Поэзия. Даже слово какое-то слишком изысканное, чтобы казаться мужским. Когда кто-то упоминает стихи, воображение сразу рисует томные первокурсники с прыщами на лбу, отчаянно слагающие очередной шедевр. Или духовно богатые девы с томиками Мандельштама, которые любят пить свой дурацкий латте и рассуждать о «высоком» - причем обычно в таких примитивных категориях, что аж выворачивает и в голову приходит мысль, что уж лучше бы на кухне борщ варила. Поэзия для подростков, юнцов и женщин - этакая антитеза мужественности.

Так было не всегда. Стихи, как правило, пишут и читают мужчины - так было на протяжении веков, начиная с античной Греции: на всех этих Гомера, Архилоха, Гесиода, Пиндара и прочих была лишь одна Сафо - и та лесбиянка. Поэзия была и искусством, и развлечением.

В прошлом поэзия принадлежала к числу обязательных составляющих образования любого мужчина. Сегодня мы учим стихи только в школах, потому что… да кто знает почему. Мы привыкли к мысли, что поэзия - это не для мужиков, потому что она лирична, эмоциональна, а мальчиков с младых ногтей учат контролировать эмоции. Поэтому поэзия тяжело находит себе путь в мужскую библиотеку. Кроме того, у нас есть и другие, более приемлемые способы выразить эмоции.

Наше общество изменилось, наверное, в прошлом веке, и телевидение как будто заняло место, которое прежде принадлежало поэзии. Нашему обществу больше не нужны поэты, чтобы наполнять жизнь лирикой и развлекать нас. У нас есть телевидение и кино, и когда мы хотим почитать, к нашим услугам романы, рассказы, журналы, газеты и развлекательные сайты. Поэзии больше нет места в нашем мире, и потому мы забываем о ней. Может, люди прошлого знали что-то, чего мы не знаем? Может, они читали поэзию не только потому, что у них не было телевизора? Может, поэзия - это не только ахи, вздохи, цветочки и радуги? Есть стихи о войне, о дружбе, о природе, философская лирика - всё это гораздо богаче привычных представлений о стихах.

Зачем я должен это читать?

Так сложилось, что настоящее строится на основе прошлого. Традиции нашей повседневной жизни ведутся из прошлого, даже если мы этого не осознаем. Чтение поэзии, особенно старинной поэзии, может дать нам ключ к более верному пониманию мира. Современная культура не даром названа постмодернистской, одна из ее характерных черт - повсеместная цитатность, вездесущие ссылки на прошлые факты культуры, понять которые мы просто не сможем, если не будем обладать определенным культурным багажом. Готов поспорить, что ты не отсек много разных отсылок даже в популярных фильмах, потому что читал недостаточно стихов.

Чтение поэзии позволяет видеть связь между настоящим и прошлым и знакомиться с традициями, которые были у наших предков. Например, чтение Пушкина может многое рассказать о дворянском быте XIX века.

Поэзия - это увлекательная история; иногда в одном стихотворении в сто строк разворачивается захватывающий сюжет.

Иногда поэты создают свои собственные слова, которые очень точно ловят суть вещей, и это тоже довольно интересно. Они могут выразить большое и даже общечеловеческое, казалось бы невыразимое, в паре строк.

Но чтение поэзии необходимо не только для развлечения или понимания аллюзий. Иосиф Бродский говорил, что поэзия - это высшая форма речи, и, читая поэтов, человек начинает лучше понимать язык. Он даже ставил вопрос о массовом издании поэтов в один ряд с вопросом о всеобщей медицинской помощи.

Читать поэзию тяжело и утомительно. Язык и структура отличаются от привычной нам речи, сложно воспринимать ритм и рифму. Если стихотворение длинное, иногда тяжело его понимать, тяжело трактовать образы и постоянно тревожит, правильно ли ты понял авторскую мысль. Но если ты не будешь торопиться и дашь себе время поразмыслить над прочитанным стихотворением, ты начнешь быстро и заметно расти. Чтение стихов требует накачанного мозга.

С чего начать

Ни в коем случае не стоит превращать чтение поэзии в скучную обязанность и рутину. Можешь прочитывать по одному стихотворению в день или в неделю. Сделай чтение стихов небольшим ритуалом. Например, это можно делать в воскресное утро: читай стихотворение за своей первой чашкой кофе, прежде чем начинать делать другие дела. Читай, чтобы развлечься или просто чтобы доказать себе, что можешь. Если тебе понравился процесс, то и хорошо, а если нет, не страшно: попробуй почитать другого автора. Даже если это стихотворение все называют одним из лучших, а оно тебе не нравится, просто двигайся дальше. Не надо себя мучить и внушать в себе, что «ты ничего не понимаешь в поэзии, потому что это стихотворение тебе не по душе, хотя его считают объективно хорошим». Поэзия - это искусство. О ней можно судить субъективно, однако всё же оперировать более вменяемыми аргументами, чем «скучно».

Поэты, которых стоит прочесть

Для начала, обратимся к классике, хотя читать ее в самом начале я бы не советовал. Почему? Когда я перечислю имена, ты поймешь. Эпос о Гильгамеше, «Одиссея», «Илиада», «Энеида», «Потерянный рай» - это стыдно не читать. Но начинать с таких сложных произведений не имеет смысла: ты не втянешься, ты не поймешь и бросишь. Начни с чего попроще, а потом вернись сюда.

Обязательны к прочтению: Гомер, Шекспир, По, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Мандельштам, Есенин, Маяковский, Ахматова, Цветаева, Бродский, Аполлинер, Бодлер, Рембо.

А теперь факультативный вариант: Киплинг, Блейк, Поуп, Фрост, Оден, Кавафис, Коган, Симонов, Пригов, Губерман, Теннисон.

Стихотворная рулетка

Чтение наизусть у школьной доски заставляет нас поверить в то, что в мире есть важные для всех и выдающиеся стихи, которые почему-то надо запомнить навсегда. Если сравнить любимую поэзию с личным гардеробом, то мы, уже взрослыми, продолжаем рядиться в школьную форму. «Чудное мгновение», безусловно, прекрасно, но я не хочу, чтобы оно останавливалось.

Как мы недавно , сегодня стихи больше пишут, чем читают. Конечно, есть люди увлеченные, готовые прошерстить поэтические тома, чтобы загнуть в них три уголка на интересных текстах. Таких единицы, а стихов в мире туча - и хороших среди них не так мало, как думают скептики. Несколько лет назад я задалась вопросом, как найти баланс между хрестоматийной очевидностью школьных (и институтских) программ и невозможностью прочесть все на свете. Как отыскать несколько текстов, которые самому захочется выучить наизусть?

Как найти баланс между хрестоматийной очевидностью школьных (и институтских) программ и невозможностью прочесть все на свете?

Так нашлось новое развлечение -
поэтический гугл-серф.
Правила самые простые:

1.
Составляйте запрос из слов, которые описывают ваше настроение
(«жуки кладбище лето стихи»).

2.
К этому можно добавить имена любимых
или пока мало известных вам поэтов.
Если хочется узнать что-то новое, вместо имени поэта
можно запросить случайный год,
например «1883».

Другой способ серфа - открыть полотно стихов Пушкина или «Новую жизнь» Данте и искать по документу первое слово, которое приходит на ум. Как правило, пролистав от пяти до пятнадцати найденных текстов, можно найти одно идеальное стихотворения вечера, которое заменит любой глубокомысленный вечерний статус в соцсетях. По степени увлекательности поиск стихотворений гораздо лучше одинокого просматривания ленты Tumblr""а: пока находишь что-то хорошее, прочитываешь множество удивительно смешных и корявых опусов.

Абсолютное большинство стихотворений, от красоты которых у меня звенит в голове, найдены именно так. Вот несколько из них.

Во время поэтического серфа лучше исключить из поля поиска сайт stihi.ru, там точно найдется груда мусора по любому запросу.

11 русских стихотворений о смерти и немного о любви, из которых три посвящены обезьянам и только последнее найдено неслучайно.

Почему лоси и зайцы по лесу скачут,

Прочь удаляясь?

Люди съели кору осины,

Елей побеги зеленые...

Жены и дети бродят по лесу

И собирают березы листы

Для щей, для окрошки, борща,

Елей верхушки и серебряный мох -

Пища лесная.

Дети, разведчики леса,

Бродят по рощам,

Жарят в костре белых червей,

Зайчью капусту, гусениц жирных

Или больших пауков - они слаще орехов.

Ловят кротов, ящериц серых,

Гадов шипящих стреляют из лука,

Хлебцы пекут из лебеды.

За мотыльками от голода бегают:

Целый набрали мешок,

Будет сегодня из бабочек борщ - 

Мамка сварит.

На зайца что нежно прыжками скачет по лесу,

Дети, точно во сне,

Точно на светлого мира видение,

Восхищенные, смотрят большими глазами,

Святыми от голода,

Правде не верят.

Но он убегает проворным виденьем,

Кончиком уха чернея.

Вдогонку ему стрела полетела,
Но поздно - сытный обед ускакал.

А дети стоят очарованные...

«Бабочка, глянь-ка, там пролетела...

Лови и беги! А там голубая!..»

Хмуро в лесу. Волк прибежал издалёка

На место, где в прошлом году

Он скушал ягненка.

Долго крутился юлой, все место обнюхал,

Но ничего не осталось - 

Дела муравьев, - кроме сухого копытца.

Огорченный, комковатые ребра поджал

И утек за леса.

Там тетеревов алобровых и седых глухарей,

Заснувших под снегом, будет лапой

Тяжелой давить, брызгами снега осыпан...

Лисонька, огневка пушистая,

Комочком на пень взобралась

И размышляла о будущем...

Разве собакою стать?

Людям на службу пойти?

Сеток растянуто много - 

Ложись в любую...

Нет, дело опасное.

Съедят рыжую лиску,

Как съели собак!

Собаки в деревне не лают...

И стала лисица пуховыми лапками мыться,

Взвивши кверху огненный парус хвоста.

Белка сказала, ворча:

«Где же мои орехи и желуди? - 

Скушали люди!»

Тихо, прозрачно, уж вечерело,

Лепетом тихим сосна целовалась

С осиной.

Может, назавтра их срубят на завтрак.

Я лежу себе на гробовой плите,
Я смотрю, как ходят тучи в высоте,
Как под ними быстро ласточки летят
И на солнце ярко крыльями блестят.
Я смотрю, как в ясном небе надо мной
Обнимается зеленый клен с сосной,
Как рисуется по дымке облаков
Подвижной узор причудливых листов.
Я смотрю, как тени длинные растут,
Как по небу тихо сумерки плывут,
Как летают, лбами стукаясь, жуки,
Расставляют в листьях сети пауки...

Слышу я, как под могильною плитой,
Кто-то ежится, ворочает землей,
Слышу я, как камень точат и скребут
И меня чуть слышным голосом зовут:
«Слушай, милый, я давно устал лежать!
Дай мне воздухом весенним подышать,
Дай мне, милый мой, на белый свет взглянуть,
Дай расправить мне придавленную грудь.
В царстве мертвых только тишь да темнота,
Корни крепкие, да гниль, да мокрота,
Очи впавшие засыпаны песком,
Череп голый мой источен червяком,
Надоела мне безмолвная родня.
Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?»

Из спальни уносят лампу,
Но через пять минут
На тоненькой ножке
Лампа снова тут.

Как луна из тумана,
Так легка и бела,
И маленькая обезьяна
Спускается с потолка.

Садится и медленно крутит ручку
Старой, скрипучей шарманки своей,
И непонятная песня
Баюкает спящих детей:

О, пой еще, обезьянка!
Шарманка, играй, играй!

Умолкнет ли проклятая шарманка?
И скоро ль в розах, белых и пречистых,
Наш милый брат среди дорог лучистых
Пройдет с сестрою нашей обезьянкой?
Не знаю я... Пути Господни - святы,
В телах же наших - бубенцы, не души.
Стенать я буду с каждым годом глуше:
Я так люблю Спасителя стигматы!
И через год не оскорблю ни ветра,
Ни в поле рожь, ни в доме водоема,
Ни сердца девушки знакомой,
Ни светлого, классического метра...

Была жара. Леса горели. Нудно
Тянулось время. На соседней даче

Кричал петух. Я вышел за калитку.

Там, прислонясь к забору, на скамейке

Дремал бродячий серб, худой и черный.

Серебряный тяжелый крест висел

На груди полуголой. Капли пота

По ней катились. Выше, на заборе,

Сидела обезьяна в красной юбке

И пыльные листы сирени

Жевала жадно. Кожаный ошейник,

Оттянутый назад тяжелой цепью,

Давил ей горло. Серб, меня заслышав,

Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я

Воды ему. Но чуть ее пригубив -

Не холодна ли, - блюдце на скамейку

Поставил он, и тотчас обезьяна,

Макая пальцы в воду, ухватила
Двумя руками блюдце.

Она пила, на четвереньках стоя,

Локтями опираясь на скамью.

Досок почти касался подбородок,

Над теменем лысеющим спина

Высоко выгибалась. Так, должно быть,

Стоял когда-то Дарий, припадая

К дорожной луже, в день, когда бежал он

Пред мощною фалангой Александра.

Всю воду выпив, обезьяна блюдце
Долой смахнула со скамьи, привстала

И - этот миг забуду ли когда? -

Мне черную, мозолистую руку,

Еще прохладную от влаги, протянула...

Я руки жал красавицам, поэтам,

Вождям народа - ни одна рука

Такого благородства очертаний

Не заключала! Ни одна рука

Моей руки так братски не коснулась!

И видит Бог, никто в мои глаза

Не заглянул так мудро и глубоко,

Воистину - до дна души моей.
Глубокой древности сладчайшие преданья

Тот нищий зверь мне в сердце оживил,

И в этот миг мне жизнь явилась полной,

И мнилось - хор светил и волн морских,

Ветров и сфер мне музыкой органной

Ворвался в уши, загремел, как прежде,

В иные, незапамятные дни.



И серб ушел, постукивая в бубен.

Присев ему на левое плечо,

Покачивалась мерно обезьяна,

Как на слоне индийский магараджа.

Огромное малиновое солнце,

Лишенное лучей,


В опаловом дыму висело. Изливался

Безгромный зной на чахлую пшеницу.



В тот день была объявлена война.

Не знаю, как это случилось:
моя мать ушла на базар;
я вымела дом
и села за ткацкий станок.
Не у порога (клянусь!), не у порога я села,
а под высоким окном.
Я ткала и пела;
что еще? ничего.
Не знаю, как это случилось:
моя мать ушла на базар.

Не знаю, как это случилось:
окно было высоко.
Наверно, подкатил он камень,
или влез на дерево,
или встал на скамью.
Он сказал:
«Я думал, это малиновка,
а это - Пенелопа.
Отчего ты дома? Здравствуй!»
«Это ты, как птица, лазаешь по застрехам,
а не пишешь своих любезных свитков
в суде».
«Мы вчера катались по Нилу -
у меня болит голова».
«Мало она болит,
что не отучила тебя от ночных гулянок».
Не знаю, как это случилось:
окно было высоко.

Не знаю, как это случилось:
я ткала и пела;
не у порога (клянусь!), не у порога сидела,
окно было высоко:
кому достать?
Мать, вернувшись, сказала:
«Что это, Зоя,
вместо нарцисса ты выткала розу?
Что у тебя в голове?»
Не знаю, как это случилось.

Все чаще я по городу брожу.

Все чаще вижу смерть - и улыбаюсь

Улыбкой рассудительной. Ну, что же?

Так я хочу. Так свойственно мне знать,

Что и ко мне придет она в свой час.



Я проходил вдоль скачек по шоссе.

День золотой дремал на грудах щебня,
А за глухим забором - ипподром

Под солнцем зеленел. Там стебли злаков

И одуванчики, раздутые весной,

В ласкающих лучах дремали. А вдали

Трибуна придавила плоской крышей

Толпу зевак и модниц. Маленькие флаги

Пестрели там и здесь. А на заборе

Прохожие сидели и глазели.



Я шел и слышал быстрый гон коней

По грунту легкому. И быстрый топот

Копыт. Потом - внезапный крик:

«Упал! Упал!» - кричали на заборе,

И я, вскочив на маленький пенек,

Увидел все зараз: вдали летели

Жокеи в пестром - к тонкому столбу.

Чуть-чуть отстав от них, скакала лошадь

Без седока, взметая стремена.

А за листвой кудрявеньких березок,

Так близко от меня - лежал жокей,

Весь в желтом, в зеленях весенних злаков,

Упавший навзничь, обратив лицо

В глубокое ласкающее небо.

Как будто век лежал, раскинув руки

И ногу подогнув. Так хорошо лежал

К нему уже бежали люди. Издали,

Поблескивая медленными спицами, ландо

Катилось мягко. Люди подбежали

И подняли его...

И вот повисла

Беспомощная желтая нога

В обтянутой рейтузе. Завалилась

Им на плечи куда-то голова...

Ландо подъехало. К его подушкам

Так бережно и нежно приложили

Цыплячью желтизну жокея. Человек

Вскочил неловко на подножку, замер,

Поддерживая голову и ногу,
И важный кучер повернул назад.

И так же медленно вертелись спицы,

Поблескивали козла, оси, крылья...



Так хорошо и вольно умереть.

Всю жизнь скакал - с одной упорной мыслью,

Чтоб первым доскакать. И на скаку

Запнулась запыхавшаяся лошадь,

Уж силой ног не удержать седла,

И утлые взмахнулись стремена,

И полетел, отброшенный толчком...

Ударился затылком о родную,

Весеннюю, приветливую землю,

И в этот миг - в мозгу прошли все мысли,

Единственные нужные. Прошли -

И умерли. И умерли глаза.

И труп мечтательно глядит наверх.

Так хорошо и вольно.



Однажды брел по набережной я.

Рабочие возили с барок в тачках

Дрова, кирпич и уголь. И река

Была еще синей от белой пены.

В отстегнутые вороты рубах

Глядели загорелые тела,

И светлые глаза привольной Руси

Блестели строго с почерневших лиц.

И тут же дети голыми ногами

Месили груды желтого песку,

Таскали - то кирпичик, то полено,

То бревнышко. И прятались. А там

Уже сверкали грязные их пятки,

И матери - с отвислыми грудями

Под грязным платьем - ждали их, ругались

И, надавав затрещин, отбирали

Дрова, кирпичики, бревёшки. И тащили,

Согнувшись под тяжелой ношей, вдаль.
И снова, воротясь гурьбой веселой,

Ребятки начинали воровать:

Тот бревнышко, другой - кирпичик...

И вдруг раздался всплеск воды и крик:

«Упал! Упал!» - опять кричали с барки.

Рабочий, ручку тачки отпустив,

Показывал рукой куда-то в воду,

И пестрая толпа рубах неслась

Туда, где на траве, в камнях булыжных,

На самом берегу - лежала сотка.

Один тащил багор.



А между свай,

Забитых возле набережной в воду,

Легко покачивался человек

В рубахе и в разорванных портках.

Один схватил его. Другой помог,

И длинное растянутое тело,

С которого ручьем лилась вода,

Втащили на берег и положили.

Городовой, гремя о камни шашкой,

Зачем-то щеку приложил к груди

Намокшей, и прилежно слушал,

Должно быть, сердце. Собрался народ,

И каждый вновь пришедший задавал

Одни и те же глупые вопросы:

Когда упал, да сколько пролежал

В воде, да сколько выпил?

Потом все стали тихо отходить,

И я пошел своим путем, и слушал,

Как истовый, но выпивший рабочий

Авторитетно говорил другим,

Что губит каждый день людей вино.



Пойду еще бродить. Покуда солнце,

Покуда жар, покуда голова

Тупа, и мысли вялы...



Сердце!

Ты будь вожатаем моим. И смерть

С улыбкой наблюдай. Само устанешь,
Не вынесешь такой веселой жизни,

Какую я веду. Такой любви

И ненависти люди не выносят,

Какую я в себе ношу.



Хочу,

Всегда хочу смотреть в глаза людские,

И пить вино, и женщин целовать,

И яростью желаний полнить вечер,

Когда жара мешает днем мечтать

И песни петь! И слушать в мире ветер!

Проснулся я. Да, крышка гроба. - Руки

С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки

Предсмертные. - Да, это наяву! -

И без усилий, словно паутину,

Сотлевшую раздвинул домовину


И встал. Как ярок этот зимний свет

Во входе склепа! Можно ль сомневаться? -

Я вижу снег. На склепе двери нет.

Пора домой. Вот дома изумятся!

Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.

А как он весь успел перемениться!


Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,

Но ни следов, ни звуков. Все молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.

А вот и дом. В каком он разрушеньи!

И руки опустились в изумленьи.
 


Селенье спит под снежной пеленой,

Тропинки нет по всей степи раздольной.

Да, так и есть: над дальнею горой

Узнал я церковь с ветхой колокольней.

Как мерзлый путник в снеговой пыли,

Она торчит в безоблачной дали.
 


Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.

Все понял я: земля давно остыла

И вымерла. Кому же берегу

В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье

С чем связано? И в чем его призванье?
 


Куда идти, где некого обнять,

Там, где в пространстве затерялось время?

Вернись же, смерть, поторопись принять

Последней жизни роковое бремя.

А ты, застывший труп земли, лети,

Неся мой труп по вечному пути!

Со мной она -
Она одна.

В окнах весна.
Свод неба синь.
Облака летят. Искры страсти незабвенной или как их там еще?

Я бы там на его месте перестал бы дуть на угли,

Попрощался бы учтиво, приподняв свое плечо.



Но мужчина тот холерик был, должно быть, по натуре,

А девица - меланхолик, потому что не орет.

И лицо его большое стало темным от натуги,

Меланхолик же в испуге стыдно смотрит на народ.



В чем же дело в этом деле? Что за дьявольская сила

Их клещами захватила? Почему нейдут домой?

На трамвай пятиалтынный, попрощавшись, попросил он,

Но монеты больше нету, лишь последняя - самой!



И решили эти люди, чтобы им идти не скучно,

Ночевать у сей красотки, и обоим - чтоб пешком.

И кончается довольно примитивно этот случай,

И идут к ней на квартиру, в переулок, на Мошков.



Ну а нам с тобой, поссорясь... нам похожими вещами

Заниматься не придется - мы с тобою мудрецы:

Если мы да при прощаньи на трамвай да не достанем,

То пешком пойдем до дому. Но - в различные концы.

Мне жалко что я не зверь,

бегающий по синей дорожке,

говорящий себе поверь,

а другому себе подожди немножко,

мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев.

Мне жалко что я не звезда,

бегающая по небосводу,

в поисках точного гнезда

она находит себя и пустую земную воду,

никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,

ее назначение ободрять собственным молчанием рыб.

Еще есть у меня претензия,

Мне жалко что я не крыша,

распадающаяся постепенно,

которую дождь размачивает,

у которой смерть не мгновенна.


мне жалко что я неточен.

Многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи.

Мне жалко что я не орел,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрел

человек, наблюдающий аршины.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Мне жалко что я не чаша,

мне не нравится что я не жалость.

Мне жалко что я не роща,

которая листьями вооружалась.

меня они страшно запутали.

Мне невероятно обидно

что меня по-настоящему видно.

Еще есть у меня претензия,

что я не ковер, не гортензия.

Мне страшно что я двигаюсь

не так как жуки жуки,

как бабочки и коляски
и как жуки пауки.

Мне страшно что я двигаюсь

непохоже на червяка,

червяк прорывает в земле норы,

заводя с землей разговоры.

Земля где твои дела,

говорит ей холодный червяк,

а земля распоряжаясь покойниками,

может быть в ответ молчит,

она знает что все не так

Мне трудно что я с минутами,

они меня страшно запутали.

Мне страшно что я не трава трава,

мне страшно что я не свеча.

Мне страшно что я не свеча трава,

на это я отвечал,

и мигом качаются дерева.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не замечаю что они различны,
что каждая живет однажды.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не вижу что они усердно

стараются быть похожими.

Я вижу искаженный мир,

я слышу шепот заглушенных лир,

и тут за кончик буквы взяв,

я поднимаю слово шкаф,

теперь я ставлю шкаф на место,

он вещества крутое тесто

Мне не нравится что я смертен,
мне жалко что я не точен,

многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи

Еще есть у меня претензия,

что я не ковер, не гортензия.

Мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев,

мне жалко что на этих листьях

я не увижу незаметных слов,

называющихся случай, называющихся

бессмертие, называющихся вид основ

Мне жалко что я не орел,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрел

человек, наблюдающий аршины.

Мне страшно что все приходит в ветхость,

и я по сравнению с этим не редкость.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Кругом как свеча возрастает трава,
и мигом качаются дерева.

Мне жалко что я семя,

мне страшно что я не тучность.

Червяк ползет за всеми,

он несет однозвучность.

Мне страшно что я неизвестность,

мне жалко что я не огонь.

Большинство людей знакомы с поэзией. Однако не всем нравится этот род литературы творчество. Действительно ли человеку нужно увлекаться поэзией? Именно об этом вопросе говорит автор в своём тексте, ставя перед читателем проблему необходимости воспитания любви к чтению стихов.

Рассуждая над этим Е.A.Евтушенко говорит о том, что обаяние поэзии заключается в переливах интонаций, в метафорах и эпитетах стиха. Наслаждение словом и умение “чувствовать его кожей” являются для автора настоящим прочтением художественного слова. Автор вспоминает о том, как он читал свои стихи Стравинскому. В этом моменте он обращает внимание на реплику композитора: “Какая вкусная строчка”. Евтушенко уверен, что существует поэтический слух, который можно и нужно воспитывать.

Трудно не согласиться с Е.А.Евтушенко.

Я разделяю его позицию и считаю, что любовь к поэзии делает жизнь человека более интересной и наполненной.

Несколькими строчками стихотворения можно передать мысль, которая в прозе представлена на нескольких страницах. В этом, на мой взгляд, заключается красота поэзии. Обратимся к строфам стихотворения А.С.Пушкина “Анчар”.

Но человека человек

Послал к анчару властным взглядом,

И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом.

Поэт в этом четверостишии точно и очень лаконично показывает, что раб не только жертва, но и зло.

Поэзия прививает человеку любовь к природе и таким образом позволяет людям гармонично существовать с окружающей миром. Отрывок стихотворение Тютчева - яркий тому пример.

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,

Но далеко ещё до первых зимних бурь -

И льётся чистая и тёплая лазурь

В заключении стоит отметить, что выбор - любить или не любить поэзию-остаётся только за самим человеком. Однако чтение стихов приносит людям наслаждение и счастье.

ФИЗИК И ЛИРИК

- Григорий Дмитриевич, вы окончили МГУ, по образованию - физик…

Да, физик, совершенно верно, можно сказать, что и математик тоже.

Как же так случилось, что после окончания такого серьезного факультета такого мощного университета и работе в Российской академии наук, вы все же оставили науку и ушли с головой в переводы с французского, английского, стали поэтом?

Это наследственность. У меня матушка - большой знаток словесности. Мне с детства легко давались иностранные языки. В Москве я, будучи еще ребенком, учился во французской школе. А когда поступил в МГУ , параллельно работал на получение диплома референта-переводчика, изучал английский язык. И получил.

Часто от людей вашего поколения можно услышать, что любовь к слову была спасением во времена Советского Союза…

Абсолютно точно. Я очень люблю заниматься наукой - физикой, математикой, но поэзия, переводы - это всегда было моим спасением, этим я всегда занимался в параллель с основной работой.

- Писали в стол?

По-другому и нельзя было. Поскольку я никогда не принимал ничего советского, я никогда не пользовался правилом «паровозика». Знаете, да? Когда пишешь небольшой стишок, прославляя советский строй, коммунистическую партию, тебе разрешают издаваться, а прицепом в этот сборник шлепаешь свои настоящие стихотворения - работу твоей души, сердца. Никогда себе этого не позволял.

Вы приехали в Калининград на открытие после ремонта библиотеки имени Снегова. Вам не кажется, что у вас с Сергеем Александровичем что-то общее есть?

Биографическо-лирическое сходство, безусловно, прослеживается. Он - физик, я - физик, он стал выдающимся писателем, я верен слову. Да и по духу мы близки. По крайней мере, то, что я читал у него, а читал, честно скажу, далеко не все, мне понятно.

ИЗМЕЛЬЧАЛ ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС

Вы задаете себе вопрос - почему в России сегодня нет больших поэтов? Простите, если я вас обидела этим вопросом…

Все нормально. Беда, знаете, в чем… В измельчании поэтического процесса. Все раздроблены, разобщены. И в тусовках (не люблю это слово, ужас, как не люблю) славят и продвигают поэтов из этой же кучки. А над всеми группировками нет объединяющей силы.

- А она нужна? Она может сказаться каким-то образом на появлении величины?

В условиях измельченности невозможно узнать, что происходит в соседней тусовке. Ни у кого сегодня нет объективной картины, что творят современные поэты и что творится с современной поэзией.

- У вас есть единомышленники?

Безусловно. Есть много поэтов, писателей. Мы нашли друг друга по звуку, по слуху. Это очень редкое явление. Вот такой случай вам расскажу. Однажды я был в Константиново, на родине Сергея Есенина , там был вечер, где я прочел впервые свое посвящение Сергею Есенину. Ко мне после этого подошел Алексей Шорохов, сказал, что мои стихи - это образец духовной лирики. И вот мы с Алексеем дружим, общаемся, работаем вместе уже много лет. И это очень приятно, когда тебя окружают понимающие тебя профессионалы.

- Сегодня в России много талантливых, ярких поэтов?

Могу назвать два-три десятка имен.

- Где с их стихотворениеями можно знакомиться?

На портале «Пролог», «Кольцо А».

- Расскажите, на что вы, как поэт, тратите свои силы сегодня?

Я работаю над формой стиха. Это очень трудная задача. Важно создавать новые формы, продвигать их в медийное пространство.

Конечно, конечно. Это безусловная составляющая. Но форма стиха сегодня требует бОльшего внимания.

- Правду говорят, что, для того, чтобы писать гениальные стихи, нужно отлично знать математику…

В этом есть своя правда. Даже великий русский поэт Александр Блок говорил о математике строки. Но, поверьте, не только в знание математики упирается процесс написания стихотворений.

- Вам близка поэзия именно Серебряного века?

Изучение творчества Блока, Бальмонта – это вообще моя жизнь. Этому посвящены многие мои литературоведческие циклы. Недавно читал полуторомесячный цикл лекций в одном из крупнейших вузов Турции , где как раз говорил о Блоке. Одна из моих задач – это вернуть дух, честь поэту. Есть такая точка зрения, что Блок – это декаданс. Но на самом деле, если даже перейти на язык математики, из 1200 стихотворений, написанных поэтом, лишь пять можно отнести к этому направлению. Нет в Блоке ни упадка, ни регресса! Поэтому я и говорю об образе Богородицы в творчестве Блока. Кстати, этому будет посвящена и моя лекция в Гданьске , на международных чтениях, куда я в составе большой делегации еду из Калининграда .

Знаете, недавно был творческий вечер у меня, пришли мои коллеги, друзья. И вот они как-то едины во мнение, что мне удалось связать уходящий Серебряный век с веком сегодняшним, миновав советскую эпоху. Я так был тронут этой оценкой. Потому что считаю архиважным осмыслить Серебряный век. Без этого мы не сможем пойти дальше.

ДВЕ РОССИИ ВСТРЕТЯТСЯ В НЕБЕ

Мне интересно узнать у вас, как у переводчика с французского, английского. Эти языки подвержены тому же процессу, который происходит с русским языком? В ученой среде это называется «наш язык стремится к упрощению», это когда стираются грани между слэнгом и деловой речью, происходит насыщение заимствованиями, вульгаризация …

За французов могу точно сказать - они очень берегут свой язык. Что же касается России , то страна у нас огромная, люди живут – разные, но именно на филологах, лингвистах, писателях, художниках, музыкантах лежит эта огромная ответственность – сохранять чистоту и могущество русского языка. Никто другой этого не будет делать, и не должен. Я и сам себя порой ощущаю атлантом, которой держит на своих плечах громадный груз ответственности за сохранение духа, слова в России… Я вообще считаю, что сегодня есть две России. Одна - это тот шлак, который нас убивает, угнетает. А вторая Россия - эта та страна, которая на самом деле никуда не ушла, она жива, развивается, с ней все хорошо. Потому что человек в России не может согласиться лишь с ролью придатка цивилизации. Помимо этого в каждом из нас жив дух.

- Этим двум Россиям суждено встретится?

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Григорий Певцов , 54 года.

Поэт, литературный и художественный критик, переводчик, член Союза писателей Москвы. Родился в Москве. Окончил МГУ им. М. В. Ломоносова . Автор нескольких поэтических книг, среди которых «Над бездной мгновенья» (М., 2007), «Зов вечности» (Велико Тырново , 2009). Победитель международного конкурса «Литературная Вена –2008» (Гран-при в номинации «Поэзия»).

Переводчик французской и английской поэзии.

Член жюри ряда всероссийских и международных литературных фестивалей.

Постоянный участник литературных программ государственных радиокомпаний.

Однажды Иван Волков, поэт, лауреат Пастернаковской премии, переехал из Москвы в Кострому. Там он сейчас живет, работает тренером по шахматам и пишет стихи. Накануне Всемирного дня поэзии* мы попросили Ивана Евгеньевича рассказать нам, что он думает о состоянии его профессии в сегодняшней России.

Не друзья, так френды

- Вы согласны с утверждением, что русская поэзия сейчас переживает расцвет, вот как в начале прошлого века?

Думаю, это наглое вранье - русская поэзия в жутком упадке. Думаю, все происходит так: два­дцать-тридцать или там сто весьма посредственных стихотворцев объединяются и между собой решают, что у них расцвет и бриллиантовый век. Я исхожу из того, что поэзия - это не массовое стихописание, важно наличие крупных творческих личностей. А крупных творческих личностей в стране можно пересчитать по пальцам одной руки. Большинство людей, которые сейчас определяют поэтическую моду, называемую «актуальной поэзией», в общем-то, шарлатаны. Ну, это частная точка зрения.

- Мне кажется, в современной поэзии востребовано гражданское высказывание, вот как у Емелина, например. Да и вообще, я не знаю примеров, чтобы человек только «ласки милой воспевал» и был настоящим русским поэтом.

Бывает так, бывает и наоборот, и то и другое совершенно нормально; поэт, так же, как и любой нормальный человек, может интересоваться политикой, а может не интересоваться. Вам не пришел в голову пример - ну, пожалуйста, Фета, у которого не было ни одной злободневной строчки? А может быть и наоборот; Маяковский - совершенно легитимное явление. Важно, что это личное дело поэта - интересоваться ему политикой или нет, а если интересоваться, то насколько.

А то, чем занимается Емелин, это не граждан­ская лирика, а имитация гражданской лирики. Он не гражданский поэт, а чистый декадент, и это одна из поэтических мод; их много, так же, как и людей, которые пробуют этим заниматься.

- Я говорю, скорее, о том, что интересует так называемого массового читателя.

Трудно сказать… Под массами они тоже имеют в виду, скорее всего, себя. Допустим, их сто человек или пятьсот, так это уже! Приходит на какой-то вечер сто человек - так это уже много! А то, что они если не друзья, то френды, как-то это не учитывается. О массовом читателе сейчас говорить смешно, если серьезно, наверное, он есть у таких номенклатурных советских графоманов типа Дементьева. В провинциальных городах во всяком случае. В любой магазин можно зайти, и у нас вот здесь: лежат книжки Дементьева, Асадова, Михалкова, то есть советской литературной номенклатуры.

Всеядная среда

Насколько важна для поэта так называемая литературная среда? Может ли он работать вдали от литературных процессов?

Боюсь, что мой взгляд на все это сильно противоречит общепринятому. Вот есть, например, город Москва, куда отовсюду приезжают люди, тусуются, выступают и так далее. Я вижу, как все это происходит, и мне кажется, что ничего не влияет на поэта хуже, чем литературная среда. Вкусы этой среды очень средние, требования очень средние, и она принимает в себя практически кого угодно. Человек в этой среде вольно или невольно ориентируется на этот очень посредственный уровень и пополняет ряды знаменитых посредственностей. То есть стать там звездой или звездочкой очень легко, поэтому звезд этих огромное количество, но к реальной литературе все это имеет очень мало отношения. Пройдет двадцать лет, придет другое поколение, этих людей забудут, просто изменится среда, изменятся люди чуть-чуть.

- А вы можете назвать имена настоящих поэтов?

Могу назвать, и с большим удовольствием. Ну, Ирина Ермакова, конечно, Максим Амелин, возможно, ну, Олег Чухонцев, Михаил Щербаков, хотя он и под гитару, но все равно он очень большой поэт. Да, наверное, и все.

- И как вы отличаете большого поэта от знаменитой посредственности? Интересны критерии.

Понятно, что я ориентируюсь на собственный вкус, который, вероятно, необъективен. Но очень просто: кроме того, что человек должен уметь это делать, кроме того, что он должен быть своеобразен, кроме того, что он должен быть не дурак, при чтении его стихов я должен получать кайф. В этом должна быть какая-то эстетическая наполненность. Можете же вы сказать: красивое или некрасивое, независимо от критериев. Просто смотрите - и балдеете. А если я не получаю кайфа, то это все-таки… ну, халтура.

Пониженная гениальность

- Мне кажется, этим все сейчас раздражены, этой, как Коваль говорил, «пониженной гениальностью».

Ну, вообще-то, не все, как ни странно. Я, например, раздражен. Мне все-таки кажется, что кофе и растворимый кофе или там бриллианты и бижутерия - это разные вещи, и они должны продаваться в разных отделах. Меня раздражает, что сейчас это продается в одном магазине и одинаково называется. Но кто-то совершенно всем этим не возмущается: ну да, они пишут ерунду, а могли бы вообще воровать и грабить.

- Может быть, процессы, которые сейчас происходят, выйдут в новое качество, во что-то интересное?

Я не думаю. Скорее все идет к какому-то затуханию, совершенно естественному на самом деле. Умерла же русская проза, зато существует где-то еще. Просто Россия перестала быть литературным центром мира, стала литературной провинцией, это естественно. Когда-то греческая литература умерла, римская умерла. Это нормально.

- Вы переехали из Москвы в Кострому - как это сказалось на культурном наполнении города? Обычно многое меняется, когда в городе появляется такой человек.

Это, признаться, очень грустный вопрос, потому что я, когда сюда ехал, тоже так думал. Оказалось, что это не так. Я здесь ничего не изменил, хотя пытался как-то. Я здесь человек незаметный, меня здесь никто не знает, и я не влияю на культурный облик нашего города, к сожалению. Никаким образом.

Справка

Иван Волков - лауреат премий им. Бориса Пастернака(2002), им. Бориса Соколова(2004), международной литературной премии «Леричи Пеа-Москва»(2010). Его стихи печатаются в журналах «Знамя», «Октябрь», «Волга»(Саратов), «Колокол»(Лондон), «ШО»(Киев), переведены на английский, китайский, японский, итальянский языки.

В 2004 году Волков реализовал один из самых успешных литературных проектов России - «Полюса»(выступление на одной площадке двух разных поэтов) и был его первым ведущим.

* * *

Не красота, не деньги и не боги,
Но женская разборчивость спасет
Наш мир несчастный, сбившийся с дороги:
Когда никто из женщин не пойдет

За журналистов, кадровых военных,
Плохих поэтов, праведных ворюг -
Не станет этих должностей презренных,
И, чтобы заслужить своих подруг,

Мы все займемся настоящим делом,
Забудем про казарму и тюрьму…
Но женщинам не нужно мира в целом.
Они спасают нас по одному.