Судьба детей из испании в ссср. Елена висенс - неизвестная правда об испанских детях в ссср. Довольны ли вы своей судьбой

Елена Висенс

Неизвестная правда об испанских детях в СССР

60 лет назад, весной 1937 года, восемь месяцев спустя после начала Гражданской войны в Испании, в Советский Союз из Валенсии прибыл первый корабль с испанскими детьми-беженцами на борту. Их было всего 72 человека. Но следующий корабль «Sontay», пришвартовавшийся в Кронштадте в июле 1937 года, уже привез в Советскую Россию 1499 ребят разного возраста: от 5 до 15 лет.

Так началась долгая эмиграция более 3 тысяч испанских детей. Для многих из которых она так никогда и не закончилась. И хотя уже в наши дни испанское правительство делает многое для их возвращения (например, между Москвой и Мадридом подписано специальное соглашение о признании двойного гражданства для этих людей, о переводе пенсии из России в Испанию), тем не менее даже здесь власти (на сей раз - уже испанские) действуют выборочно и во многом с пропагандистскими целями. А жаль… Ведь ничто так не характеризует власть, как ее отношение к своим гражданам и соотечественникам.

Как в Испании появились «дети, бегущие от грозы»…

Больше половины испанских детей, прибывших в Советский Союз в 1937–1939 гг., было из Страны Басков, из которой - после печально знаменитой бомбардировки Герники и падения основных республиканских оплотов - началась массовая эмиграция. По некоторым данным, в те месяцы родину покинуло более 20 тысяч баскских детей, многие из которых, правда, спустя некоторое время вернулись.

Много испанских детей в 30-е годы приняли и такие страны, как Франция (9 тысяч человек), Швейцария (245 человек), Бельгия (3,5 тысячи), Великобритания (около 4 тысяч), Голландия (195 человек), Мексика (500 детей). В Советский Союз всего прибыло 2895 детей (в 1937 году - 2664, в 1938 году - 189, в 1939 году -42 человека). Для того времени это была поистине невиданная эмиграция детей. За два года - с 1937 по 1939 годы - из Испании эмигрировало более 34 тысяч детей в возрасте от 3 до 15 лет. Большинство из них вскоре вернулось на родину, но на чужбине надолго задержались те из них, кто эмигрировал в Мексику и особенно в Советский Союз. Но если испанским иммигрантам в Мексике было легче, хотя бы потому что языковая среда была той же, что и на родине, то оказавшимся в СССР пришлось многое пережить, прежде чем они смогли адаптироваться к российским реалиям. А многие так и не обрели в СССР новой родины.

Многие родители отправляли своих детей на чужбину, думая, что это ненадолго - пока не утихнут бои и бомбежки на родине. Но жизнь распорядилась иначе: большинство детей, прибывших в СССР, остались здесь жить, многие так больше никогда и не увидели своих родных.

В этом я убедилась, познакомившись с многочисленными документами в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Этот центр находится в Москве и является правопреемником бывшего Института марксизма-ленинизма. Среди прочих материалов в РЦХИДНИ сосредоточены и архивы Коминтерна.

Так вот, как раз в архивах Коминтерна оказалось воможным найти множество свидетельств, дающих возможность составить достаточно яркую картину того, как жили испанские дети в СССР, как их принимали, с какими трудностями они сталкивались, как они адаптировались или не адаптировались в новой для них среде. Все приводимые ниже документы имеют, как водится, гриф «Совершенно секретно».

Из огня да в полымя

Первое, что бросается в глаза при внимательном чтении с архивами, - методика оказания советской помощи испанским детям-беженцам. Речь вот о чем. Если в большинстве стран, приютивших у себя малолетних испанских эмигрантов, дети в основном распределялись по семьям, то в Советском Союзе были созданы специальные детские дома-интернаты, в которых дети жили и учились. При них были как испанские, так и советские воспитатели, преподаватели и врачи. Курировал деятельность детских домов созданный при Наркомпросе специальный «Отдел детских домов специального назначения».

К концу 1938 года в СССР было 15 детских домов для испанских детей: десять в РСФСР (среди которых один - N10 в городе Пушкине под Ленинградом - специально для дошкольников), а пять других - на Украине. В России детские дома в основном были сосредоточены под Москвой и Ленинградом и для их создания были использованы дома отдыха ВЦСПС, старые дворянские особняки. На Украине эти детские дома создали в Одессе, Херсоне, Киеве и Харькове. Во время Великой Отечественной войны большинство «испанских детских домов» было эвакуировано в Среднюю Азию, Башкирию, Поволжье, на Северный Кавказ и в Грузию. Весной 1944 года более тысячи детей вновь были привезены в Подмосковье, часть осталась в Грузии, Крыму, Саратове.

Финансированием детских домов занимался ВЦСПС, а курировали детские дома многие организации - от ЦК комсомола и ЦК профсоюза дошкольных учреждений и детдомов, до Наркомздрава и Наркомпроса. Нормы содержания одного воспитанника «испанского детского дома» до войны были в 2,5–3 раза выше, чем для воспитанников обычного советского детдома. Летом часть детей (в основном, слабых здоровьем) вывозили на юг в пионерские лагеря, в том числе в знаменитый лагерь «Артек».

Всего в детских домах работало около 1400 учителей, воспитателей, врачей, среди них 159 человек были испанцы. В документах Коминтерна особое внимание обращено на партийную принадлежность испанского персонала. Архивные данные по этому вопросу таковы:

«Из них членов Коммунистической партии Испании - 37 человек, членов Объединенной социалистической партии Каталонии - 9 человек, членов Объединенной социалистической молодежи Испании - 29 человек, членов Социалистической партии Испании - 11 человек, левых республиканцев - 9 человек, беспартийных - 62 человека».

(Из отчета «отдела детских домов специального назначения» за 1937 год).

В архиве РЦХИДНИ хранится список «неблагонадежных» взрослых испанцев из числа преподавателей и воспитателей, которых, по мнению испанского представителя в Наркомпросе Соледад Санчи, автора записки, необходимо было «как можно скорее вернуть в Испанию». Любопытны характеристики, которые даны в этом документе испанским учителям и воспитателям, не удовлетворявшим советским требованиям:

«Соледад Алонсо - не может работать с детьми, так как это ее не интересует, не имеет никакой политической подготовки и не желает ее приобрести. Для нее Советский Союз это страна - как всякая другая».

Как явствует из отчета отдела детских домов при Наркомпросе от 31 декабря 1938 года, структура каждого «испанского» детского дома в СССР была такова:

«Учреждение для испанских детей именуется и является по существу детским домом со школой при нем. Во главе детдома стоит директор, имеющий следующих заместителей и помощников:

а) по учебной работе,

б) по политико-воспитательной работе /кандидатуры на эту работу подбираются непосредственно ЦК ВЛКСМ и утверждаются как ЦК Комсомола, так и НКП РСФСР/,

Елена Висенс

Неизвестная правда об испанских детях в СССР

Как в Испании появились «дети, бегущие от грозы»…

Из огня да в полымя

(Из отчета «отдела детских домов специального назначения» за 1937 год).

а) по учебной работе,

в) по административно-хозяйственной работе».

Таким образом, мы видим, что эти маленькие колонии испанских детей строились по социалистическому принципу коллективизма, во всем навязываемому испанцам, которых, с другой стороны, держали довольно изолированно от остального советского общества. Политбеседы, семинары по «ознакомлению с основой советского строя, с задачами и работой ВКП/б/» (цитаты из того же отчета) проводились в детдомах регулярно. Известны случаи, когда из детдомов изгоняли испанских учителей и воспитателей, которые, по мнению директората этих детдомов, являли собой «отрицательный элемент», а также проявляли «испанский нрав». Вот, к примеру, одно из архивных свидетельств:

«В Наркомпросе перепуганы сообщением, что в Ленинградских детдомах испанцы уже создали себе организацию - Комитеты Народного Фронта Испании… Во время семинара испанских учителей в Москве испанцы детдома N7 провели совещание, не сообщив никому, и выделили одного, кто затем выступил от имени всей группы на заключительном собрании семинара. В общем началось проявление испанских нравов…».

(Это - из письма работника Коминтерна Благоевой руководителю всесильной по тем временам международной организации Георгию Димитрову. Заметим, что с неприглядной ролью самого Димитрова при освещении этой темы мы еще столкнемся не раз).

Говоря о проблемах адаптации испанских детей-эмигрантов в Советском Союзе, следует назвать хотя бы одну из них. При всем том, что в каждом «испанском» детском доме была начальная школа, лишь в некоторых была средняя школа. Во многом именно из-за этого, достигнув 16 лет, когда по возрасту они должны были продолжить обучение в техучилищах или в школах фабрично-заводского обучения (ФЗО), испанские ребята из-за низкого уровня общего образования оказывались не способными к более специализированному обучению. Преподавание велось на испанском, а русский давался как иностранный язык. Но программа школьного обучения была советской, переведенной на испанский язык. Поэтому, как писали в своих отчетах советские инструкторы и эксперты,

В Испании их называют "детьми войны", а в России - "советскими испанцами". Гражданская война 1936-1939 годов в Испании была прелюдией Второй мировой. Чтобы уберечь детей от бомбежек, голода и других ужасов войны, Республика направляла их в Мексику, Канаду, Францию, Англию, СССР и другие страны. По соглашению с правительством СССР в нашу страну были направлены более трех тысяч детей в составе четырех экспедиций. В 1938 г. одним из пятисот детей, направленных в Ленинград, был Серхио Салуэнь (в России к нему обращаются как к Сергею Антоновичу - отца звали Антонио).

Нам с братом посчастливилось попасть в лучший город России - в Пушкин, - рассказывает он. - Когда мы приехали, нас распределили в разные детские дома. В городе было два детских дома, в которых жили испанские дети: для малышей и детей постарше. Брат был старше меня на 3 года и попал в старшую группу. Мне было 5 лет, поэтому меня поместили в детский дом на улице Колпинской. Сегодня эта улица называется Пушкинской. О городе и детском доме у меня остались самые лучшие воспоминания. Я и сегодня хотел бы жить в Пушкине, купить маленькую квартиру. Это моя мечта!

Кроме родного брата вместе со мной приехали двоюродные братья и сестры, всего семь человек, в том числе тетя, сестра отца, она работала в детском доме ночной няней. Потом в Пушкин приехали мои родители. Отец (в прошлом известный летчик, полковник авиации) вместе с мамой работал в детском доме. Мама была портнихой, отец - воспитателем.

Я хорошо помню, как нас, детей, построившихся парами, водили на прогулки в Екатерининский парк. Помню экскурсию в Янтарную комнату Екатерининского дворца. Строем, во главе с преподавателем, дети ходили на экскурсию даже в Павловский дворец. Мы жили в Пушкине до начала войны. В 1941 г. нас вывезли в глубь России, на Урал, в Кировскую область, в город Молотовск, сейчас он переименован в Нолинск.

- Россия стала для вашей семьи не временным прибежищем, а постоянным домом?

Да, потому что отец был коммунистом, на родине был объявлен изменником, и если бы он вернулся, то его бы расстреляли. В 1944 г. вместе с другими испанцами наша семья переехала в Крым, на земли депортированных крымских татар. Условия там были очень тяжелыми. Отец работал в колхозе обрезчиком деревьев, потом сторожем. К нам часто приезжали руководители испанской коммунистической партии. В один из таких приездов они дали направление моему брату в детский дом под Москвой, потому что в нашем селе была только 8-летняя школа. Я попросился поехать с ним. Для меня детский дом был как санаторий. После окончания школы поступил в Московский авиационный институт. По распределению попал на военный авиационный завод, закрытое предприятие. В дальнейшем моя работа на секретном заводе не позволила мне побывать на родине. Два с половиной года я работал на Кубе, но влажный климат отрицательно повлиял на полученное в годы войны заболевание (бронхиальную астму), и я вернулся работать на завод. На Кубе у меня осталось очень много друзей. Когда в Москве открылось кубинское отделение авиакомпании, то меня пригласили работать туда помощником главного представителя.

- А вы хотели уехать в Испанию?

Мне очень хотелось повидать Испанию и вернуться в Россию. Работа в авиакомпании позволила побывать на родине. Но когда о нас, испанских детях, вспомнили там, мне не позволили поехать. Толчком для возвращения на родину послужил показ в Испании фильма "Помни имя свое" с участие Людмилы Касаткиной. После его просмотра испанцы задумались о судьбах детей, отправленных в годы войны в другие страны, были найдены средства на их возвращение. Поезд с испанцами отправлялся из Москвы в Одессу, где была пересадка на пароход. Я пришел провожать отъезжающих, ведь среди них было немало друзей. Когда поезд тронулся, я в последнюю минуту вскочил в вагон. Поезд шел через Киев, где жили мои родители и старший брат. Я повидался с ними на вокзале и поехал до Одессы. Когда подъезжали к Одессе, выяснилось, что у многих остались советские деньги, которые будут не нужны в Испании. Собрали деньги "по кругу" и вручили мне. У меня никогда не было такой суммы. На обратной дороге я щедро угощал всю бригаду поезда. Так я дважды провожал испанцев. Правда, в другой раз доехать до Одессы не удалось, в Киеве мне сообщили, что отец попал в аварию и лежит в больнице.

- Родители не жалели, что остались в Советском Союзе?

Нет. Я говорил, что мой отец был коммунистом. Знаете, когда я пришел к нему в больницу и увидел его лежащим с какими-то страшными металлическими штырями в ноге, то спросил: "Папа, тебе не больно?". Он ответил: "Да, мне, конечно, больно, но я коммунист и выдержу боль". А говорил он это мне одному, по-испански, другие люди в палате не могли понять его. Из-за глухоты он так и не смог хорошо выучить русский язык.

Он был рядовым коммунистом, человеком сильного характера и воли. И все, что он делал, делал искренне, с твердым убеждением в верности принятого решения. Он умер 23 декабря 1959 г. и похоронен на кладбище в Киеве. Мама после смерти отца вернулась на родину. Мои родители родились в испанской деревеньке Фуэндетодос. Она известна тем, что в ней родился художник Франсиско Гойя.

Мама прожила до 100 лет, умерла она в 2009 г. Мой старший брат приехал из Киева, чтобы ухаживать за ней, но на самом деле мама ухаживала за братом: готовила, кормила… Мы с супругой уехали в Испанию в 2000 году, полгода Елена и наша собачка Чара жили у мамы. Потом мама сказала мне: "Ты не заслуживаешь такой хорошей жены!". Мама была мудрой женщиной, о ней даже написали книгу "Элоиса". Испанская журналистка приходила и подолгу беседовала с ней, а потом изложила воспоминания моей мамы в книге.

- Как складывается ваша жизнь в Испании?

Все замечательно. Правда, родственники, приехавшие нас встречать, были сильно разочарованы. Они наняли большой грузовик для вещей, а мы приехали с двумя чемоданами. "Где же ваш багаж?" - спросили они. "Это все", - ответили мы. Они не могли поверить. Ведь у нас, в отличие от всех наших испанских родственников, есть высшее образование, и при этом мы в их глазах выглядели нищими. Но мы нисколько не жалеем об этом, ведь когда начинаем вспоминать и рассказывать о своей жизни, то выясняется, что у нас она во много раз интереснее. Испанское правительство назначило мне пенсию с учетом российского стажа (40 лет) - я получаю 600 евро в месяц, из них 200 евро составляет российская пенсия и 400 - доплата. У супруги такая же пенсия - она доработала год в Испании, чтобы ей ее назначили. Мы живем скромно, но можем себе позволить путешествие раз в год. Правда, наш сын берет на себя оплату наших поездок по России. Он живет и работает в Финляндии. Сейчас мы едем к нему в гости. У меня есть и дочь от первого брака, она сейчас живет и работает в Испании.

Хотя мне 81 год, к счастью, я могу позволить себе поездки в Россию. Мы с супругой Еленой едем на машине через всю Европу, преодолевая водные преграды на паромах. Раньше могли проехать до тысячи километров, сейчас, конечно, меньше.

Останавливаемся на ночь в гостиницах. В Пушкин я приехал впервые после долгого перерыва почти в 60 лет, в 2000 г., и был, как в детстве, поражен красотой города. Нашел дом, где жил четыре года. К счастью, он не был разрушен во время войны. Теперь каждый год делаю остановку в Пушкине, чтобы погулять по паркам.

- Сергей Антонович, вы человек удивительной судьбы. Общение с вами - настоящий подарок.

Я всегда мечтаю о поездке в город моего детства, ведь у меня здесь было немало счастливых дней. Два года назад мы в очередной раз подъехали к дому № 4 на улице Пушкинской - теперь это просто жилой дом - и разговорились с хозяйкой замечательной собачки. Когда мы увидели, что она направилась в этот дом, я сказал, что с 1938 по 1941 год жил в этом доме. Любовь Борисовна Хотянович, так зовут эту милую женщину, пригласила нас в гости, познакомила с супругом Валерием Константиновичем. Мы никак не ожидали столь радушного приема.

Не ожидал я такого отношения к себе и в местной гостинице. Мы обычно останавливаемся в отеле "Хуторок" в Ям-Ижоре. Когда там узнали мою биографию, то предоставили нам люкс. Мы с супругой растерялись, ведь мы планируем расходы и снимаем недорогие номера. Но сотрудники отеля взяли с нас плату как за обычный номер.

С Валерием Константиновичем и Любовью Борисовной мы подружились, нередко перезваниваемся. И теперь мы останавливаемся у них - в доме, где прошли несколько счастливых лет моего детства.

- Довольны ли вы своей судьбой?

Да, как и все мои друзья, которые живут в России. Мне другой судьбы не нужно. Если бы у нас не было всего того, что мы пережили, мы были бы обделены! Жаль только, что многих испанцев, кто жил со мной в детском доме, уже нет с нами.

В Москве мы встречаемся в Испанском центре. Сегодня из тех трех тысяч испанских детей, спасавшихся от войны в СССР, осталось совсем немного. Мой друг в Москве сказал: "Серхио, как я тебе завидую, что ты можешь ездить на машине!". Но если у меня не будет сил поехать на машине, буду летать на самолете. А еще я мечтаю, чтобы на доме № 4 на улице Пушкинской появилась памятная доска, на которой было бы написано, что с 1937 по 1941 год здесь находился детский дом для испанских детей.

Интервью взяла Татьяна КУЗНЕЦОВА
Фото автора

По мере того, как осложнялась обстановка после начала Гражданской войны, из Испании начали вывозить детей, прежде всего по гуманитарным соображениям. Организацией всего занимались Национальный Совет по эвакуации детей ("Consejo Nacional de la Infancia Evacuada") и Международный Красный Крест. В Европе проходили специальные кампании "Помогите!". Тотчас же откликнулись: Франция приняла 20 000 детей, Бельгия- 5000, Великобритания - 4000, Швейцария - 800, Мексика - 455 и Дания - 100. В СССР за 2 года (1937-38) было организовано 4 отправки. По данным Международного Красного Креста в общей сложности в СССР было отправлено 2895 детей и подростков в возрасте от 3 до 14 лет - 1676 мальчиков и 1197 девочек. Большинство - из бедных рабочих семей северных провинций: Страны Басков, Астуриас и Кантабрии. Эти зоны оказались сразу отрезанными от Республики в результате быстрого наступления франкистов. Дети прибывали в СССР на кораблях - из портов Валенсии, Бильбао, Гихона и Барселоны. Всего два года — с 1937 по 1939 годы — из Испании эмигрировало более 34 тысяч детей в возрасте от 3 до 15 лет. Большинство из них вскоре вернулось на родину, но на чужбине надолго задержались те из них, кто эмигрировал в Мексику и особенно в Советский Союз. Но если испанским иммигрантам в Мексике было легче, хотя бы потому, что языковая среда была той же, что и на родине, то оказавшимся в СССР пришлось многое пережить, прежде чем они смогли адаптироваться к советским реалиям.

Приезд маленьких испанцев в СССР в конце 30-х годов был ярким пропагандисткам шагом советского правительства. Испанская тема в те годы была необычайно популярна. Центральные газеты регулярно освещали военную хронику Гражданской войны на Пиренеях, поэтому приезд детей вызвал небывалый интерес в советском обществе. Наибольший ажиотаж в СССР вызвала вторая экспедиция испанских детей, которая широко освещалась в советской прессе. 22 июня французский теплоход «Сантай» доставил еще 1505 детей из Страны Басков. Корреспонденты газет пытались описать происходящее как можно в более ярких красках. Вот как описывает газета «Правда» прибытие парохода «Сантай» в Кронштадт: "Во всю длину огромного парохода - от носовой его части до кормы - виднелись детские головки. Дети размахивали ручонками, поднимали сжатые кулачки. Красные флажки мелькали в их руках."

Если в большинстве стран, приютивших у себя малолетних испанских эмигрантов, дети в основном распределялись по семьям, то в Советском Союзе были созданы специальные детские дома-интернаты, в которых дети жили и учились. При них были как испанские, так и советские воспитатели, преподаватели и врачи. Курировал деятельность детских домов созданный при Наркомпросе специальный «Отдел детских домов специального назначения».

К концу 1938 года в СССР насчитывалось 18 детских домов для испанских детей: 11 из них располагались в европейской части России (в том числе в Москве, Ленинграде, Обнинске), 5 - на Украине (в том числе - в Одессе, Киеве, Евпатории). Период до ВОВ был самым светлым периодом в их жизни: так, по крайней мере, утверждает большинство в своих воспоминаниях и письмах домой. Многие из этих писем не дошли - на их пути было 2 крутых цензора - сталинский режим и франкисткие войска. Численность взрослых испанцев, добровольно направившихся в СССР с детьми в 1937-38 годах, составила 110 человек: 78 -воспитателей, 32 - вспомогательный персонал. Когда республиканские власти кинули клич, желающих было гораздо больше. Реквизиты для сопровождения были не сложными: инвалиды войны, экс-военные республиканцы, отцы, вдовы, дети погибших антифашистов. Никто тогда не мог предположить - ни взрослые, ни тем более дети, что для многих из них пребывание в СССР продлится не месяцы, а долгие годы, может быть, всю жизнь.

После разгрома республики условия их жизни резко изменились. В 1939 году испанские учителя были обвинены в «троцкизме» и, по свидетельству Эль Кампесино, 60% из них были арестованы и помещены на Лубянку, в то время как других послали работать на заводы. Одну молодую учительницу пытали около двадцати месяцев и потом расстреляли. Детей постигла незавидная участь — колониями стали управлять советские начальники. В 1941 году часть детей болела туберкулезом и до 15% умерли до массовой эвакуации в июне 1941 года.

В октябре 1942 года немцы захватили в плен в одной из деревень Саратовской области 11 испанских "детей войны" и передали их Голубой Дивизии. Те переправили их в Испанию. Это были первые вернувшиеся на родину.

С началом ВОВ, испанских детей надо было срочно эвакуировать. Особенно тяжело пришлось детскому дому в Ленинграде. Маленькие испанцы пережили первую суровую блокадную зиму с 41-го по 42-й. Как только начал действовать ледовый путь по Ладоге, 300 детишек были эвакуированы. Дети очутились на Урале, в Центральной Сибири и Средней Азии, в частности в Коканде. Часто их распределяли в неотапливаемые помещения, а для испанцев, как детей, так и сопровождающих взрослых, привыкших к совсем другому климату, русский холод был крайне мучителен. Возникали проблемы с продовольствием. Тиф, голод, туберкулез, холод уносил жизни испанских детей в той же пропорции, что и их русских, украинских, белорусских сверстников. Часто испанские дети, чтобы выжить, организовывали воровские шайки, девочки занимались проституцией. Некоторые кончали жизнь самоубийством.

"Второй исход"- сама эвакуация и затем борьба за выживание стала для испанцев концом "привилегированной жизни". Теперь их жизнь ничем не отличались от жизни миллионов советских детей и подростков, на чью долю выпала Вторая Мировая. И уже далеко не все взрослые воспитатели - испанцы были рядом. Некоторые из них, как скажем, врач Хуан Ботэ Гарсия, очутились в спецлагерях Гулага. Хуан Ботэ Гарсия за то, что осмелился проводить свою "методу" воспитания: «Поменьше марксизма, побольше математики» .

130 подросших, уже не детей, записались в Красную Армию и защищали Москву, Ленинград и Сталинград. Другая подросшая поросль встала на приступочку к станкам на оружейных предприятиях, пошла работать в колхозы. Наравне со всеми.

Закончилась Вторая мировая. К 1947-му году из эвакуации вернулись практически все выжившие - около 2000 испанских подростков, юношей и девушек. Ни Сталин, ни верхушка Коммунистической партии Испании в эмиграции в СССР во главе с Долорес Ибаррури, не имели ни малейшего намерения способствовать возвращению испанских детей домой, к Франко. Так продолжалось до самой смерти "отца народов". Есть документальные источники, воспоминания "детей войны", из которых становится ясно, что у многих из них отношение к Долорес Ибаррури и Компартии Испании носят негативный оттенок.

Кроме того, к этому времени в СССР уже находились еще около 1500 испанцев-политбеженцев после поражения республики в 1939 году (не считая пленных из Голубой дивизии, военных испанских летчиков, учившихся в Москве, испанских чиновников, занимавшихся вывозом золота в СССР в оплату за поставки вооружения)

Большинство "детей войны" к 1947-50-му годам, уже достигли совершеннолетия, им пришлось "обрести" советское гражданство. Формально испанцы имели право выбрать гражданство, но испанцам-беженцам, проживавшим в СССР, в таком праве фактически было отказано. Уговорами или более жесткими методами («была проведена работа по принятию советского гражданства») их заставляли отказаться от испанского гражданства и принять гражданство советское. Советский же гражданин знает прекрасно, что интересы коллектива превыше интересов отдельного индивидуума. И еще он знает, что "антисоветчину" очень легко пришить любому. Любое неосторожное слово- ты потеряешь все права, в том числе и на жизнь. По Уголовному Кодексу возможность тюремного заключения в СССР была предусмотрена для всех старше 12-ти еще с 1927 года. А с 1935-го- так вообще расстрел.

Есть свидетельства, что некоторые дети попадали в ГУЛаг. Заключенные Норильского лагеря вспоминают об испанских детях, оказавшихся во взрослом ГУЛАГе. О них же в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет Солженицын: «Испанские дети — те самые, которые вывезены были во время Гражданской войны, но стали взрослыми после Второй мировой. Воспитанные в наших интернатах, они одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Их объявляли социально опасными и отправляли в тюрьму, а особенно настойчивым — 58, часть 6 — шпионаж в пользу... Америки».

В 1947 году в честь десятой годовщины своего приезда в СССР 2000 молодых испанцев собрались на торжественную церемонию в Московском оперно-драматическом театре им. Станиславского. К 1950 году из 3 тысяч "детей войны", вывезенных в СССР, около тысячи - умерли. По разным причинам - кто от голода, кто от тифа, а кто - повесился в отчаянии.

В 1956 году начинается оттепель, Хрущев принимает решение: уезжайте, кто хочет. В этом же году 534 из них возвратились в Испанию. А в общей сложности лишь 1500 испанцев, вывезенных в СССР детьми, вернулись на родину.

Источники:
Русская служба http://blog.rtve.es/emisionenruso/2011/03/фильм-испанцы-наш-гость-в-студии-хосэ-петрович-и-дети-войны.html
Висенс Елена "Неизвестная правда об испанских детях в СССР" http://fanread.ru/book/3713351/?page=1
Стефан Куртуа "Черная книга коммунизма" http://www.e-reading.by/chapter.php/1013349/54/Chernaya_kniga_kommunizma._Prestupleniya%2C_terror%2C_repressii.html
Фернандес Анна "Вива Испания!"

Шапочка - «испанка». Испанские дети в СССР
Шапочки испанки
Братья. Вадим и Геннадий Наместниковы 1936 год
В моде были шапочки «испанки» (в Испании шла гражданская война, а поскольку наша страна поддерживала компартию Испании, в Москву приехало много испанских беженцев, спровоцировавших моду на испанскую одежду). Вадим закончил МГИМО, почти всю жизнь проработал в цветной металлургии. Геннадий долгое время работал в типографии, где печатались художественные альбомы, был очень ценным специалистом в своем деле.

17 июля 1936 началась гражданская война в Испании. С одной стороны – законно избранное правительство, республиканцы; с другой – мятежный генерал Франко, которого поддержала практически вся армия. Республику защищали немногочисленные воинские части, оставшиеся верными правительству, плохо вооруженные отряды рабочих и народной милиции. Франко поддерживали фашистские режимы Италии и Германии регулярными войсками; республиканцев – Советский Союз оружием и гражданскими и военными советниками, а также добровольцы из разных стран. Активно поддержали республиканцев евреи независимо от их политических симпатий. На фронтах гражданской войны в Испании они сражались с фашизмом. Многие военные советники и «добровольцы» – евреи из России. Судьба большинства из них сложилась трагически.

Каждый вечер папа читал фронтовые сводки из Испании, статьи Михаила Кольцова. В кинотеатрах перед художественным фильмом обязательно показывали журнал-кинохронику Романа Кармена из-под сражающегося Мадрида. Стало обычным при встрече вместо «Здравствуйте» поднимать руку вверх кулаком и приветствовать: «Но пасаран!» («Не пройдут»!). Мама сшила мне синюю шапочку с кисточкой впереди. Шапочка называлась «испанкой». Испанка стала самым распространённым головным убором молодёжи.

В Батуми приехали испанские дети. Они выступали в школах и клубах города. Пели испанские песни, танцевали. Вместе со зрителями кричали: «Но пасаран!». За забором строящегося театра на улице Руставели возвели баррикаду. Испанские дети разыгрывали бой между мятежниками и республиканцами. Я наблюдал за «боем» из окна бабушкиной комнаты. Испанцы-«республиканцы» с криками: «Но пасаран!» пытались захватить баррикаду. Испанцы, защитники баррикады тоже кричали: «Но пасаран!» и не хотели покидать своей позиции. Через некоторое время «в бой» вмешались взрослые воспитатели, «республиканцы» и «мятежники» поменялись местами. Опять все кричали: «Но пасаран!». Опять был «жестокий бой» за баррикаду. Никто не хотел уступать. Я тоже изо всех сил кричал: «Но пасаран!», высовывался из окна, топал ногами. Одной рукой я держался за подоконник, другой – за толстый ствол виноградного дерева, который проходил у стенки под бабушкиным окном. Я всё больше и больше высовывался из окна, чтобы лучше видеть бой. В какой-то момент виноградная ветка под моим весом стала медленно отходить от стенки дома, ноги оторвались от пола, рука – от подоконника и я с ужасом понял, что вываливаюсь из окна. Ещё немного и я полетел бы вниз со второго этажа. Спасла меня бабушка: одной рукой она втащила меня в комнату, другой я получил удар по мягкому месту. Это место у меня горело несколько дней. Бабушке стало плохо, очень плохо. Поднялось высокое давление. Несколько дней она пролежала в кровати. Я стоял, прислонившись к бабушкиной кровати, сидеть не мог, несмотря на её просьбы, и плача просил не умирать. Я обещал, что больше не буду даже подходить к окну. Бабушка обещала не умирать.

До войны орденоносцев было мало. Когда на улице появлялся военный с орденом, милиционеры отдавали честь, мальчишки провожали его восторженными взглядами, бежали за ним. Такого человека называли не просто по имени, а прибавляли обязательно, слово «орденоносец». Например: «орденоносец Иванов».

Где бы ни появлялись испанские дети, их окружала толпа взрослых и детей. Всегда задавали им много вопросов.
В один из выходных дней мы с папой на бульваре встретили группу испанских детей. С ними мужчина, на его френче орден Красного Знамени. Испанцы окружены толпой взрослых и детей. Дети убеждены: «Орден получен в Испании ». Рядом с орденоносцем суетится мужчина. Папа сказал: «Специально сопровождающий».

Дети пытаются потрогать руками орден, взрослые засыпают мужчину вопросами. Мужчина-орденоносец отвечает на ломанном русском языке, вставляя незнакомые слова. Он явно стесняется своего плохого русского языка, долго подбирает слова, его не понимают. Сопровождающий не может помочь, он не знает испанский язык. Мы постояли около испанцев несколько минут. Сопровождающий испанцев мужчина (он сказал, что из Москвы, обеспечивает быт гостей и помогает им общаться с советскими людьми) спросил, не знает ли кто-нибудь еврейский язык. Конечно, он имел в виду идиш. Папа задал орденоносцу какой-то вопрос на еврейском языке, тот оживился. Взрослые спрашивали, папа переводил. Я не помню ни вопросов, ни ответов, помню только, что всем было интересно. Благодаря папе я стоял рядом с героем, даже держал его за руку, и очень гордился папой. Все папу благодарили, особенно сопровождающий. Испанец подарил папе испанский значок. На нём бойцы республиканской армии. В руках винтовки и гранаты. Когда мы отошли в сторону, нас догнал сопровождающий и забрал у папы значок. Сказал: «Не положено», чем очень меня разочаровал, а папа махнул рукой и рассмеялся: «Обойдёмся без значков. Не было бы неприятностей». Я так и не понял, почему должны быть неприятности. Вечером пришёл дядя Шика, позвали дядю Яшу. Мама молчала. Взрослые обсуждали папину встречу с испанцами. Несколько раз произносилось незнакомое: «контакты с иностранцем». Через несколько дней папу вызвали в НКВД, там был и московский сопровождающий. Папе задавали вопросы по поводу перевода с еврейского на грузинский и русский. Спросили, что он переводил, не сказал ли испанцу лишнее. Всё записывали. Листки с записями уносили. Долго не появлялись, папа решил, что куда-то звонили, начал волноваться. Ответами, по-видимому, где-то «там» были удовлетворены. Были довольны и батумские «начальники». Папу поблагодарили и, более того, вернули испанский значок.

Папе потом рассказывал его знакомый из местного НКВД, что у «сопровождающего» был неприятный разговор с Москвой из-за свободного общения испанца на еврейском языке. Всё закончилось благополучно. Высокие Батумские чины из НКВД устроили приём в честь испанцев в зале Дома Красной Армии. За столом поднимали тосты за дружбу с Республиканской Испанией, за великого вождя, за «Но пасаран». Папа помогал переводить с грузинского и русского на еврейский и с еврейского на грузинский и русский. «Чины» были довольны. Был доволен и «Испанец». Я был доволен больше всех: папе дали целую корзину сладостей, главное – конфеты в красивых, очень необычных фантиках, таких ни у кого не было. «Работе» сопровождающего дали высокую оценку и подарки: ему бурку, московскому начальству передали бочонок и бурдюк вина.

Фото из архива Бориса Соломина (Москва)
В детский сад иногда приходили военные. Их называли «наши шефы». Одного я хорошо запомнил, – дядю Моисея, с орденом Красного Знамени на гимнастёрке. Он много рассказывал о гражданской войне в Испании, и об испанских детях, героях войны, которые сражались с фашистами вместе с отцами. Дядя Моисей их называл «Молодыми бойцами Республики» и «Испанскими Гаврошами».

Молодой боец Республики. Фото Р. Кармена и Б. Макасеева

Мы ненавидели фашистов. Крепко сжимая в кулак поднятую вверх руку, приветствовали друг друга: «Но пасаран!». И клялись: «Но пасаран!». Это была самая главная клятва. Обмануть никак было нельзя. И мечтали защитить Испанию: «Но пасаран!».

Мы мечтали поехать добровольцами в Испанию и под пулями фашистов подносить патроны республиканцам. Ночью я вскакивал с кровати, кричал: «Но пасаран!», пугал родителей. Врач посоветовал взять меня на неделю из детского сада и несколько раз в день поить валерьянкой.

Через некоторое время наша детсадовская группа на бульваре встретила нескольких военных командиров. Среди них был дядя Моисей. Он был без ордена. Спросил его: «Почему?». Вместо ответа – приложил палец к губам, взял под руку нашу воспитательницу и предложил сфотографироваться. Папа на мой вопрос, почему дядя Моисей так странно себя повёл, сказал, что, вероятно, он нелегал из Испании и об этом должен молчать. Что такое «нелегал» я так и не понял. Но у меня появилась «Тайна».

Детский сад № 1. Ноябрь 1939 г. Слева направо.
Стоят на скамейке: 1,2 Маленькие девочка и мальчик – не известные, не из группы, 3. Инга
4 Абризе, 5. Эльвира Варшавская, 6. не известен, 7. Гарик Школьник, 8. Эдик,
9. Выглядывает из-за спины автор, 10. за автором стоит военный, он не известен.
Сидят на скамейке: 11 дядя Мойсей, на руках у него: 12. Нана Кущева-Макацария, 13. Ила, 14 Военный не известен, 15 Котик Шестопёров на руках у 14.,
16 Латавра Дейсадзе. Она на руках у Котика, 17 Наша воспитательница не известна.
Стоят над Ингой и Абризе 18 Военный не известен, 19 Лена Мамитова на руках у 18, 20 Военный не известен, 21 Дима Забелин на плечах у 20, 22. Лампико Канониди,
23 Миша Юткевич, 24. Олег Шкала, 25 не известен, 26 не известен, 27 Майя
28 не известен, 29 Военный не известен с маленьким мальчиком, 30 Лёня Казаченко
Любимыми стихотворениями-песнями стали «Гренада» и «Каховка» Михаила Светлова. Их знали почти все в нашем детском саду.

«Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать...» (это из «Гренады»).
Мы были уверены, что тоже, покинув свой дом, пойдём отвоёвывать землю у богатых, чтобы отдать её бедным крестьянам в Испании. Переживали: родились поздно: революция совершилась без нас, гражданская война – без нас.

Но мы были готовы, всегда готовы, воевать за бедных и

«…наш бронепоезд
Стоит на запасном пути…». (Это из «Каховки»).
Мамина артель была «завалена» заказами на шапочки-испанки. Работали по полторы-две смены. Мама приходила усталая, но довольная: работали сверхурочно, план перевыполнили, обещали премию. Об этой ударной работе артели писали все местные газеты, правда, имен не называли. Было собрание. Представители власти благодарили за ударный труд. Многие не обратили внимания на то, что на собрании коллектива говорили о скрытых возможностях (скрываемых резервах. Кем?), сдерживаемой (намеренно, сознательно, преступно. Кем?) инициативы. Председательница артели нервничала. По предложению кого-то из «трудящихся», поступившему в президиум собрания (имя инициатора не было названо), все заработанные сверх плана деньги, по «инициативе абсолютно всех трудящихся», так записано в протоколе, были переданы для помощи республиканской Испании. Испании конечно сочувствовали все. Вслух никто не возражал, тем более после собрания. Другим результатом ударной работы стало увеличение плана и снижение зарплаты. На работе все поддерживали увеличение плана или молчали. У нас дома (думаю, и не только у нас) – родственники обсуждали и осуждали. А я тихо сидел за столом и запоминал незнакомые слова («скрываемые резервы», «преступно сдерживали», «инициатива», «расценки», «перевыполнение плана» и др.). Обычно, когда родственники расходились по домам, я ложился спать, а папа или мама садились около меня и читали детские рассказы и стихи: А. Чехова, Л. Толстого, С. Маршака и др. Меня же интересовали новые незнакомые слова, которые я запоминал, слушая разговоры взрослых. Я спрашивал о значении этих слов, папа интересовался, откуда они стали мне известны, просил нигде не употреблять их. Бабушка пугалась, но всем говорила, что я развит не по годам, папа возражал: дело не в развитии – просто ребёнку нельзя слушать разговоры взрослых. Это может привести к неприятностям. Бабушка не соглашалась: «Развит не по годам. Любознателен». «Любопытен, – возражал папа...

Я очень гордился своей мамой. Нам рассказывали об Алексее Стаханове, Марии Демченко, которые в десятки раз перевыполнили план, а я, всех перебивая, говорил, что моя мама как и Стаханов перевыполнила план по шапочкам-испанкам, но о ней почему-то не написали в газете. О «снижении расценок» за испанки, о которых говорили у нас дома, я молчал.