Во время учения в пажеском корпусе. Из истории Пажеского корпуса. Создание пажеского корпуса

Пажеский корпус

Пажеский Его Императорского Величества корпус - самое элитное учебное заведение Императорской России, как военно-учебное заведение существовал с года, хотя создан был ещё в царствование Елизаветы Петровны в 1759 году с целью, согласно именному указу, «Дабы те, пажи через то к постоянному и пристойному разуму и благородным поступкам наивяще преуспевали и от того учтивыми, приятными и во всем совершенными себя показать могли, как христианский закон и честная их природа повелевает» .

История корпуса

Непосредственным предшественником корпуса была Пажеская придворная школа, созданная указом от 5 апреля 1742 года . Екатерина II указом от 1762 года воспретила приём в корпус отроков недворянского происхождения.

Пажеский корпус состоит в ведомстве военного министерства и подчиняется главному начальнику военно-учебных заведений; непосредственное управление вверяется директору, а ближайшее заведование учебной частью - инспектору классов. Ротами заведуют ротные командиры, а классными отделениями - офицеры-воспитатели. При корпусе состоят комитеты: педагогический, дисциплинарный и хозяйственный.

Общий комплект обучающихся: 170 интернов , воспитывающихся на полном казённом иждивении, и 160 экстернов, за которых уплачивается по 200 р. в год.

В 3-м (низшем) классе полагаются только экстерны. Сверх общего числа интернов полагается 6 штатных вакансий для уроженцев Финляндии. К приёму в корпус допускаются исключительно зачисленные предварительно, по Высочайшему повелению, в пажи к Высочайшему двору; ходатайствовать о таковом зачислении разрешается лишь о сыновьях и внуках лиц, состоящих или состоявших на службе в чинах первых трёх классов или же об отпрысках родов, занесённых в пятую и шестую части родословных книг (титулованное и древнее дворянство).

Приём производится по состязательному экзамену; в 7-й общий и в оба специальные классы ни приёма, ни перевода пажей - кандидатов из других корпусов, не допускается (врем. прав. 1891 год).

Воспитанники делятся на три роты. На лагерное время 1-я рота выводится в лагерь, в Красное Село , где прикомандировывается к Офицерской стрелковой школе ; 2-я рота проводит летом от 5 до 6 недель в кадетском лагере в Петергофе . Пажи 1-й роты считаются на действительной военной службе. По результатам выпускного экзамена, все воспитанники старшего специального класса разделяются на четыре разряда:

Во время Первой мировой войны лазарет Пажеского корпуса использовали для лечения раненых офицеров. 1915, март.

  1. отнесённые к 1 разряду выпускаются подпоручиками или корнетами в гвардию , или теми же чинами в армию или в специальные войска, с одним годом старшинства, и получают на обмундирование по 500 руб. , трое отличнейших из них могут быть прикомандировываемы к гвардейской артиллерии;
  2. отнесённые ко 2 разряду - подпоручиками и корнетами в армию или в специальные войска, с одним годом старшинства, и получают на обмундирование по 225 р.;
  3. отнесённые к 3 разряду - теми же чинами в армию, без старшинства; на обмундирование получают столько же;
  4. отнесённые к 4 разряду переводятся в части армейской пехоты или кавалерии унтер-офицерами на 6 мес., после чего могут быть производимы в офицеры , но исключительно на вакансии.

Все отнесённые к первым трём разрядам выпускаются в части войск по собственному выбору, хотя бы в них не было вакансий, но в гвардейские части лишь в те, где сверхкомплект офицеров не превышает 10 %.

Неспособные к военной службе награждаются гражданскими чинами: первые 2 разряда - X класса , 3 разряда - XII класса и 4 разряда - XIV класса .

За полученное образование окончившие курс корпуса обязаны пробыть на действительной службе по 1,5 года за год пребывания в специальных классах.

При корпусе учреждены капиталы для выдачи пособий оканчивающим курс: имени бывшего директора генерал-адъютанта гр. Игнатьева , имени «пажа Николая Веймарна» (пожертвов его отцом) и имени бывшего директора генерала от инфантерии Дитерихса.

Директора

  • 1759 - 1760 гг. - Чуди Луи Теодор Анри (барон Жан-Батист-Луи-Теодор де Чуди)
  • ? - 1762 гг. - Лихтен Иоганн
  • 1762-1779 гг. - Ротштейн Франц
  • 1779-1797 гг. - секунд-майор Шевалье-де-Вильно, Франц Николаевич
  • 1797-1802 гг. - генерал-майор Шапошников, Фёдор Сергеевич
  • 1802-1805 гг. - Гогель, Андрей Григорьевич
  • 20.10.1806 - 20.03.1830 гг. - Гогель, Иван Григорьевич 1-й
  • 20.03.1830 - 5.05.1834 гг. - генерал-майор Свиты (с 19.04.1831 г. - генерал-адъютант, с 6.12.1833 г. - генерал-лейтенант) Кавелин, Александр Александрович
  • 1834-1846 гг. - Игнатьев, Павел Николаевич (генерал)
  • 1846-1849 гг. - Зиновьев, Николай Васильевич
  • 1849-1854 гг. - генерал-майор Свиты (с 1852 г. - генерал-лейтенант) Философов, Николай Илларионович
  • 1854-1861 гг. - Желтухин, Владимир Петрович
  • 30.08.1861 - 02.1865 гг. - генерал-лейтенант Озеров, Сергей Петрович
  • 1865-1867 гг. - Корсаков, Никита Васильевич
  • 1867-1871 гг. - Бушен, Дмитрий Христианович
  • 1871-1878 гг. - Мезенцов, Петр Иванович
  • 1878-1894 гг. - Дитерихс, Фёдор Карлович
  • 1894-1900 гг. - граф Келлер, Федор Эдуардович
  • 11.09.1900 - 6.07.1907 гг. - полковник (с 6.12.1900 г. - генерал-майор, с 22.04.1907 г. - генерал-лейтенант) Епанчин, Николай Алексеевич
  • 13.07.1907-14.09.1910 - генерал-майор Шильдер, Владимир Александрович
  • 14.09.1910 - 09.11.1916 гг. - генерал-майор Усов, Николай Николаевич

Придворная служба

Воспитанники Пажеского корпуса в период обучения считались причисленными к императорскому двору и систематически несли обязанности караульной службы. Большой честью и привилегией считалось возведение пажа в придворный чин камер-пажа. Однако на это могли рассчитывать только лучшие из лучших, отличившиеся в учёбе, поведении и воспитании, а также свободно владеющие иностранными языками.

Вторая рота Пажеского корпуса 1902-1903 года

Камер-пажи были прикреплены и несли службу при императрице и великих княгинях во время балов, торжественных обедов, официальных церемоний и других мероприятий, где их присутствие было обязательным по протоколу. Количество камер-пажей варьировалось в зависимости от количества августейших особ и членов императорской семьи.

Общий порядок был такой: при императоре – один камер-паж, назначенный сержант-майором, при каждой императрице (вдовствующей и действующей) – по два камер-пажа, и при каждой из великих княгинь – по одному камер-пажу. Ещё один паж назначался запасным камер-пажом на случай болезни одного из камер-пажей. Таким образом, в 1896 году, когда имелось девять великих княжон и две императрицы, несли почётную придворную службу камер-пажа 14 пажей и один был запасным. До 1802 года, помимо пажей и камер-пажей, в корпусе и, соответственно, придворной службе существовал чин лейб-пажа, в 1907 году восстановленный в виде чина старшего камер-пажа.

Пажи по правовому статусу приравнивались к унтер-офицерам гвардии, камер-пажи - к фельдфебелям гвардии, старшие камер-пажи - к подпрапорщикам гвардии. Выпуск по первому разряду из корпуса «в армию тем же чином» на самом деле не практиковался. По четвёртому разряду из корпуса выпускались пажи - унтер-офицерами в гвардию или подпрапорщиками в армию, камер-пажи (что бывало крайне редко) - подпрапорщиками в гвардию или прапорщиками в армию.

Частная жизнь пажей

Как и во многих закрытых школах для мальчиков, в Пажеском корпусе были распространены однополые связи . Помимо мемуарных свидетельств, на это указывает нецензурная поэма «Похождения пажа», опубликованная за границей в 1879 году, но написанная несколькими десятилетями раньше. Её автором считается офицер Шенин, окончивший корпус в 1822 году :

Некоторые известные впоследствии лица были исключены из Пажеского корпуса за недостойное поведение: поэт Баратынский - за воровство , а публицист П. В. Долгоруков - за гомосексуальную распущенность. Яркую картину нравственного разложения и дедовщины в корпусе нарисовал в своих мемуарах П. А. Кропоткин :

Камер-пажи делали все, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. «Цирк» обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад. Нравственные понятия, господствовавшие в то время, и разговоры, которые велись в корпусе по поводу «цирка», таковы, что, чем меньше о них говорить, тем лучше .

Примечания

Литература

  • Пажеский корпус за сто лет / Сост. Д. М. Левшин. Санкт-Петербург: Пажеский юбилейный комитет. 1902
  • Фрейман О. Р. Пажи за 185 лет: Биографии и портреты бывших пажей (1711-1896). Г. Фридрихсгамн, Типография Акционерного Общества. 1894-1897
  • Св. воен. пост., кн. XV (изд. 2).
  • Лалаев, «Исторический очерк военно-учебных заведений с 1700 по 1880 г.»;
  • Лурье Ф.М. Пажеский Его Императорского Величества корпус // ПРО Книги. Журнал библиофила. 2012. №1. С.125 - 129.
  • Милорадович, «Материалы для истории Пажеского Его Имп. Величества корпуса». См. Паж.
  • Журнал «Кадетская перекличка» № 16 1976 г., № 53 1993 г.
  • Журнал «Гардемарин», 13 января 1993 г.

Ссылки

  • (англ.)
  • Пажи за 185 лет: Биогр. и портр. бывших пажей с 1711 по 1896 г. / Собр. и изд. О. фон Фрейман. - Фридрихсгамн: тип. Акц. о-ва, 1894-1897.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Пажеский корпус" в других словарях:

    Пажеский корпус - Пажеский корпус, привилегированное военно учебное заведение для подготовки преимущественно офицеров гвардии. В Пажеском корпусе воспитывались дети и внуки главным образом особ первых трёх классов (по «Табели о рангах»). Основан в 1759 как… … Энциклопедический справочник «Санкт-Петербург»

    Основан в Санкт Петербурге в 1759 для обучения придворных пажей. С 1802 привилегированное среднее военно учебное заведение типа кадетского корпуса для детей высшей дворянской знати. Готовил преимущественно для службы в гвардии. Закрыт после… … Большой Энциклопедический словарь

    Привилегированное военно учебное заведение для подготовки преимущественно офицеров гвардии. В П. к. воспитывались дети и внуки главным образом особ первых трёх классов (по «Табели о рангах»). Основан в 1759 как учреждение для воспитания… … Санкт-Петербург (энциклопедия)

Пажеский корпус

Поступление в корпус. - Экзамены. - Полковник Жирардот. - Порядок и нравы корпуса

Заветное желание моего отца наконец осуществилось. Открылась вакансия в Пажеском корпусе, которую я мог занять, прежде чем достиг предельного возраста, старше которого уже не принимают. Мачеха меня отвезла в Петербург, я поступил в корпус. В этом привилегированном учебном заведении, соединявшем характер военной школы на особенных правах и придворного училища, находящегося в ведении императорского двора, воспитывалось всего сто пятьдесят мальчиков, большею частью дети придворной знати. После четырех или пятилетнего пребывания в корпусе окончившие курс выпускались офицерами в любой - по выбору - гвардейский или армейский полк - безразлично, имелась ли вакансия или нет. Кроме того, первые шестнадцать учеников старшего класса назначались каждый год камер-пажами к различным членам императорской фамилии: к царю, царице, великим княгиням и великим князьям, что, конечно, считалось большой честью. К тому же молодые люди, которым выпадала подобная честь, становились известны при дворе и имели возможность попасть потом в адъютанты к императору или к одному из великих князей. Таким образом, они могли сделать блестящую карьеру. Поэтому папеньки и маменьки, имевшие связи при дворе, изо всех сил старались, чтобы их дети попали в Пажеский корпус, даже хотя бы в ущерб другим кандидатам, которые тогда никак не могли дождаться вакансии. Теперь, когда я попал наконец в привилегированное училище, отец мог дать простор своим честолюбивым мечтам.

Корпус делился на пять классов, из которых старший назывался первым, а младший - пятым, и я держал экзамен в четвертый класс. Но так как на поверочном испытании обнаружилось мое недостаточное знакомство с десятичными дробями, то я вместо четвертого попал в пятый класс, тем более что в четвертом было уже более сорока воспитанников, тогда как для младшего едва набрали двадцать.

Такое решение крайне огорчило меня. И без этого я очень неохотно поступал в военное училище, а тут еще предстояло пробыть в нем пять лет вместо четырех. Что я стану делать в пятом классе, когда уже знаю все, чему там учат? Со слезами на глазах сказал я это инспектору, но он ответил мне шутливо: "А знаете слова Цезаря: лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме?" На что я с жаром возразил, что предпочел бы быть последним, лишь бы я мог окончить военное училище возможно скорее.

Быть может, со временем вы полюбите корпус, - заметил инспектор, полковник Павел Петрович Винклер, замечательный для того времени человек. С тех пор он стал очень хорошо относиться ко мне.

Преподавателю арифметики артиллерийскому офицеру Чигареву, также пытавшемуся утешить меня, я поклялся, что никогда не раскрою учебника его предмета. "И, несмотря на это, вы мне будете ставить двенадцать", прибавил я. Слово я сдержал. Ученик, как видно, и тогда уже был с душком.

А между тем теперь я могу благодарить за то, что меня записали в младший класс. Так как первый год мне приходилось лишь повторять уже известное, я привык выучивать уроки в классе по объяснениям учителя. Таким образом, я мог после классов читать и писать сколько душе угодно. Притом большую половину первой зимы я провел в госпитале. Как все дети, родившиеся не в Петербурге, я отдал дань столице "хладных финских берегов": перенес несколько припадков местной холерины и наконец надолго слег от тифа. Первые годы я даже не готовился к экзаменам, а во время, назначенное для подготовки, обыкновенно читал нескольким товарищам вслух Островского или Шекспира. А затем, когда я перешел в старшие, специальные классы, я был хорошо подготовлен к слушанию различных предметов, читавшихся там.

Когда я поступил в Пажеский корпус, во внутренней его жизни происходило полное изменение. Вся Россия пробудилась тогда от глубокого сна и освобождалась от тяжелого кошмара николаевщины. Это пробуждение отразилось и на нашем корпусе. Признаться, я не знаю, что стало бы со мною, если бы поступил на год или на два раньше. Или моя воля была бы окончательно сломлена, или меня бы исключили - кто знает, с какими последствиями. К счастью для меня, в 1857 году переходный период был уже в полном развитии.

Директором корпуса был превосходный старик генерал Желтухин, но он только номинально был главою корпуса. Действительным начальником училища был "полковник" - француз на русской службе полковник Жирардот. Говорили, что он принадлежал к ордену иезуитов, и я думаю, что так оно и было. Его тактика во всяком случае была основана на учении Лойолы, а метод воспитания заимствован из французских иезуитских коллегий.

Нужно представить себе маленького, очень худощавого человека со впалой грудью, с черными, пронизывающими, бегающими глазами, с коротко подстриженными усами, делавшими его похожим на кота, человека очень сдержанного и твердого, не одаренного особенными умственными способностями, но замечательно хитрого; деспота по натуре, способного ненавидеть - и ненавидеть сильно - мальчика, не поддающегося всецело его влиянию, и проявлять эту ненависть не бессмысленными придирками, но беспрестанно, всем своим поведением, жестом, улыбкой, восклицанием. Он не ходил, а, скорее, скользил, а пытливые взгляды, которые он бросал кругом, не поворачивая головы, еще больше довершали сходство с котом. Печать холода и сухости лежала на губах его, даже когда он пытался быть благодушным. Выражение становилось еще более резким, когда рот Жирардота искривлялся улыбкой неудовольствия или презрения. И вместе с тем в нем ничего не было начальнического. При первом взгляде можно было подумать, что снисходительный отец говорит с детьми как с взрослыми людьми. А между тем немедленно чувствовалось, что он желал всех и все подчинить своей воле. Горе тому мальчику, который не чувствовал себя счастливым или несчастливым в соответствии с большим или меньшим расположением, которое оказывал ему полковник!

Слово "полковник" было постоянно у всех на устах. Все остальные офицеры имели клички; но никто не дерзал дать кличку Жирардоту. Своего рода таинственность окружала его, как будто он был всеведущ и вездесущ. И в самом деле, он проводил весь день и большую часть вечера в корпусе. Когда мы сидели в классах, полковник бродил всюду, осматривал наши ящики, которые отпирал собственными ключами. По ночам же он до позднего часа отмечал в книжечках (их у него была целая библиотечка) особыми значками, разноцветными чернилами и в разных графах проступки и отличия каждого из нас.

Игра, шутки и беседы прекращались, едва только мы завидим, как он, медленно покачиваясь взад и вперед, подвигается по нашим громадным залам об руку с одним из своих любимцев. Одному он улыбнется, остро посмотрит в глаза другому, скользнет безразличным взглядом по третьему и слегка искривит губы, проходя мимо четвертого. И по этим взглядам все знали, что Жирардот любит первого, равнодушен ко второму, намеренно не замечает третьего и ненавидит четвертого. Ненависть эта была достаточной, чтобы нагнать ужас на большинство его жертв, тем более что никто не знал ее причины. Впечатлительных мальчиков приводило в отчаяние как это немое, неукоснительно проявляемое отвращение, так и эти подозрительные взгляды. В других враждебное отношение Жирардота вызывало полное уничтожение воли, как показал это в автобиографическом романе "Болезни воли" Федор Толстой, тоже воспитанник Жирардота.

Внутренняя жизнь корпуса под управлением Жирардота была жалка. Во всех закрытых учебных заведениях новичков преследуют. Они проходят своего рода искус. "Старики" желают узнать, какая цена новичку. Не станет ли он фискалом? Есть ли в нем выдержка? Затем "старички" желают показать новичкам во всем блеске могущество существующего товарищества. Так дело обстоит в школах и в тюрьмах. Но под управлением Жирардота преследования принимали более острый характер, и производились они не товарищами-одноклассниками, а воспитанниками старшего класса - камер-пажами, то есть унтер-офицерами, которых Жирардот поставил в совершенно исключительное, привилегированное положение. Системе полковника заключалась в том, что он предоставлял старшим воспитанникам полную свободу, он притворялся, что не знает даже о тех ужасах, которые они проделывают; зато через посредство камер-пажей он поддерживал строгую дисциплину. Во время Николая ответить на удар камер-пажа, если бы факт дошел до сведения начальства, значило бы угодить в кантонисты. Если же мальчик каким-нибудь образом не подчинялся капризу камер-пажа, то это вело к тому, что 20 воспитанников старшей класса, вооружившись тяжелыми дубовыми линейками жестоко избивали - с молчаливого разрешения Жирардота - ослушника, проявившего дух непокорства.

В силу этого камер-пажи делали все, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. Одни камер-пажи стояли в круге, другие - вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. "Цирк" обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад. Нравственные понятия, господствовавшие в то время, и разговоры, которые велись в корпусе по поводу "цирка", таковы, что, чем меньше о них говорить, тем лучше.

Полковник знал про все это. Он организовал замечательную сеть шпионства, и ничто не могло укрыться от него. Но система у Жирардота была закрывать глаза на все проделки старшего класса.

В корпусе повеяло, однако, новой жизнью, и всего за несколько месяцев до моего поступления произошла революция. В том году третий класс подобрался особенный. Многие серьезно учились и читали, так что некоторые из них стали впоследствии известными людьми. Мое знакомство с одним из них - назову его фон Шауф - произошло, я помню, когда он был занят чтением "Критики чистого разума" Канта. Притом в третьем же классе находились и самые большие силачи корпуса, как, например, замечательный силач Коштов, большой друг фон Шауфа. Третий класс не так послушно, как его предшественники, подчинялся игу камер-пажей. Последствием одного происшествия была большая драка между первым и третьим классами. Камер-пажи были жестоко побиты. Жирардот замолчал происшествие, но авторитет первого класса был подорван. Хлысты остались, но их больше никогда не пускали в ход. Что же касается "цирка" и других игрищ, то они перешли в область преданий.

Таким образом, многое было выиграно, но самый младший класс, состоявший из очень молодых мальчиков, только что поступивших в корпус, должен был еще подчиняться мелким капризам камер-пажей. У нас был прекрасный старый сад, но пятиклассники мало им пользовались. Как только спускались в сад, они должны были вертеть карусель, в которую садились камер-пажи, или же им приказывали подавать старшим шары при игре в кегли. Дня через два после моего поступления, видя, как обстоят дела в саду, я не пошел туда, а остался наверху. Я читал, когда вошел рыжий, веснушчатый камер-паж Васильчиков и приказал мне немедленно отправиться в сад вертеть карусель.

Я не пойду. Не видите разве: я читаю, - ответил я.

Гнев искривил и без того некрасивое лицо камер-пажа. Он готов был кинуться на меня. Я стал в оборонительную позицию. Он пробовал бить меня по лицу фуражкой. Я отражал удары, как умел. Тогда он швырнул фуражку на пол.

Поднимите!

Сами поднимите!

Подобный факт неподчинения был неслыханной дерзостью в корпусе. Не знаю, почему он не избил меня на месте. Он был старше и сильнее меня.

На другой день и на следующий я получал подобные же приказы, но не исполнял их. Тогда начался ряд систематических мелких преследований, которые способны довести мальчика до отчаяния. К счастью, я всегда был в веселом расположении духа и отвечал шутками или вовсе не обращал внимания.

К тому же вскоре все кончилось. Полили дожди, и мы большую часть нашего времени проводили в четырех стенах. Но тут случилась новая история. В саду первый класс курил довольно свободно, но внутри здания курильной комнатой была "башня". Она содержалась очень чисто, и камин топился весь день.

Камер-пажи сильно наказывали всякого мальчика, если ловили его с папиросой, но сами постоянно сидели у огня, курили и болтали. Любимым их временем для курения было после десяти часов вечера, когда все остальные уже ложились спать. Заседание в "башне" продолжалось до половины двенадцатого, а чтобы охранить себя от неожиданного посещения Жирардота, они заставляли нас дежурить. Пятиклассников поднимали поочередно, парами, с постелей и заставляли их бродить по лестнице до половины двенадцатого, чтобы поднять тревогу в случае приближения полковника.

Мы решили покончить с этими ночными дежурствами. Долго продолжались совещания; обратились за советом, как поступить, к старшим классам. Их решение наконец было получено: "Откажитесь стоять на часах; если же камер-пажи начнут бить вас, что, по всей вероятности, будет, соберитесь возможно большей толпой и призовите Жирардота. Он, конечно, знает все, но тогда вынужден будет прекратить дежурства". Вопрос о том, не будет ли это "фискальством", был решен отрицательно знатоками в делах чести: ведь камер-пажи не держались с нами как с товарищами.

Черед стоять на страже выпал в эту ночь на некоего "старичка", Шаховского, и на крайне робкого новичка Севастьянова, говорившего даже тоненьким, как у девочки, голосом. Вначале позвали Шаховского; тот отказался, и его оставили в покое. Затем два камер-пажа пришли к Севастьянову, который лежал в постели; так как и он отказался, то его принялись жестоко стегать ременными подтяжками. Шаховской тем временем разбудил несколько товарищей, которые спали поближе, и все вместе побежали к Жирардоту.

Я тоже лежал в постели, когда два камер-пажа подошли ко мне и приказали мне стать на часы. Я отказался. Тогда они схватили две пары подтяжек (мы всегда складывали наше платье в большом порядке на табурете, рядом с постелью, подтяжки сверху, а галстук накрест) и стали стегать меня ими. Я сидел в постели и отмахивался руками; мне уже досталось несколько горячих ударов, когда раздался окрик: "Первый класс к полковнику!" Свирепые бойцы разом присмирели и поспешно складывали в порядок мои вещи.

Смотрите, ничего не говорите полковнику! - шептали они.

Положите галстук как следует, в порядке, - шутил я, хотя спина и руки горели от ударов.

О чем Жирардот говорил с первым классом, мы не узнали, но на другой день, когда мы выстроились, чтобы спуститься в столовую, полковник обратился к нам с речью в минорном тоне. Он говорил, как прискорбно, что камер-пажи напали на мальчика, который был прав, когда отказался идти. И на кого напали? На новичка, на такого робкого мальчика, как Севастьянов! Всему корпусу стало противно от этой иезуитской речи!

Нечего, кажется, прибавлять, что ночным дежурствам положен был конец. Вместе с тем нанесен был окончательный удар системе "приставания к новичкам".

Это событие также нанесло удар авторитету Жирардота, который принял все это близко к сердцу. К нашему классу, а ко мне в особенности, он стал относиться очень неприязненно (история с каруселью была ему, конечно, передана) и проявлял это при всяком удобном случае.

В первую зиму я частенько лежал в госпитале и в декабре заболел тифом, причем во время болезни директор и доктор относились ко мне с истинно отеческой заботливостью. Затем после тифа у меня был ряд острых и мучительных гастрических воспалений. Жирардот во время своих ежедневных обходов, заставая меня часто в госпитале, стал говорить мне полушутливо по-французски: "Вот валяется в госпитале молодой человек, крепкий, как Новый Мост". Раз или два я отвечал шутками, но наконец меня возмутило зложелательство в этом беспрерывном повторении одного и того же.

Как вы смеете говорить так! - крикнул я. - Я попрошу доктора, чтобы он запретил вам ходить в эту палату! - И так далее в том же тоне.

Жирардот отступил шага на два. Черные глаза его сверкнули; его тонкие губы еще больше поджались. На конец он произнес: "Я оскорбил вас? Не так ли? Хорошо, в рекреационной зале у нас стоят две пушки. Хотите драться на дуэли?"

Я не шучу, - продолжал я, - и говорю вам, что не хочу больше терпеть ваших намеков

Полковник с тех пор не повторял более своей шутки, только окидывал меня еще более неприязненным взглядом, чем прежде.

Все говорили о вражде, питаемой Жирардотом ко мне, но я не обращал на это внимания; по всей вероятности, мой индифферентизм еще больше усиливал чувство неприязни полковника.

Целых полтора года он не давал мне погон, которые обыкновенно даются новичкам через месяц или два после поступления, после того как новичок получит некоторое понятие о фронтовой службе. Но я чувствовал себя очень счастливым и без этого украшения. Наконец, один офицер, лучший фронтовик в корпусе, вызвался обучить меня. Убедившись, что я как следует выделываю все штуки, он решился представить меня Жирардоту, но полковник отказал раз и два, так что офицер принял это за личное оскорбление. И когда раз директор спросил его, почему у меня нет погон, офицер ответил напрямик: "Мальчик все знает, только полковник не хочет". Немедленно после этого, по всей вероятности вследствие замечания директора, Жирардот еще раз проэкзаменовал меня, и я получил погоны в тот же день.

Вообще влияние полковника было уже сильно на ущербе. Изменялся весь характер корпуса. Целых двадцать лет Жирардот преследовал в училище свой идеал: чтобы пажики были тщательно причесаны и завиты, как, бывало, придворные Людовика XIV. Учились ли пажи чему-нибудь или нет, это его не занимало. Любимцами его состояли те, у кого в туалетных шкатулках было больше всевозможных щеточек для ногтей и флаконов с духами, чьи "собственные" мундиры (они надевались во время отпуска по воскресеньям) были лучше сшиты и кто умел делать наиболее изящный salut oblique. Жирардот часто устраивал репетиции придворных церемоний. С этой целью одного из пажей закутывали в красный бумажный постельный чехол, и он изображал императрицу во время baisemain. Мальчики когда-то почти как священнодействие выполняли обряд прикладывания к руке мнимой императрицы и удалялись с изящным поклоном в сторону. Но теперь даже те, которые были очень изящны при дворе, на репетиции отбивали поклоны с такой медвежьей грацией, что общий хохот не прекращался, а Жирардот приходил в бешенство. Прежде пажики, которых завивали, чтобы повезти на выход во дворец, заботились о том, чтобы возможно дольше сохранить свои завитки после церемонии; теперь же, возвратившись из дворца, они бежали под кран, чтобы распрямить волосы. Над женственной наружностью смеялись. Попасть на выход, чтобы стоять там в виде декорации, считалось уже не милостью, а своего рода барщиной. Пажики, которых возили иногда во дворец, чтобы играть с маленькими великими князьями, как-то заметили, что один из последних при игре в жгуты скручивал потуже свой платок, чтобы больнее стегать им. Один из пажей сделал тогда то же самое и так отхлестал князька, что тот ударился в слезы. Жирардот был в ужасе, хотя воспитатель великого князя, старый севастопольский адмирал, даже похвалил пажика.

За одно все-таки следует добром помянуть Жирардота. Он очень заботился о нашем физическом воспитании. Гимнастику и фехтование он очень поощрял. Я ему обязан за то, что он приучал нас держаться прямо, грудь вперед. Как все читающие, я, конечно, имел склонность горбиться. Жирардот спокойно, проходя мимо стола, подходил сзади и выпрямлял мои плечи и не уставал делать это много раз подряд.

В корпусе, как и в других школах, проявилось новое серьезное стремление учиться. В прежние годы пажи были уверены, что так или иначе они получат необходимые отметки для выпуска в гвардию. Поэтому первые годы они ничего не делали; учиться чему-нибудь начинали лишь в последних двух классах. Теперь же и младшие классы учились очень хорошо. Моральная атмосфера тоже стала совершенно иной в сравнении с тем, что было несколько лет назад. Одна или две попытки воскресить былое закончились скандалами. Жирардот должен был подать в отставку. Ему разрешили, однако, остаться на старой холостой квартире в здании корпуса, и мы часто видели его потом, когда он, закутанный в шинель, проходил, погруженный в размышления - по всей вероятности, печальные; полковник не мог не осуждать новые веяния, которые быстро определялись в корпусе.

Отражение в Пажеском корпусе пробуждения России. - Преподаватели

Вся Россия говорила тогда об образовании. После того как заключили мир в Париже и цензурные строгости несколько ослабели, стали с жаром обсуждать вопрос о воспитании. Любимыми темами для обсуждения в прессе, в кружках просвещенных людей и даже в великосветских гостиных стало невежество народа, препятствия, которые ставились до сих пор желающим учиться, отсутствие школ в деревнях, устарелые методы преподавания и как помочь всему этому. Первые женские гимназии открылись в 1857 году. Программа и штат преподавателей не оставляли желать лучшего. Как по волшебству, выдвинулся целый ряд учителей и учительниц, которые не только отдались всецело делу, но проявили также выдающиеся педагогические способности. Их труды заняли бы почетное место в западной литературе, если бы были известны за границей.

И на Пажеском корпусе тоже отразилось влияние оживления. За немногими исключениями, все три младших класса стремились учиться. Чтобы поощрить это желание, инспектор П. П. Винклер (образованный артиллерийский полковник, хороший математик и передовой человек) придумал очень удачный план. Он пригласил для младших классов вместо прежних посредственностей самых лучших преподавателей. Винклер был того мнения, что лучшие учителя всего лучше дадут начинающим учиться мальчикам первые понятия. Таким образом, для преподавания начальной алгебры в четвертом классе Винклер пригласил отличного математика и прирожденного педагога капитана Сухонина. Весь класс сразу пристрастился к математике. Между прочим, скажу, что капитан преподавал и наследнику Николаю Александровичу и что наследник поэтому приезжал в Пажеский корпус раз в неделю, чтобы присутствовать на уроках алгебры капитана Сухонина. Императрица Мария Александровна была образованная женщина и думала, что, быть может, общение с прилежными мальчиками приохотит и ее сына к учению. Наследник сидел на скамье вместе с другими и, как все, отвечал на вопросы. Но большей частью во время урока Николай Александрович рисовал (очень недурно) или же рассказывал шепотом соседям смешные истории. Он был добродушный и мягкий юноша, но легкомысленный как в учении, так еще больше в дружбе.

Для пятого класса инспектор пригласил двух замечательных людей. Раз он, сияющий, вошел к нам в класс и объявил, что нам выпало завидное счастье. Большой знаток классической и русской литературы профессор Классовский, говорил нам Винклер, согласился преподавать вам русскую грамматику и пройдет с вами из класса в класс все пять лет до самого выпуска. То же самое для немецкого языка сделает другой профессор университета, г-н Беккер, библиотекарь императорской публичной библиотеки. Винклер выразил уверенность, что мы будем сидеть тихо в классе, так как профессор Классовский чувствует себя больным в эту зиму. Случай иметь такого хорошего преподавателя слишком завиден, чтобы упустить его.

Винклер не ошибся. Мы очень гордились сознанием, что нам будут читать профессора из университета. Правда, в "Камчатке" держались того мнения, что "колбасника" следует сделать шелковым, но общественное мнение класса высказалось в пользу профессоров.

"Колбасник", однако, сразу завоевал наше уважение. В класс вошел высокий человек, с громадным лбом и добрыми, умными глазами, с искрой юмора в них, и совершенно правильным русским языком объявил нам, что намерен разделить класс на три группы. В первую войдут немцы, знающие язык, к которым он будет особенно требователен. Второй группе он станет читать грамматику, а впоследствии немецкую литературу по установленной программе. В третью же группу, прибавил профессор с милой улыбкой, войдет "Камчатка". "От нее я буду требовать только, чтобы каждый во время урока переписал из книги по четыре строки, которые я укажу. Когда перепишет свои четыре строчки, "Камчатка" вольна делать, что хочет, при одном условии - не мешать другим. Я же обещаю вам, что в пять лет вы научитесь немного немецкому языку и литературе. Ну, кто идет в группу немцев? Вы, Штакельберг? Вы, Ламсдорф? Быть может, кто-нибудь из русских тоже желает? А кто в "камчатку"?". Пять или шесть из нас, не знавших ни звука по-немецки, поселились на отдаленном полуострове. Они добросовестно переписывали свои четыре строчки (в старших классах строчек двенадцать - двадцать), а Беккер так хорошо выбирал эти строчки и так внимательно относился к ученикам, что через пять лет "камчадалы" действительно имели некоторое представление о немецком языке и литературе.

Я присоединился к немцам. Брат Саша в своих письмах так убеждал меня учиться немецкому языку, на котором есть не только богатая литература, но существуют также переводы всякой книги, имеющей научное значение, что я сам уже засел за этот язык. Я переводил тогда и выучивал трудное - в смысле языка - поэтическое описание грозы. По совету профессора я выучил все спряжения, наречия и предлоги и стал переводить. Это - отличный метод для изучения языков. Беккер посоветовал мне, кроме того, подписаться на дешевый еженедельный иллюстрированный журнал "Gartenlaube". Картинки и коротенькие рассказы приохочивали к чтению.

К концу зимы я попросил Беккера дать мне "Фауста". Я уже читал его в русском переводе; прочитал я также чудную тургеневскую повесть "Фауст" и теперь жаждал узнать великое произведение в подлиннике.

Вы ничего не поймете в нем, сказал мне Беккер с доброй улыбкой, слишком философское произведение. - Тем не менее он принес мне маленькую квадратную книжечку с пожелтевшими от времени страницами. Философия Фауста и музыка стиха захватили меня всецело. Начал я с прекрасного, возвышенного посвящения и скоро знал целые страницы наизусть. Монолог Фауста в лесу приводил меня в экстаз, в особенности те стихи, в которых он говорил о понимании природы:

Erhabner Geist, du gabst mir, gabst mir alles,

Warum ich bat Du hast mir nicht umsonst.

Dein Angesicht im Feuer zugewendet... etc.

(Могучий дух, ты все мне, все доставил,

О чем просил я. Не напрасно мне

Твой лик явил ты в пламенном сиянье.

Ты дал мне в царство чудную природу,

Познать ее, вкусить мне силы дал...

Ты показал мне ряд создании жизни,

Ты научил меня собратий видеть

В волнах, и в воздухе, и в тихой роще.)

И теперь еще это место производит на меня сильное впечатление. Каждый стих постепенно стал для меня дорогим другом. Есть ли более высокое эстетическое наслаждение, чем чтение стихов на не совсем хорошо знакомом языке? Все покрывается тогда своего рода легкой дымкой, которая так подобает поэзии. Те слова, которые, когда мы знаем разговорный язык, режут наше ухо несоответствием с передаваемым образом, сохраняют свой тонкий, возвышенный смысл. Музыкальность стиха особенно улавливается.

Первая лекция В. И. Классовского явилась для нас откровением. Было ему под пятьдесят; роста он был небольшого, стремителен в движениях, имел сверкающие умом и сарказмом глаза и высокий лоб поэта. Явившись на первый урок, он тихо сказал нам, что не может говорить громко, так как страдает застарелой болезнью, а поэтому просит нас сесть поближе к нему. Классовский поставил свой стул возле первого ряда столов, и мы облепили его, как рой пчел.

Он должен был преподавать нам грамматику, но вместо скучного предмета мы услыхали нечто совсем другое. Он читал, конечно, грамматику: но то он сопоставлял место из былины со стихом из Гомера или из Магабгараты, прелесть которых давал нам понять в переводе, то вводил строфу из Шиллера, то вставлял саркастическое замечание по поводу какого-нибудь современного предрассудка. Затем следовала опять грамматика, а потом какие-нибудь широкие поэтические или философские обобщения.

Конечно, мы не все понимали и упускали глубокое значение многого; но разве чарующая сила учения не заключается именно в том, что оно постепенно раскрывает пред нами неожиданные горизонты? Мы еще не постигаем вполне всего, но нас манит идти все дальше к тому, что вначале кажется лишь смутными очертаниями... Одни из нас навалились на плечи товарищей, другие стояли возле Классовского. У всех глаза блестели. Мы жадно ловили его слова. К концу урока голос профессора упал, но тем более внимательно слушали мы, затаив дыхание. Инспектор приоткрыл было дверь, чтобы посмотреть, как у нас идут дела с новым преподавателем, но, увидав рои застывших слушателей, удалился на цыпочках. Даже Донауров, натура вообще мятежная, и тот вперился глазами в Классовского, как будто хотел сказать: "Так вот ты какой!" Неподвижно сидел даже безнадежный Клюгенау, кавказец с немецкой фамилией. В сердцах большинства кипело что-то хорошее и возвышенное, как будто пред нами раскрывался новый мир, существования которого мы до сих пор не подозревали. На меня Классовский имел громадное влияние, которое с годами лишь усиливалось. Предсказание Винклера, что в конце концов я полюблю школу, оправдалось.

К несчастью, к концу зимы Классовский заболел и должен был уехать из Петербурга. Вместо него был приглашен другой учитель - Тимофеев, тоже очень хороший человек, но другого рода. Классовский был в сущности политический радикал. Тимофеев был эстетик. Тимофеев был большой почитатель Шекспира и много говорил нам о нем. Благодаря ему я глубоко полюбил Шекспира и по нескольку раз перечитывал все его драмы в русском переводе, часто я читал Шекспира вслух кому-нибудь из товарищей.

Когда мы перешли в третий класс, Классовский вернулся к нам, и я еще больше привязался к нему.

Западная Европа и, по всей вероятности, Америка не знают этого типа учителя, хорошо известного в России. У нас же нет сколько-нибудь выдающихся деятелей и деятельниц в области литературы или общественной жизни, которые первым толчком к развитию не обязаны были преподавателю словесности. Во всякой школе, всюду должен был быть такой учитель. Каждый преподаватель имеет свой предмет, и между различными предметами нет связи. Один только преподаватель литературы, руководствующийся лишь в общих чертах программой и которому предоставлена свобода выполнять ее по своему усмотрению, имеет возможность связать в одно все гуманитарные науки, обобщить их широким философским мировоззрением и пробудить таким образом в сердцах молодых слушателей стремление к возвышенному идеалу. В России эта задача, естественно, выпадает на долю преподавателя русской словесности. Так как он говорит о развитии языка, о раннем эпосе, о народных песнях и музыке, а впоследствии о современной беллетристике и поэзии, о научных, политических и философских течениях, отразившихся в ней, то он обязан вести обобщающие понятия о развитии человеческого разума, излагаемые врозь в каждом отдельном предмете.

То же самое следовало бы делать при преподавании естественных наук. Мало обучать физике и химии, астрономии и метеорологии, зоологии и ботанике. Как бы ни было поставлено преподавание естественных наук в школе, ученикам следует сказать о философии естествознания, внушить им общие идеи о природе по образцу, например, обобщений, сделанных Гумбольдтом в первой половине "Космоса".

Философия и поэзия природы, изложение метода точных наук и широкое понимание жизни природы - вот что необходимо сообщать в школе ученикам, чтобы развить в них реальное естественнонаучное мировоззрение. Мне думается, что преподаватель географии мог бы всего лучше выполнить эту задачу; но тогда нужны, конечно, совсем другие преподаватели этого предмета в средних школах и совсем другие профессора на кафедрах географии в университетах.

У нас в корпусе географию преподавал "знаменитый" Белоха. Белоха требовал, чтобы каждый ученик, вызванный к доске, провел на ней мелом градусную сеть и затем начертил карту. Прекрасная вещь, если бы все умели это делать. Но вычертить на память карту, сколько-нибудь похожую на что-нибудь, могло только всего пять шесть учеников. Каждому, кто не умел вычертить карту на классной доске, Белоха ставил безжалостно "ноли".

Чтобы избежать "нолей", мы обзавелись маленькими, сантиметров в пять длины, карточками, которые мы называли почему-то шпаргалками. Пользовались мы ими таким образом: вызывает, например, Белоха Донаурова.

Донауров идет к доске, затем возвращается обратно на место и говорит:

Кропоткин, дай твой платок, я свой забыл.

Я уже подготовил маленькую карту Европы и передаю ее Донаурову вместе с платком. Донауров сморкается и вкладывает карточку в ладонь левой руки. Покуда Белоха спрашивает другого ученика или смотрит в журнал, Донауров чертит карту со шпаргалки, называет приблизительно верно города, горы, реки и получает "балл душевного спокойствия", то есть "шесть" Иначе Донауров непременно получил бы "двойку" или "тройку", а то и "ноль", а "ноль" - это значит быть два воскресенья без отпуска.

Я с жаром взялся за изготовление карт-шпаргалок, и у меня составился целый географический миниатюрный атлас в двух или трех экземплярах. Когда я в полутемном каземате Петропавловской крепости вычерчивал с претензией на художественность карты Финляндии, не раз повторял я, любуясь своей работой:

Спасибо Белохе, без шпаргалок я никогда не научился бы так чертить.

Конечно, если бы Белоха давал нам уже готовую литографированную сетку и заставлял бы нас раза два-три счертить каждую карту на глаз, а не на память с другой карты, мы так же или даже лучше удержали бы в памяти географические очертания той или иной страны.

Белоха никому из нас не привил любви к географии, а между тем преподавание географии можно было бы сделать интересным и увлекательным. Учитель географии мог бы развернуть перед учениками всю картину мира во всем ее разнообразии и гармонической сложности. К сожалению, школьная география до сих пор является одной из самых скучных наук.

Другой учитель покорил наш шумный класс совсем иным путем. То был учитель чистописания, последняя спица в педагогической колеснице. Если к "язычникам", то есть к преподавателям французского и немецкого языков, вообще питали мало уважения, то тем хуже относились к учителю чистописания Эберту, немецкому еврею. Он стал настоящим мучеником. Пажи считали особым шиком грубить Эберту. Вероятно, лишь его бедностью объяснялось, почему он не отказался от уроков в корпусе. Особенно плохо относились к учителю "старички", безнадежно засевшие в пятом классе на второй и третий год. Но так или иначе Эберт заключил с ними договор: "По одной шалости в урок, не больше" К сожалению, должен сознаться, что мы не всегда честно выполняли договор.

Однажды один из обитателей далекой "Камчатки" намочил губку в чернила, посыпал ее мелом и швырнул в учителя чистописания "Эберт, лови!" - крикнул он, глупо ухмыляясь. Губка попала Эберту в плечо. Белесая жижа брызнула ему в лицо и залила рубаху.

Мы были уверены, что на этот раз Эберт выйдет из класса и пожалуется инспектору, но он вынул бумажный платок, утерся и сказал "Господа, одна шалость, больше нельзя! Рубаха испорчена", - прибавил он подавленным голосом и продолжал исправлять чью-то тетрадь.

Мы сидели, пристыженные и ошеломленные. Почему, вместо того чтобы жаловаться, он прежде всего вспомнил о договоре? Расположение класса сразу перешло на сторону учителя.

Свинство ты сделал! - стали мы упрекать товарища. - Он бедный человек, а ты испортил ему рубаху!

Виноватый сейчас же встал и пошел извиняться

Учиться надо, господа, учиться! - печально ответил Эберт. И больше ничего.

После этого класс сразу притих. На следующий урок, точно по уговору, большинство из нас усердно выводило буквы и носило показывать тетради Эберту. Он сиял и чувствовал себя счастливым в этот день.

Этот случай произвел на меня глубокое впечатление и не изгладился из памяти. До сих пор я благодарен этому замечательному человеку за его урок.

С учителем рисования Ганцом у нас никогда не могли установиться мирные отношения. Он постоянно "записывал" шаловливых во время его урока, а между тем, по нашим понятиям, он не имел права так поступать, во-первых, потому, что был лишь учителем рисования, а во-вторых, и самое главное, потому, что не был человеком добросовестным. Во время урока он на большинство из нас не обращал никакого внимания, так как исправлял рисунки лишь тем, которые брали у него частные уроки или заказывали ему рисунки к экзамену. Мы ничего не имели против товарищей, заказывавших рисунки. Напротив, мы считали вполне естественным, что ученики, не проявлявшие способностей к математике или не обладавшие памятью, чтобы заучивать географию, и получавшие по этим предметам плохие отметки, заказывали писарю хороший рисунок или топографическую карту, чтобы получить "полные двенадцать" и улучшить таким образом общий вывод. Только первым двум ученикам не следовало это делать. "Но самому учителю не подобает, - рассуждали мы, - выполнять рисунки на заказ. А раз он делает так, то пусть же покорно переносит наш шум и проказы". Но Ганц, вместо того чтобы покориться, жаловался после каждого урока и с каждым уроком все больше и больше "записывал".

Когда мы перешли в четвертый класс и почувствовали себя полноправными гражданами корпуса, мы решили обуздать Ганца.

Сами виноваты, что он так заважничал у вас, - говорили нам старшие товарищи. - Мы его держали в ежовых рукавицах.

Тогда мы тоже решили вышколить его.

Однажды двое из нашего класса, отличные товарищи, подошли к Ганцу с папиросами в руках и попросили огонька. Конечно, это была лишь шутка; никто не думал курить в классе. По нашим понятиям, Ганц попросту должен был сказать проказникам: "Убирайтесь!", но вместо того он записал их в журнал, и обоих сильно наказали. То была капля, переполнившая чашу. Мы решили устроить Ганцу "балаган". Это значило, что весь класс, вооружившись одолженными у старших пажей линейками, станет барабанить ими по столам до тех пор, покуда учитель уберется вон.

Выполнение заговора представляло, однако, некоторые затруднения. В нашем классе было немало маменькиных сынков, которые дали бы обещание присоединиться к демонстрации, но в решительный момент струсили бы и пошли на попятный. Тогда учитель мог пожаловаться на остальных. Между тем, по нашему мнению, в подобных предприятиях единодушие означает все, так как наказание, какое бы оно ни было, всегда легче, когда падает на целый класс, а не на немногих.

Затруднение было преодолено с чисто макиавеллиевской ловкостью. Условились, что по данному сигналу все повернутся спиной к Ганцу, а затем уже начнут барабанить линейками, которые будут лежать для этой цели наготове на столах второго ряда. Таким образом, маменькиных сынков не испугает вид Ганца. Но сигнал! Разбойничий посвист, как в сказке, крик или даже чиханье не годились. Ганц сейчас бы донес на того, кто свистнул или чихнул. Предстояло придумать беззвучный сигнал. Решили, что один из нас, хорошо рисовавший, понесет показать Ганцу рисунок. Сигналом будет, когда он вернется и сядет на место.

Все шло прекрасно. Нестеров понес рисунок, а Ганц исправлял его несколько минут, которые показались нам бесконечными. Но вот Нестеров вернулся наконец, остановился на мгновение, взглянул на нас, затем сел... Сразу весь класс повернулся спиной к учителю; линейки отчаянно затрещали по столам. Некоторые, покрывая трескотню, кричали: "Ганц, пошел вон!" Шум получился оглушительный. Все классы знали, что Ганц получил полностью бенефис. Он поднялся, пробормотал что-то, наконец удалился. Вбежал офицер. Шум продолжался. Тогда влетел субинспектор, а за ним и инспектор. Шум прекратился. Началась разноска.

Старший под арест! - скомандовал инспектор. Так как первым учеником в классе, а потому и старшим был я, то меня повели в карцер. В силу этого я не видел всего дальнейшего. Явился директор. Ганцу предложили указать зачинщиков; он не мог никого назвать.

Они все повернулись ко мне спиной и стали шуметь, - ответил он. Тогда весь класс повели вниз. Хотя телесное наказание совершенно уже не практиковалось в нашем корпусе, но на этот раз высекли двух пажей, попросивших у Ганца закурить. Мотивировались розги тем, что бенефис устроили в отмщение за наказание проказников.

Узнал я о всем этом десять дней спустя, когда мне разрешили возвратиться в класс. Меня стерли с красной доски, чем я ничуть не огорчился. Зато должен сознаться, что десять дней без книг в карцере показались мне несколько длинными. Чтобы скоротать время, я сочинил в дубовых стихах оду, в которой воспевались славные деяния четвертого класса.

Само собой разумеется, мы стали героями корпуса. Целый месяц потом мы все рассказывали другим классам про наши подвиги и получали похвалы за то, что выполнили все так единодушно и никого не поймали отдельно. Затем потянулись воскресенья без отпуска вплоть до самого рождества... Весь класс был так наказан. Впрочем, так как мы сидели все вместе, то проводили эти дни очень весело. Маменькины сынки получали целые корзины с лакомствами. У кого водились деньжонки, те накупали горы пирожков. Существенное до обеда, а сладкое - после. По вечерам товарищи из других классов доставляли контрабандным путем славному четвертому классу массу фруктов.

Ганц не записывал больше никого; но с рисованием мы покончили. Никто не хотел учиться рисованию у этого продажного человека.

Переписка с Сашей. - Его увлечение философией и политической экономией. - Религия. - Великое разочарование. - Тайные свидания с братом

Как только я поступил в корпус, у меня началась с Сашей оживленная переписка. Брат Саша в это время был в Москве, в кадетском корпусе. Покуда я оставался дома, от переписки пришлось отказаться, так как отец считал своим правом распечатывать все письма, прибывавшие в наш дом, и скоро положил бы конец всякой небанальной корреспонденции. Теперь мы имели полную возможность обсуждать в письмах что угодно. Было лишь одно затруднение: как достать денег на почтовые расходы? Мы, однако, скоро приучились писать так мелко, что умудрялись передавать невероятную массу вещей в одном письме. Александр писал удивительно. Он ухитрялся помещать по четыре печатных страницы на одной стороне листа обыкновенной почтовой бумаги. При всем том его микроскопические буквы читались так же легко, как четкий нонпарель. Крайне жаль, что некоторые из этих писем, которые я хранил, как святыню, исчезли. Жандармы забрали их у брата во время обыска.

В первых письмах мы говорили главным образом про мелочи корпусной жизни, но вскоре переписка приняла более серьезный характер. Брат не умел писать о пустяках. Даже в обществе он оживлялся лишь тогда, когда завязывался серьезный разговор, и жаловался, что испытывает "физическую боль в голове", как он говорил, когда находился среди людей, болтающих о пустяках. Саша сильно опередил меня в развитии и побуждал меня развиваться. С этой целью он поднимал один за другим вопросы философские и научные, присылал мне целые ученые диссертации в своих письмах, будил меня, советовал мне читать и учиться. Как счастлив я, что у меня такой брат, который при этом еще любил меня страстно. Ему больше всего и больше всех обязан я моим развитием.

Иногда, например, он советовал мне читать стихи и посылал в письмах длинные выдержки, а то и целые поэмы Лермонтова, А. К. Толстого и т. д., которые писал на память. "Читай поэзию: от нее человек становится лучше", писал он. Как часто потом вспоминал я это замечание и убеждался в его справедливости! Читайте поэзию: от нее человек становится лучше! Саша сам был поэтом и мог писать удивительно звучные стихи. Но реакция против искусства, прошедшая в молодежи в начале шестидесятых годов и изображенная Тургеневым в "Отцах и детях", заставила брата смотреть с пренебрежением на свои поэтические опыты. Его всецело захватили естественные науки. Должен, однако, сказать, что моим любимым поэтом был не тот, кого более всего ценил брат. Любимым поэтом Александра был Веневитинов, тогда как моим был Некрасов. Правда, стихи Некрасова часто не музыкальны, но они говорили моему сердцу тем, что заступались за "униженных и обиженных".

"Человек должен иметь определенную цель в жизни, - писал мой брат, без цели жизнь не в жизнь". И он советовал мне наметить такую цель, ради которой стоило бы жить. Я был тогда слишком молод, чтобы найти ее, но в силу призыва что-то неопределенное, смутное, "хорошее" закипало уже во мне, хотя я сам не мог бы определить, что такое будет это "хорошее".

Отец давал нам очень мало карманных денег. У меня их никогда не имелось столько, чтобы купить хотя бы одну книгу. Но если Александр получал несколько рублей от какой-нибудь тетушки, то никогда не тратил ни копейки лично на себя, а покупал книгу и посылал ее мне. Саша был против беспорядочного чтения. "Приступая к чтению книги, у каждого должен быть вопрос, который хотелось бы разрешить", - писал он мне. Тем не менее я тогда не вполне оценил это замечание. Теперь я не могу без изумления вспомнить громадное количество книг, иногда совершенно специального характера, которые я тогда прочитал по всем отраслям знания, а главным образом по истории. Я не тратил времени на французские романы, с тех пор как Александр решительно определил их так: "Они глупы, и там ругаются скверными словами".

Дипломатический корпус Я говорил до сих пор о моих встречах и знакомствах с англичанами. Однако параллельно с этим я устанавливал связи и контакты с дипломатическим корпусом, который в Лондоне всегда отличался необыкновенной пестротой и многочисленностью. Владения

Из книги Трагедия казачества. Война и судьбы-3 автора Тимофеев Николай Семёнович

12. 15-й КАЗАЧИЙ КОРПУС Я прибыл в 15-й казачий кавалерийский корпус, и все события моей ближайшей жизни связаны с этим войсковым соединением. Что же это было такое -15-й корпус? Надо дать читателю ясное понятие об этом, и тут у меня полное расстройство в мыслях. Об этом корпусе

Из книги Хроники Фрая автора Фрай Стивен

«Корпус-Крестины» К началу Великопостного триместра я вернулся в Кембридж, и там ко мне обратился Марк Мак-Крам, ныне известный автор книг о путешествиях, а тогда резвый, проказливый студент с копной черных волос и глазами, похожими на блестящие черные смородины. Его

Из книги Путешествие в страну Зе-Ка автора Марголин Юлий Борисович

25. Девятый корпус - Три месяца, - сказал доктор, осмотрев меня со всех сторон.«Три месяца» значило, что жизни во мне остается приблизительно на 90 дней. В том состоянии физического истощения, в каком я находился в момент водворения в 9 корпус, и на питании, которое, мне по

Из книги Трава, пробившая асфальт автора Черемнова Тамара Александровна

26. Пятый корпус Через 3 месяца пришло мое время уходить из 9 корпуса. Моя болезнь приняла неприятный оборот. Призванный хирург предложил перевод в 3 корпус - на операцию. Я не согласился. После операции требуется усиленное питание. Этого мне хирург не обещал. Он был готов

Из книги Лев Рохлин: Сменить хозяина Кремля автора Волков Александр Анатольевич

Новый корпус Перевели нас, переболевших дизентерией, в новый чудо-корпус, когда все окончательно выздоровели. Мы еле-еле дождались этого радостного момента. И самое яркое воспоминание - как меня посадили под душ. Плескалась и хлюпалась там от души. Одно огорчало: нас

Из книги Записки русского изгнанника автора Беляев Иван Тимофеевич

«ТРЕВОЖНЫЙ» КОРПУС 8-й гвардейский армейский корпус- звучит гордо и весомо. Но мало кто знает, что до Рохлина это было самое посредственное соединение, полностью разложившееся в период массовой эвакуации из Германии. Предвидя отъезд из сытой Европы на Родину, которая

Из книги Кадеты, гардемарины, юнкера. Мемуары воспитанников военных училищ XIX века автора Биографии и мемуары Коллектив авторов --

Из книги И время ответит… автора Фёдорова Евгения

И. М. Казаков Из воспоминаний Пажеский корпус. 1809–1813 годы В 1809 году поступил я в Пажеский корпус, будучи принят по экзамену в третий класс; в 1810 году переведен во второй, в 1811 году - в первый класс и произведен в камер-пажи. Ученье шло хорошо, и я был на счету лучших учеников.

Из книги На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной автора Фёдорова Евгения Николаевна

П. М. Дараган Из воспоминаний Пажеский корпус. 1815–1817 годы …Право быть определенным пажом к высочайшему двору считалось особенной милостью и предоставлялось только детям высших дворянских фамилий. Кроме того, Пажеский корпус в то время был единственным заведением, из

Из книги Врачебные тайны. Пороки и недуги великих автора Раззаков Федор

Г. П. Миллер Из «Воспоминаний пажа» Пажеский корпус. 1871–1873 годы …Время, которое я провел в корпусе, оставило во мне навсегда самые благодарные воспоминания. Во главе корпуса стоял тогда всеми любимый и уважаемый директор генерал-майор Д. Х. Бушен. К сожалению, при мне он

Из книги Пестель автора Муравьев Владимир Брониславович

Хирургический корпус «…Тоска мне выжгла очи…» (Из старого цыганского романса.) …«Мошево»… Шесть двухэтажных бараков, крепких, рубленых, с большими окнами, с красными железными крышами. Большая зелёная лужайка позади бараков. На лужайке почему-то не было ни деревьев, ни

Из книги автора

III. Хирургический корпус …Тоска мне выжгла очи… Из старого цыганского романса …«Мошево». Шесть двухэтажных бараков, крепких, рубленых, с большими окнами, с красными железными крышами. Большая зеленая лужайка позади бараков. На лужайке почему-то не было ни деревьев, ни

Из книги автора

Раковый корпус Ирина Метлицкая (35 лет) - актриса театра, кино: «Расписание на послезавтра» (1979; десятиклассница Катя Шумейко), «Палач» (1991; главная роль - Ольга), «Мелодрама с покушением на убийство» (1993; главная роль - журналистка Тамара Малышева), «Макаров» (1994; любовница

Из книги автора

ГЛАВА ВТОРАЯ ПАЖЕСКИЙ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРПУС Мои требования к господам камер-пажам не велики: лишь бы мне при их ответах было ясно - Макдональд ли был на Треббии или Треббия на Макдональде. Из лекции профессора Пажеского корпуса 1 мае 1810 года Павел Пестель успешно

Пажеский корпус - привилегированное военно-учебное заведение, предназначенное для подготовки сыновей «заслуженных родителей» к службе в свите Его Императорского Величества и в войсках гвардии. Давало общее и военное образование и соответствующее воспитание. Пажеский корпус как военно-учебное заведение, подготовившее тысячи офицеров для императорской гвардии, был учрежден 10 октября 1802 г. императором Александром I в соответствии с проектом графа Н.П.Шереметева и генерал-майора Ф.И. Клингера.

По свидетельству одного из директоров Пажеского корпуса генерала от инфантерии Н.А.Епанчина, как придворное учреждение пажи были еще в Московской Руси, и назывались они «рындами», а при Петре I появилось звание пажа Высочайшего двора. Со службой и жизнью пажей Петр I познакомился в 1697 г. у курфюрста бранденбургского. В 1711 г. после того, как Петр I объявил Екатерину I императрицей, при ней появились пажи. По мнению ряда историков, пажами при Петре I можно считать поступивших к нему на службу мальчиками Петра Ивановича Ягужинского, ставшего графом и дослужившегося до должности обер-прокурора, и А.М.Дивера, графа, генерал-адъютанта, первого генерал-полицмейстера России. Что касается Петра Ягужинского, то вопрос о его службе в качестве пажа у некоторых исследователей вызывает серьезные сомнения.

В начале царствования Елизаветы Петровны впервые официально была установлена численность камер-пажей — 8 человек, а пажей — 24. Об этом она известила специальным указом 5 октября 1742 г. Именной указ Императрицы подробно определял обязанности и права пажей. Это один из самых первых указов, касающихся внутренней жизни пажей. Пажи считались придворными служителями, и их обязанности заключались в выполнении различных поручений особ Царствующего дома.

Указом предусматривалось местожительство гофмейстера, гоффурьера, учителей и пажей в доме, принадлежавшем до этого адмиралу Крюйсу, определялся порядок посещения занятий, несения службы в обычные, воскресные, праздничные дни, во время выезда императрицы в Петергоф, Царское Село и другие места. Обращалось внимание на надлежащее поддержание пажами своего внешнего вида, прически, одежды, сохранение ее в «чистоте и исправности», на надлежащее поведение во время приемов, «чтобы никаких непристойных поступков и резвостей и ни над кем насмешек не чинить, а в случае банкетов со столов кушанья, конфет и прочего не брать». Указом предусматривалось ограничение контактов пажей с посторонними людьми по месту жительства.

От учителей требовалось обеспечить качественное обучение пажей, контроль за их успеваемостью, постоянное информирование Придворной конторы о качестве учебы. Пажам запрещался самовольный уход из квартир, в которых они проживали, а в случае их заболевания необходимо было немедленно докладывать придворному лекарю. В случае нарушения пажами установленного порядка следовало в первую очередь докладывать в Придворную контору. На гофмейстера возлагалась обязанность применять в случае необходимости разумную инициативу. Данная инструкция впервые четко определила обязанности пажей, закрепила порядок выполнения пажами придворной службы, которая до этого исполнялась по традиции, установленной обер-гофмаршалами и их помощниками. Указ, подписанный императрицей, узаконил то, что выработала практика.

По свидетельству историков, утвержденная императрицей инструкция окончательно превратила придворный полупансион в придворное дворянское учебное заведение, впервые официально названное «Пажеским корпусом». В 14 пункте инструкции было указано, что для «доставки упомянутых камер-пажей и пажей во дворец и обратно в их квартиру с придворной конюшни должны подаваться к «Пажескому корпусу» две четырехместные коляски». В 1757 году произошел крутой перелом в жизни корпуса. Гофмейстером был назначен Карл Ефимович Сиверс, много сделавший для организации жизни пажей. В сентябре 1759 г. его сменил полковник Федор-Генрих Шуди, выписанный специально из Франции.

Пажей в обязательном порядке стали обучать немецкому, французскому и латинскому языкам, физике, геометрии, алгебре, истории, географии, фортификации и геральдике. Особое внимание обращалось на привитие пажам соответствующего этикета. Как отмечают авторы издания, посвященного 100-летнему юбилею Пажеского корпуса, преподавание перечисленных предметов велось плохо, в штате корпусе не было штатных преподавателей. Пажей постоянно отвлекали от учебных занятий для сопровождения императрицы, которая вела достаточно подвижную жизнь. Но на это смотрели сквозь пальцы, считая пажей прислугой при дворе. Пажи зачастую задерживались во дворце до 2-3 часов ночи, а от них требовали являться на занятия к 7-ми часам утра. Для устранения этого неудобства было высказано предложение разделить пажей на две смены, одна часть пажей должна заниматься учебой, а другая находиться на службе во дворце.

При Елизавете Петровне пажи с факелами в руках участвовали в похоронных процессиях, сопровождавших тело умершей высочайшей особы, в дни коронационных торжеств на лошадях сопровождали карету государыни и великих княгинь, во время коронационного шествия неизменно шли за кавалергардами со своим гофмейстером во главе. При приезде иностранных посольств за императорской каретой опять ехали пажи, они же стояли при приеме послов у дверей. Пажи присутствовали на банкетах, прислуживая высочайшим особам, вручали пригласительные билеты, определявшие рассадку во время банкета, обеда или ужина, разносили игральные карты тем из гостей, кто предпочитал провести вечер за карточным столом. Пажи сопровождали императрицу в путешествиях и на богомолье. Им приходилось отбывать и ежедневную службу за царским столом, где они прислуживали. Существовали еще рейт-пажи и ягт-пажи, обязанность которых состояла в сопровождении императрицы при выездах верхом и на охоту. Приходилось пажам исполнять и разные поручения в черте города и ближайших окрестностях.

Наказания, которые применялись к пажам, не всегда были гуманными. Так, в камер-фурьерском журнале за 1752 г. была сделана запись о том, что паж Петр Аргамаков, выйдя из зала, где проходил обед для высокопоставленных особ, сообщил своим друзьям о повышении в должности одного из присутствовавших на обеде. Аргамаков не имел права говорить об этом, и ему было назначено наказание розгами. Принимая во внимание то, что Аргамаков сделал это по простоте душевной, розгами было решено его высечь не на кухне во дворце, а при собрании пажей в их квартире.

При Елизавете Петровне произошло возвышение бывших при ней пажами братьев Александра Ивановича и Петра Ивановича Шуваловых. Александр был сначала пажем, потом камер-юнкером Елизаветы Петровны, впоследствии он стал действительным камергером, унтер-лейтенантом, наконец, генерал-майором, графом, генерал-адъютантом, генерал-аншефом и управляющим «тайной канцелярией». Петр Иванович начинал службу пажем при Петре I, был камер-юнкером при Елизавете Петровне, затем был пожалован в камергеры, генерал-майоры, генерал-фельдмаршалы. Петр Иванович очень много сделал для российской армии, управляя артиллерийской и оружейной канцелярией. Именно им был составлен проект преобразования Соединенной инженерной и артиллерийской школы в Артиллерийский и Инженерный шляхетский кадетский корпус.

Братья Шуваловы помогли выйти в люди и своему племяннику, Ивану Ивановичу Шувалову, сыгравшему важную роль в истории просвещения - И.И.Шувалов стоял у истоков образования Московского университета и Академии художеств. Сначала паж, потом камер-паж и камер-юнкер он стал впоследствии генерал-поручиком, получил звание генерал-адъютанта. Он был директором Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. В 1778 г. И.И.Шувалов был назначен обер-камергером, и в его обязанности входило докладывать императрице о состоянии дел в Пажеском корпусе. В течение почти двадцати лет он был тесно связан с корпусом, который сам закончил.

Другой бывший паж при Елизавете Петровне Михаил Илларионович Воронцов был камер-пажем, гоф-юнкером, камер-юнкером, секретарем императрицы, вице-канцлером и, наконец, стал канцлером. Десять лет он руководил внешней политикой России. Молодые люди, попадавшие в пажи в конце VXIII в., по свидетельству историков, практически мало чему могли научиться в созданном для них учебном заведении, разве что языкам и танцам. Зато они приобретали опыт общения с высокопоставленными чиновниками, и если судьба улыбалась им, они могли достичь больших высот на гражданском или военном поприще.

При Екатерине II штат корпуса был увеличен и к 1786 г. составил 18 камер-пажей и 60 пажей. В июле 1762 г. корпус переехал в Наумов дом, а после этого в старый Зимний дворец. С 1766 г. корпус располагался в каменном двухэтажном доме Амосова на Мойке. Этот дом был приобретен по прямому распоряжению Екатерины II и полностью принадлежал Пажескому корпусу. В 1788 г. корпус вновь переехал, теперь на Миллионную улицу в дом, купленный у сенатора Завадовского.

В конце 70-х гг. в Пажеском корпусе была предпринята реформа в области воспитания и обучения пажей. Проект реформы было поручено разработать академику Миллеру, к этому времени получившему большую известность в России. В 1733 г. Миллер принял участие в Сибирской экспедиции В.Беринга, хорошо знал жизнь России в глубинке, а по итогам экспедиции подготовил подробный доклад с картами, чертежами и схемами. Работа его была признана выдающейся Академией наук и самой императрицей. В ноябре 1747 г. Миллеру было поручено составление «генеральной российской истории».

Миллер исключительно ответственно подошел к порученному делу. Его план в первую очередь предусматривал расположение Пажеского корпуса в специально выделенном для этого здании под надзором пажеского гофмейстера и учителя. Это должны были быть ученые, умные и нравственные люди. Именно гофмейстер должен был отвечать за нравственный облик пажей, за их здоровье, организацию учебных занятий, составление учебных планов. Гофмейстер, по мнению Миллера, должен был в одном лице совмещать должности директора, инспектора классов и близко стоять к воспитанникам.

Штат пажей должен был быть распределен между учителями по 10-12 человек у каждого учителя. Учителям надлежало спать в одной комнате с учениками, принимать пищу вместе с ними и постоянно вести полезные беседы. Отсутствие учителя в корпусе допускалось только в случае болезни. Основной мыслью Миллера в отношении учителей было совместить в одном лице воспитательскую и учительскую функции.

Миллер видел в Пажеском корпусе своего рода профессиональную придворную военно-гражданскую школу, имеющей целью прежде всего готовить придворных должностных лиц, а затем офицеров для армии и лиц для гражданской службы. По мнению Миллера, учеба в корпусе должна была сохранять в учащихся жизнерадостность, стремление к постоянному совершенству. А для того, чтобы воспитанники могли успешно совмещать придворную службу и обучение в корпусе, учителям предлагалось, как можно чаще возвращаться к пройденному материалу и еженедельно устраивать ученикам контрольные проверки по пройденному материалу.

В качестве учебной программы Миллером были предложены для изучения следующие предметы: Закон Божий, русский язык, чистописание, рисование, арифметика, геометрия, этика, французский, немецкий, итальянский и латинский языки, история, география, военные науки, законоведение. Миллером были подробно расписаны требования к преподаванию каждого предмета. Следует отметить, что отмечая важность каждого из предметов, Миллер особые требования предъявлял к преподаванию чистописания, поскольку почерк и умение красиво писать имели большое значение для гражданской служебной карьеры. Человек, умевший красиво писать, всегда мог рассчитывать на работу в каком-либо учреждении. Этика считалась настолько важной, что ею предлагалось заниматься с самого детства, наставляя маленьких воспитанников действовать в духе добра и предостерегая их от зла. При преподавании этики предлагалось широко пользоваться уроками истории, запоминать изречения и высказывания выдающихся деятелей и философов. Знание иностранных языков должно было быть доведено до совершенства, чтобы пажи могли свободно и правильно изъясняться на иностранном языке.

Как свидетельствует один из авторов истории Пажеского корпуса Д.М.Левшин, рассуждения Миллера, написанные в 1765 г., не потеряли своего значения и в начале ХХ в. Среди предметов, предложенных к изучению в Пажеском корпусе, не значатся военные дисциплины. Их предлагалось изучать, как мы сейчас говорим, факультативно тем, кто интересовался военным делом. В качестве внеклассных занятий предлагались танцы и верховая езда.

Интересен подход Миллера к подбору учителей для корпуса. Учитель математики должен был обучать воспитанников арифметике, геометрии, тригонометрии, геодезии, артиллерии и фортификации; учитель философии - этике, естественному и международному праву, латинскому языку; учитель истории - собственно истории, географии, генеалогии, геральдике; учитель законоведения - гражданскому и государственному праву и основам церемоний. Эти четыре учителя предназначались и для воспитательной работы. Кроме названных четырех учителей, которые должны были играть роль старших преподавателей, приглашались еще восемь преподавателей для преподавания отдельных предметов. При составлении расписания занятий необходимо было строго учитывать возраст пажей, их успехи по тем или иным предметам. По мнению многих исследователей, трактат, подготовленный Миллером, был одним из выдающихся документов педагогики и мог быть широко использован в самых различных учебных заведениях. Изучая Россию и русскую историю, Миллер понял, что Россия нуждается, прежде всего, в профессиональной школе. К сожалению, предложения Миллера могли быть реализованы в Пажеском корпусе и других учебных заведениях только частично. Причиной этого был недостаток педагогического персонала.

Для исправления такого положения Екатерина II решила послать в 1766 г в Лейпцигский университет шестерых пажей: Алексея Кутузова, Петра Челищева, Алексея Рубановского, Александра Римского-Корсакова, Александра Радищева и Сергея Янова. Русские студенты проявили себя в университете с самой лучшей стороны. В течение короткого времени они с успехом освоили изучаемые предметы, несмотря на большие соблазны заграничной жизни по сравнению с порядками в России. Каждый из перечисленных выше пажей достиг определенных высот на государственной и гражданской службе. Александр Радищев стал писателем. За свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой он призывал власти отменить крепостное право в России, Радищев был сослан Екатериной II в Сибирь и освобожден из ссылки только Павлом I. Бывшие пажи, современники А.Н.Радищева, уважали и любили своего товарища за ум и умение писать, они считали его первым пажем-писателем.

В апреле 1788 г. в Пажеском корпусе был установлен новый порядок подготовки и обучения пажей, выработанный сенатором Завадовским. Программа обучения была расширена за счет военных дисциплин. В нее официально были включены артиллерия и фортификация, фехтование, верховая езда. Срок обучения в корпусе был определен в восемь лет. Были строго расписаны часы занятий по возрастам, определен распорядок дня, который наилучшим образом согласовывался бы с придворной службой. Особенностью новой программы обучения было и то, что Пажеский корпус признавался учебным заведением, готовящим выпускников к военной службе, а подготовка к гражданской службе отодвигалась на второй план.

Бывший паж Брусилов, рассказывая о придворной жизни в последние годы царствования Екатерины II, отмечал: «Восьми лет поступил я в Пажеский корпус. Всего в корпусе обучалось 60 человек. Пажи жили по два, три человека в комнате. У каждого был свой дядька. Казенного платья у пажей не было, каждый одевался, как хотел. Камер-пажи в столовую не ходили, им приносили еду в комнаты. Пажи в столовую ходили произвольно, по сигналу колокольчика. В корпусе было четыре класса. В первом учили начальной грамоте и арифметике; во втором - греческому, латинскому, немецкому и французскому языкам, грамматике, древней и новой истории, географии, арифметике и алегбре; в третьем классе к данным предметам добавлялись геометрия, минералогия и фехтование; в четвертом - высшие науки и фортификация. Учили нас небрежно. Мы не знали латинской и греческой азбуки, с французким и немецким языками было не намного лучше. В большинстве случаев мы были предоставлены сами себе, много шалили, часто не ходили на уроки. Некоторые нанимали частных учителей.

Состав пажей был довольно странный. Тех, кто познатнее, производили в камер-пажи, из камер-пажей выпускали в гвардию поручиками. Производство в камер-пажи происходило в духе рыцарских традиций: паж преклонял колено, государыня дотрагивалась рукой до его щеки, вручала ему шпагу. Пажи, которые пробыли в корпусе более 9 лет, выпускались в армию капитанами. На службу пажи надевали мундир светло-зеленого сукна. Парадный мундир был очень богатым и стоил до 700 рублей. В торжественные дни парадный мундир выдавался пажам, а потом возвращался в кладовую. Для некоторых гостей в своем наряде мы казались высокопоставленными чиновниками, и нам доставляло удовольствие при случае посмеяться над этим.

В обыкновенные дни на дежурство наряжались восемь пажей: четыре на половину государыни и четыре на половину наследника. Но так как наследник жил в Гатчине, все восемь пажей были на стороне государыни. Должность наша состояла в следующем: у кавалерской комнаты стояло по два пажа, два у входа в тронную и два у входа в бриллиантовую комнаты. Когда великие князья и великие княжны входили, мы открывали двери. У обеденного стола государыни прислуживали два камер-пажа, а пажи прислуживали за теми особами, которые сидели за столом императрицы. Во время службы мы не имели права разговаривать, тем более смеяться, если для этого был повод. Приходилось прятаться за шторы».

Далее Брусилов вспоминал: «После взятия Варшавы в Петербург прибыл славный Суворов. Ему был отведен Таврический дворец, здесь он по обычаю своему, завесив все зеркала и лежа на соломе, принимал гвардейских офицеров. Он был приглашен к столу императрицы. В тот же день была приглашена дочь его графиня Зубова с мужем. Все собрались в бриллиантовой комнате, где был накрыт стол, и ожидали государыню. Суворов вбежал в комнату, подскочил к дочери, перекрестил ее, потом перекрестил ей живот (она была в тягости).

Вошла государыня и посадила героя возле себя по левую руку. Суворов был в парадном фельдмаршальском мундире, шитом по всем швам золотом, на нем были бриллиантовые знаки св. Андрея, бриллиантовый эполет и большой бриллиантовый бант на шляпе. В течение всего обеда он рассказывал о штурме.

Государыня кушала тихо. Чтобы не за-держивать стола, кушанья подавались своим чередом, и государыне метрдотели подавали на двух, а иногда на четырех тарелках те блюда, которые были уже обнесены. Она выбирала какое-нибудь одно.

Суворов, рассказывая о штурме, также отстал от прочих тремя или четырьмя блюдами. Государыня взглянула на Барятинского, и тотчас два метрдотеля поднесли Суворову с каждой стороны по две тарелки. Он, будто не зная, что с ними делать, сложил все на свою тарелку, перемешал и начал кушать. Никто даже не улыбнулся. По окончании стола государыня изволила отойти во внутренние апартаменты. Суворов, не сказав никому ни слова, начал щипать калмыченка, прыгать около него, тормошить. Тот бросился бежать, Суворов за ним. Не догнав калмыченка, швырнул в него своей шляпой с бриллиантовым бантом, сбежал с лестницы, сел в карету и уехал».

По свидетельству того же Брусилова, пажи любили мелко шкодить и хулиганить. Нередко в присутствии императрицы они подшучивали над престарелыми вельможами, ухитряясь привязывать сзади парики вельмож к стулу или креслу, и когда те вставали для поклона при появлении Императрицы, парики слетали у них с головы. За такие шутки пажи отделывались легким выговором самой Екатерины II, иногда любившей видеть своих вельмож в смешном положении. Одна из любимых забав пажей была красть патроны у дремавших на постах караульных кавалергардов и бросать эти патроны в камин. Взрыв патронов очень забавлял пажей. В одном из залов Зимнего дворца пажи устраивали катанье на своих шляпах. К шляпе привязывались платки, один из пажей садился на шляпу, а трое других волокли этого пажа по скользкому полу зала. После одного такого катанья шляпа, шитая золотом, становилась негодной к использованию.

Из пажей, прислуживавших Екатерине II, достигли высокого государственного положения Семен Романович Воронцов, Георгиевский кавалер, отличившийся во время войны с турками в битвах под Ларгой и Кагулом, посол России в Англии; князь Сергей Александровия Морков, получивший три степени ордена св. Георгия; граф Тормасов, герой войны 1812 г., граф Козенс, основатель конских заводов при Александре I; герой войны 1812 г., любимец М.И.Кутузова, Георгиевский кавалер Дмитрий Сергеевич Дохтуров; Алексей Петрович Мельгунов, директор Сухопутного шляхетского кадетского корпуса, губернатор Новороссийского края, Ярославской, Костромской и Архангельской губерний. При Екатерине II большинство пажей из придворных слуг становились военными и в большинстве своем достигали высокого положения

С воцарением на престол Павла I произошли изменения и в жизни Пажеского корпуса. Новый император постарался придать корпусу более военный вид, были ликвидированы должности рейт и ягт-пажей, а 5 камер-пажей, избранных для дежурства при особе Его Величества, было велено именовать лейб-пажами. В декабре 1796 г. был произведен очередной выпуск пажей, и было набрано 25 новых воспитанников. 7 октября 1800 г. Павел I распорядился выпускать лейб-пажей в поручики гвардии, с назначением их флигель-адъютантами, камер-пажей прапорщиками и корнетами гвардии, а пажей с теми же званиями - в армию. В 1800 г. Пажеский корпус окончил будущий полный кавалер ордена св. Георгия, фельдмаршал лейб-паж И.Ф.Паскевич.

При Павле I было составлено положение о Пажеском корпусе и порядке несения службы пажами при Высочайшем дворе, но Павел I не успел утвердить его. Оно было утверждено Александром I. В дни коронации нового Императора Александра I Пажеский корпус состоял из 4-х отделений: первое - один камер-паж и 11 пажей, второе - 6 камер-пажей и 5 пажей, третье - 4 камер-пажа и 7 пажей, четвертое - 12 пажей. Директором корпуса в это время был генерал-майор Федор Сергеевич Шапошников.

СОЗДАНИЕ ПАЖЕСКОГО КОРПУСА

Император Александр I указом от 10 октября 1802 г. преобразовал существовавший до него Пажеский корпус в военно-учебное заведение и повелел именовать это заведение Пажеским Его Императорского Величества корпусом. Старшинство Пажеского корпуса было определено днем подписания Александром I указа о преобразовании существовавшего учебного заведения в военно-учебное заведение совершенно нового типа. Корпусным праздником было определено 25 декабря. Следует отметить, что при определении старшинства Пажеского корпуса в определенной степени была нарушена традиция, в соответствии с которой старшинство вновь создаваемого учебного заведения в большинстве случаев определялось временем основания предшествовавшего ему учебного заведения.

Еще до издания указа от 10 октября 1802 г. Александр I поручил директору 1-го кадетского корпуса генерал-майору Федору Ивановичу Клингеру составить новое Положение для Пажеского корпуса. Давая поручение Ф.И.Клингеру, Александр I выразил пожелание видеть в пажах воспитанников, изучающих науки и получающих военное образование, а не юношей, прислуживающих при дворе. Таким образом, главная цель реформы состояла в том, чтобы превратить корпус в настоящее военно-учебное заведение. Оставаясь директором 1-го кадетского корпуса, Ф.И.Клингер одновременно стал исполнять обязанности шефа Пажеского корпуса и оставался в этой должности до 1820 г. Фактически, Ф.И.Клингер стал главным управляющим двумя корпусами. Прежде чем приступить к составлению Положения Клингер решил лично ознакомиться с состоянием корпуса. После встречи с генералом Шапошниковым в первых числах сентября 1802 г. Клингер представил обер-камергеру и шефу корпуса графу Н.П.Шереметеву план преобразования, который и был доложен императору. Было принято решение произвести досрочный выпуск из корпуса 7-ми камер-пажей.

10 октября 1802 г. в расположении Пажеского корпуса состоялось представление Ф.И.Клингером Указа Александра I о преобразовании Пажеского корпуса и нового Положения для него. В Положении было сказано: «Пажеский корпус есть училище для образования нравов и характера, в котором даются нужные офицеру познания; корпус сей есть совокупно такое воинское установление, где благородное юношество через воспитание приготовляется к воинской службе строгим повиновением, совершенною подчиненностью и не принужденным, но добровольным выполнением должностей своих». Директором корпуса был назначен 29-ти летний генерал-майор Генрих Григорьевич Гогель, участвовавший в штурме Измаила и в других сражениях против турок по руководством А.В.Суворова..

Одно из важных положений при учреждении Пажеского корпуса состояло в том, чтобы дисциплину у пажей воспитывать «по заветам Суворова - показом». И офицеры-воспитатели, в данном случае гувернеры, должны были служить личным примером для своих воспитанников. Организационно пажи составляли роту, которой командовал штаб-офицер, носивший звание гофмейстера. Рота была разбита на 4 отделения, роль командиров отделений выполняли младшие офицеры - гувернеры. Занятия строевой подготовкой должны были выработать у пажей умение держать себя в строю и знакомить их с различными перестроениями и строевыми приемами. Камер-пажей в обязательном порядке приучали к командованию строем и обучению отделения приемам с оружием. Пажи несли караульную службу, для чего формировался так называемый пикет (иначе караул) из 12 пажей с ефрейтором и барабанщиком под командой камер-пажа. Пажи выставлялись на установленных комендантом дворца посты.

В начале Х1Х в. в Пажеском корпусе было четыре класса. Программа обучения, утвержденная для пажей, усложнялась от класса к классу. При этом в третьем и четвертом классах значительный упор делался на военные дисциплины. Программа обучения включала русский, французский и немецкий языки, чистописание, географию, российскую, европейскую и всеобщую историю, арифметику, геометрию, тригонометрию, физику, рисование, Закон Божий, фортификацию, артиллерию, историю дипломатических и политических отношений между государствами. В первом классе военных дисциплин не было, во втором пажи начинали изучать полевую фортификацию, в третьем уже появлялась артиллерия, а в четвертом долговременная фортификация.

Право на зачисление в пажи было предоставлено сыновьям и внукам: военных и гражданских чиновников первых трех классов (согласно Табели о рангах); лиц, занимавших должность генерал-губернаторов, посланников, губернских предводителей дворянства (если они занимали эти должности в чине не ниже генерал-майора или действительного статского советника), генерал-майоров, убитых в боях или прослуживших в этом чине не менее пяти лет; наконец, правнукам лиц первых двух классов, носящим фамилию своих прадедов.

Н.А.Епанчин в этой связи писал в своих мемуарах: «В пажи зачислялись сыновья и внуки полных генералов и адмиралов, генерал-лейтенантов и вице-адмиралов и при определенных условиях и генерал-майоров и контр-адмиралов, например, георгиевских кавалеров. В принципе, все пажи были по происхождению дворянского рода. Но были отцы и деды, достигшие своей службой известных генеральских чинов, и недворянского происхождения. В пажи зачислялись также сыновья и внуки уроженцев Великого княжества Финляндского; для таких лиц в Пажеском корпусе было пять вакансий, причем для них не требовалось, чтобы отцы и деды имели определенное служебное положение, как это было установлено для русских».

Первоначально Пажеский корпус, учрежденный в 1802 г. располагался на Фонтанке, а в 1810 г. ему предоставили для размещения дворец князя Воронцова на Садовой улице, где до этого располагался Капитул Мальтийского ордена. Штат корпуса в это время составлял 50 пажей и 16 камер-пажей. Михаил Илларионович Воронцов, государственный деятель и дипломат, принял непосредственное участие в дворцовом перевороте 1741 г., в результате которого на российский престол была возведена Елизавета Петровна. Это в его санях осенней ночью ехала будущая императрица поднимать Преображенский полк. Об этой поддержке она не забывала никогда. Через три года после восшествия на престол Елизаветы Петровны М.И.Воронцов был удостоен титула графа и стал вице-канцлером. Когда Воронцов задумал построить городскую усадьбу, императрица не стала возражать против того, чтобы он отстроил дом в центре Петербурга, а архитектором был Ф.Б.Растрелли.

Главный фасад Воронцовского дворца выходит на Садовую улицу, а за ним, обращенный к Фонтанке, раскинулся большой парк. Дворец был отгорожен от улицы решеткой, отлитой по проекту самого архитектора. Внутреннее убранство дворца поражало своей изысканностью, каждая деталь отделки была произведением искусства. 23 ноября 1758 г. во дворце Воронцова была освящена церковь. В этот день «Ее императорское величество изволило кушать у его сиятельства и пожаловало его своим канцлером, а для новоселья вручило ему указ на 40000 руб.». В своем дворце канцлер прожил пять лет. У него любил гостить А.В.Суворов, у которого были добрые отношения с хозяином. После отставки М.И.Воронцов продал свой дом в казну.

С 1798 по 1803 гг. дворец принадлежал рыцарям Мальтийского ордена, нашедших приют в России после изгнания их с Мальты французами. Их Великим Магистром стал Павел I. По его распоряжению в Воронцовском дворце архитектором Кварнеги была построена римско-католическая церковь (Мальтийская капелла), которая 17 июня 1800 была торжественно освящена в честь покровителя ордена, святого Иоанна Крестителя. Осенью того же года была построена Православная церковь Пажеского корпуса, освященная 21 июня 1801 г. в честь рождества святого Иоанна Предтечи. Как бы в память о заветах мальтийских рыцарей православная церковь была украшена мальтийскими крестами - эмблемой рыцарства. Кратковременное пребывание рыцарей в воронцовском дворце наложило отпечаток на судьбу его последующих обитателей. Трехэтажный дворец был просторным, внушительным и красивым. Залы были больше, чем требовалось для целей учебного заведения: один из них использовался исключительно для танцевальных классов.

Основным лицом, отвечавшим за учебный процесс в Пажеском корпусе, как и в кадетских корпусах, был инспектор классов. Он отвечал за набор учителей, контролировал учебный процесс, успеваемость воспитанников, через офицеров-воспитателей оказывал воздействие на нерадивых и плохо успевающих воспитанников. В начале сентября инспектор классов в присутствии директора и офицеров экзаменовал пажей и определял место каждого пажа в списке корпуса.

Офицеры, командиры отделений, имели квартиру для проживания рядом со спальней своего отделения и круглые сутки должны были находиться с пажами, включая прием пищи вместе со своим отделением. На них лежала ответственность за постоянный контроль за поведением и успеваемостью пажей, за исправное несение ими караульной службы во дворце. Офицерам надлежало быть с пажами вежливыми и обходительными, не проявлять в общении с ним гнев и не терять терпения, воспитывать в пажах честь и благородство. Офицеры должны были знакомиться с семьями пажей, посещать их и информировать родителей об успехах и недостатках детей. Первого числа каждого месяца офицер-воспитатель подавал директору корпуса рапорт о положении дел в отделении, а директор доносил об этом шефу корпуса. За выполнение пажами придворной службы ответственность нес гофмейстер, ротный командир, директор корпуса в эту сферу деятельности не вмешивался.

За порядком на территории корпуса следила так называемая полиция корпуса, включавшая в себя двух унтер-офицеров и швейцара. Швейцар обязан был вести строгий учет всех входящих в корпус и выходящих из него. Он не имел права выпускать из корпуса пажей без «билета», подписанного офицером, на право выхода из корпуса. Однако пажи обходили это правило, подкупая швейцара. Двери корпуса открывались в 7.30 и закрывались в 22.00.

В корпусе соблюдался строгий порядок производства пажей в камер-пажи. Так как производство в камер-пажи рассматривалось в качестве одной из важнейших мер поощрения, то офицер-воспитатель, ходатайствующий о производстве кого-либо в камер-пажи, обязан был составить аттестацию, которая докладывалась директору. Одновременно готовилась аттестация и инспектором классов. Самым суровым наказанием для пажей было исключение из корпуса и отправление к родителям или на службу в строевые части. Пажей могли посадить под арест, доложить об их поведении шефу корпуса, а тот непосредственно императору, который и решал их судьбу. Император проявлял повседневный большой интерес к жизни корпуса и интересовался всем, что в нем происходило. За неоднократное нарушение дисциплины пажи подвергались «строжайшему наказанию», под которыми подразумевались розги. Порка пажей должна была осуществляться в присутствии офицеров, воспитанников и директора корпуса. Следует отметить, что в Положении для корпуса посчитали не удобным упоминать розги и написали о «строжайшем наказании».

Зимой 1812 г. 14-летний паж Маньковский был задержан в кондитерской лавке за то, что предъявил к оплате фальшивую ассигнацию. Как оказалось, эту ассигнацию пером пытался подделать сам паж. Военным губернатором Петербурга генерал-адъютантом А.Д.Балашовым, выпускником Пажеского корпуса, Маньковский был арестован, и о его проступке было немедленно доложено директору корпуса и императору. Александр I повелел «пажа Маньковского за дерзновенные его поступки наказать примерно (розгами - прим. автора) при собрании всего Пажеского корпуса, а потом одев в серое платье, содержать целый год вне общества пажей под особым надзором за его поведением». Только через пять месяцев с Маньковского сняли это наказание. Он был выпущен из корпуса офицером.

Учреждение нового учебного заведения совершенно не коснулось придворной службы. Генерал-майор Федор Яковлевич Миркович, директор 2-го кадетского корпуса, воспитывавшийся в Пажеском корпусе с 1805 по 1809 гг., вспоминал: «Для службы при Дворе камер-пажи были распределены следующим образом: на половине Государя и царствующей Императрицы было по четыре камер-пажа. При вдовствующей императрице Марии Федоровне восемь камер-пажей, разделенных на четыре смены. Служившие Марии Федоровне камер-пажи после утренних занятий причесывались, пудрились, одевались в виц-мундиры и к 12 часам отправлялись во дворец на дежурство, где ждали выезда Императрицы верхом и сопровождали ее во время прогулки. После возвращения во дворец пажи переодевались для службы у стола. Обеды эти для нас были в высшей степени интересны, так как разговоры присутствовавших на них гостей были замечательны. Служба камер-пажа при императрице в Павловске и Гатчине с весны до осени была весьма приятна. В 18 и 19 лет имевшие место развлечения обладали своей прелестью: праздники, прогулки, танцы, театры, волокитство кружили нам голову. После дежурства в течение недели, возвратясь в корпус, мы предавались учению с полным самоотвержением и проводили иногда ночи за книгами и учебными тетрадями. Так было сильно чувство честолюбия, никто из нас не хотел выходить с чином прапорщика».

После преобразования корпуса в военно-учебное заведение еще долгое время в корпусе действовали старые порядки, с которыми приходилось вести борьбу новому начальству. К моменту переселения корпуса во дворец Воронцова в 1810 г. новые порядки практически полностью утвердились. С этого времени в корпусе стали проводиться экзамены на получение звания камер-пажа. Одновременно было определено, что и производство в офицеры по окончании корпуса будет осуществляться только после экзамена. Это решение явилось большой неожиданностью для пажей, которые считали, что выпуск из корпуса производится без каких-либо испытаний. Пажам, достигшим 19-летнего возраста, не проявившим старания в учении, приходилось милостиво просить директора корпуса не подвергать их экзамену, поскольку «их заставляли начать учение в такие года, когда молодые люди начинают терять способности». Всем таким ходатаям было отказано в просьбе, и они обязаны были держать экзамен наравне со всеми выпускниками. Благодаря усилиям первых директоров Пажеского корпуса к 1810 г. корпус стал один из лучших учебных заведений России.

Война 1812 г. вызвала в Пажеском корпусе подъем патриотизма. Многие кадеты старших классов мечтали быстрее завершить учебу и отправиться на борьбу с Наполеоном. Одним из первых корпус покинул паж Герсеванов, поступивший на военную службу, не дожидаясь разрешения родителей. Пример Герсеванова увлек и многих других пажей, учившихся в корпусе. Участь павших в первых же боях выпускников Пажеского корпуса не смущала их. Их больше волновала слава, связанная с именами бывших пажей, отличившихся в боях, в числе которых были генералы Тормасов, Дохтуров, Храповицкий, граф Сиверс, граф Растопчин, Вельяминов, Потемкин, и другие. Многие пажи под видом болезни увольнялись из корпуса, а затем поступали унтер-офицерами в полки, где за отличия в боях производились в офицеры и, конечно, обгоняли по службе однокашников, продолжавших учиться в корпусе.

Директор корпуса был категорически против того, чтобы пажи досрочно покидали корпус, и всячески старался убедить воспитанников в пагубности такого поступка, особенно с учетом того, что уже были истрачены большие средства на их обучение и воспитание. Однако во второй половине 1812 г. в корпус стали поступать письма от родителей с просьбой досрочно выпустить их детей из корпуса и позволить им защищать родину в борьбе с Наполеоном. Император пошел навстречу желаниям пажей и их родителей. В августе 1812 г. был произведен досрочный выпуск 49 камер-пажей и пажей. В ноябре к этой группе были добавлены еще 6 пажей, произведенных в офицеры. В конце 1812 г. возник вопрос о возможной эвакуации корпуса из Петербурга. Однако эта акция не была осуществлена.

Брожение умов, начавшееся в русском обществе после войны 1812 г. достигло и Пажеского корпуса. Впервые за многие годы существования корпуса в начале 20-х гг. были отмечены явные случаи неповиновения начальству. Паж Павел Арсеньев во время урока грубо разговаривал с преподавателем, за что был посажен под арест, а затем его должны были подвергнуть наказанию розгами. Во время приведения этого наказания в исполнение на помощь Арсеньеву бросилось несколько пажей. Наказание было приведено в исполнение с большим трудом. Арсеньев и один из его друзей были исключены из корпуса. К этому же времени относится исключение из Пажеского корпуса будущего поэта Баратынского, обвиненного вместе с двумя другими пажами в краже черепаховой табакерки в золотой оправе и 500 рублей у камергера Приклонского. Баратынскому в это время было 16 лет и несмотря на ходатайство самого камергера все трое пажей были из корпуса исключены и отправлены в солдаты.

По мнению многих выпускников корпуса, в начале Х1Х в. преподаватели и гувернеры, несмотря на свою общую высокую подготовку, к своим обязанностям относились формально, не вникали в жизнь молодых людей, не знали, что их волнует, не интересовались их внутренним миром. Все воспитательные меры сводились к чтению длительных нотаций или применению дисциплинарных мер. В лучшую сторону в это время выделялся в корпусе педагог полковник Клингенберг, выпускник 2-го кадетского корпуса, прослуживший в Пажеском корпусе 17 лет. По свидетельству некоторых пажей, «Клингенберг был близок к пажам, жил с ними их жизнью, был простым, ласковым и симпатичным; пажи уважали, любили его и боялись одновременно».

По воспоминаниям выпускника корпуса А.П.Дарагана, в начале Х1Х в. науки в корпусе преподавались без системы, поверхностно, отрывочно; из класса в класс пажи переводились по общему итогу всех баллов, включая и баллы за поведение. Иногда получалось так, что ученик, не изучивший, как следует, арифметики, приступал к изучению геометрии и алгебры. В первом классе у камер-пажей был даже класс политической экономии. Чиновник горного ведомства читал физику, но также без всякой системы. Почти каждый класс начинался тем, что пажи окружали его и просили, чтобы на следующем занятии он обязательно показал фокусы. Преподаватель говорил, что это не фокусы, а физические опыты. Расходы на опыты оплачивали пажи, собирая к следующему уроку медные пятаки, и перед уроком эти деньги высыпали на стол. Преподаватель, смущаясь, торопливо собирал мелочь в платок и куда-то прятал.

Другой бывший паж Гангеблов в этой же связи вспоминал: «Большая часть учителей по своей внешности и своим приемам отличалась какой-то чудоковатостью. Ни один из учителей не умел представить свою науку в достойном виде и внушить к ней любовь и уважение. Метод учения заключался в тупом долблении наизусть; о каком-либо приложении к практике и помину не было; все учились не для того, чтобы что-нибудь знать, а для того, чтобы выйти в офицеры. Хуже всех преподавалась история. Это было сухое перечисление голых фактов, без упоминания о нравах, цивилизации, торговле и прочих проявлениях народной жизни. К тому же нас учили только русской и древней истории, об истории средних веков и новейшей мы не слышали. В классах ученики занимали места по старшинству баллов, полученных каждым по конкретному предмету, потому каждые два часа, при каждой перемене учителя, ученики рассаживались иначе». Как отмечал Дараган: «На уроках истории рассказывалось про Олегова коня и про то, как Святослав ел кобылятину».

Из пажей, которые не ленились учиться, формировались небольшие группы по два, четыре человека для приготовления уроков. Занятиям в этих кружках пажи и были обязаны тем знаниям, с которыми они, в конце концов, покидали Пажеский корпус.

С 1-го сентября в присутствии директора, инспектора классов и всех офицеров в корпусе проводились выпускные экзамены. По языковым предметам каждый воспитанник читал и переводил текст вслух, на больших досках под диктовку, чтобы всем было видно, писал заданный текст, а после исправления ошибок производил грамматический анализ написанного; по математике вызванные к доске решали задачи на больших досках на глазах всего класса; по истории и географии каждый из экзаменующихся должен был быть готов ответить на любой вопрос из присутствовавших на экзамене; по артиллерии, фортификации, физике, механике решали различные задачи, представляли чертежи фортификационных сооружений, рисунки карандашом, пером или красками. Присутствовавшие на экзамене выставляли оценки в экзаменационном листе, после чего по каждому предмету отдельно подводились итоги, баллы суммировались и выставлялась общая оценка.

По итогам экзаменов в соответствии с полученными на экзаменах баллах составлялся общий список выпуска, где каждый паж удостаивался своего места. Камер-пажи в возрасте 18 лет и старше выпускались офицерами в гвардию, их место занимали первые по итогам экзаменов из пажей. Остальные пажи не моложе 18 лет выпускались офицерами в армию.

В 1814-20 гг. в Пажеском корпусе учились внуки А.В.Суворова. Дочь Суворова, Наталья Зубова, специально испрашивала разрешение у директора корпуса, чтобы ее сыновья жили у инспектора классов Оде-де-Сиона, которого А.В.Суворов вывез из Швейцарии для воспитания сына Аркадия. В виде особого исключения эта просьба была удовлетворена Императором.

В течение почти пятнадцати лет пажи жили в помещениях корпуса, больше приспособленных для дворцовой жизни, чем для размещения учебного заведения. «В комнате четвертого отделения, где стояла моя кровать, - вспоминал паж А.П.Дараган, - на плафоне было изображено освобождение Персеем Андромеды. Без всяких покровов прелестная Андромеда стояла прикованная к скале, а перед ней Персей, поражающий дракона. Непонятно, как никому из начальствующих лиц не пришла в голову мысль, что эти мифологические картины здесь вовсе не на месте, что беспрестанное невольное созерцание обнаженных прелестей богинь может пагубно действовать на воображение воспитанников». Только при Николае I была осуществлена реконструкция дворцовых помещений для нужд военно-учебного заведения.

Этот же паж описал процедуру развода караула: «По окончании утренних уроков, в 12 часов пажи собирались в небольшую рекреационную комнату, строились по отделениям, приходил очередной ежедневный караул из 10 пажей, барабанщика и камер-пажа, являлся Клингенберг и делал развод по всем правилам тогдашней караульной службы. Караулом командовал дежурный по корпусу камер-паж. Это было единственное фронтовое образование пажей. Не было ни одиночной выправки, ни ружейных приемов, ни маршировки, кроме маршировки в столовую, причем пажи немилосердно топали ногами. Правда, летом один месяц посвящали обучению фронта - но это больше было для камер-пажей, которые, как будущие офицеры, с большим старанием стремились изучить строевой устав». С 1811 г. Император установил для выпускников экзамен по строевой подготовке.

В декабре 1811 г. император Александр I лично экзаменовал пажей и остался доволен знаниями выпускников. Первым в этом выпуске был будущий декабрист П.И.Пестель, а вторым — граф Адлерберг, ставший в дальнейшем при императоре Александре II генералом и министром двора, близким другом и советником монарха. Он был одним из активных участников подготовки и проведения реформ 1860—1870-х гг. И все же Пажеский корпус стал прежде всего военным заведением. Это непосредственно отразилось и на учебном плане. В двух специальных классах, предшествующих выпуску, систематически изучались военная история, тактика, фортификация, артиллерия, топография и ряд других предметов.

В 1819 г. Пажеский корпус поступил в подчинение Главного директора кадетских корпусов. В ноябре 1819 г. Главным директором Пажеского и кадетских корпусов был назначен выпускник 1-го кадетского корпуса герой войны 1812 г. граф Петр Петрович Коновницын. Коновницын был одним из любимцев пажей. Когда он появлялся в корпусе, пажи окружали графа и хотели удостоиться его «ласкового внимания и участия». Коновицын пробыл в этой должности только три года. В 1822 г. П.Коновицын скончался.

В годы правления Императора Александра I многие высокие государственные посты занимали пажи, окончившие корпус еще в VХIII в. О.П.Козодавлев был министром внутренних дел, генерал-адъютант А.Д.Балашов — министром полиции, князь А.Н.Голицын — министром просвещения, А.Н.Оленин в течение тридцати пяти лет был директором Публичной библиотеки, он принадлежал к числу образованнейших людей своей эпохи. Во главе Академии наук стоял граф Н.Н.Новосильцев, много сделавший для образования в России как военного, так и общего. А.Н.Оленин, А.Д.Балашов, Н.Н.Новосильцев сумели проявить себя и на военном поприще, приняв участие в войне на Кавказе и с турками.

Во всех войнах, которые вел Александр I, отличились выпускники Пажеского корпуса. В 1803 г. на Кавказе А.Леонтьев заслужил георгиевский крест 4-й степени, в 1807 г. в войне с турками отличился П.В. Голенищев-Кутузов, под Аустерлицем - Я.А. Потемкин, граф де-Бальмен, А.С.Кологривов, В.А.Русанов, И.Ф.Буксгевден, выдающийся русский дипломат и разведчик, будущий министр князь А.И. Чернышев. В 1810 г. во время войны с турками Георгия 4-й степени получил будущий фельдмаршал князь И.Ф.Паскевич, в 1811 г. он получает Георгия 3-й степени. В 1812 г. сложили свои головы в войне с Наполеоном выпускники Пажеского корпуса: И.Ф.Буксгевден, А.Б.Миллер, А.П.Левшин, К.К.Сиверс, А.Ф.Клингер и другие. Первым дворянином, решившимся вступить на педагогическое поприще, стал паж Глинка, ставший профессором словесности Юрьевского университета. Практически все пажи, выступавшие при Александре I как гражданские деятели, проходили военную службу, а большинство из них так и остались военными до конца своей жизни.

ПРЕВРАЩЕНИЕ ПАЖЕСКОГО КОРПУСА В ВОЕННО-УЧЕБНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ

При Александре I Пажеский корпус окончательно превратился в военно-учебное заведение. А пребывание корпуса в зданиях, где витал дух рыцарства способствовал культивированию среди пажей рыцарских традиций. Каждому поступавшему в корпус выдавалось Евангелие с белым мальтийским рыцарским крестом и Заветы мальтийских рыцарей. Восемь заветов, которым соответствовали восемь концов рыцарского креста, включали: преданность учению церкви, уважение к слабому, любовь к Родине, беспощадность к врагам, религиозную непримиримость, верность данному слову, щедрость и благотворительность, служение добру и справедливости. Во всех трех ротах корпуса на стенах были укреплены мраморные доски с вырезанными на них золотом заповедями мальтийских рыцарей. Мальтийский крест стал официальным знаком Пажеского корпуса. По существу, это было элитарное военно-учебное заведение с особыми привилегиями, одной из которых являлось несение службы при Высочайшем дворе в дни христианских праздников, дни рождения императора и членов императорской семьи.

В царствование Николая I система военного образования в России приобрела значительную стройность, военно-учебные заведения, учрежденные в разное время и не имевшие ничего общего между собой, в эпоху нового императора начали приобретать единообразный внешний и внутренний порядок, условия дисциплины и строевой подготовки. В программы кадетских корпусов и Пажеского корпуса включают фехтование и гимнастику. Для всех военно-учебных заведений появляются общие законы и инструкции, программы обучения. Впервые начинают издаваться общие учебные пособия и учебники. Обмундирование и белье начинают шить и подгонять отдельно для каждого воспитанника.

При Николае I число обучающихся в Пажеском корпусе было увеличено до 150 воспитанников (16 камер-пажей и 134 пажа). В корпус принимали мальчиков с третьего класса, они учились семь лет. В корпусе было семь общих классов (с учебной программой семи классов кадетских корпусов) и два специальных (с курсом военных училищ). Все воспитанники корпуса носили звание пажей и при переходе в старший специальный класс лучшие из них по представлению начальства производились лично императором в камер-пажи. В строевом отношении пажи разделялись на три роты, специальные классы составляли одну роту и считались на действительной службе; в отношении исполнения воинской повинности они были приравнены к вольноопределяющимся. Корпус выпускал пажей в пехоту, кавалерию, артиллерию и инженерные войска. По результатам выпускных экзаменов камер-пажи и пажи старшего специального класса подразделялись на четыре разряда. Причисленные к первым трем разрядам выпускались подпоручиками в гвардию, армию или специальные войска; причисленные к четвертому разряду - унтер-офицерами в армию.

В летнее время первая рота выводилась в лагерь в Красное село. Впервые Пажеский корпус был выведен в лагерь в конце июля 1826 г. В лагерь пажи выдвигались пешком, в походном порядке, делали привал в Красном Кабачке, а ночлег в деревне Кикиники. Выступлению предшествовала церемония в присутствии высоко поставленных лиц. В лагере пажи вместе с кадетами других кадетских корпусов принимали участие в маневрах, занимались строевой и физической подготовкой. Первый лагерный сбор продолжался один месяц, последующие сборы - до полутора месяцев. В 1831 г. в лагерных сборах корпуса принял участие наследник цесаревич Александр Николаевич, а в 1843 г. - Великий князь Константин Николаевич.

Значительно позже, при Александре II во время лагерных сборов пажей стали привлекать к большим маневрам, поднимали ночью по тревоге, заставляли совершать переходы на несколько десятков верст. Пажи занимались практической съемкой местности и строительством оборонительных укреплений. Иногда в лагерь приезжали офицеры генерального штаба, чтобы проверить работы и дать какие-либо советы

В декабре 1826 г. Пажеский корпус посетил Николай I. Результатом его посещения стало ужесточение контроля над жизнью пажей. Им было отдано распоряжение, чтобы офицеры-воспитатели имели ключи от ящиков, где пажи хранили вещи, учебники и тетради и контролировали их содержимое. То же самое касалось и «сундуков под кроватями, где хранилось платье». Осмотр должен был производиться внезапно и как можно чаще. Пажам было разрешено во время занятий расстегивать верхние крючки мундиров.

В 1835 г. в корпусе впервые были введены в действие правила, определяющие сущность придворной службы, первым пунктом которых значилось: «Камер-пажи удостаиваются служения при Высочайшем Его Императорского Величества дворе: по воскресным, торжественным и праздничным днях, равно как и на балах». Правила подробно расписывали место пажей во время несения службы во дворце, в театре, при торжественных выездах, выходах императора и его свиты. Только через сто лет после появления пажей в России, были оформлены положения службы, исполнявшейся пажами в течение столетия.

Устав корпуса, определяя цели в области образования пажей, одновременно подчеркивал необходимость «обхождения с камер-пажами и пажами вежливого, непринужденного, благопристойного и без грубости не только на деле но и на словах», «так как не страх, а убеждение в их обязанностях долженствует ими руководствовать». Система обучения соответствовала основным требованиям физического и нравственного воспитания и направлена на поддержание здорового духа, дисциплины, любознательности и склонности к умственному труду. Среди изучаемых предметов появились верховая езда, фехтование. Камер-пажей стали знакомить с «историей о трактатах и негоциациях государственных», с политическим устройством европейских государств, системой управления ими. От камер-пажей требовали свободного и совершенного владения изучаемыми иностранными языками.

В начале 30-х гг. Х1Х в. коренной перестройке был подвергнут Воронцовский дворец. После перестройки здание было полностью приспособлено для размещения в нем учебного заведения. Над фронтоном впервые появилась надпись: «Пажеский Его Императорского Величества корпус». В 1830 г. директором корпуса назначается генерал-майор А.А. Кавелин, зарекомендовавший себя заботливым и справедливым начальником, что особенно ярко проявлялось при производстве пажей в камер-пажи и производстве камер-пажей в офицеры. Основное внимание А.А. Кавелин обратил на учебную часть, которую он нашел в неудовлетворительном состоянии. Был полностью заменен педагогический персонал. В мае 1834 г. директором корпуса становится выпускник Пажеского корпуса П.Н.Игнатьев, которому Николай I при назначении на должность сказал: «Вот тебе Пажеский корпус. Ты знаешь, что там воспитываются дети старейших и лучших моих служивых. Поставь их на ноги так, чтобы они служили, как и их отцы».

Двенадцать лет П.Н.Игнатьев был директором корпуса, где он проявил себя строгим и требовательным воспитателем. Воспитанники боялись появления его на экзаменах, особенно на экзамене по русской истории, которую он знал основательно. По словам князя Имеретинского (вып.1848 г.), «Генерал Игнатьев был полным хозяином в корпусе и никого и ничего не упускал из виду. Он прибрал в свои руки и предупредительную, и карательную, и поощрительную стороны деятельности. Если никто не мог сладить с упрямым и недисциплинированным воспитанником, то стоило директору потребовать его к себе и сказать, что напишет письмо батюшке и матушке, как воспитанник начинал себя лучше вести. Игнатьев терпеть не мог, если кто-то не хотел или боялся сам сознаться в своей вине. «Кто трусит признать себя виновным, тот и на поле сражения струсит», - любил твердить пажам генерал Игнатьев». При Александре II А.П.Игнатьев стал председателем комитета министров. В комитете вместе с ним заседали три министра, из его бывших пажеских воспитанников: Грейг (министр финансов), Маков (министр внутренних дел), Гейден («за военного министра»).

Яркий след в жизни Пажеского корпуса оставил ротный командир полковник Карл Карлович Жирардот, тридцать лет прослуживший в корпусе. Он появился в корпусе в 1831 г. и с первых шагов с большим старанием и любовью взялся за дело. Начав свою карьеру с преподавания французского языка в 4 и 5 классах, сразу завоевал любовь воспитанников. Бывший паж, генерал-лейтенант В.С.Семека (вып.1834 г.), командующий войсками Одесского военного округа, вспоминал: «Жирардот носил скромное звание ротного командира. Но он был известен многим поколениям пажей и, стало быть, многим в Петербурге и во всей России. Жирардот был душой и двигателем всего, что делалось в корпусе, за исключением учебной части, в которую он благоразумно избегал вмешиваться. Он поспевал всюду, смотрел на начинающих учиться фронту, которые занимались в дортуарах, на тех, кто обучался приемам с ружьями в залах. Караулы, готовящиеся к разводу, Жирардот обучал сам. Мы еще только собираемся на примерку обмундирования, а Жирардот уже сидит в резервной комнате у окна на стуле, а около него каптенармус с мелком в руках. Ни одна куртка, ни один мундир, шинель, амуниция не шились без Жирардота. Жирардот внимательно следил за продовольствием, поставляемым в корпус. Каждый день утром он отправлялся на кухню смотреть доставленную говядину или другие продукты. В танцклассе его особенно интересовало обучение поклонам, искусству кланяться. Безукоризненно аккуратный Жирардот составлял в начале года список, кто и где из камер-пажей и пажей будет нести службу. Беспрестанно болтая с пажами по-французски о всевозможных предметах и делая это не три-четыре раза в неделю, как учителя, а каждый день, он учил не для школы, а для жизни. Подавая сам пример образцовой аккуратности, он настоятельно требовал того же от своих воспитанников».

Перед увольнением в город каждому пажу давался билет (увольнительная записка— прим. автора), к кому именно и до какого времени воспитанник уволен. На обороте билета была надпись: «Dсегда и во всем соблюдать правила вежливости и благопристойности, равно форму и чистоту в одежде. Всем гг. генералам, штаб и обер-офицерам делать фронт. Быть на улице и в публичных собраниях с провожатым и билет свой иметь при себе». На ефрейторских и камер-пажских билетах внизу прибавлялось: «В знак особой доверенности позволяется ходить без провожатых». Жирардот выходил по субботам в город и «ловил» пажей, не делавших фронт посторонним офицерам. Этим он нагонял страх на пажей, и те сами смотрели, чтобы не пропустить какого-либо офицера. Корпус Жирардот оставил в 1856 г., был произведен в генерал-майоры, и ему сохранили казенную квартиру на территории корпуса.

В начале - середине 40-х гг. Х1Х в. в корпусе значительно возросло качество преподавания большинства дисциплин. Отзывы самих пажей о своих преподавателях отличаются большим разнообразием. По мнению одних пажей, в корпусе учили «чему-нибудь» и «как-нибудь». По мнению других, в корпусе были преподаватели, особенно профессора из Петербургского университета, которые увлекали воспитанников своими лекциями и практическими занятиями и приучали пажей к самостоятельному мышлению. В принципе, большинство выпускников Пажеского корпуса сходятся во мнении, что на протяжении всего периода существования корпуса, тот из пажей, кто стремился получить прочные знания, и в этом его смогли убедить родители или пример старших пажей, тот действительно имел возможность получить в корпусе очень хорошие знания.

Князь Имеретинский в этой связи вспоминал: «Вообще состав преподавателей был далеко не идеальный. Были люди рутины, у которых не шло дальше «отсюда туда». Понятно, что наши знания были неполны, отрывочны и скоро улетучивались. Правда, историю, статистику, русскую словесность, математику и химию в последних двух классах преподавали профессора, светила науки того времени. В корпусе учились только хорошие ученики. На ленивых и не желающих учиться обращали очень мало внимания, на них учителя махнули рукой и представляли их научные познания воле судьбы». В классе «ленивые» занимали задние скамейки, так называемую «гору», и нередко с «горы» пытались диктовать свои условия преподавателям, которые давали слабину при проведении уроков и не могли потребовать от воспитанников соблюдения строгой дисциплины. В одном из классов на задней скамейке восседал главный заводила Крац, низкого роста, плечистый, коренастый юноша, обладавший большой силой».

Выпускник корпуса Д.Корсаков отмечал, что в корпусе было много прекрасных и даже выдающихся преподавателей. В двух старших классах пользовались популярностью учителя русской словесности Классовский и Петров. В устах Классовского литературные произведения получали особую выразительность и привлекательность. Эти преподаватели оставили о себе прекрасную память. Военную историю и тактику преподавали инспектор классов И.Ф.Ортенберг и полковник генерального штаба П.С.Лебедев, обладавший необыкновенной памятью и ораторским искусством. Артиллерию - известные артиллеристы генералы Н.А.Баумгарт и Н.Ф.Эгерстром. Большой известностью за границей пользовались труды преподавателя фортификации А.З.Теляковского. Химию преподавал выдающийся профессор и артиллерист Шишков. Историю - выдающиеся историки Шульгин и Шакеев. Преподаватель французской литературы выбирал, например, для изучения на языке одну из сцен известного произведения Корнеля или Расина и распределял роли между воспитанниками. Вызывались отвечать один из главных героев произведения и участвующие в сцене с ним действующие лица. Они выстраивались перед учителем и громко с нужными интонациями разыгрывали сцену, которую внимательно слушал весь класс. В целом, среди историков существовало твердое мнение, что педагогический персонал Пажеского корпуса времен императора Николая I был значительно сильнее того, что был до него.

Пажи нередко пытались использовать слабости некоторых преподавателей. Они бесцеремонно вели себя с преподавателем французского языка Нувелем. Зачастую его уроки были ничем иным, как балаганом. Пажи умудрялись даже обрезать фалды мундира Нувеля. Большие вольности допускались на уроках немецкого языка у преподавателя Шелендорфа. На уроках русского языка у преподавателя Троицкого Василия Степановича низкая дисциплина объяснялась во многом тем, что Троицкий часто на уроки являлся в нетрезвом виде. Он даже получил прозвище Василий Стаканович. Когда же педагог бывал трезвым и начинал предъявлять к пажам вполне разумные требования, для них это всегда было большой неожиданностью, и они начинали издеваться над преподавателем.

В один из дней, когда Троицкий был абсолютно трезвым, он потребовал от пажей подготовить домашнее сочинение в форме письма или рассказа, на что «президенты горы», пажи Крац и Маков, с задних скамеек потребовали, чтобы темы были легкими. На следующее занятие Троицкий вновь пришел абсолютно трезвым и попросил сдать написанные сочинения. То, что происходило дальше, описал князь Имеретинский: «Преподаватель прямо обратился к задней скамейке, но оттуда ответили балаганом. Бумажные стрелы и петушки замелькали в воздухе по направлению к кафедре, и грозные взгляды учителя могли встретить только высунутые языки, носы длиной во все десять пальцев, фиги и т.п. Василий Стаканыч рассердился не на шутку, наставил в журнал множество нулей, записал в своей тетради весь президиум горы и собрался идти жаловаться инспектору классов. В таком критическом положении Крац пошел на уступки и прокричал на весь класс: «Господи, да нет ли там у кого писанного вранья! Дайте ему, что он, в самом деле, раскипятился!» Тогда я дал Троицкому свое сочинение. Он прочел и умилился, поставил за сочинение 12 баллов. Не успел я сесть на место, как кто-то потянул меня за воротник и я стукнулся головой о чьи-то пуговицы. Рядом уже стоял Крац. Со словами: «Я готов вознаградить тебя за это, дитя мое», он дал мне подзатыльник, от которого зазвенело в ушах. Затем он и еще двое пажей направились к столу и потребовали от Троицкого, чтобы он переправил все нули на шестерки. Троицкий был поражен такой наглостью пажей и решил всех простить. Пока он произносил речь, пажи успели ко всем нулям пристроить хвосты и превратить нули в шестерки».

На уроках учителя геометрии А.М.Докушевского пажи использовали слабость последнего к системе водных сообщений в России и когда они были плохо подготовлены к уроку, задавали Докушевскому вопрос о Мариинской системе, объясняя это тем, что преподаватель географии очень плохо объяснил им этот материал. Когда Докушевский понял, что ему морочат голову, пажи нашли другой прием, чтобы избежать вызова к доске. Как и требовал преподаватель, они чертили в тетради различные многоугольники, но дело было в том, что Докушевский очень любил красивые геометрические фигуры, и тогда воспитанники стали чертить тщательно все фигуры и подбегали к преподавателю для получения одобрения того, что было сделано. Докушевский любовался, делал исправления, и тут же ему подсовывали другую тетрадь. Если в классе было шумно, и появлялся инспектор классов Ортенберг, дежурный бойко докладывал, что паж такой-то рассмешил всех своим ответом. Во время тех уроков, когда отсутствовал преподаватель, пажи иногда устраивали такой шум и гвалт, что Ортенберг был вынужден часть воспитанников отправлять в карцер, а других лишал увольнения в субботу или воскресенье, а иногда и на оба дня.

Выпускник корпуса генерал-лейтенант Рихтер весь преподавательский состав корпуса делил на три категории. К первой принадлежали профессора, которых боялись и уважали; ко второй - преподаватели, которых любили, и, наконец, к третьей - те, к которым относились безразлично, допуская с некоторыми из них неуместные шутки. Основное влияние имела первая группа. Лекции преподавателей, принадлежащих к этой группе, слушались в тишине и с большим вниманием, уроки по преподававшимся ими предметам готовились с особой тщательностью. По словам Рихтера, зубрежка преследовалась, особое внимание обращалось на гладкое и толковое изложение материала.

Автор юбилейной монографии Левшин, характеризуя жизнь пажей в середине Х1Х в. писал: «Судя по воспоминаниям выпускников, во время уроков в корпусе царствовала жизнерадостность. Этому способствовало сознание пажей, что сидеть в одном и том же классе можно подолгу и что только во втором классе честолюбивому пажу надо постараться, чтобы попасть в число 16 камер-пажей, что обеспечивало выпуск в гвардию и связанные с выходом туда преимущества. Таким образом, в течение курса приходилось напрягать свои силы только один раз. Счастливцы, которым удавалось оказаться в числе избранных, затем складывали оружие, так как отлично понимали, что они достигли намеченной цели, завоевали столь желанное право сделаться гвардейцами и предавались безделью на уроках. Не пугали пажей и публичные экзамены, на которых спрашивали только лучших воспитанников. Тогда повелением императора были установлены более строгие правила пребывания пажей в корпусе и соответствующим образом преобразованы специальные классы, откуда осуществлялся выпуск в гвардию и в армию».

В строевом отношении пажи были подготовлены неважно, сказывалось отсутствие регулярных дополнительных занятий по строевой подготовке, что неизменно практиковалось в кадетских корпусах. В 1847 г. во время строевого смотра кадетских корпусов и войск Петербургского гарнизона Николай I выразил особое неудовольствие строевой подготовкой пажей и исполнением ими ружейных приемов. Просмотрев, как пажи исполняют ружейные приемы, Император грозно прокричал: «Что делают пажи? Это что такое? Мамзели! Белоручки! С плаца долой сгоню!» После этой тирады император велел пажам взять ружья на плечо и заставил их так стоять, пока у пажей не отекли руки. Линейное учение закончилось тем, что пажей было велено убрать с плаца, так как государь не желал больше их видеть.

В середине Х1Х столетия среди старших пажей были даже двадцатилетние юноши и старше. Курить в корпусе категорически воспрещалось, но «старички» использовали любой способ, чтобы покурить тайком: курили в отдушники (для топки печей), в форточки, курили в классах. «Старички» категорически запрещали младшим пажам притрагиваться к табаку, и те послушно исполняли все, что им говорили старшие. Не было ни одного случая доносительства начальству со стороны младших воспитанников.

При всех недостатках существовавших при подготовке и обучении в Пажеском корпусе многие его выпускники достигли высоких государственных, общественных и военных постов. В течение почти всего царствования Николая I военным министром был бывший паж князь А. И. Чернышев. Генерал-губернатором Витебским, Могилевским и Смоленским был генерал-адъютант П. Н. Дьяков, а позже князь Урусов. Наказным атаманом войска Донского — генерал-адъютант М. Г. Хомутов. Командующим войсками Царства Польского — генерал-адъютант Э. Л. Рамзай. Послом в Мюнхене — князь Ив. Ив..Барятинский, посланником при шведском и норвежском дворах — Я.А.Дашков. В качестве председателя Государственного совета продолжал свою деятельность А.Н.Оленин. Взошла звезда бывшего пажа И.И.Ростовцева, ставшего в 1856 г. начальником Главного штаба военно-учебных заведений. В годы правления Николая I окончили корпус граф Н.Н.Муравьев-Амурский, писатели Федор Толстой и К.А.Дружинин и многие другие военные и государственные деятели. В разгар Севастопольской компании с самой лучшей стороны проявил себя начальник штаба Севастопольского гарнизона бывший паж князь генерал-лейтенант В.И.Васильчиков (выпуск 1839 г.) Император приказал начертать его имя на мраморной доске и доску поместить на одной из стен корпуса. В конце декабря 1855 г. Пажеский корпус с восторгом чествовал героя Севастополя.

Среди кадетских корпусов Пажеский корпус неизменно занимал привилегированное положение. Даже после военной реформы 1862-1864 гг., когда кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии и лишились права выпускать офицеров в войска, за Пажеским корпусом осталось право выпуска камер-пажей и пажей, закончивших специальные классы, офицерами в войска. Однако милютинские реформы коснулись и Пажеского корпуса: 5 младших классов корпуса в отношении получения образования были приравнены к 5 старшим классам военных гимназий, а 2 старших и специальные классы в том, что касается освоения учебных программ и организации были приравнены к пехотным военным училищам. Специальные классы были сведены в одну роту. Штат пажей остался неизменным - 150 воспитанников.

С 1857 по 1862 гг. в Пажеском корпусе обучался один из его известных выпускников, теоретик анархизма Петр Алексеевич Кропоткин. П.А.Кропоткин был первым учеником во всех классах. В выпускном классе, как первый ученик, к разочарованию многих офицеров, он был назначен фельдфебелем и личным камер-пажем императора Александра II. Князь П.А. Кропоткин в своих «Записках революционера» довольно подробно описал жизнь Пажеского корпуса.

Военные реформы, осуществленные в 1862-1864 гг., создание военных гимназий и прогимназий в определенной степени привели к демократизации жизни в военно-учебных заведениях, но никак не способствовали укреплению порядка и дисциплины в них. Общая ситуация отразилась и на Пажеском корпусе. Пажи стали грубить даже такому строгому начальнику, каким был ротный командир К.К.Жирардот. При этом Жирардот заметил, что даже во дворце пажи стали держать себя не так, как это было положено по этикету. Репетиции по этикету, которые проводил Жирардот, происходили под хохот пажей, поскольку у большинства из них не было никакой грации при осуществлении поклонов. Жирардот приходил в бешенство. Раньше пажи, которых завивали перед поездкой во дворец, старались, чтобы возможно дольше сохранить свои завитки после церемонии. Теперь же, возвратившись из дворца, они бежали под кран, чтобы распрямить волосы. Над женственной наружностью смеялись. В корпусе дело дошло до бенефиса, который был устроен преподавателю рисования Ганцу. Пажи не простили ему, что он имел любимчиков и ставил наиболее высокие оценки тем пажам, которые занимались с ним отдельно за специальную плату.

П.А.Кропоткин писал в этой связи: «Когда я поступил в Пажеский корпус, во внутренней его жизни происходило полное изменение. Вся Россия пробудилась тогда от глубокого сна и освобождалась от тяжелого кошмара николаевщины. Это пробуждение отразилось и на нашем корпусе. Директором корпуса был превосходный старик генерал Желтухин, но он только номинально был главою корпуса. Действительным начальником был француз на русской службе полковник Жирардот. Метод его воспитания был заимствован из французских иезуитских коллегий». Кропоткин представляет Жирардота деспотом по натуре, способным ненавидеть мальчика, не поддающегося всецело его влиянию. Все офицеры Пажеского корпуса имели клички. Но никто не осмелился дать кличку Жирардоту. Слово «полковник» было постоянно у всех на устах.

Пажеский корпус не избежал болезни всех кадетских корпусов, так называемого «цуканья» (самой обыкновенной дедовщины в отношениях между старшими и младшими пажами - прим. автора), ненормального и зачастую издевательского отношения старших пажей по отношению к младшим. Кропоткин отмечает в своих воспоминаниях, что Жирардот поставил в совершенно исключительное, привилегированное положение камер-пажей. Он предоставлял старшим воспитанникам полную свободу и притворялся, что не знает о том произволе, который те творили. Так с помощью камер-пажей он пытался поддерживать строгую дисциплину. Если младший воспитанник каким-либо образом не подчинялся капризу камер-пажа, то это вело к тому, что 20 воспитанников старшего класса с молчаливого разрешения Жирардота жестоко избивали ослушника.

В силу этого камер-пажи делали все, что хотели. Одно из любимых занятий старших пажей заключалось в том, что они собирали ночью новичков в ночных рубашках в одну из комнат и заставляли их бегать по кругу на подобии лошадей в цирке, при этом одни камер-пажи стояли в круге, другие вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. Полковник знал про это все, но закрывал глаза на проделки старшеклассников.

Ни один паж младшего класса не имел права пройти мимо фельдфебельской кровати - это был священный обычай, которым пользовались особо ретивые старшие пажи. Бывали случаи, когда старшие пажи специально вынуждали младшего нарушить установленный ритуал, чего он делать не смел. Тогда по указанию старшего пажа младшему приходилось делать в спальне большой крюк, чтобы обойти кровать фельдфебеля, и «не осквернить священное место своими ногами». Эта проделка иногда повторялась несколько раз подряд на потеху старшего класса.

Утром дневальные были обязаны будить оба класса: младший раньше, а старший позже. Разбудив старших, дневальный был обязан стоять в определенном месте и через определенные промежутки времени громко докладывать - сколько минут остается старшему классу до построения к утренней молитве. Случалось, что младший класс выстраивался к утренней молитве раньше старшего, когда часть пажей этого класса еще лежала в постелях. Некоторые из лежащих в постелях покрикивали на младших товарищей, стоявших, по их мнению, недостаточно хорошо в строю.

Когда в конце Х1Х в. пажам разрешили курить, в курительной комнате младшему классу был выделен особый угол, отделенный от участка старшего класса воображаемой чертой, за которую никто из младших не смел перешагнуть. Младшие в присутствии старших, даже в курилке, не смели стоять в свободной позе - виновный в нарушении почтительности сразу привлекался к порядку. Младшие пажи при встрече со старшими, где бы эта встреча не происходила, обязаны были первыми отдавать честь. Старшие пажи иногда специально создавали ситуации, когда младшие товарищи не могли сразу заметить их и соответственно не отдавали им честь. Немедленно следовала запись в специальном журнале о недициплинированности младшего пажа. Наконец, третий класс, в котором были довольно сильные кадеты, решил положить конец всем истязаниям и вызвал камер-пажей «на смертный бой». Старшие пажи потерпели поражение, притихли и стали хранителями лучших традиций в корпусе, т.е. чем они и должны были заниматься. Жирардот никому о происшествии не доложил.

По свидетельству Н.А. Епанчина, дикий обычай «цуканья» перешел в русскую армию из прусской, когда она состояла из наемников, про которых Фридрих Великий говорил, что в его армии «солдат больше боится палки капрала, чем пули неприятеля». Этот обычай, отмечал Епанчин, был подражанием тому, что особенно процветало в Николаевском кавалерийском училище, где обычай «цуканья» был заведен с давних пор.

Преподавая в Николаевском кавалерийском училище в течение восемнадцати лет, Епанчин мог наблюдать многочисленные проявления этого прискорбного явления. В беседах о «цуке» со своими учениками он слышал от них в оправдание этого обычая, что так поступал и Лермонтов, воспитанник училища. «Этот обычай, - считал Епанчин, - нарушал коренным образом товарищеские отношения и, несомненно, способствовал огрубению нравов, сосем не в духе нашего дисциплинарного устава и добрых обычаев нашей армии. Приняв Пажеский корпус, я решил принять меры к искоренению этого обычая из среды пажей». В одном из приказов по корпусу было сказано: «Предписываю всем господам офицерам, а в особенности ротным командирам и офицерам-воспитателям, строго следить за исполнением камер-пажами и пажами установленных правил, в особенности, за точным исполнением установленных правил старшими пажами, кои должны служить младшим примером исполнительности, а не своеволия и произвола». Постепенно Епанчину удалось добиться значительного снижения случаев неуставных взимоотношений между пажами.

Среди старых традиций Пажеского корпуса была и такая, как носить на территории сада Пажеского корпуса в свободное от строя и учебы время офицерскую фуражку того полка, куда паж намеревался выпуститься. В этом случае во время прогулки в корпусном саду можно было наблюдать пажей старшего специального класса, гуляющими не в форменных фуражках, а в офицерских разных полков.

Приказом по Военному ведомству № 15 от 30 января 1878 г. об учреждении «Приготовительных классов Пажеского Его Императорского Величества корпуса» младшие классы формально были выделены из корпуса и на их основе были созданы приготовительные классы, готовившие воспитанников для Пажеского корпуса. В 1885 г. приготовительные классы были вновь воссоединены с Пажеским корпусом.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ СУЩЕСТВОВАНИЯ ПАЖЕСКОГО КОРПУСА

В январе 1889 г. было утверждено новое положение для Пажеского корпуса. В соответствии с этим положением Пажеский корпус состоял из семи общих классов, соответствовавших курсу кадетских корпусов, и двух специальных классов, с курсом военных училищ. В трех младших классах обучались исключительно пажи-экстерны, общая численность классов интернов была определена в 150 воспитанников. В строевом отношении корпус был разделен на 3 роты: 1-я рота - пажи и камер-пажи специальных классов; 2-я - пажи У11 и У1 общих классов и 3-я - пажи всех остальных классов. В 1891 г. штатная численность Пажеского корпуса была установлена в 170 интернов и 160 экстернов. Пажи продолжали нести свою придворную службу, которая совмещалась с их занятиями.

С 1890 г. в корпусе стали преподавать законоведение, целью которого ставилось знакомство выпускника корпуса с теми отношениями, с которыми каждый человек сталкивается в жизни, находясь в семье, обществе, государстве. Новое руководство по законоведению было озаглавлено «Основные понятия о нравственности, праве и общежитии».

В мае 1890 г. В Пажеском корпусе начал формироваться музей корпуса. Инициатором создания музея и его первым директором стал инспектор классов полковник Н.Н.Скалон, долгие годы прослужившие в корпусе. Для музея были собраны печатные и рукописные работы, относящиеся к Пажескому корпусу, рисунки бывших пажей и служащих корпуса, списки убитых, георгиевских кавалеров, биографии бывших пажей, их личные вещи, альбомы фотографий, отдельные портреты и т.д. Выпущенная к столетию Пажеского корпуса история корпуса под редакцией Д.М.Левшина «Пажеский Его Императорского Величества корпус за сто лет», богато иллюстрирована поступившими в музей рисунками и фотографиями. К юбилею корпуса была издана брошюра «Извлечение из сообщения пажам по поводу задач исторического музея Пажеского Его Императорского Величества корпуса» под редакцией инспектора классов и директора музея полковника Г.С.Осипова. Эта брошюра была выпущена с целью вызвать интерес у пажей к истории учебного заведения, в котором они учились.

Николай Алексеевич Епанчин вспоминал: «Учебная часть в корпусе мне была хорошо известна по десятилет-нему опыту преподавания в нем; когда я принял корпус, инспектором классов был генерал-майор Анатолий Алексеевич Даниловский, а ранее его был генерал-майор Нил Львович Кирпичев, военный инженер, серьезный, образованный, культурный и знающий свое дело инспектор, поддерживающий учебную часть на должной высоте. Даниловский был ограниченным, почти невежественным человеком, не пользовавшимся ника-ким авторитетом ни среди преподавателей, ни среди пажей. Достаточно сказать, что пажи называли его «Тотошкой». Он считал себя большим знатоком педагогического дела, хотя по-нятия не имел о педагогической литературе, что не мешало его самомне-нию.

Не все преподаватели удовлетворяли необходимым требованиям, но заменить их другими было крайне трудно, а иногда и невозмож-но. Малое, скудное содержание заставляло преподавателей брать уроки в нескольких учебных заведениях, переносясь с урока на урок из одного конца Петербурга в другой.

Однажды мне стало известно, что вследствие недостаточности от-пуска денег на кормление невозможно обойтись без «мертвых душ», т.е. показывать по отчетным листам больше пажей, состоящих на довольст-вии, чем это было на самом деле. Часть па-жей были приходящими, экстернами, на которых казна отпускала деньги только на завтрак, но иногда экстерны имели право на полное суточное довольствие, как, например, дежурные, арестованные, задержанные после лекций для приготовления уроков и т.п. Вот этим и пользовались, что-бы в отчетных листах показывать больше пажей, чем их было действи-тельно на довольствии, и это называлось "мертвые души". Позже я узнал, что некоторые члены хозяйственного комитета не стеснялись брать к себе на дом пищу из пажеского котла, и в результате я вынужден был уволить эконома».

Павел Граббе, сын начальника личного Его Императорского Величества конвоя, поступивший в Пажеский корпус в 1915 г., вспоминал о последних годах существования корпуса: «Поступая в Пажеский корпус, я и представления не имел, насколько особенным было это заведение. Здесь за последнее столетие училось двенадцать членов отцовской семьи. Я был тринадцатым. В моем классе две трети воспитанников посещали его только днем; остальные находились на полном пансионе. Большинство было того же возраста, что и я — лет тринадцати — и принадлежали к среде примерно того же уровня, как и я. Чтобы иметь право на зачисление, мальчик должен был доводиться сыном или внуком генералу либо чиновнику очень высокого ранга. После семи лет в корпусе он получал звание офицера и обычно вступал в императорскую гвардию, которая считалась элитой русской армии. Но вначале выпускник корпуса должен был получить одобрение офицеров полка, в который он хотел вступить по своему выбору. Решение принималось с учетом личности и характера кандидата, происхождения и отчасти определялось той репутацией, которая была у него в корпусе. Если, к примеру, было известно, что он любит распространять всякого рода сплетни, мало какой из гвардейских полков принял бы такого офицера.

Корпус был тесно связан с Императорским домом и бытом царской семьи. Каждый год несколько лучших учеников выпускного класса назначались камер-пажами к членам императорской семьи. Именно так отобрали и моего отца, когда он учился в Пажеском корпусе, что и дало ему возможность лично общаться с императорской семьей. К зданию корпуса примыкал большой сад с высокими деревьями, где мальчики помладше носились во время получасового перерыва после завтрака. Три младших класса — третий, четвертый и пятый — занимали верхний этаж одного из флигелей.

Наши классные помещения выходили в большой зал, куда нас выпускали на десятиминутную перемену каждые пятьдесят минут. Во время этих перерывов воцарялся сущий бедлам: мы бегали по залу, боролись и орали. За всем этим из комнаты, занимающей стратегическую позицию у выхода из зала, наблюдал дежурный офицер. Этажом ниже располагались классные помещения для мальчиков постарше — с такой же планировкой. Идя на завтрак, мы иногда проходили мимо и разглядывали их оценивающим взглядом. Они всегда шагали стройными рядами, чего нельзя было сказать о нас.

Школьная часовня была достаточно просторна, чтобы в ней могли поместиться все пять младших классов. Мы молча и покорно выстаивали службу, томясь от скуки. Однажды священнику прислуживал какой-то незнакомый дьякон, чей внешний вид вызывал улыбку. Кое-кто из мальчиков тихонько начал хихикать. Звук стал распространяться, разрастаться, и вскоре уже все до одного мальчишки смеялись в голос. Службу прекратили. Нас вывели из часовни и построили в одном из смежных помещений. Перед нами взад и вперед нервным шагом ходил заместитель директора генерал Риттих, пытаясь пристыдить и угрожая всяческими карами, в случае если подобный инцидент повторится. Мы вняли этому предупреждению, и больше во время службы никто не смеялся. Но часовня утратила свой ореол, вызывавший в нас благоговение, и, когда после революции дисциплина расшаталась, мы прятались в ней от школьного начальства. Никто бы никогда не нашел нас в алтаре под столом, покрытым тяжелым бархатным покрывалом.

В Пажеском корпусе, я изучал русский, французский и немецкий языки, географию, геологию, физику, геометрию и арифметику. Из предметов я больше всего любил русский и географию, которую преподавал Б.И. Чижов. Он часто раскатывал на доске карту, указывал на какую-нибудь область и вызывал нас рассказать о ее физических характеристиках, климате и природных ресурсах. Он просил нас описать людей, которые там проживают. Каковы они? Как они живут? Чем занимаются? Какая у них вера? И нередко, не дожидаясь ответа, сам начинал увлекательный рассказ, отвечая на все свои вопросы. И почти неизменно ему удавалось победить наше равнодушие и зажечь интерес к своему предмету.

Учился я плохо. Одноклассники презирали «зубра» и с уважением относились к тем, кто отличался физической силой, а также к тем, кто проявлял инициативу в классных делах. Неожиданный случай повысил мой авторитет. Однажды я оказался на крыше здания, откуда увидел нашего классного наставника, полковника Заржевского, встречавшегося с хорошенькой блондинкой. Я бросился обратно в класс, собрал нескольких приятелей и повел их на крышу. Оттуда мы наблюдали, как наш классный, улыбаясь, жестикулируя, провожал свою приятельницу за ворота на улицу. Мы нередко страдали от жесткой дисциплины, которую поддерживал полковник Заржевский. Теперь же, после того как кто-то из нас сделал ему несколько намеков, он изменился к лучшему.

Я не разделял любви своих товарищей к военному делу. Их увлекали парады, мундиры и награды, и они все стремились служить в императорской гвардии. Их разговоры о достоинствах того или иного полка меня абсолютно не интересовали, и особенно я недолюбливал военную муштру. Первые месяца два мне даже не разрешали носить корпусной мундир из-за моего совершенно невоенного вида.

Так называемое «цуканье» также не располагало меня к военному делу. Это было своего рода притеснением младших старшеклассниками. Моя осанка совершенно ясно свидетельствовала о том, что я не являюсь идеальным кандидатом для той военной карьеры, к которой многие так стремились. Несколько старшеклассников решили, что меня нужно проучить. Мне приказывали выучивать их имена в алфавитном порядке или в какой-нибудь особой последовательности, которую они специально изобретали каждую неделю. Я также был обязан выучить названия всех полков императорской гвардии и уметь описать их мундиры; либо меня экзаменовали по вопросам военных традиций. Если я допускал малейшую ошибку, меня заставляли стоять по стойке «смирно» в уборной, делать приседания или оставаться неподвижным во время перемены, или не сметь разговаривать со своими одноклассниками.

Я убедил своих одноклассников устраивать демонстрации всякий раз, когда кто-нибудь из нас подвергался такому притеснению со стороны старшеклассников. После двух-трех таких демонстраций, когда мы маршировали по кругу, выкрикивая лозунги протеста и топая ногами до тех пор, пока дежурный офицер не выбегал на шум, чтобы выяснить, в чем дело, старшеклассники прекратили свое «цуканье». Когда впоследствии настало время нашему классу принять «опеку» над молодым пополнением, большинство из моих одноклассников не устояло перед искушением изобразить из себя командира перед младшими!

В 1915 году в младший класс было принято шестнадцать мальчиков. Нам пришлось пробыть вместе только два года. Революция разбросала нас по свету. Многие, должно быть, погибли во время гражданской войны».

По окончании корпуса пажи получали белый эмалевый мальтийский крест на золотой пластинке и кольцо, которое было снаружи стальным, а изнутри золотым. Этот сплав символизировал «стальную твердость и золотую чистоту». Обладатели этих отличительных знаков всю жизнь обращались друг к другу на «ты» независимо от возраста, звания и должности. Корпоративный дух в среде пажей был необычайно высок. Крепкие товарищеские отношения между пажами, стремление прийти на помощь другу в трудную минуту, ценились в корпусе выше многих других достоинств.

Директорами Пажеского корпуса последовательно были:

1. Генерал-майор Гогель А.Г. (1802-1805);

2. Генерал-лейтенант Гогель И.Г. (1805-1830), Сухопутный кадетский корпус;

3. Генерал-адъютант Кавелин А.А. (1830-1834), Пажеский корпус;

4. Генерал-майор Игнатьев П.Н. (1834-1846), Пажеский корпус;

5. Генерал-майор Зиновьев Н.В. (1846-1849), Пажеский корпус;

6. Генерал-лейтенант Философов Н.И. (1849-1854), Пажеский корпус;

7. Генерал-лейтенант Желтухин В.П. (1854-1861), Горный кадетский корпус;

8. Генерал-лейтенант Озеров С.П. (1861-1865);

9. Генерал-майор Корсаков Н.В. (1865-1867), Пажеский корпус;

10.Генерал-майор Бушен Д.Х. (1867-1871), Пажеский корпус;

11.Генерал- майор Мезенцев П.И. (1871-1878), Дворянский полк;

12.Генерал от артиллерии Дитерихс Э.К. (1879-1894);

13.Генерал-лейтенант Келлер Э.Э. (1894-1900), Пажеский корпус;

14.Генерал от инфантерии Епанчин Н.А. (1900-1907);

15. Генерал-майор Усов Н.Н. (1907- 1914)

15. Генерал-майор Риттих (1914-1917)

В течение всех лет существования Пажеского корпуса каждый из императоров считал своим святым долгом подбор и назначение директора корпуса. Практически, сложилась традиция, когда на должность директора корпуса назначался генерал, имевший большой педагогический опыт или получивший практику командования каким-либо военно-учебным заведением, главным образом, кадетским корпусом, и зарекомендовавший себя на этой должности с самой лучшей стороны. Каждый из директоров Пажеского корпуса по-своему был выдающимся педагогом и начальником.

Генерал-лейтенант Желтухин В.П. до своего назначения в Пажеский корпус сначала был директором Александринского сиротского кадетского корпуса, а затем 1-го Московского Екатерины II корпуса. В течение всех трех лет пребывания в должности директора Пажеского корпуса генерал Желтухин В.П. поддерживал учебное заведение в образцовом состоянии и пользовался любовью воспитанников.

Генерал-лейтенант С.П.Озеров пришел в Пажеский корпус после двенадцати лет пребывания в должности директора 2-го Московского кадетского корпуса. Самые теплые и проникновенные слова о Сергее Петровиче Озерове высказал историк 2-го Московского кадетского корпуса А.И.Поливанов (см. очерк о 2-ом Московском кадетском корпусе). Несмотря на тяжелые годы, которые выпали на долю С.П.Озерова во время командования Пажеским корпусом, он с честью вышел из трудного положения, в котором оказался во время пребывания в корпусе. Дело в том, что ко времени прихода С.П.Озерова в Пажеский корпус его воспитанники в условиях начавшейся военной реформы стали пренебрегать дисциплиной, без должного уважения и почтения относиться к офицерам-воспитателям и преподавателям, нарушать внутренний распорядок, небрежно относиться к учебе, у них появилась внутренняя распущенность. Для воспитания пажей требовался особый такт, твердый характер и хорошие педагогические навыки директора, ротных командиров и офицеров-воспитателей.

Ротный командир 2-го кадетского корпуса полковник Л.И.Януш в этой связи отметил: «В 1872 г. я имел полную возможность перейти на службу в Пажеский корпус. Причиной моего нежелания перейти туда воспитателем была его репутация, упорно державшаяся как в обществе, так и среди воспитателей военных гимназий. Больше всего меня отпугивали рассказы про распущенность пажей, привыкших относиться к своим руководителям в высшей степени непочтительно. Говорилось про невозможность правильного воспитательного воздействия на пажей вследствие вмешательства в дела и распоряжения воспитателей со стороны высокопоставленных и влиятельных родителей».

Бывший паж генерал Никита Васильевич Корсаков был назначен директором Пажеского корпуса с должности помощника Главного начальника военно-учебных заведений. Среди пажей быстро распространился слух, что генерал Корсаков был назначен подтянуть дисциплину в корпусе. Два часа продержал Корсаков пажей в строю в день представления. Стоявшим в строю пажам он громовым голосом произнес: «Вы меня еще не знаете, господа, я вам покажу…». Два года, проведенных Корсаковым в корпусе, стали знаменательной вехой в его истории, так как именно на долю этого директора выпало проведение реформы, которая должна была изменить структуру и порядок обучения воспитанников. Корсакову удалось подтянуть в корпусе дисциплину, отстоять идею о том, что Пажеский корпус должен быть прежде всего военным учебным заведением и иметь право производства в офицеры. Несмотря на напускную строгость, Корсаков оказался человеком прекрасной души, с любовью относившимся к воспитавшему его заведению и его питомцам. Он был требовательным и в тоже время вполне демократичным начальником, опиравшимся в своей работе на педагогический комитет Пажеского корпуса.

Генерал-майор Дмитрий Христианович Бушен до назначения на должность директора Пажеского корпуса возглавлял Орловскую Бахтина военную гимназию. Отличное состояние военной гимназии привлекло внимание императора. В 1867 г. Бушену был вверен Пажеский корпус. Он прокомандовал корпусом всего четыре года и умер в 46 лет, пребывая в должности директора. В некрологе по поводу кончины Бушена было отмечено, что его смерть явилась большой потерей для Пажеского корпуса. В связи с тем, что после смерти Бушена на руках его жены остались малолетние дочери, для обучения и воспитания которых требовались большие средства, а их в семье не оказалось, в корпусе был создан специальный фонд для оказания помощи дочерям Бушена. Преподаватели и воспитатели корпуса обязались безвозмездно обучать и воспитывать дочерей. Служащие корпуса приняли решение об отчислении части своего заработка в фонд помощи семье Д.Х.Бушена.

При директоре корпуса Федоре Карловиче Дитерихсе в Пажеском корпусе прочно установился новый педагогический порядок. Опытный педагог, широко образованный человек, генерал от артиллерии Дитерихс ввел в корпусе еженедельные, по субботам, заседания воспитательного комитета, на котором обсуждались успехи и поведение пажей за истекшую неделю, решались принципиальные вопросы в отношении отдельных пажей, выявлялись ошибки воспитателей и сообща вырабатывались меры по устранению таких ошибок. Воспитательные меры, практиковавшие в корпусе при Дитерихсе, исходили из глубокого уважения директора как к личности воспитанника, так и личности воспитателя. Основной воспитательной мерой при Дитерихсе было воздействие на нравственность провинившегося воспитанника.

В результате последовательно проведенной в жизнь педагогической системы воздействия на воспитанников в корпусе уменьшилось количество дисциплинарных проступков, значительно повысился уровень успеваемости. Учебные требования при Дитерихсе были так высоки и серьезны, что успехи пажей постепенно стали выше успехов их сверстников из других военно-учебных заведений. Непосредственное отношение Ф.К.Дитерихса к воспитанникам отличалось спокойствием и самообладанием. Несмотря на полное отсутствие строгих, громких речей пажи относились к нему с уважением и даже некоторой долей страха. Семнадцать лет пробыл в должности директора Ф.К.Дитерихс. За эти годы получили образование в корпусе и выпустились из него 600 воспитанников. Передавая корпус в руки нового директора графа Ф.Э.Келлера, Дитерихс отметил, что за долгие годы пребывания в корпусе он сросся с ним и глубоко сожалеет, что ему приходится покинуть стены корпуса. За заслуги перед корпусом Дитерихсу было пожаловано высочайшее отличие - он был оставлен в списках Пажеского корпуса, и ему было даровано право носить форму корпуса.

По словам видного российского военного историка Александра Георгиевича Кавтарадзе, автора предисловия к мемуарам Николая Алексеевича Епанчина, изучение архивных материалов дает многочисленные яркие примеры того, насколько инициативной и плодотворной была деятельность на посту директора Пажеского корпуса генерала от инфантерии Н.А. Епанчина. При переходе из 2-й в 1-ю строевую роту пажи зачислялись на действительную военную службу и приносили присягу. Однако до прихода Н.А. Епанчина в корпус эта церемония проводилась буднично, не чувствовалось торжественности. В корпусе не было знамени, своего оркестра военной музыки. Совершенно очевидно, что отсутствие знамени во время принятия присяги «крайне нежелательным образом умаляло значение столь важного события в жизни будущих офицеров». Уже на первом при Епанчине приведении к присяге 1-й роты в ноябре 1901 г. по его приказу были привезены в корпус знамя и оркестр из Преображенского полка. По ходатайству Н.А.Епанчина корпусу в связи со 100-летним юбилеем было пожаловано знамя, и с этого времени присяга принималась перед ним.

Чтобы расширить у пажей интерес к научным знаниям, по инициативе Епанчина в специальных классах была установлена практика подготовки докладов по военным вопросам: по военной истории, тактике и другим дисциплинам, а в старших общих классах - по общеобразовательным предметам. Пажам давались темы, указывались источники и назначалась дата подготовки доклада. При Н.А.Епанчине начал издаваться «Пажеский сборник», последний выпуск №13 вышел в 1916 г. Для эстетического развития пажей для желающих в корпусе был учрежден класс живописи и скульптуры. Были введены внеклассные занятия музыкой на рояле, скрипке и виолончели.

К концу Х1Х в. в Пажеском корпусе сложилась хорошая библиотека. По инициативе Н.А.Епанчина для 1-й роты была создана специальная библиотека из книг по военной тематике. Он распорядился выписывать в эту библиотеку военные журналы (русские, немецкие, французские). Для корпусной библиотеки присылали книги с автографами авторы известных трудов по стратегии, тактике, военному искусству, военной истории. Наличие автографов на книгах, по мнению Епанчина, способствовало установлению более тесного контакта пажей 1-й строевой роты с лучшими представителями военно-научной мысли в русской армии. Граф Д.А.Милорадович прислал свой классический труд «Итальянский поход Суворова» с собственноручным посвящением.

Корпус имел верховых лошадей и верховая езда была одним из обязательных занятий. При Епанчине к уже существовавшему большому манежу был пристроен и предманежник, где пажей обучали вольтижировке. В штат корпуса была включена должность офицера-инструктора верховой езды. Чтобы дать пажам возможность до производства в офицеры основательно подготовиться к службе в войсках, они на последний лагерный сбор перед производством в офицеры прикомандировывались к тем полкам, в которых желали бы служить.

Важной традицией в Пажеском корпусе была традиция почтительного и уважительного отношения к старейшему выпускнику корпуса, возможность обратиться по любому вопросу к старейшему пажу не только директору корпуса и его офицерам, но и любому из пажей, на какой бы иерархической ступени общества или в самом корпусе он ни находился. В своих мемуарах Епанчин специально не касается этого вопроса, но рассказывая о старейшем паже генерал-адъютанте О.Б.Рихтере, автор как бы высвечивает роль и место старейшего пажа в жизни Пажеского корпуса. В годы руководства корпусом Епанчину пришлось столкнуться с довольно сложными обстоятельствами, касающимися дела кадета Верховского.

Под впечатлением неудач в русско-японской войне А.Верховский, фельдфебель 1-й роты, личный камер-паж Николая II, в кругу камер-пажей и пажей специальных классов в резкой и эмоциональной форме выражал свои взгляды на положение в стране, осуждал действия правительства. Очень способный и в высшей степени самолюбивый, Верховский всегда был первым по успехам в учебе, свои обязанности камер-пажа исполнял с большим усердием. Однако своими выступлениями Верховский восстановил против себя своих однокурсников и обострил с ними отношения. За два месяца до производства в офицеры воспитанники старшего специального класса постановили, что А.Верховский должен покинуть корпус.

Окончательно разобраться в «деле Верховского» Николай II поручил старейшему пажу генерал-адъютанту О.Б.Рихтеру и велел тому представить доклад на его имя. Рихтер доложил императору, что считать антиправительственными действия Верховского нельзя. Тем не менее, Николай II повелел лишить Верховского звания камер-пажа и отправить его в артиллерийскую бригаду унтер-офицером. В 1911 г. А.Верховский окончил Академию генерального штаба. В годы революции он остался в Советской России, дослужился до звания генерал-майора, был на преподавательской работе. В 1937 г. А.Верховский был репрессирован.

При подготовке мероприятий, посвященных 100-летию корпуса, О.Б.Рихтер был назначен председателем юбилейной комиссии. Когда Епанчин по случаю 100-летнего юбилея корпуса был зачислен Николаем II в Свиту Его Императорского Величества и награжден орденом св. Станислава 1-й степени, первым, кому нанес визит Епанчин, был О.Б.Рихтер, отсутствовавший из-за недомогания на смотре, где и было объявлено о решении императора. Во время торжественного обеда по случаю юбилея О.Б. Рихтеру, а не директору корпуса Н.А Епанчину, было поручено провозгласить здравицу за Государя.

На долю Н.А.Епанчина выпала основная работа по подготовке и проведению 100-летнего юбилея Пажеского корпуса. Они принял личное участие в создании знаков Пажеского корпуса. Юбилейный знак предназначался для всех состоящих в корпусе в день юбилея, знак №1 был вручен самому Н.А.Епанчину. Знак Пажеского корпуса вручался всем воспитанникам окончившим корпус и произведенным в офицеры и тем, которые должны были быть произведены в офицерские и классные чины.

Были изготовлены 50 серебряных и 2000 бронзовых юбилейных медалей с надписями на ребре: «В память 100-летнего юбилея Пажеского Его Императорского Величества корпуса». 140 нижних чинов, состоявших на действительной военной службе, и низшие служащие корпуса, кроме награждения бронзовой медалью, получили по серебряному рублю (под орлом была выбита дата 1802-1902). Сам Н.А.Епанчин в связи с юбилеем был пожалован орденом св.Святослава 1-й ст.

Архивные материалы свидетельствуют, что семилетний период, во время которого директором Пажеского корпуса был Н.А.Епанчин, стал одной из самых ярких страниц в истории этого военно-учебного заведения. Высочайшим указом от 22 апреля 1907 г. Н.А.Епанчин «за отличие по службе был произведен в генерал-лейтенанты».

За годы своего существования Пажеский корпус выпустил из своих стен сотни достойных сынов России, прославивших ее на государственных и общественных постах, деятельностью в различных областях искусства: писателей, профессоров, художников, музыкантов, полководцев и крупных российских военачальников, председателей государственного совета, министров, послов, посланников, генерал-губернаторов, высших придворных чинов, начальников высших учебных заведений, директоров кадетских корпусов.

Среди воспитанников Пажеского корпуса имена полного Георгиевского кавалера генерал-фельдмаршала светлейшего князя Варшавского графа Эриванского И.Ф.Паскевича (1800 г.), фельмаршала И.В.Гурко (1846), открывателя и исследователя Дальнего Востока генерал-губернатора Амурского края графа Н.Н. Муравьева-Амурского (1822), военного министра князя А.И.Чернышева (1802), послов в Париже князя Н.А.Орлова (1845), в Лондоне графа С.Р.Воронцова, в Берлине графа П.А.Шувалова, в Испании Д.Е.Шевича (1858), автора исторических трудов Н.К.Шильдера (1860), графа В.Ф.Адлерберга (1811), министра иностранных дел В.Н.Ламсдорфа (1862), министра путей сообщений М.И.Хилкова (1852), сподвижника Александра 1 графа Н.Н.Новосильцева (1783), писателя А.В.Дружинина (1843), музыканта Бахметьева (1826).

В Отечественную войну 1812 г. стали широко известными имена воспитанников Пажеского корпуса генерала от кавалерии графа А.П.Тормасова, генерала от инфантерии Д.С.Дохтурова, командира легкоконного партизанского отряда А.И.Чернышева.

103 воспитанника Пажеского корпуса стали георгиевскими кавалерами. Среди них обладатели ордена св. Георгия 2-й степени И.В.Гурко, А.П.Тормасов, Д.С.Дохтуров; 3-й степени - князь В.И.Васильчиков, П.А.Шувалов, Н.И.Святополк-Мирский, князь Имеретинский.

Выпускники Пажеского корпусов часто служили московскими губернаторами и генерал-губернаторами: А.Г.Щербатов (1844-1848), А.А. Козлов (1905), С.К.Гершельман (1906-1909), Ф.Ф.Юсупов (1915). Закончил Пажеский корпус и один из последних губернаторов Москвы в 1908-1913 гг. Владимир Фёдорович Джунковский. В.Ф.Джунковский за «особые труды и энергичную деятельность во время бывшего в апреле 1908 г. в пределах Московской губернии большого наводнения был награжден серебряной медалью «3a спасение погибавших». Во время его пребывания на посту губернатора в Москве были открыты памятники Н.В. Гоголю, первопечатнику Ивану Фёдорову и Ф.П.Гаазу, Музей изящных искусств имени Императора Александра III (в настоящее время музей изобразительных искусств им. Пушкина), прошла выставка сельхозмашин на Бутырском хуторе (1909), построена трамвайная линия от Зоологического сада до Пресненской заставы. В 1912 г. Джунковский входил входил в состав комитета по устройству Музея 1812 г. В декабре 1917 года вышел в отставку. Как опытный контрразведчик сотрудничал после октябрьской революции с Ф.Э.Дзержинским и служил в ВЧК. В 1937 г. по сфабрикованному обвинению был арестован и расстрелян.

Несмотря на исключительную кастовость Пажеского корпуса, его питомцы отличались вольнодумием. Выпускниками корпуса были автор запрещенной Екатериной II книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Радищев (1766), офицеры-декабристы П.Пестель, В.Ивашев, П.Свистунов.

Пажи не приняли февральскую революцию. Сообщение об отречении Николая II от трона вызвало у них состояние шока. Находясь постоянно рядом с императорской семьей, они в определенной степени становились частью этой семьи, и решение императора потрясло их. Когда в один из мартовских дней 1917 г. пажей собрали, чтобы привести к их присяге Временному правительству, прозвучали слова 19-летнего первого камер-пажа Голицына, обращенные к директору корпуса генерал-майору Риттиху: «Ваше превосходительство, временным правительствам мы присягать не будем!» После этого пажи покинули Белый зал дворца.

19 сентября 1917 г. Пажеский корпус был переименован в Петроградскую гимназию. После различных преобразований Пажеского корпуса и переименований в его названии, которые произошли после Февральской революции, здание бывшего Пажеского корпуса, пострадавшее после подавления левоэсеровского мятежа, было передано в ведение Окружного Комиссариата военно-учебных заведений. В течение многих лет в Воронцовском дворце находилось Ленинградское дважды Краснознаменное пехотное училище им.Кирова. В 1955 г. на базе пехотного училища было образовано Ленинградское суворовское военное училище. Со временем пехотное училище было переведено в другое место. Суворовское училище продолжает находиться в Воронцовском дворце. Уникальную библиотеку корпуса после Февральской революции перевозили из одного помещения в другое, и, как случайно выяснилось в 1992 г., она оказалась в Таврическом дворце. Все попытки командования Санкт-Петербургского Суворовского военного училища и ревнителей славной истории старейшего военно-учебного заведения в России вернуть библиотеку законному владельцу успеха не имели.

Разбросанные после Октябрьской революции по всему свету, пажи тем не менее не забыли своей Alma Mater. В феврале 1921 г. в Париже был образован Союз русских пажей с филиалами в Англии, Бельгии, Германии, Финляндии, Югославии, США. Многие из потомков пажей прибыли в Санкт-Петербург в декабре 1992 г. на торжества по случаю 190-летия со дня открытия корпуса. Прибывшие на юбилей почли за честь передать в дар создаваемому в суворовском училище Музею кадетских корпусов драгоценные реликвии своих предков.

В конце декабря 2002 г. в Санкт-Петербургском суворовском военном училище состоялись торжества по случаю 200-летия Пажеского корпуса. Особым вниманием во время торжеств пользовались прямые потомки пажей, проживающие в России и прибывшие из Франции, Швейцарии, США и других стран. Среди потомков пажей были Соколов-Хитрово, М.В.Аверино, А.Главацкий, О.Б.Левшина, Н.Ю.Кривошеин, Ф.Дедюлина и другие. С теплой и проникновенной речью обратился к собравшимся барон Александр фон Фальц-Фейн, внук одного из последних директоров Пажеского корпуса генерала от инфантерии Н.А.Епанчина. Важной частью торжеств стало открытие в здании Мальтийской копеллы Музея истории кадетских корпусов России - филиала Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. Значительный интерес для всех прибывших на юбилейные торжества представила состоявшаяся конференция, посвященная 200-летию Пажеского корпуса. Большой вклад в проведение торжеств внесли начальник суворовского училища Валерий Николаевич Скоблов и заведующая библиотекой Ольга Владимировна Сильченко.

Краткая библиография:

  1. «На службе трех императоров», Генерал от инфантерии Н.А.Епанчин, воспоминания. Журнал «Наше наследие», Москва, 1996. С.299

2. «Пажеский Его Императорского Величества корпус за сто лет 1802 - 1902». Составил Д.М.Левшин. т.II Приложения. СПб., 1902, 197-201

  1. «Военная энциклопедия», М. 1913.
  2. А.Милорадович, «Материалы для истории Пажеского корпуса», 1711-1875;
  3. О.Р. фон-Фрейман, «Пажи за 185 лет» 1711-1896, Фридрихсгам, 1894-1897;

6. Павел Граббе, «Окна на Неву», «Мои юные годы в России», Спб 1995 г., 206 с.

7. А.М.Плеханов, А.А.Попов, «Наследники Суворова», М., «Русаки», 2001 г., 280 с.

  1. С.К.Дарков, «Кадетские записки суворовца», М., 2001 г. 168 с.
  2. В.М.Крылов, «Кадетские корпуса и российские кадеты», Спб., 1998 г., 672 с.

10. В.А.Кропоткин, «Записки революционера», М., «Московский рабочий», 1988 г., 544 с.


При Николае I комплект обучавшихся в корпусе был увеличен до 150 человек, и были изданы правила о порядке зачисления в пажи. В соответствии с этими правилами в пажи зачислялись только дети лиц первых трех классов служилых людей России (не ниже генерал-лейтенанта или тайного советника). Зачисление в Пажеский корпус производилось только по высочайшему повелению. Обучение в корпусе длилось семь лет, в том числе два года в специальных классах. Пажи, не удовлетворявшие требованиям перевода в специальные классы, увольнялись с правами окончивших военные гимназии.

Окончившие специальные классы разделялись на четыре разряда по итогам обучения и выпускались в офицеры:

    1-й разряд—подпоручиками и корнетами в гвардию с получением на обмундирование 500 рублей;

    2-й разряд — подпоручиками или корнетами в армейские части с одним годом старшинства и получением на обмундирование 225 рублей;

    3 -й разряд—теми же чинами в армию без старшинства с получением на обмундирование 225 рублей;

    4-й разряд — унтер-офицерами в армию на шесть месяцев с дальнейшим производством в офицеры при наличии в части вакансии.

Прием в корпус осуществлялся на основании конкурсных вступительных экзаменов. С 1889 года в корпусе обучались 170 интернов, содержавшихся на полном казенном обеспечении, и 160 экстернов, за которых выплачивалось по 200 рублей в год. Учащиеся корпуса именовались пажами, а звание камер-пажей имели обучавшиеся в старших классах, удовлетворявшие требованиям по успехам в науках и поведении. Камер-пажи помимо учебы несли придворную службу при особах императорской фамилии.

Форма пажей с течением времени менялась. Так, в конце XIX—начале XX веков она имела следующий вид: однобортный черный мундир с высоким красивым суконным воротником, красными погонами и золочеными пуговицами с орлом, брюки навыпуск с красным кантом, черное драповое двубортное пальто офицерского покроя, гвардейский тесак на лакированном белом кожаном поясе с золоченой бляхой, украшенной орлом на передней части. Для лагерных сборов, которые проводились в Петергофе и Красном Селе, пажи имели полевую форму общеармейского образца.

Преподавание в корпуса велось на высоком уровне. Там читали курс не только корпусные преподаватели, но приглашались профессора университета и высших военно-учебных заведений Петербурга. Так, артиллерию и фортификацию преподавал профессор трех военных академий, композитор Цезарь Антонович Кюи. Ряд препо-давателей корпуса являлись учителями особ царской фамилии.

Требования к воспитанникам корпуса были высокими. Здесь знания оценивались объективно, вне зависимости от происхождения. Первые ученики при выпуска заносились золотом на белые мраморные доски почета, висевшие в актовом зале корпуса. В разное время на них были нанесены имена будущего декабриста П.И.Пестеля, будущего анархиста князя II.А.Кропоткина, бу-дущего советского генерал-лейтенанта графа А.Л.Игнатьева (соответственно 1811 г., 1802 г., 1896 г.) и др.

многие выдающиеся личности России XYIII— начала XX веков. Достаточно вспомнить такие имена, как первый русский революционер А. Н. Радищев, ученый и анархо-коммунист князь П. А. Кропоткин, талантливый полководец первой мировой войны А. А. Брусилов и многие-многие другие. История Пажеского корпуса — это частица истории нашей Родины.
В России пажи при дворе появились в 1711 году и выбирались лично Петром I, причем среди них были лица немецкого и шведского происхождения. В дальнейшем в пажи назначались дети придворных и офицеров гвардии. В 1727 году на службе при дворе находились 14 пажей и 6 камер-пажей из знатнейших дворянских фамилий, которые получали от двора жалование, стол и одежду. 5 октября 1742 года императрица Елизавета Петровна установила штат из 24 пажей и 8 камер-пажей с выплатой им жалованья по 44 рубля в год и введением форменного обмундирования, состоящего из желтого кафтана с черными обшлагами и штанов того же цвета, черного камзола с серебряными пуговицами и позументами, белых чулков с башмаками, пуховой шляпы с плюмажем и красной епанчи (плаща). Срок службы не устанавливался.

В пажи принимались мальчики 8—14 лет, в камер-пажи—юноши 15—18 лет. Служба заключалась в участии их во всевозможных праздниках, торжественных выходах высочайших особ, в царских охотах и выездах. По достижении определенного возраста камер-пажи выпускались офицерами в Гвардию, реже - в камер-юнкеры, а пажи — офицерами в армейские части. Впоследствии количество пажей и камер-пажей при дворе увеличилось.

В конце царствования Елизаветы Петровны возникла необходимость получения пажами регулярного образования. В начале 1759 г. императрица повелела просвещенному вельможе И. И. Шувалову подготовить проект Статуса Пажеского корпуса, и 25 октября (5 ноября по новому стилю) этого же года корпус был учрежден, и началось обучение пажей. В программу входило изучение немецкого, латинского и французского языков, физики, географии, геометрии, алгебры, фортификации, истории, геральдики. В штат Корпуса входили 9 камер-пажей и 40 пажей. Возглавил корпус просвещенный швейцарец Чуди (Шуди) — философ и историк, переводивший на французский язык материалы для Вольтера, работавшего над «Историей Петра Великого». Затем его сменил на этом посту профессор Иоганн Лихтен — составитель «Лексикона российского и французского». В 1762 г. корпус возглавил Франц Ротштейн, который находился на этом посту 17 лет. В 1765 году академиком Г. Ф. Миллером, была составлена новая программа обучения пажей. В корпусе стали изучать математические и военные науки, философию, мораль, право, историю, географию, генеалогию, геральдику, юриспруденцию, государственный церемониал, русский и иностранный языки, каллиграфию, а также верховую езду, танцы и фехтование.

В 1786 году штат корпуса увеличили до 18 камер-пажей и 60 пажей, в число которых входили 18 рейт-пажей (конное сопровождение и 6 ягд-пажей (участники царских охот). Павел I отменил звания рейт- и ягд-пажей, зато ввел звания лейб-пажей, которые были упразднены Александром I. В царствование этого императора была проведена серьезная реорганизация Пажеского корпуса. В 1802 году он был преобразован в военно-учебное заведение по типу кадетских корпусов, а в 1819 году подчинен главному директору кадетских корпусов.

При Николае I комплект обучавшихся в корпусе был увеличен до 150 человек, и были изданы правила о порядке зачисления в пажи. В соответствии с этими правилами в пажи зачислялись только дети лиц первых трех классов служилых людей России (не ниже генерал-лейтенанта или тайного советника). Зачисление в Пажеский корпус производилось только по высочайшему повелению. Обучение в корпусе длилось семь лет, в том числе два года в специальных классах. Пажи, не удовлетворявшие требованиям перевода в специальные классы, увольнялись с правами окончивших военные гимназии.

Окончившие специальные классы разделялись на четыре разряда по итогам обучения и выпускались в офицеры:
1-й разряд—подпоручиками и корнетами в гвардию с получением на обмундирование 500 рублей;

2-й разряд — подпоручиками или корнетами в армейские части с одним годом старшинства и получением на обмундирование 225 рублей;

3-й разряд—теми же чинами в армию без старшинства с получением на обмундирование 225 рублей;

4-й разряд — унтер-офицерами в армию на шесть месяцев с дальнейшим производством в офицеры при наличии в части вакансии.

Прием в корпус осуществлялся на основании конкурсных вступительных экзаменов. С 1889 года в корпусе обучались 170 интернов, содержавшихся на полном казенном обеспечении, и 160 экстернов, за которых выплачивалось по 200 рублей в год. Учащиеся корпуса именовались пажами, а звание камер-пажей имели обучавшиеся в старших классах, удовлетворявшие требованиям по успехам в науках и поведении. Камер-пажи помимо учебы несли придворную службу при особах императорской фамилии.

Форма пажей с течением времени менялась. Так, в конце XIX—начале XX веков она имела следующий вид: однобортный черный мундир с высоким красивым суконным воротником, красными погонами и золочеными пуговицами с орлом, брюки навыпуск с красным кантом, черное драповое двубортное пальто офицерского покроя, гвардейский тесак на лакированном белом кожаном поясе с золоченой бляхой, украшенной орлом на передней части. Для лагерных сборов, которые проводились в Петергофе и Красном Селе, пажи имели полевую форму общеармейского образца.

Преподавание в корпуса велось на высоком уровне. Там читали курс не только корпусные преподаватели, но приглашались профессора университета и высших военно-учебных заведений Петербурга. Так, артиллерию и фортификацию преподавал профессор трех военных академий, композитор Цезарь Антонович Кюи. Ряд препо-давателей корпуса являлись учителями особ царской фамилии.

Требования к воспитанникам корпуса были высокими. Здесь знания оценивались объективно, вне зависимости от происхождения. Первые ученики при выпуска заносились золотом на белые мраморные доски почета, висевшие в актовом зале корпуса. В разное время на них были нанесены имена будущего декабриста П.И.Пестеля, будущего анархиста князя II.А.Кропоткина, бу-дущего советского генерал-лейтенанта графа А.Л.Игнатьева (соответственно 1811 г., 1802 г., 1896 г.) и др.

Корпус дал России прекрасных военачальников, проявивших свой полководческий талант в разных войнах: П.В.Гурко, А.Л.Брусилова, А.М.Драгомирова, Г.М.Ванновского, М.М.Склона, В.И.Ромейко-Гурко, Ф.Е.Келлера, А.Л.Билдерлинга, многих других.

Из его стен вышли известные государственные и политические деятели: лидер октябристов М.В.Родзянко, гетман Украины П.П.Скоропадский, председатель Совета Министров России в 1916 г. А.Ф.Трепов, король Югославии Алекандр и др.

Обложка фотоальбома кадета Первого Русского Великого Князя Константина Константиновича Кадетского Корпуса, шефом которого был король Югославии Александр.

Корпус окончили в свое время ученые: географ и геолог П.А.Кропоткин, историк (директор Публичной библиотеки) И. К, Шильдер, профессор военной академии П.И.Головин.

Здесь учились поэты Е.А.Баратынский, Р.Н.Дорохов (прототип П.П.Долохова в романе Толстого «Война и мир»), А.Н.Креницин, Ф.П.Цицианов, Я.Н.Толстой. Выпускником корпуса был композитор Ф.М.Толстой (автор музыки на слова Пушкина «Я вас любил» и др.). Сыновья А.С.Пушкина — Александр и Григорий — тоже были выпускниками Пажеского корпуса.

Воспитанники корпуса храбро сражались в Отечественную войну 1812 года, только в день Бородинского сражения в корпусе состоялся досрочный выпуск 38 бывших пажей прапорщиками в действующую армию.

Много бывших пажей было среди декабристов П.И.Пестель, В.П.Свистунов, В.П.Ивашев, И.П.Коновницын, В.Л.Лукашевич, Л.П.Луцкий, А.М.Миклашевский, В.А.Мусин-Пушкин, Н.В.Шереметев. Многие выпускники корпуса знали о тайных обществах и сочувствовали идеям будущих декабристов. Только один из бывших пажей - поэт и переводчик Яков Иванович Ростовцев — доложил о готовящемся восстании Николаю I. Это обеспечило ему блестящую карьеру, а его детям графское достоинство. Другой выпускник корпуса — полковник кавалергардского полка В.И.Пестель (брат декабриста) — во время восстания на Сенатской площади находился среди правительственных войск, за что получил «монаршую признательность» и также сделал блестящую карьеру. Надо отметить, что среди бывших пажей были люди, оставившие и другую «славу»: А.А.Оленин (сын президента Академии художеств и друг А.С.Пушкина), убитый своими крепостными за жестокое с ними обращение; друг Гришки Распутина князь М.М.Андронников, имевший кличку «Побирушка» (кстати, убивший Распутина князь Ф.Ф.Юсупов тоже учился в Пажеском корпусе); генерал-губернатор Петербурга в 1905 году Д.Ф.Трепов, печально знаменитый запретом исполнения музыки Н. А. Римского - Корсакова. Сюда же можно отнести и бывшего преподавателя Пажеского корпуса, а затем военного министра России В.А.Сухомлинова, судимого в 1916 году за измену и злоупотребления и приговоренного к пожизненному заключению. Не было среди выпускников Пажеского корпуса только большевиков.

В XVIII — начале XIX вв. Пажеский корпус находился попеременно в разных местах Петербурга. Сначала пажей разместили в старом доме адмирала Крюйса (ныне на этом месте находится здание Старого Эрмитажа), затем перевели в здание старого Зимнего дворца на Невском проспекте (участок между нынешней ул. Гоголя и наб. Мойки), после того как деревянный Зимний дворец был разобран после смерти Елизаветы Петровны, Пажеский корпус разместили в «лейб - кампанском доме» (ныне участок дома № 33 по ул. Халтурина). В 1802 г. Пажеский корпус был преобразован по плану генерала Ф. И. Клингера и переведен в «дом шевалье д"0рбиньи, записанный в Литейной части под № 75» (дом № 6 по наб. реки Фонтанки).

Наконец, в 1810 году корпус обрел постоянный адрес: ул. Садовая, дом № 26, где размещался до 1917 года. Этот участок в середине XVIII столетия принадлежал вице-канцлеру М.И.Воронцову. В 1749—1757 гг. здесь был построен дворец по проекту архитектора Растрелли. В 1763 году дворец и прилегающий к нему участок были проданы в казну за 217,6 тыс.рублей. До 1770 года дворец пустовал, затем здесь поселился принц Генрих Прусский, а от него дворец перешел другому принцу - Нассау-Зигену. В 1797 году дворец приобрел Павел I и пожаловал его Мальтийскому рыцарскому ордену госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского, магистром которого он стал.

По поручению Павла I архитектор Д.Кваренги в 1798-1800 гг. пристроил к дворцу Мальтийскую капеллу, и в левом крыле дворца создал православную домовую церковь. Тимпан фронтона капеллы Кваренги оформил рельефным мальтийским восьмиконечным крестом в круге.

Знаки с изображением белого мальтийского креста носили выпускники Пажеского корпуса.

Но это был официальный знак, а неофициально выпускники носили особые перстни из стали и золота, на которых была надпись «№ из 30» (порядковый номер выпускника в соответствии с успехами в учебе) и год выпуска. Сочетание металлов перстня было не случайным, ибо пажи выбрали своим девизом девиз рыцарского Ордена тамплиеров: «Чист, как золото, тверд, как сталь».


Фрачник и жетон Пажеского коруса.

В период WWI (первой Великой войны) корпус выпускал офицеров на фронт по ускоренной программе, вследствие нехватки младших офицеров.

В 1917 году Пажеский корпус был расформирован, а его помещения занял штаб левых эсеров. Во время подавления левоэсеровского мятежа 7 июля 1918 года Воронцовский дворец был обстрелян легкой артиллерией, в результате чего были повреждены капители колонн. Затем в здании разместилась Школа красных курсантов, преобразованная позднее в Пехотное училище им. С.М.Кирова. С 1955 года в стенах Воронцовского дворца находится - суворовское училище.

Такова история учебного заведения, давшего Россия полководцев и государственных деятелей, поэтов и ученых, героев и революционеров.