В 1892 году, во время страшной голодовки, тысячи людей срывались с насиженных мест, и, в поисках лучшей жизни, отправлялись на Кавказ. В числе этих страждущих и неприкаянных людей, двигался и писатель. Люди, пришедшие сюда с опустошенных орловских земель, были поражены благодатному плодородию кавказского края.

Когда писатель подкреплялся на берегу моря мёдом, мимо него прошли мужики, с которыми он работал. Среди них была одна женщина, которая запомнилась ему своим пением.

Перекусив, писатель собрал свои вещи, и отправился вслед за прошедшими людьми. Когда он проходил мимо густых зарослей, он услышал человеческий стон. Он подошёл поближе, раздвинул кусты, и увидел ту самую орловскую певунью, которая в родовых муках металась по земле. Писатель понял, что женщина вот-вот должна разродиться, он испугался и кинулся прочь. Но тут родильница закричала так сильно, что он снова вернулся, чтобы оказать помощь. Рожающей женщине было стыдно перед чужим мужчиной, и она начала гнать его от себя. Не обращая внимания на её крики, писатель вымыл в море руки, и принялся принимать роды, вспомнив все свои познания в этом деле.

Околоплодные воды уже отошли, и вскоре на свет появился ребёнок. У писателя не нашлось ножа, и ему пришлось перегрызть пуповину зубами. У женщины в кармане была приготовлена верёвочка, которой и перевязали пуповину. Сказав, чтобы роженица приводила себя в порядок, новоиспечённый акушер понёс громко орущего малыша к морю, искупать. Когда он вернулся, мамаша искала место, куда зарыть послед. Подав ребёнка мамочке для кормления, писатель закопал узелок глубоко в землю.

Чтобы восстановить силы роженицы, он вскипятил чайник, и покормил её. Насосавшийся молока ребёнок крепко спал под кустом. Немного передохнув, путники вновь отправились в дорогу. Писатель нёс ребенка, а женщина шла, придерживаясь за его плечо.

Рассказ учит не бояться, сострадать и помогать.

Картинка или рисунок Рождение человека

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Захар Беркут Франко

  События происходят в карпатском селе Тухля, жители которого живут свободно ни от кого не зависят. Над ними нет власти, и народ живет дружно. В это село приезжает боярин Тугар Волк

• Краткое содержание Эпос о Гильгамеше

  Данное произведение по своей сути отображает всю преданность и верность дружбе. Несмотря на многое именно дружба способна преодолеть все препятствия, и облагородить человека.

• Краткое содержание Три смерти Лев Толстой

  Толстой начинает свое повествование с рассказа о двух женщинах, которые едут в экипаже. О барыне и ее прислуге. Болезненная худощавая госпожа резко выделяется на фоне горничной, красивой, немного полноватой, дышащей здоровьем женщины.

• Краткое содержание Драгунский Похититель собак

  В книге рассказывается о собачке по кличке Чапка. Ранее рассказчик жил на даче у своего дяди Володи. По соседству с ним жил Борис Климентьевич со своей собачкой Чапкой.

• Краткое содержание Сказание о старом мореходе Колриджа

  Судно, на котором плавает главный герой, попадает в сильный шторм, унося корабль в антарктическим берегам. Спасает корабль от надвигающихся льдин альбатрос, считающийся хорошей вестью в море, однако мореход по непонятным даже для себя причинам

Горький Максим

Рождение человека

Максим Горький

РОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря - сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.

Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и - обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.

Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих - много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни - гости с далекого севера - клюют их.

Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит, а в дуплах старых буков и ляп можно найти "пьяный мед", который, в древности, едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а "проходящие" люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш тонкую лепешку из пшеничной муки.

Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.

Осенью на Кавказе - точно в богатом соборе, который построили ве"ликие мудрецы - они же всегда и великие грешники,- построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и все - снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:

Твое - от Твоих - Тебе.

Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их живою тканью многообразных деревьев, и - безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

Превосходная должность - быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

Ну да - порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска жадно сосет кровь сердца, но это - не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а - не удались людишки...

Разумеется, есть немало и хороших, но - их надобно починить или - лучше переделать заново.

Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса - это "голодающие" идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.

Я знаю их - орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.

Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж - объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

Это - скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы - изумив - ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:

А-яй... экая землища...

Прямо - прет из нее.

Н-да-а... а однако - камень ведь...

Неудобная земля, надобно сказать...

И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком - о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого орошено их потом.

Была там с ними еще одна баба - высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.

Вечерами она, вместе с этой - в желтом платке,- уходила за барак и, сидя там на груде щебня, положив щеку на ладонь, склоня голову вбок, пела высоким и сердитым голосом:

За погостом...

во зелены-их куста-ах

На песочку...

расстелю я белый плат...

Не дождусь ли...

дружка милого мово...

Придет милый...

поклонюся яй ему...

Желтая обычно молчала, согнув шею и разглядывая свой живот, но иногда вдруг, неожиданно, лениво и густо, мужицким сиповатым голосом вступала в песню рыдающими словами:

Ой да милый...

ой, миленок дорогой...

Не судьба мне...

боле видетьси с табой...

В черной душной темноте южной ночи эти плачевные голоса напоминали север, снежные пустыни, визг метели и отдаленный вой волков...

Потом косоглазая баба заболела лихорадкой и ее снесли в город на носилках из брезента - она тряслась в них и мычала, словно продолжая петь свою песню о погосте и песочке. ...Ныряя в воздухе, желтая голова исчезла. Я кончил свой завтрак, закрыл листьями мед в котелке, завязал котомку и, не спеша, двинулся вослед ушедшим, постукивая кизиловой палкой о твердый грунт тропы.

Вот и я на узкой, серой полосе дороги, справа - качается густо-синее море; точно невидимые столяры строгают его тысячами фуганков - белая стружка, шурша, бежит на берег, гонимая ветром, влажным, теплым и пахучим, как дыхание здоровой женщины. Турецкая фелюга, накренясь на левый борт, скользит к Сухуму, надув паруса, как важный сухумский инженер надувал свои толстые щеки серьезнейший человек. Почему-то он говорил вместо тише - "чише" и "хыть" вместо хоть.

Чише! Хыть ты и боек, но я тебя моментально в полицию...

Любил он отправлять людей в полицию, и хорошо думать, что теперь его, наверное, уже давно, до костей обглодали червяки могилы.

Идти - легко, точно плывешь в воздухе. Приятные думы, пестро одетые воспоминания ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе - как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине - спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.

Дорогу тянет к морю, она, извиваясь, подползает ближе к песчаной полосе, куда вбегают волны,- кустам тоже хочется заглянуть в лицо волны, они наклоняются через ленту дороги, точно кивая синему простору водной пустыни.

Когда М. Горький кончил читать свой новый, еще не опубликованный рассказ - несколько тысяч слушателей, заполнивших вечером 15 апреля 1912 года самый большой в Париже зал Ваграм, устроили ему овацию. Чем взволновало собравшихся, в большинстве - русских политических эмигрантов, произведение писателя-революционера? Оно не имело никакого отношения к теме вечера, посвященного столетию со дня рождения А. И. Герцена, и совершенно не было связано с современными событиями, С приходившими из России вестями о начале нового революционного подъема. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Рассказ Рождение человека. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений. ) Автор рассказа вспоминал об эпизоде двадцатилетней давности, на первый взгляд - бесконечно далеком не только от последних политических событий, но и от политики вообще. И все же многочисленные слушатели, целиком поглощенные злобой дня, трудной судьбой своей Родины, никак не могли успокоиться, выражая признательность автору. Было ясно, что его новое произведение необыкновенно созвучно их думам и чувствам, всему их душевному настрою. Рассказ назывался «Рождение человека».

Эпизод, о котором вспомнил в этом рассказе М. Горький, глубоко трагичен. В страшный для России 1892-й «голодный» год, когда на краю гибели оказались миллионы крестьян,- толпы их двинулись пешком из охваченных неурожаем губерний на юг в поисках работы и хлеба. С одной из групп голодающих шел и будущий писатель. Вдруг он увидел, как отстала от других беременная крестьянка (она вынуждена была отмерять версты до последней минуты), и понял, что у нее начинаются роды. Он не мог не прийти к ней на помощь и невольно стал «акушером». Что ждало новорожденного? Для какой жизни родился среди горя, отчаяния, голодных смертей «новый житель земли русской, человек неизвестной судьбы»? «Помог ты мне - спасибо,- говорит мать своему спутнику, «проходящему»,- а хорошо ли это для него, и - не знаю уж...» Этот вопрос не может ее не мучить. Отражая бушующую в душе матери бурю тревог и надежд, борются в ее глазах - глазах «синевато-серого цвета» - серый, мутный цвет боли, тоски, безнадежности и синий, как море и как небо, цвет радости, счастья, любви. И синий цвет побеждает, побеждает вера в будущее сына: «Хорошо-то как, хорошо! И так бы всё - шла, всё бы шла, до самого аж до краю света, а он бы, сынок,- рос да всё бы рос на приволье...» Не случайно именно в этом бесстрашно правдивом произведении прозвучали слова, ставшие одним из самых крылатых изречений XX века: «Превосходная должность - быть на земле человеком».

Если мы вспомним, какие настроения преобладали в литературе той поры - норы реакции, наступившей после поражения первой русской революции,- нам станет понятнее, почему рассказ «Рождение человека» произвел столь большое впечатление на своих первых слушателей, а затем и на тысячи и тысячи читателей. Леонид Андреев доказывал тогда в своей философской драме «Жизнь Человека» (ее первое действие имело особое название: «Рождение Человека и муки матери»), что страдания матерей ничем не оправданы, так как рождаемые в муках дети обречены на бесцельную и бессмысленную жизнь. Ему вторил М. П. Арцыбашев, заявляя, что лучше людям совсем не появляться на свет, чем рождаться «на жизнь несчастную и бесцельную». М. Горький гневно ответил этим писателям и всем проповедникам пессимизма в 1912 году в статье «Издалека». Но еще более ярким и убедительным ответом был написанный им тогда же рассказ «Рождение человека». Уж если люди угнетенной, многострадальной народной массы не теряют веры в жизнь, то можно ли простить безверие тем, кто призван поднимать народ па борьбу, а не подавлять его волю отчаянием?!

Спустя год, в 1913 году, В. И. Ленин возразил в статье «Рабочий класс и неомальтузианство» людям, утверждавшим, что нелепо «убеждать матерей рождать детей, чтобы их калечили... доводили до самоубийства!». Назвав подобные рассуждения мещанскими и реакционными, В. И. Ленин писал: «...«Рождать детей, чтобы их калечили»... Только для этого? Почему же не для того, чтобы они лучше, дружнее, сознательнее, решительнее нашего боролись против современных условий жизни, калечащих и губящих наше поколение??. Мы боремся лучше, чем наши отцы. Наши дети будут бороться еще лучше, и они победят» Впоследствии М. Горький тщетно пытался узнать, как сложилась жизнь человека, которому он помог когда-то появиться на свет. Он ничего не узнал об этом, и мы ничего не знаем о судьбе того человека, но нам хорошо известна судьба его поколения. Подростком тот человек мог увидеть революцию 1905 года, а юношей участвовать в Великой Октябрьской революции; он мог стать одним из строителей первого социалистического государства и его защитником на фронтах Великой Отечественной войны; мог участвовать в героическом возрождении Родины... Ему стоило родиться!..

Источники:

Горький А. М. По Руси; Дело Артамоновых./Вступит, статьяnи примеч. Б. Бялика; Худо ж. А. Таран и С. Герасимов.-М.: Худож. лит., 1982.-590с- (Б-ка классики. Сов. лит-ра)

Аннотация :

В том вошли цикл рассказов «По Руси» (1912-1917) и «Дело Артамоновых» (1925) - произведение, рассказывающее историю трек поколений семьи фабрикантов.

Оценил книгу

Инструктаж по погружению :

Сделайте глубокий вдох. Скорее наберите побольше воздуха и задержите дыхание, потому что я уже был на дне и знаю, что дышать там нечем.

Вся эта живность не собирается слишком задерживаться на дне. Каждый твёрдо запланировал перебраться в более тёплые поверхностные воды, но сначала нужно:
- разобраться с делами;
- отдохнуть;
- дождаться, когда умрёт больная жена.

И тогда – хоть на поверхность. А сейчас нельзя.

Вам тоже тяжело будет выныривать, если уж вы решитесь на этот короткий дайвинг. А всё потому, что на дне очень сильное давление, и по мере погружения оно только возрастает. Не исключено, что временами у вас будет закладывать уши и болеть голова от всего шума и смуты, поднимаемых со дна его обитателями.

Зачем вообще спускаться туда? Да просто затем, что ни одно небо не способно заставить мурашки забегать по вашей спине. Это может только дно. И только на самом дне в самом унизительном положении могла родиться фраза «Человек – это звучит гордо», чтобы быть подхваченной волной и вынесенной на поверхность. Куда сложно выбраться, но где уже заботливо уготована «Лестница в небо».

Оценил книгу

" - Сколько будет 2+2 ?
- А мы покупаем или продаем?". Оказывается, это тоже из "На дне".

По окончании мною средней школы, пьесе Горького "На дне" было уготовано особенное место в моих собственных табелях о рангах. Всегда считал это произведение лучшим в школьной программе. Не знаю, правда, сохранили ли его для учащихся мудрецы из министерства образования и в настоящее время. В школе я ставил "На дне" даже выше "Преступления и наказания" (да простит меня любимый автор) с "Отцами и детьми". Как оказалось, до сих пор ничего не изменилось. Точку зрения свою могу только дополнить и подкрепить новыми аргументами.

Пьеса написана предельно понятно и в своей простоте выглядит чуть ли не идеалом. Далеко не всегда считал подобное упрощение достоинством, но школьная программа - не тот случай. На фоне того же Достоевского Горький в этом отношении очень выигрывает. "На дне" содержит в себе довольно ясный и понятный набор житейских истин, которые с годами не тускнеют, а лишь обрастают подробностями и наполняются дополнительным смыслом. Пьеса насквозь пропитана крылатыми фразами, оригинальными суждениями и народными мудростями. На момент начала перечитывания (и пересматривания) имелось уже более трехсот цитат, что очень много для столь небольшого по объему произведения. Тем не менее, добавить еще шестьдесят с чем-то не составило труда.

Вопрос, который меня больше всего занимал, и который до конца так и не был решен - где же в произведении сам автор. Извечный спор Луки и Сатина, столь врезавшийся в память, благодаря урокам литературы, на деле спором и не является. В пьесе они по существу и не спорят. Намутил Лука, ввел всех в заблуждение и сбежал. Образ его неотрывно теперь связан с образом Льва Николаевича Толстого и с этим ничего не поделаешь. Монологи Сатина настолько врезались в память и они настолько реалистично объективны, что и сейчас ими остается только восхищаться. Недостаточным стало только объяснение того, что ложь для слабых. Памятуя о том, что зачастую именно трезвые и расчетливые циники прикрываются речами о любви ко всему человечеству, можно сделать вывод, что те же последователи Луки намеренно искажают действительность для всех, чьи уши подвернутся ему на той площади, куда их согнали слушать проповедника. Лука собирал материал для своей "Смерти Ивана Ильича", тестировал смысл жизни для "Исповеди", а еще ему, старому дедушке, было скучно.

Соответственно и наоборот. За показным цинизмом часто прячутся сохранившие наивность и верящие в добро души. В монологе Сатина тоже нашел ключевую фразу, говорящую о многом. "Правда - бог свободного человека". Ключевое слово здесь "бог". Если перефразировать, то получится "Человек, считающий себя свободным, верит в правду". Сколь это максимально объективно и сколь это максимально безрадостно. И что я думаю. Несмотря на очевидный троллинг со стороны Горького по отношению ко Льву Толстому, сам он прячется где-то там же. Весь сатиновский цинизм прикрывает веру в лучшее, веру в доброе. Все то, что так долго и настойчиво пропагандирует Лука. Трепетная душа Фомы Гордеева, сокрытая за чем-то грубым, жестоким и прагматичным, - это настоящая сущность самого Горького. И Лука совсем не сбежал, а уехал писать свой итальянский цикл. Ну, вы помните.

Постановка театра "Современник" 1972 года идеальная, ничего лучше не ставили, если бы не одно "но". Самым важным и значимым считаю образ Сатина. Евгений Евстигнеев - гениальный актер и даже язык не поворачивается его критиковать. Но, возможно, это и не критика. Может виною тому время, может виною тому, время, сказавшееся на Галине Волчек (режиссере), может просто Евстигнеев не совсем подошел для роли Сатина. Он нормально выглядит в этом образе, но до уровня Александра Филиппенко не дотягивает. Если кто не верит, то может посмотреть с 40-й минуты вторую часть постановки 2000 года театра Табакова. Лучше и точнее Сатина в природе нет.

p.s. Песню "Солнце всходит и заходит" в различных интерпретациях (а их штук 30) можно послушать в интернете, что довольно интересно и смешно. От записей Шаляпина 1910 года при одобрении автора до хрю-хрю-проджект.

p.p.s. Очень хорошо помню Александра Филиппенко, который после каждого спектакля "На дне" в полной прострации сидел на скамейке у Чистых прудов и на приветствия лишь слабо улыбался, покачивая головой. Это была не роль, это было нечто настоящее.

Оценил книгу

«Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо!»

Максим Горький – это писатель в творчестве, которого главное место всегда отводится человеческой личности. Каждый персонаж пьесы «На дне» - это человек со своей судьбой, чувствами и трагедией. Когда - то все они были включены в систему социальных отношений, но по самым разным причинам (кто-то сам виноват, а кто-то стал заложником обстоятельств) были из неё исключены. Теперь это «босяки» между которыми не существует различий, они все в равной степени равны и замкнуты в собственном горе.

Уже в первом акте с самых первый строк поражает обстановка в которой живут люди и это, я говорю не про внешнюю скудость и грязь, а больше про внутренний мир главных героев. Самое ужасное, что они не могут это поменять. Изо дня в день Пепел ворует, Настя читает романы, Барон издевается над ней, Сатин пьет, Актер рассказывает о прошлом жизни, Анна дожидается смерти, а Василиса и Наташа выясняют свои отношения. И лишь благодаря новоприбывшему Луке в ночлежке начинает что-то меняться.

Лука – необычный и противоречивый персонаж, про него нельзя сказать, что он положительный или отрицательный, он, скорее всего нейтральный персонаж. Одно его имя вызывает уже две кардинально разных ассоциации. Первая – это «святой», вторая – «лживый». Я до конца произведения так и не могла разобраться кто для меня Лука. Он чуток, добр к тем, кто нуждается в помощи, он дает людям надежду: Актеру рассказывает о лечебнице для алкоголиков, Пеплу советует уйти от Василисы к той, которую любит, Анне говорит о счастье в загробном мире. Но если снять с глаз розовые очки, то сразу видно, что Лука откровенно лжет, но лжет во благо. Он внушает людям надежду, говорит, что из любой ситуации есть выход. Но так ли это? Лука думает, что помогает людям своей ложью, смягчает положение, дарит свет, но в итоге все заканчивается очень трагично и печально, ложь Луки усугубляет ситуацию, Анна умирает в муках, жизнь Пепла еще раз рушится и Актер заканчивается свою жизнь самоубийством. В итоге все вернулись туда, где всё начиналось.

Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря – сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.

Осень. В белой пене Кодора кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и – обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.

Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих – много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни – гости с далекого севера – клюют их.

Слева от меня по вершинам гор тяжело нависли, угрожая дождем, дымные облака, от них ползут тени по зеленым скатам, где растет мертвое дерево самшит, а в дуплах старых буков и лип можно найти «пьяный мед», который, в древности, едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии, а «проходящие» люди выбирают из дупла и едят, намазав на лаваш – тонкую лепешку из пшеничной муки.

Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.

Осенью на Кавказе – точно в богатом соборе, который построили великие мудрецы – они же всегда и великие грешники, – построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и всё – снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:

– Твое – от Твоих – Тебе.

…Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их – живою тканью многообразных деревьев, и – безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.

Превосходная должность – быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

Ну да – порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью, и тоска жадно сосет кровь сердца, но это – не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а – не удались людишки…

Разумеется, есть немало и хороших, но – их надобно починить или – лучше – переделать заново.

…Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человечьи голоса – это «голодающие» идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе.

Я знаю их – орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.

Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным, вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж – объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

Это – скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы – изумив – ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на всё здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:

– А-яй… экая землища…

– Прямо – прет из нее.

– Н-да-а… а однако – камень ведь…

– Неудобная земля, надобно сказать…

И вспоминали о Кобыльем ложке, Сухом гоне, Мокреньком – о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и всё памятно, знакомо, дорого – орошено их потом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.