, а оттуда на катере к месту постоянной службы в Западную Лицу.

В пути нас здорово покачало в Баренцевом море. Вокруг скалистые сопки. Никаких признаков жизни. Заходим в какойто залив и идем в лабиринте скал. Проходим несколько заграждений. Наконец, скалы раздвинулись, и мы вошли в широкий залив: с одной стороны сплошные сопки, с другой - какие-то сооружения и несколько пирсов. У одного из них были пришвартованы две плавучие казармы (ПКЗ), в одной из которых предстояло мне жить вместе с экипажем АПЛ. У других пирсов стояли атомные субмарины, размеры их впечатляли. Это и была Западная Лица или как её ещё называли Большая Лопатка. Итак, я, матрос АПЛ проекта 675, о которой в спецшколе мы лишь слышали от преподавателей, Первой флотилии атомных подводных лодок Северного флота. Командующий флотилии Герой Советского Союза вице-адмирал А.И. Сорокин.

Встретили меня приветливо. На плавбазе была лишь небольшая часть экипажа АПЛ, так как основная была в походе. Но на лодку я так и не попал. Через два месяца меня, в числе других восьми моряков, вызвали на сборы, где мы начали лыжную подготовку к предстоящему соревнованию Северного флота по лыжным гонкам. Мне предстояло защищать честь нашей флотилии. Конечно, полтора месяца это небольшой срок для того чтобы подготовиться на должном уровне к таким соревнованиям, но других вариантов не было. В итоге, мы выступили неплохо, попали в десятку.

По возвращению на базу меня ждал «сюрприз». Как только я доложил руководству о своём прибытии, мне было сказано, чтобы я собирал личные вещи и отправлялся на соседнюю плавбазу для дальнейшего прохождения службы на АПЛ К-131 проекта 675, командиром которой был капитан 1 ранга В.П. Шеховцов. Лодка была недавно спущена на воду в Северодвинске, и экипаж вместе с представителями завода проходил ходовые испытания в Баренцевом море. Через две недели К-131 пришвартовалась у пирса Западной Лицы, и я был представлен командиру отсека и старшине команды спецтрюмных. Так началась моя полноценная служба на флоте.

Наша служба и опасна и трудна

Команду спецтрюмных на лодке возглавлял главный старшина Леонид Горегляд, а командиром отделения был старшина 2 статьи Александр Кулик, которому и было поручено шефствовать надо мной. Практически почти сразу субмарина вышла в море и начались суровые морские будни.

Мне необходимо было в короткий срок освоить всё хозяйство отсека и сдать экзамены на допуск к самостоятельному несению вахты. Обычно на это, со слов А. Кулика, уходило около двух месяцев, но мне проще, так как я уже имел второй разряд слесаря, т.е. с «железками» был, в основном на «ты», да и теоретическая подготовка соответствовала необходимому уровню. Все свободное время я посвящал изучению систем и механизмов. Пролазил все уголки отсека. На двадцать четвертый день я сдал экзамены и был допущен к самостоятельному несению вахты, а на моей груди засверкал первый знак «Специалист третьего класса».

На вахту заступал вместе с Л. Гореглядом, но основные обязанности в отсеке исполнял я, а старшина команды периодически проверял мои действия. К тому же у него было уже «чемоданное» настроение, так как подошёл срок окончания его срочной службы. Лодка постоянно выходила в море: то учения, то торпедные или ракетные стрельбы и т.п. Экипаж, как и я, осваивал новую для себя технику, так как подлодки данного проекта только-только стали сходить со стапелей заводов Северодвинска и Комсомольска-на-Амуре. Как известно, с мая 1961 года по декабрь 1968 года для Советского флота было построено 29 АПЛ проекта 675. Для своего времени это была очень большая серия, чья многочисленность лишь подчёркивала то значение, которое придавалось этим подлодкам, являвшимся чуть ли не единственной силой, способной противостоять авианосным соединениям ВМС США в открытом океане. В состав Северного флота входило 15, а в состав Тихоокеанского - 14 лодок проекта 675.

Наша лодка входила в состав одиннадцатой дивизии. Мы называли свою лодку «раскладушкой», а по классификации стран НАТО она имела название «Ревущая корова». Вооружение АПЛ состояло из 8 крылатых ракет П-6 и боезапаса торпед, как носовых, так и кормовых. Лодки данного проекта были надежными, с хорошей защитой реакторов и представляли реальную угрозу авианосным соединениям противника.

Корабль имел двухкорпусную архитектуру, с развитыми надстройкой, ограждением выдвижных устройств и боевой рубки. Прочный корпус был изготовлен из высокоуглеродистой стали АК-25 (толщиной 2235 мм). На большей части длины он был выполнен в форме цилиндра, а в оконечностях - в виде усечённых конусов. Он делился плоскими водонепроницаемыми переборками рассчитанными на давление 10 кг/ см2, на 10 отсеков. Главная энергетическая установка из двух реакторов располагалась в шестом отсеке. Легкий корпус был изготовлен из маломагнитной стали и облицован противогидролокационным покрытием.

Ракеты можно было запускать как одиночно, так и проведением двух четырехракетных залпов с интервалом 12 минут, но всё это происходило в надводном положении, что делало субмарину уязвимой для противника, так как ей длительное время приходилось находиться в надводном положении.

Так, в постоянных небольших по срокам походах, учениях, стрельбах, наступил 1967 год, который экипаж встретил на берегу. С плавбазы мы уже переехали в только что отстроенную казарму и расположились на последнем - 5 этаже. Но обжить казарму нам не удалось. Началась срочная подготовка АПЛ к дальнему походу. Экипаж в течение двух недель загружал продукты, а спецтрюмные начали подготовку к запуску реакторов. Загрузили ракеты и торпеды (с ядерными боеголовками) и подлодка вышла в Баренцево море, где в определённой точке погрузилась и взяла курс, как позже выяснилось, в Средиземное море.

Экипаж субмарины живет по утверждённому расписанию: вахта, занятия по специальности, тренировки по подготовке систем и механизмов к пуску, уход за материальной частью, всевозможные тренировки по борьбе за живучесть. В первом отсеке крутят фильмы, в ходу были настольные игры, особенно нарды. Проводились всевозможные соревнования. Жизнь подразделений АПЛ ярко и подробно освещалась в «Боевых листках». Я был избран комсгруппоргом, а так как неплохо рисовал, то мне поручалось выпускать «Боевые листки». По окончании похода наши «Листки» были признаны лучшими, да и 6 отсек практически всегда признавался лучшим на корабле, поэтому переходящий кубок «Лучшему отсеку» мы передавали замполиту только для того, чтоб он вновь вручил его нам.

По мере приближения к берегам Португалии вода за бортом становилась все теплее, и после смены вахты можно было уже принимать душ с забортной воды.

Вообще-то банные дни были регулярны - через 10 дней со сменой нательного и постельного белья. Палуба шестого отсека постепенно нагревалась почти до 100 0С, и находиться в нем постоянно было невозможно. Проверяя работу всех механизмов и систем каждые 30 минут, вахта переходила в пятый или седьмой отсеки.

Пролив Гибралтар прошли успешно и прибыли в заданный район патрулирования. В пути следования подвсплывали только на перископную глубину для сеансов связи.

В Средиземном море находился шестой флот НАТО, и в нашу задачу входило слежение за авианосно-ударными соединениями США и НАТО. В это время там находились три авианосца: «Саратога», «Мидуэй», а название третьего я уже не помню. Шла игра в «кошки-мышки».

Мы покидали указанный квадрат тогда, когда было необходимо стравливать воздух из баллонов высокого давления, куда закачивали воздух из необитаемых помещений шестого отсека. Это мера безопасности связана с тем, что по оставляемому кораблём «активного» следа можно было определить местоположение или район действия АПЛ. Боевое дежурство подходило к концу, экипаж настраивался на возвращение к родным берегам, а там и отпуска и т.п.

Начало июня 1967 года. Мы подвсплываем на последний сеанс связи перед проходом через Гибралтар. Но неожиданно поступил приказ: срочно вернуться в определённый район у побережья Израиля и быть готовым к нанесению ядерного удара по Тель-Авиву. Началась «шестидневная война» (5 июня) Израиля с арабскими странами. Москва с полным основанием заявила, что в случае продолжения боевых действий армией еврейского государства будут приняты радикальные меры. Западные СМИ назвали этот демарш блефом, но уже через три месяца американцы были вынуждены признать: нет, Кремль не блефовал. Возможно, они получили достоверные данные о нашем присутствии на театре боевых действий.

Через восемь часов, в очередной сеанс связи, мы получили приказ: цель - авианосные соединения противника. Видимо нашлись трезвые и грамотные специалисты в Генштабе, так как были серьёзные технические трудности в переоборудовании ракет для стрельбы по берегу. Свою роль так же сыграла наша эскадра надводных кораблей, находящаяся в Средиземном море и возглавляемая Героем Советского Союза Ю.А. Сысоевым. АПЛ, которой он командовал в своё время, и первой всплыла на Северном полюсе. Мы продолжали слежение за авианосными соединениями противника, но и они не дремали, видимо им доложили, что в Средиземном море находится советская АПЛ. Игра в «кошки-мышки» продолжилась, но уже в более жестких условиях.

Обстановка осложнялась еще и тем, что на лодке на исходе были продукты питания (рацион уменьшили), но главное - практически не осталось регенеративных пластин. В некоторых отсеках содержание углекислого газа подходило к отметке в 3% . Молодые матросы не все могли даже заступить на вахту. Командование ВМФ пошло на риск. При очередном сеансе связи нам дали приказ следовать в заданный квадрат и принять с плавбазы продукты и регенерацию. Безопасность за операцию возлагалась на нашу эскадру, которая к времени Х взяла квадрат в кольцо. Была ночь, даже луны не было, только звезды сверкали. Скажу честно, швартовались тяжело, так как члены команды плавбазы никогда не загружали АПЛ, а только дизельные ПЛ, и в первые секунды после нашего всплытия они растерялись, ведь к ним приблизилось что-то черное, чуть ли не в полтора раза длиннее их посудины. Выручил опытный мичман швартовой команды плавбазы, который быстро принял наши швартовые концы.

У нас была оставлена вахта у механизмов, естественно, с последующей заменой - кому не хочется взглянуть на воды Средиземного моря и подышать свежим воздухом. Вся остальная команда АПЛ начинает погрузку продуктов через носовой и кормовой люки. Туши коров и свиней опускали прямо в люки, а коробки, которые не проходили в люк, разрывали, и содержимое вываливали в люки, внизу их отгребали в стороны. Через центральный люк осторожно загружали коробки с регенеративными пластинами. 17 тонн груза переместили за три с половиной часа (вместо четырёх).

Швартовые отданы и мы прямо из-под борта плавбазы уходим на глубину. Поступил сигнал, что в воздухе появились «Орионы» американские противолодочные самолёты. Так же выяснилось позднее, что американский корабль прорвал первое кольцо нашего оцепления, но второе прорвать не удалось, так как наш эсминец встал бортом на его курсе.

Перед нами возникла и другая, более серьёзная угроза, которая могла стоить жизни всего экипажа. Во время моего перемещения по отсекам лодки приходилось слышать отрывки разговоров от членов экипажа о том, что в первые дни боевых действий между Израилем и арабскими государствами, вокруг нас закружилась целая карусель неизвестных объектов. Последние то сближались с нашей субмариной, то стремительно удалялись от неё. При этом они передвигались с огромной скоростью, предположительно более 200 узлов в час, но более точную скорость приборы на АПЛ не могли зафиксировать. В один из дней какойто из объектов стал стремительно сближаться с лодкой, и казалось, что столкновение неизбежно, но приблизившись до нескольких метров, он резко взял в сторону и с большой скоростью ушёл от субмарины. Аналогичная ситуация сложилась и в окружении авианосных соединений США и НАТО. Об этих фактах подробно рассказал по телевидению в нескольких своих передачах «Военная тайна» Игорь Прокопенко в 2013 год.

Мы продолжили выполнение поставленной боевой задачи. Наконец пришла замена, но взять сразу курс на базу не пришлось. Командующий эскадрой Ю.А. Сысоев получил разрешение Центра на проведение своими кораблями учений по поиску АПЛ. В течение двух суток они в определённом квадрате осуществляли поиск нашей лодки, но так и не обнаружили. Ю.А. Сысоев объявил нашему экипажу благодарность. Теперь домой.

Переход на базу прошёл успешно. Пришвартовались к пирсу в середине июля. Вокруг зелень, тепло и светило яркое солнце, а уходили в поход, когда лежал снег и были морозы. Во время перехода привели все механизмы в порядок, произвели замену отработавшим свой срок деталям и были готовы передать АПЛ второму экипажу, который явно заждался нас. Хочу остановиться ещё на нескольких моментах. При замене ряда деталей и механизмов я узнал, что некоторые из них изготовлены на заводах родного города Куйбышева.

Питание было прекрасным. Много мясных блюд, даже шашлык был по средам - это плод кулинарных усилий кока из Абхазии. Икра, вино и таранька, которую многие из экипажа и не ели ни разу. В отношение последней я поинтересовался у мичмана: «Откуда эта роскошь?» Он открыл банку и протянул мне небольшой клочок бумаги. Я прочитал: 7 бригада рыбсовхоза «Сусканский» Куйбышевской области. И здесь родная область меня не забывает - кормит.

Экипаж сдал лодку резервному и был свободен. По плану мы должны были после похода 24 дня отдыхать в доме отдыха, а затем уйти в отпуска, но поскольку мы пробыли в плавании больше положенного на полтора месяца, то график заезда туда был нарушен. Ждать нужно было около месяца. Командование предложило нам убыть в отпуска, а 24 дня приобщить к нему. Никто не стал возражать. Отпуск у меня получился около 90 суток. На моей груди засверкали ещё два знака отличия: «Отличник ВМФ» и «За Дальний поход».

День ВМФ СССР я уже отмечал дома, с друзьями, угощая их привезенной таранькой, выловленной в Куйбышевском водохранилище.

В октябре 1967 года я прибыл в расположение экипажа одним из первых. Большая часть офицеров и матросов были ещё в отпусках. Нас собрал командир БЧ-5 и поставил задачу: за две недели оборудовать и подготовить помещения экипажа к смотру командующим флотилией. Этой задачей занимались и другие экипажи нижних этажей, которые к этому времени заселили казарму. По результатам смотра мы заняли Первое место. Особенно А.И. Сорокину и комиссии понравились картины, которые я нарисовал при входе, на лестничной площадке и в фойе.

Когда экипаж был построен и получил приз за Первое место, командующий спросил: «Чьи это картины?». Я вышел из строя и доложил: «Старшина 1 статьи Бузуев». «Десять суток к отпуску», - объявил командующий. «Служу Советскому Союзу! Но товарищ адмирал я уже имел поощрение в десять суток, а больше не положено», - ответил я. На что А.И. Сорокин ответил: «Я сказал, так и будет. Начальник штаба проконтролирует». Так в феврале 1968 года я во второй раз побывал в отпуске.

До прихода АПЛ из похода мы занимались теоретическими занятиями, приводили в порядок казарму, занимались борьбой за живучесть на тренажёре, осуществляли учебные выходы через торпедный аппарат и боевую рубку. Участвовали в соревнованиях по лёгкой атлетике, футболу и лыжным гонкам. Я вновь вошёл в состав сборных дивизии и флотилии по лыжам, но выступить во второй раз на первенстве Северного флота не довелось. Вышел приказ министра обороны: служба на флоте сокращается с четырех лет до трёх. Понемногу стали готовиться к дембелю. Но мы, как говорится, полагаем, а командование располагает.

По каким-то причинам одна из лодок дивизии не смогла выйти в поход, и в срочном порядке нам приказали готовить свою субмарину, которую мы уже приняли у второго экипажа, в поход в Средиземное море. К этому времени я уже служил в должности Старшины команды спецтрюмных, а командира отделения срочно перевели на другую АПЛ, которая ушла в поход. Я остался практически без замены, так как в команде было двое молодых ещё «необстрелянных» матросов. Поэтому я оказался среди других «годков», по которым увольнение отложили и приказали готовить свои команды в поход.

На этот раз мы уходили в плавание практически летом, а вернулись в феврале 1969 года. Поход прошёл успешно, за исключением трёх моментов.

Первый. При следовании Тунисского пролива мы левым бортом коснулись троса глубинной мины. Все вздохнули спокойно, когда по селектору прозвучали слова: «Прошёл десятый - замечаний нет». Что в душе пережил в эти мгновения, знаю сам и те, кто служил на подводном флоте. Второй момент. Я был принят кандидатом в члены КПСС. Замполит сказал: «Виктор Васильевич! Я от всей души поздравляю вас с этим событием, которое к тому же произошло на глубине 101 метр. Запомните этот день!». Третий момент. Так уж было заведено, что когда АПЛ уходит в длительный поход, вместе с командой отправляются флагманские специалисты дивизии и флотилии.

В этот раз группу возглавлял капитан 1 ранга В.Н. Поникаровский, который ранее командовал дизельной, а затем АПЛ К-22. Во время похода он неоднократно приходил в шестой отсек. Его интересовали действия спецтрюмных в различных ситуациях, работа главной энергетической установки, систем её обеспечения и т.п.

В конце похода, когда мы уже покидали воды Атлантического океана, после очередного сеанса связи, командир лодки В.П. Шеховцов по «каштану» объявил: «Товарищи! Командир нашей дивизии Маслов назначен заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Командиром одиннадцатой дивизии назначен капитан 1 ранга В.Н. Поникаровский. От имени всего экипажа позвольте поздравить его с этим назначением».

Так мне довелось общаться с будущим адмиралом, одним из руководителей ВМФ СССР, а позднее почетным Президентом Международной ассоциации общественных организаций ветеранов ВМФ и подводников. На базе ждал ещё один «сюрприз». Мурманский обком ВЛКСМ наградил меня, комсгруппорга, Почётной Грамотой за активное участие в общественной работе и высокие показатели в социалистическом соревновании в честь 50-летия ВЛКСМ. Я также получил второй жетон «За дальний поход».

По прибытии на базу все мои одногодки получили документы и убыли в запас, а я остался ждать заседания парткома флотилии, которой должен был утвердить решение первичной партийной организации о принятии меня кандидатом в члены КПСС.

И вот этот день настал. Члены парткома не стали «гонять» меня по Уставу. Было задано несколько незначительных вопросов. И тут слово взял командующий флотилии Герой Советского Союза вице-адмирал А.И. Сорокин: «Виктор Васильевич! Вы один из лучших и опытных старшин команд, а нет ли желания посвятить себя службе на флоте?» На что я ответил: «Если честно, то на сверхсрочную у меня нет желания. Извините, но насмотрелся на их жизнь. Поступать в высшее морское училище, когда прошло уже четыре года после окончания школы, то не сдам экзамены, так как времени на подготовку будет немного». Ответ командующего просто шокировал: «Виктор Васильевич! Если Вы даёте согласие, то я сейчас же, в присутствии членов парткома, снимаю трубку телефона и звоню начальнику училища в Ленинграде и говорю ему, что у меня служит один из лучших специалистов, который желает посвятить себя служению флоту. Вопрос о зачислении в училище будет решён положительно. Я нисколько не сомневаюсь в том, что Вы оправдаете моё доверие, а так же в том, что Вас назначат даже старшиной курса».

Я стоял и не знал, что же сказать в ответ командующему флотилии. Видя моё смущение, А.И. Сорокин сказал: «Хорошо. Поезжайте домой, отдохните, посоветуйтесь с родителями и если надумаете служить на флоте, то напишите командиру своей лодки, а остальное отработают кадровики. Спасибо за службу. До свидания». Когда с секретарём парторганизации АПЛ пришли на базу, нас сразу же вызвал к себе командир лодки. В его кабинете уже находились старпом, командир БЧ-5 и замполит. Все поздравили меня с принятием кандидатом в члены КПСС, а замполит зачитал приказ командира лодки о занесении меня в Книгу Почёта АПЛ К-131, а В.П. Шеховцов вручил Почётную Грамоту.

Через три дня я получил партбилет. Наступил час расставания с экипажем, который в полном составе выстроился в казарме. Были напутственные слова, подарки, рукопожатия… На душе было тяжело, ведь столько было пережито… В этот же день, вечером, я был уже дома.

Пресловутый человеческий фактор

Эти слова стали притчей во языцех в последние годы для России. Я думаю, что это связано с состоянием нашего общества в целом, а так же состоянием Вооружённых сил, в том числе и Военно-морского флота России. Как можно объяснить факты, когда за штурвал самолёта садится пьяный лётчик, когда экипаж лодки укомплектован слабо подготовленными специалистами. И в голове не укладывается мысль, как можно, с санкции большого руководства завода, изготавливать детали для космических ракет в гараже… Основные причины ЧП на флоте: халатность и небрежность экипажей или отдельных людей, пренебрежение требованиям пожарной безопасности, самонадеянность, бесконтрольность и т.д. и т.п. Об этом уже много написано.

Не обошли стороной такие факты и нашу субмарину. Вот некоторые из них.

Атомоход возвращался из похода с Атлантики. Мы находились в водах Норвежского моря. Экипаж обедал. Я находился в девятом отсеке и вместе с другими членами экипажа только что приступили к еде. Неожиданный удар потряс лодку, нос лодки пошёл вверх. На нас опрокинулись горячие щи, чай и другая пища. Мы получили незначительные ожоги, так как на нас были одеты матросские плотные робы. Многие члены экипажа получили различные травмы. Всплыли. Осмотрели все отсеки, верхнюю палубу и надстройки. Все механизмы работали в штатном режиме. Мы вновь погрузились в морскую пучину и продолжили путь на базу. По прибытии в Западную Лицу на пирсе нас уже ожидали представители Северного флота во главе с Героем Советского Союза вице-адмиралом А.И. Петелиным, который в то время был первым заместителем командующего Северным флотом. Началось разбирательство и расследование происшедшего ЧП. В итоге выяснилось следующее. Командир группы акустиков, офицер, пошёл в каюткомпанию на обед. На вахте остались старшина команды акустиков и молодой выпускник школы подводников, еще не имевший допуска к несению самостоятельной вахты - проходил только стажировку. Старшина команды сказал матросу, что пока горизонт чист и всё спокойно он отлучится на минутку в туалет и ушёл, но вовремя не вернулся, а остановился у другого вахтенного, который нёс службу этажом выше. В это время и произошло столкновение АПЛ с подводной, как выяснилось позже, скалой.

В результате соответствующие лица получили взыскания. Старшина команды был понижен в должности и в звании, а с молодого матроса что можно было спросить - ни чего. Затем был ремонт акустической аппаратуры в доке города Полярного.

В 1968 году в Баренцевом море, в наших территориальных водах, у Кольского полуострова произошло еще одно столкновение К-131, но на этот раз это была иностранная подлодка (предположительно английских ВМС). После экстренного всплытия, на расстоянии около 300 метров, мы увидели подлодку, у которой была практически снесена боевая рубка. Водолазы, при осмотре нашей субмарины на базе, не обнаружили на ней серьезных повреждений и экипаж продолжил несение службы в штатном режиме.

Другой пример. В самом начале моей службы, произошёл такой случай. Во время несения уже самостоятельной вахты, необходимо было через каждые 30 минут заходить в отсек (реакторный) и осматривать его, а также проверять работу всех механизмов. А в заключении включать насос Т2 и проверять наличие воды в необитаемых помещениях шестого отсека. И вот в один из таких пусков насоса в смотровое окно трубопровода пошла вода, чего недолжно было быть, так как температура в том помещении, как правило, составляет 100 - 120 0С и любой незначительный конденсат на трубопроводах испарялся. Я тут же по «каштану» доложил на пульт и в центральный пост. Через минуту в отсеке были командир лодки, командир БЧ5, вахтенный офицер пульта управления реакторами, старшина команды спецтрюмных А. Кулик и дозиметрист. Повторный пуск насоса через 15 минут вновь показал наличие воды в необитаемых помещениях. Дозиметрист взял пробы воды и через 10 минут доложил, что она забортная и содержание в ней радиации незначительное. Для выяснения причины появления воды было принято решение вскрыть люк и произвести осмотр помещения. Саша Кулик сказал: «При приёмке лодки, когда реакторы ещё не работали, я облазил все помещения и знаю где находится тот или иной механизм и поэтому спускаться буду я, а не Бузуев». Потребовалось ещё не менее 15 минут для того, чтобы облачить Сашу в свинцовую одежду и спецкостюм. К этому времени люк был готов к открытию и Кулик с фонарём спустился на первый этаж отсека. Через три минуты он вышел и доложил, что вода поступает из фильтра отчистки первого контура по правому борту, который охлаждается забортной водой, и все трубопроводы покрыты солью, образованная в результате испарения забортной солёной воды. Поступила команда на расхолаживание правого реактора, после чего отверстие на фильтре было перекрыто хомутом.

Позднее, при смене фильтра на базе, выяснилось, что он имел заводской дефект. Внутри стенок была пустота, которую не заметили сотрудники ОТК, когда проводили проверку рентгеном. Внутренняя стенка фильтра в этом месте была очень тонкой и её быстро разъела забортная вода, а внешняя - не выдержала давления воды и её разорвало.

Была организована авральная работа по очистке трубопроводов в необитаемых помещениях, в которой приняли участие экипажи всех лодок, что находились на базе, так как, хотя реакторы не работали, находится в помещении более 15 минут не рекомендовали химики, чтобы не получить предельные дозы облучения.

Были другие более мелкие неполадки, но они не влияли на выполнение экипажем боевых задач. Главное - во время моей службы не было человеческих жертв.

К сожалению, они потом на К-131 были. Так, 18 июня 1984 года при возвращении с боевой службы на лодке под командованием капитана 1 ранга Е. Селиванова произошёл объемный пожар в седьмом и восьмом отсеках, приведший к гибели 13 подводников. Причина та же - неправильные действия старшины команды электриков в восьмом отсеке. Во время работы с переносным электрическим точилом вблизи установки РДУ на старшине произошло возгорание одежды. В процессе тушения произошло возгорание одежды на других членах экипажа, которые и перенесли пожар в седьмой отсек.

Больше всего у командования флотом вызывает удивление столь долгое сохранение в строю К-131, которая вообще не проходила никакой модернизации, как все другие лодки проекта 675. Она находилась в эксплуатации почти 28 лет. За это время корабль предпринял 12 автономных походов на боевую службу общей продолжительностью около 700 суток. И только 5 июля 1994 года К-131 была исключена из списков ВМФ, практически последней из всех построенных лодок этого проекта.

Заключение

Находясь на «гражданке», меня первое время не оставляла мысль о службе на флоте. Перебирал учебники, конспекты, советовался с друзьями, но твёрдое решение ещё не приходило.

Устроился на работу на завод «Металлист» в 101 корпус, только что недавно построенный, где изготовлялись узлы для знаменитой нашей космической ракеты, на которых летали космонавты. Было очень интересно познавать новое и быть причастным к космосу. Но не успел я как следует освоиться на новом месте, как вызвали меня к начальнику отдела кадров завода. В его кабинете находился ещё один мужчина. Кадровик оставил меня наедине с этим человеком, который представился старшим оперуполномоченным Управления КГБ СССР по Куйбышевской области майором Сорокиным Евгением Викторовичем.

Я не стану описывать содержание данной и других наших бесед, но их итог - это предложение работать в органах госбезопасности. А так как я ещё не женат и не имею необходимого образования, мне предложили начать службу с учёбы в спецшколе КГБ в городе Ленинграде. После некоторых раздумий я дал согласие. Так уж сложилось, что в моей судьбе приняли участие два человека по фамилии Сорокин.

И вот 27 августа 1969 года поезд вновь увозит меня из Куйбышева на Север, но уже в Ленинград, куда мне в феврале предлагал поехать командующий флотилией вице-адмирал А.И. Сорокин.

Так началась моя работа в органах госбезопасности, не менее романтичная и интересная, как и служба на флоте. Этой службе я посвятил около 35 лет.

Но это уже другая история.

P.S. Я всегда с уважением относился к морякам, с большим интересом смотрел фильмы и читал книги на морскую тематику, т.е. душой и сердцем был там - на флоте.

И вот, уже находясь в отставке, судьба вновь связала меня с моряками. В настоящее время являюсь членом Совета Самарского городского общественного фонда поддержки ветеранов ВМФ, который оказывает поддержку ветеранам - морякам и ведет большую работу по патриотическому воспитанию среди молодёжи.

Ветеран ВМФ СССР, старшина команды спецтрюмных, главный старшина и ветеран органов КГБ-ФСБ России, подполковник в отставке В.В. БУЗУЕВ

Город Самара

ВЫСШЕЕ ВОЕННО-МОРСКОЕ УЧИЛИЩЕ. Продолжение.

"Каким долгим ни казался нам путь, вскоре состав остановился у перрона железнодорожного вокзала Мурманска. От железнодорожной станции нас переправили в Мурманский порт, и далее на сторожевых катерах в Североморск - главную военно-морскую базу Северного флота. Здесь в памяти тоже сохранилась одна деталь. Катера были маленькими, но очень уютными, особенно мне понравился гальюн, сделанный так, что на стульчак можно было садиться. Эти катера так же были получены Советским Союзом от Соединенных Штатов по ЛЕНД-ЛИЗУ. Не помню номер проекта, но мне встречался сторожевой катер нашей постройки, на котором гальюн вообще отсутствовал, хотя продовольственный паек при выходе в море матросам выдавать не забывали. Ну а отправление естественных надобностей - это у кого как получится. В шлюпке тоже нет гальюна, но двухсуточный поход мы совершили без всяких проблем.
Распределили нас по эскадренным миноносцам по взводам. Основной нашей задачей было научиться управлять огнем корабельной артиллерии. Стреляли мы из башен главного калибра, но, конечно же, не настоящими снарядами. В ствол орудия башни вставлялся стволик малого калибра, и огонь велся относительно дешевыми боеприпасами. За два месяца практики мы освоили все виды ведения боевых действий, которые возлагаются на эсминцы. Во время нашей практики мы стали участниками отработки кораблем всех боевых задач, возложенных на этот класс кораблей. Была проведена атака «вражеской» подводной лодки с фактическим бомбометанием большой глубинной бомбой и подрывом ее на глубине 200 метров. Последствием этой атаки был сбор в шлюпку около двух десятков крупных экземпляров морских окуней. Некоторым из нас удалось попробовать этот морской деликатес.
Выход в торпедную атаку на «вражеский авианосец» был осуществлен с фактическим пуском учебных торпед. От боевых торпед они отличаются тем, что вместо боевого зарядного отделения они оснащаются практическим, в котором в головную часть вместо тротила заливается вода, а для того, чтобы торпеду не потерять, балласт выдувается из головной части после прохождения торпедой заданной дистанции. Сама же торпеда поднимается с поверхности воды специальными катерами-торпедоловами.

Очень много эмоций вызвало у нас подрывное дело. На шестивесельных ялах мы прибыли в какое-то глухое место. После теоретических объяснений мы заложили тротиловую шашку в какую-то расщелину, прикрепили к ней бикфордов шнур и отошли на веслах на безопасное расстояние. Эффект был ошеломляющим. Вся маленькая бухточка, где мы взрывали шашку, оказалась белой от всплывшей на поверхность оглушенной рыбы. Вкус приготовленной на пару трески не шел ни в какое сравнение с замороженной из магазина.
Большое впечатление произвели на нас полярные дни. Сначала беспрерывный день доставлял кое-какие неудобства со сном. Но очень скоро мы приспособились, ночью мы читали книги, взятые из корабельной библиотеки, а днем спали, благо контроль над выполнением нами распорядка практически отсутствовал.
После завершения учебы на третьем курсе нас всех отправили на практику на подводные лодки. Мне досталась бригада, базировавшаяся в Либаве. На каждую лодку было расписано человек по пять, это было многовато для одной субмарины, поэтому в море выходили один, или два человека. Остальные болтались по территории бригады, благо оборудована она была неплохо, все, что не было занято постройками или пешеходными дорожками, было озеленено - всюду были аккуратные газоны и небольшие деревья, посаженные личным составом лодок. В общем, эта практика больше запомнилась болтанием без дела по территории, чем выходами в море для приобретения необходимых штурманских навыков. Командиром подводной лодки, на которой я проходил практику, был капитан второго ранга Штыков, назначенный впоследствии начальником штаба бригады малых подводных лодок в Палдиски, где он и погиб во время обеспечения выхода субмарины М-200 на размагничивание.
Во всех Высших военно-морских училищах выпускной курс чувствует себя в привилегированном положении. Командование факультета и училища стремятся создать условия, для того чтобы подготовка к государственным экзаменам шла без помех. Выпускников освобождают от несения караульной службы, от участия в парадах и прочих мероприятиях, которые создают помехи в подготовке к госэкзаменам. Но 1956 год почему-то кому-то не понравился. Возможно, високосный год кого-то лишает рассудка. Очень похоже на это. Нам было объявлено, что личный состав четвертого курса обоих факультетов отправляется в Москву для участия в майском параде на Красной площади. Это означало, что начало экзаменов отодвигается на какое-то время. Это значило, что строевые занятия, или просто муштра, будет способствовать ослаблению памяти. А это показывало, что сдавать экзамены будет тяжелее. Кому пришла в голову гениальная мысль отправить нас на парад, сказать трудно. Непонятно, зачем нужно было устраивать этот парад. Возможно, эта идея родилась в гениальной голове четырехкратного героя Советского Союза, маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова. Он очень любил шагистику, муштру. Он в это время занимал пост Министра обороны СССР. Ему ведь было наплевать на наши выпускные экзамены. Образцовый парад - это главное. Вот и отдал распоряжение собрать для участия в параде лучшие силы. А курсанты нашего курса имели в своем запасе по десять лет срочной службы - шесть лет Нахимовского училища и четыре года Высшего военно-морского училища. А это означало участие в 19-ти парадах. В те памятные времена парады проводились два раза в год, и как минимум по три месяца шла подготовка к ним.

Вымуштровали нас прекрасно. Нас одели в новую форму, а ведь в августе у нас планировался выпуск. Правда, его почему-то перенесли на декабрь. Но выдавать новую форму на четыре месяца - это нонсенс, ведь срок ее службы составлял год. Из истории проведения этого парада запомнились и еще некоторые моменты. Впервые генеральную репетицию провели не на Ходынском поле, а на Красной площади в ночное время. Накануне репетиции к нам в казарму был приглашен сапожник, чтобы прибить на наши подметки металлические подковки. Министру нравилось, когда шаг, проходящих мимо него батальонов, был хорошо слышен. Но произошел конфуз, едва мы вступили на знаменитую брусчатку, наши ноги поехали в разные стороны. Это было естественно - металл обязан скользить по отполированному камню. Почему это не пришло в голову нашим офицерам, не понятно. А шли мы с карабинами на перевес и естественно с отомкнутыми штыками. Любое падение в этом случае могло привести к серьезным последствиям. У падающего курсанта штык мог попасть куда угодно. Поэтому первое, что мы сделали, когда закончили прохождение, дружно сели на землю и с помощью штыков оторвали прибитые подковы. Парад мы оттопали, естественно, без подков и никто не заметил, что громкость от соприкосновения наших ботинок с брусчаткой Красной площади была не слишком звучной.
Говорить что-либо подробно об этом параде не имеет смысла. Все шесть парадов в Москве, около полутора десятков в Питере и пять в Риге мало, чем отличались друг от друга. Разве что видом оружия - автомат или карабин и способом его транспортировки - «на плечо» или «на перевес». Сказать можно одно - все парады утомляли и были крайне неприятны. Слава Богу, что возраст позволял все переносить легко. Один из парадов в столице Латвии запомнился тем, что в ночь перед его проведением была сожжена деревянная трибуна, на которой размещаются военные чины, принимающие парад. Успеха эта антисоветская акция её устроителям не принесла. Сорвать парад не удалось, трибуна была заново построена в то время, когда угли у сгоревшей трибуны еще продолжали тлеть.
Касаясь личности легендарного полководца, хочу заметить, что многочисленные потери Красной Армии в этой трудной войне были делом рук не только Верховного главнокомандующего и его подручных, которые гробили людей без единого намека на успех. Жуков приложил руку к потерям солдат, особенно на заключительном этапе войны. Любой лейтенант, окончивший пехотное училище, знает, что штурм Зиеловских высот без мощной авиационной и артиллерийской подготовки начинать было нельзя, освещение позиций противника прожекторами тоже нельзя назвать непревзойденной вершиной военного искусства. Хотя справедливости ради нужно заметить, что многочисленные людские жертвы приносили положительные плоды, он умело выходил из тупиковых ситуаций, которые создавали его коллеги, особенно герои гражданской войны."

От редакции.

История, как известно, не знает сослагательных наклонений. Поэтому вопросы в стиле "а можно ли было избежать столь катастрофических потерь?" лишь готовят почву для всевозможных спекуляций.

Вместе с тем существует наиболее тяжкая, мучительная проблема, на основе которой (сначала в так называемых «самиздате» и «тамиздате», а с конца 1980-х и в общедоступной литературе) осуждают и попросту проклинают «методы» войны в целом - как в период наших поражений, так и в период побед. Речь идет о проблеме человеческих потерь 1941-1945 годов. Ныне «демократические» СМИ постоянно внушают, что «цена победы» была непомерной, и потому это как бы даже и не победа... - Вадим КОЖИНОВ. ИТОГИ ВОЙНЫ . - История России, XX век. 1939-1964.
Г. К. Жуков в 1965 году возмущался характерной для множества авторов сочинений о войне недооценкой вражеской армии: «Мы воевали против сильнейшей армии. Таких солдат и офицеров не было. И они ведь до последнего воевали...»… Областная ежедневная газета "Вече Твери"
Один из героев Гражданской войны, использовавший химическое оружие для подавления тамбовских крестьян-бунтовщиков. "На первом же допросе Тухачевского 25 мая (маршала привезли из Куйбышева на Лубянку 25 мая) была проведена очная ставка с однодельцами. На этой очной ставке, вполне естественно, сначала Тухачевский отрицал свое участие в заговоре.
А уличавший его Фельдман позже писал: "Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет - этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал..."
Имеется также заявление Тухачевского. От того же 25 мая 1937 г. - об очных ставках с Примаковым, Путной и Фельдманом: "Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания".
Просьбу Тухачевского удовлетворили, очные ставки состоялись. Однодельцы показали правду. И тогда Тухачевский в тот же день написал приведенное выше короткое признание. Но поскольку этот день был для него нелегким, он, видимо, устав, дает обещание: "Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все, касающееся заговора..." Обещание маршал выполнил. На дальнейших допросах назвал несколько десятков заговорщиков. Все были арестованы и расстреляны." - Владимир Карпов - Генералиссимус.

1. Абстрактный маршал. Действия М.Тухачевского на посту замнаркома по вооружению вызвали настолько тяжелые последствия для Красной Армии, причем последствия, длившиеся вплоть до окончания войны, что его следует характеризовать только за это либо отъявленным мерзавцем и негодяем, либо дураком, случайно попавшим на военную службу. - Мухин Ю.И."Война и мы. Книга 2". 2. Маршал Советского Союза Жуков Г.К. приветствует войска, принимающие участие в Параде Победы. У Жукова было одно качество, которое со всеми мыслимыми оговорками выделяло его на фоне других полководцев Великой Отечественной - он не просто умел побеждать, он умел побеждать сокрушительно, добиваясь не только физического, но существенного морального превосходства над противником.... Ибо если бы победили ОНИ, ни у кого из нынешних спорщиков не было бы возможности рассуждать в тиши своих кабинетов о том, насколько кровожадным был маршал Жуков и сколько именно солдатских жизней можно было бы спасти, отдай он такой-то приказ.
Жукову не нужны оправдания. Это его подпись стоит под актом капитуляции Германии. - Vip.lenta.ru: Досье: Георгий Константинович Жуков

"Была у четырежды героя еще одна черта, о которой мало кто говорил. Это солдафонство. В период его пребывания на посту министра обороны во всех частях и соединениях вводилась обязательная строевая подготовка по одному часу в неделю. И если для общевойсковых частей это, возможно, и оправдано, то для кораблей это выглядело смешно. Смотреть на шагающих строевым шагом по палубе матросов было, по меньшей мере, не естественно. Все-таки матросы выглядят лучше, когда они отрабатывают свое мастерство на своих боевых постах, а еще лучше в море. В период пребывания на министерском посту Жукова свирепели все комендантские службы, увеличивалось количество патрулей, все стационарные посты вели себя просто по-идиотски, придирались к любым мелочам и неполадкам в форме одежды. Маленький пример - линейкой замеряли расстояние звездочек на погоне от его края и между звездами. Все это записывалось в какой-то документ, а потом все недостатки сообщались командирам частей. Когда Жукова сняли с поста министра, все выкрутасы комендантских служб прекратились, и мы сначала никак не могли понять, чем это вызвано.
О госэкзаменах говорить не имеет смысла, сдали мы их благополучно, нам всем присвоили воинское звание мичман и отправили на стажировку до конца августа. Мне досталась подводная лодка М-200, базировавшаяся в бригаде малых подводных лодок 15-й серии в городе Палдиски. Вернее сказать, это был не город, а маленький поселок, расположенный в очень удобной бухте к западу от столицы Эстонии Таллина. Поселок соединялся со столицей железнодорожной веткой, что позволяло нам периодически бывать в стольном граде.
По прибытии в Палдиски (в некоторых географических атласах название этого населенного пункта пишется несколько иначе - Пальдески) выяснилось, что моя подводная лодка еще не завершила ремонта и находится на судоремонтном заводе в Кронштадте. По этой причине меня определи на лодку М-215, где уже обитал наш курсант Лев Голанд. С Левой мы учились в Нахимовском училище, поэтому никаких проблем не возникло. В море мы выходили по очереди или вместе.
Малые подводные лодки этого типа были скопированы с немецкой субмарины 9-й серии. Эксперимент оказался удачным и во всех последующих проектах многие элементы этой лодки продолжали успешно использоваться. Во всяком случае, 613-й проект был очень похож на эти малютки.
Август 1956 года приближался к своему концу, и мы начали собирать свои нехитрые пожитки в парусиновые чемоданы, чтобы отправиться в Питер. И вдруг нам сообщили, что наша стажировка продлена до конца декабря. По истине - високосный год действовал на мозги кому-то из высшего руководства. Для нас это явилось шоком. Кроме моральных аспектов мы столкнулись и с массой других проблем. Никто из нас не взял с собой черных фуражек, потому, что носить их во всем флоте начинают 1-го октября. Я свою фуражку оставил у подруги Юры Жеглова. Жила она на набережной реки Мойки, и я естественно много раз бывал в ее квартире. Но адреса не знал, мне это было незачем. Поэтому когда я отправлял ей письмо с просьбой выслать мне мою фуражку, мне ничего не оставалось делать, как нарисовать на конверте схему следования в квартиру Дины (так звали Юрину подругу). Что самое удивительное, письмо благополучно нашло адресата, И я получил свою фуражку. Это ведь был единственный вариант получить головной убор, так как размер головы у меня 63, и взять фуражку у кого-нибудь взаймы не было никакой возможности.
1956 год был знаменит тем, что, по утверждению марксистов-ленинцев, он был годом подъема национально-освободительного движения, и в этом году в связи с национализацией Египтом Суэцкого канала началась агрессия со стороны Великобритании, Франции и Израиля против АРЕ. Советское руководство искало пути взятия под неослабный контроль развитие событий в регионе. Но добиться желаемого результата не удавалось. Несмотря на то, что Египет был напичкан советской военной техникой и военными специалистами, контролировать ситуацию полностью не получалось. Я не был посвящен в планы руководства страны в этом регионе, но ежеминутная пропаганда по этой проблеме отражалась в мозгах всех категорий населения страны и личного состава вооруженных сил страны.

Империалистические державы организовали экономическую блокаду Египта, отозвали с Суэцкого канала своих лоцманов, однако прибывшие из СССР, Польши, Югославии и некоторых др. стран лоцманы помогли египетской администрации обеспечить судоходство по Суэцкий канал В конце октября 1956 империалисты Великобритании и Франции при участии Израиля прибегли к прямой военной интервенции против Египта. Во время англо-франко-израильской агрессии против Египта 1956 агрессоры повредили Суэцкий канал 24 апреля 1957, после завершения работ по очистке Суэцкий канал, движение по каналу возобновилось.

Один пример на эту тему. Наша лодка завершила короткий выход в море. В соответствии с заведенным порядком после проверки оружия и технических средств и приведения их в исходное положение личный состав лодки вышел на пирс и построился для того, чтобы отправиться в казарму. В обычных условиях никто никуда не спешил. И вдруг последовала команда: «Срочно построиться на пирсе». Нам с Левой Голандом было приказано встать во главе строя. Когда все было исполнено, перед строем появился начальник политотдела бригады подводных лодок. На его физиономии появилось торжественно-траурное выражение, и он мрачным тоном изрек речь о том, что наши классовые враги совершили агрессию против братского народа Египта. Он вымолвил мысль о том, что наш священный долг состоит в том, чтобы оказать помощь многострадальному арабскому народу и произнес: « Тот, кто готов поехать в Египет на помощь его народу, сделайте шаг вперед». В одно мгновение в голове прокрутился целый рой мыслей - «А как же выпуск и получение лейтенантского звания?», «Как сообщить об этом жене и родителям?» и т. д. Но где-то в подкорках мозга прошла команда: «Шаг вперед!», и команда была исполнена. Думаю, что примерно так же все это прокрутилось в мозгах всех остальных членов экипажа. Строй как будто исполнил команду: «Шаг вперед, шагом марш!». Откуда такое единодушие? Может быть, каждый боялся показаться трусом? Во всяком случае, горячего желания бежать бегом на помощь арабам я не испытывал. Возникает вопрос и с начальником политотдела - он, что ли получил команду спросить нас о желании поехать на войну. Не думаю - такие серьезные вещи так просто не делаются, тем более, что поездка за рубеж и оформление всего этого в Советском Союзе требовали очень длительного времени. Скорее всего, начальник политотдела просто хотел продемонстрировать командованию свой профессионализм и безоговорочную преданность режиму.
Время не умеет замедлять свой ход. Осень шла своим чередом. Штурман «М-215» собрался в отпуск и свои дела, обязанности и секретные документы передал мне. Я не вникал в причину этого события. И когда из ремонта в Кронштадте вернулась М-200, вопрос о том, кому переходить на нее, даже не поднимался. Сделать это было приказано Леве Голанду. Он тоже не сопротивлялся. Собрал свои нехитрые манатки и перешел в комнату, где обитали офицеры этой подводной лодки. Отремонтированной лодке предстояло отработать ряд задач - задача один - организация службы на ПЛ; задача два - плавание в надводном и подводном положении и другие, которые позволили бы лодке стать полноценной боевой единицей.
Перед началом отработки задачи два, то есть плавания в надводном и подводном положении, всем лодкам, завершившим ремонтные работы, надлежало пройти размагничивание и замер остаточного магнитного поля корпуса. Делалось это по одной очень простой причине - воды Балтики напичканы минами, оставшимися со времен первой и второй мировых войн. Мины были не только контактные, но и магнитные и акустические. Для того чтобы защитить от минной опасности торговые и промысловые суда (корабли военно-морского флота, конечно, тоже и даже в первую очередь) гидрометеорологическая служба Военно-морского флота СССР периодически издавала извещения мореплавателям, в которых приводились все изменения в навигационной обстановке. Периодически выпускались извещения, посвященные минно-навигационной обстановке. В этих извещениях подробно описывались районы минной опасности и приводились рекомендованные курсы для мореплавателей с тем, чтобы избежать возможности напороться на мины. Военным кораблям в условиях угрозы нападения вероятного противника не всегда предоставляются шансы следовать рекомендациям извещений. Поэтому для них обязательным является периодическое проведение размагничивания корпуса, а после ремонтных работ - непременно.

Для подводной лодки «М-200» размагничивание было запланировано на 21 ноября. Погода в этот день 1956 года стояла великолепная, термометр показывал минус четыре градуса по Цельсию, температура воды была плюс шесть градусов, был полный штиль и прекрасная видимость. Лодка снялась со швартовых сразу после завтрака и последовала в Таллиннский залив, где размещался стенд размагничивания. Переход был очень простым и занимал очень мало времени. Сам стенд размагничивания был оснащен самой передовой по тем временам техникой. Не нужно было обматывать корпус лодки толстыми кабелями и таскать по узкой палубе неудобные огромные измерительные приборы. Сам стенд размагничивания был оборудован на расчетной глубине у восточного берега Таллиннского залива. Задачей размагничиваемого корабля было встать на бочки и ждать сообщения радио в диапазоне ультракоротких волн об окончании процесса.
Лодка, выполнив все необходимые процедуры, включила ходовые огни, снялась со швартовых и последовала в сторону Палдиски. Она вышла из Таллинского залива и легла на курс 270 градусов. Ничто не предвещало беды. Было уже около 19 часов. Последовало распоряжение - «Команде обедать». Все члены экипажа разошлись по своим штатным местам, на фоне легкого гула двигателей были слышны разговоры друг с другом обедающих людей, которые считали себя уже готовящимися ко сну в своей казарме. Но в это время в сторону Таллина следовал эскадренный миноносец. Он завершил отработку какой-то своей задачи боевой подготовки в полигоне и возвращался в свою базу - в Таллинн. Командир эсминца подходил к рекомендованному фарватеру и начал ложиться на курс 90 градусов. Трудно судить, кто из командиров совершил роковую ошибку, в результате которой произошло столкновение двух боевых кораблей. Эсминец своим форштевнем ударил подводную лодку по пятому отсеку, который оказался отрубленным и вместе с шестым ушел на дно. Люди обоих отсеков погибли моментально. То же случилось и с личным составом, находившемся в четвертом отсеке. Очевидно, из-за раздачи пищи переборки между отсеками закрывались негерметично, как это всегда бывает, и отсек заполнился водой моментально. Люди конечно сразу же погибли. Страшнее оказалась судьба членов экипажа, находившихся в третьем отсеке. Вода со стороны четвертого отсека хлынула в третий, а там были капитан 2-го ранга Штыков - начальник штаба бригады и еще три человека. Они оказались в воздушном мешке и были живы в течение нескольких часов. Командир подводной лодки, а так же Лев Голанд, боцман и еще двое матросов, находившихся на мостике, в результате удара были выброшены за борт и оказались в воде. Всех их спасла от переохлаждения спецодежда, которую большинство членов экипажа одели на себя перед выходом в море. К тому же эта одежда была непромокаемой и удерживала на плаву всех пострадавших. Примерно через сорок минут командирский катер с эсминца поднял всех, оказавшихся в воде и доставил их на борт эсминца. В первом и втором отсеках находился двадцать один человек, включая помощника командира и мичмана-курсанта Васильева. Примечательно, что Васильев был выпускником того самого Рижского Высшего военно-морского училища подводного плавания, в котором учились азербайджанцы. Одна небезынтересная мысль возникла у меня, когда я узнал о том, что Голанд был выброшен за борт: «Как же он не утонул? Ведь Лева за шесть лет пребывания в нахимовском училище и специального обучения так и не научился плавать». Когда мы навещали в госпитале подобранных в море моряков, я даже не удержался и задал Льву этот вопрос. Он ответил, что боцман подплыл к нему и передал жестяную банку с галетами, которая обладала внушительной плавучестью.
Спасательные работы начались на следующее утро. Лодка затонула на глубине 50 метров, первое время она стояла почти вертикально. Вскоре выяснилось, что эпроновская арматура (трубопроводы для подачи в отсеки воздуха и жидкой пищи) не работает, а у спасательного буя, который был выпущен на поверхность, оторвали телефонную трубку. С началом штормовой погоды оторвали и сам буй. Очень скоро для руководства спасательными работами в Таллинн прибыл Главнокомандующий Военно-морским флотом СССР адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков. С его приездом организация работ по спасению оставшихся в живых членов экипажа совсем разладилась. Все ждали указаний от главкома, а он никогда не плавал на лодках, да и специалисты, привезенные им с собой, оказались не очень специалистами. Самым существенным промахом в организации работы было то, что помощник флагманского механика по живучести остался в стороне от руководства, а именно он должен был осуществлять эти работы. Он досконально знал свой участок работы. Даже мы курсанты-выпускники справились бы лучше. Я бы просто послал водолаза с буксирным тросом для закрепления его в носовой части лодки, а после этого приказал бы отбуксировать субмарину на мелкое место, где и начал бы спасение оставшихся в живых людей. Но нас никто не спрашивал, а шторм все усиливался и один из водолазов, спустившихся к лодке, совершил какую-то ошибку по соблюдению мер безопасности и погиб."

От редакции.

"Помощник командира, находившийся в первом отсеке, чувствуя, что помощь сверху задерживается, принял решение осуществить выход из затонувшей подводной лодки с помощью индивидуальных дыхательных аппаратов. Ведь все они находились в полузатопленном отсеке уже более двадцати суток, силы начали покидать их. Сложно воссоздать ход событий, связанный с попыткой выхода из аварийной лодки. Выходить первым было поручено курсанту-мичману Васильеву возможно потому, что все курсанты выпускного курса проходили легководолазную подготовку, программа которой предусматривала выход из «затонувшей» лодки, а фактически из башни, с глубины 25 метров. У Васильева не хватило физических сил осуществить выход. У него случился инфаркт, когда он пытался открыть люк первого отсека. Тубус люка был опущен, противодавление в отсек дано и забортной водой заполнили на необходимую величину отсек. Мичман поднялся по трапу до люка и открутил его кремальеру. Дальше ничего не получилось, у него остановилось сердце. Начинать эту работу с начала люди из затонувшей лодки не смогли, не хватило сил, и вскоре все погибли, связь с отсеком оборвалась. Адмирал флота Советского Союза руководил далее работой по подъему лодки, где живых людей уже не было. В этой ситуации мастерства главнокомандующему и его окружению хватило. Честно говоря, как проводились работы по подъему подводной лодки дальше, я просто не запомнил, мы все перестали следить за дальнейшими событиями. В бригаде началось поминальное пьянство, был выпит весь технический спирт, имевшийся на лодках и в бригаде.
Погибших членов экипажа захоронили в братской могиле на местном кладбище. Тогда еще не было принято отправлять гробы с погибшими людьми для захоронения по месту жительства погибших. Единственное, что было сделано для родственников, всем им было разрешено приехать на похороны.
Командиров обоих кораблей суд признал виновными в произошедшей аварии. Командиру эскадренного миноносца дали четыре года, а подводной лодки - шесть лет. Оба они отсидели значительно меньше. Летом 1960 года я встретил командира затонувшей подводной лодки в Усть-Двинске. Он в качестве командира субмарины принимал участие в расконсервации подводной лодки 613-го проекта бригады консервированных лодок. С задачей он справился успешно. После технической расконсервации экипаж лодки, укомплектованный специалистами запаса, то есть людьми, прослужившими на флоте и уволенными в запас, успешно сдал первую и вторую задачи, иными словами лодка была готова к вступлению в разряд боеготовых субмарин.
С окончанием шестимесячной стажировки закончилась наша юность, и нам предстояло делать карьеру офицеров-подводников."

Служба в военно-морском флоте.
Плавание на судах торгового флота.
Высшие специальные офицерские классы.
Военно-дипломатическая академия.
Страна Восходящего Солнца.
Главное разведывательное управление Генерального штаба. Управление кадров.
Информация ГРУ. Китайское направление.
Государственный комитет по гидрометеорологии. Отдел активных воздействий на гидрометеорологические процессы.
Моя жизнь и работа в условиях свободного рынка.

Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.

Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.