Владельцам великолепных особняков приходится идти на жертвы, чтобы сохранить наследие.

Писатель Нэнси Митфорд как-то сказала: «Аристократия в республике - что курица без головы: еще бегает по двору, хотя на самом деле уже мертва».

«Хотя многие герои этой книги уже немолоды, их взгляды точно нельзя назвать устаревшими, ведь им удалось приспособиться к новым временам и иначе взглянуть на фамильные владения».

А так и не скажешь. Книга повествует о 16 великолепных старинных домах и их владельцах. Наследников, пишет Реджинато, с боем заставляли открывать свои покои для бесконечных толп туристов, а одна женщина, имевшая больше титулов, чем королева Англии, была вынуждена переехать из георгианского особняка в обычный фермерский дом.

Еще один домовладелец, Джон Кричтон-Стюарт, 7-й маркиз Бьют, оказался не в состоянии содержать Дамфрис Хаус, палладиевую виллу XVIII века в графстве Эйршир, Шотландия, а заодно и поместье с неоготическим особняком; и только вмешательство Чарльза, принца Уэльского, помогло уберечь дом от продажи. Реджинато рассказывает: «Аукцион был отменен. Несколько грузовиков, доверху набитых фамильными сокровищами, уже направлялись в Лондон, когда им было велено возвращаться домой».

1 /5 Большая библиотека в Гудвуд-Хаус, Западный Суссекс

Но так ли плохо, если дом все-таки продают?

С точки зрения поклонников сериала «Аббатство Даунтон», все эти лорды, леди, маркизы и графы занимаются благородным, даже донкихотским, делом: они борются за сохранение блеска и красоты фамильных имений. Но с другой стороны, Реджинато лишь описал быт небольшой группы людей, которые по собственной воле тратят жизнь на содержание неоправданно больших домов. Вряд ли кому-то придет в голову жалеть правнучку инвестиционного банкира, которая изо всех сил пытается сохранить семейный загородный дом на Лонг-Айленде. А ведь положение английских «современных аристократов» ничуть не бедственнее ее, просто они куда дольше этим занимаются.

1 /5 Луггала, особняк в графстве Уиклоу, Ирландия, принадлежащий наследнику империи Guinness

Практически все имения из книги Реджинато находятся в Великобритании, а их владельцы в большинстве случаев принадлежат к классу землевладельцев, чьи деньги и власть начали испаряться на заре промышленной революции. После того, как по Англии прошлась Первая мировая война, погубившая многих дворянских наследников (с 1914 по 1918 года на полях сражений погибли 1157 выпускников Итонского колледжа), великие дома Соединенного Королевства оказались в довольно плачевном состоянии. Только уловки, вроде выгодного брака, могли спасти фамильные владения (например, Бленхеймский дворец был «спасен» браком по расчету между 9-м герцогом Мальборо и богатой американской наследницей Консуэло Вандербильт).

Даже семейство Ротшильдов, чьи успехи на банковском поприще сделали их относительно невосприимчивыми к меняющейся британской экономике , отказались от содержания впечатляющего поместья Уоддесдон в графстве Бакингемшир. Реджинато рассказывает: «После Второй мировой войны Уоддесдон стал слишком дорого обходиться даже для Ротшильдов». Так особняк, все его содержимое и 66 га земли перешли в ведение Национального фонда по охране исторических памятников, достопримечательностей и живописных мест Великобритании.

1 /5 Поместье Уоддесдон, переданное Ротшильдами в дар Национальному фонду

Этот список можно продолжить. Файнсы, владевшие замком Броутон с 1377 года, живут на «частной стороне» дома; остальные помещения открыты для публики по £9 за вход. Члены семьи, пишет Реджинато, порой и сами стоят за кассой в местной сувенирной лавке.

Лорд Эдвард Меннерс, второй сын 10-го герцога Ратленда, унаследовал усадьбу в графстве Дербишир. Один из флигелей он превратил в гостиницу «Павлин», а летом пускает туристов в парадные залы главного здания. Реджинато отмечает, что «в отличие от тех, кто воспринимает большие и старые усадьбы как непосильную ношу, Меннерс называет свою „делом всей жизни“».

Другими словами, все эти люди могут по-прежнему называть себя аристократами, но правящим классом они от этого не становятся. А вот управляющим хедж-фондами, например, не приходится взимать плату за вход в собственные покои.

1 /5 Третья зала для приемов и церемоний в Бленхеймском дворце

Однако есть и исключения.

В книге описаны два дома, принадлежащие очень богатой семье Кавендишей. В первом, относительно скромном коттедже, жила Дебора Кавендиш, герцогиня Девонширская. Она покинула 297-комнатный Чатсуорт-хаус, когда ее сын вступил в права наследства. Реджинато пишет, что она всегда высоко ценила компактное очарование таких домов.

«Иметь все такое маленькое - это восхитительная роскошь!», - говорила герцогиня.

Еще одну резиденцию семьи Кавендишей, замок Лисмор в графстве Уотерфорд, Ирландия, Реджинато называет просто - «запасным домом».

1 /5 Дебора Вивьен Кавендиш, герцогиня Девонширская в своем «Старом доме викария» (The Old Vicarage)

Пожалуй, самый великолепный из описанных великих домов принадлежит членам королевской семьи нового поколения. Дадли Хаус, лондонская резиденция катарского шейха Хамада бен Абдалла аль-Тани, площадью 4 тыс км², насчитывает 17 спален и один бальный зал длиной в 15 м; ее примерная стоимость составляет 440 млн долларов. Говорят, когда королева Елизавета впервые посетила эту резиденцию, она лишь сухо заметила, что по сравнению с ней «Букингемский дворец выглядит довольно скучно».

1 /5 Интерьер Дадли Хауса в центре Лондона

Хотя ее слова и можно было бы принять за сомнительный комплимент одного короля другому, скорее, это говорит о том, что понятие «настоящей» аристократии в европейском обществе подразумевает лишь налет былой славы, подобно той, что проглядывает с глянцевых страниц прекрасной книги Реджинато. Правда, за всей этой валоризацией и ностальгией по богатому прошлому легко забыть, что в свое время все эти дома предназначались только для того, чтобы демонстрировать богатство, власть и статус их владельцев. Сегодняшние аристократы возводят свои дома по тем же канонам; просто дворянству нашего времени титулы раздает совет директоров, а не королева.

Давно хотела сделать этот пост. Не то чтобы я фанат Королевы Англии, или Англии, или Кейт Миддлтон (принц Гарри - исключение, разумеется), просто не единожды слышала, что в Англии сильна классовость, аристократы супер закрыты, то-сё, вот и интересно - как это возможно в нашем легком, быстром 21 веке? И тут попалась мне книжка Джулиана Феллоуза "Снобы".

В числе его работ - "Аббатство Даунтон", например. Роман "Снобы" написан от лица актера-аристократа, так что можно предположить, что как минимум автор с героем себя ассоциирует. Была на самом деле описанная в книге история или нет - неважно,на мой взгляд, главное, что тема классовости и закрытости английских верхов раскрыта там неплохо.

Вкратце содержание: есть семья графов Броттонов (мама - железная леди с кровью синее некуда, тюфяк - папа, примерно такой же тюфяк, но благородный и добрый сын, трезвомыслящая дочь, которая замужем за каким-то наглым брокером, за которого вышла в пику маман). Есть семья Лэвери - представители верхушки миддл-класса: мама, мечтающая выдать дочь замуж за аристократа и немного повернутая на том, чтоб попасть в высшее обчество и гонять чаи с благородными дамами, папа-пофигист, и дочь - вся в папу. Автор знает и тех, и других. Главная сюжетная линия - как тюфяк-сын влюбился в пофигистку-дочь и что из этого вышло. Вышло интересно, почитайте на досуге, а я просто скопирую несколько фрагментов книги (пятница, отчеты начались, самое время для поста про английскую аристократию:))

Итак, про семью Лэвери (тут многабукв)

"Лэвери не были богаты, но и не бедствовали, а так как у них был только один ребенок, им никогда не приходилось особо экономить. Эдит отправили в модный детский сад, а затем в Бененден («Нет, принцесса здесь совершенно ни при чем. Просто мы перебрали варианты и решили, что это – самое вдохновляющее место»). Миссис Лэвери хотелось бы, чтобы ее дочь продолжила обучение в университете, но когда результаты экзаменов Эдит оказались недостаточно хороши, чтобы обеспечить ей поступление в одно из тех заведений, куда им бы хотелось ее отправить, миссис Лэвери не была разочарована. У нее был еще один честолюбивый замысел – вывести дочь в свет.

Самой Стелле Лэвери не довелось дебютировать. И этого она стыдилась до глубины души. Она старалась скрыть это, не раз вспоминая со смехом, как весело ей жилось в юности, и, если от нее настойчиво требовали подробностей, могла со вздохом сказать, что дела ее отца сильно пошатнулись в тридцатые (таким образом связывая себя с обвалом на Уолл-стрит, образами Скотта Фицджеральда и Великого Гэтсби). Или же, перевирая даты, она винила во всем войну. Но действительность, как миссис Лэвери приходилось признаваться самой себе в глубине души, состояла в том, что в социально менее гибком мире пятидесятых, границы между теми, кто входил в Общество, и остальными были значительно более четкими. Семья Стеллы Лэвери к Обществу не принадлежала……

….Благодаря тому что к девяностым годам двадцатого века представление ко двору (что могло бы оказаться проблематичным) уже отошло в прошлое, миссис Лэвери оставалось только убедить мужа и дочь, что и время, и деньги будут потрачены не зря.

Долго уговаривать их не пришлось. У Эдит не было четких жизненных планов, и идея отложить момент принятия решения на год – год, наполненный приемами и вечеринками, – показалась ей замечательной. А мистеру Лэвери нравилось представлять жену и дочь среди лондонского бомонда, и он был согласен за это заплатить. Тщательно взлелеянных связей миссис Лэвери хватило, чтобы Эдит попала в список приглашенных на чаепития к Питеру Тауненду, а внешность девушки позволила ей стать одной из моделей на модном показе в Беркли. Дальше ветер был уже попутный. Миссис Лэвери обедала вместе с другими матерями дебютанток выбирала дочери платья для загородных балов и в целом прекрасно провела время. Эдит тоже неплохо повеселилась.

Вот только миссис Лэвери огорчало, что когда Сезон подошел к концу, когда окончился последний зимний благотворительный бал и вырезки из «Татлера» были вклеены в альбом вместе с приглашениями, ничего как будто не изменилось. За этот год Эдит принимали у себя дочери нескольких пэров – включая одного герцога, отчего у Стеллы в особенности перехватывало дыхание, – и все эти девушки посетили коктейль, который устраивала сама Эдит в Клэридже (один из самых счастливых вечеров в жизни миссис Лэвери), но те подруги, что остались с Эдит, когда музыка стихла и танцы закончились, точь-в-точь походили на девочек, которые приезжали к ней погостить из школы – дочери преуспевающих бизнесменов, представителей верхушки среднего класса. …..

Эдит видела разочарование матери, но хоть она и не была недоступна, как мы увидим, для чар богатства и знатности, она не очень понимала, каким образом может оправдать ожидания и завести по-настоящему близкую дружбу с дочерьми Знатных Домов. Все они знали друг друга чуть ли не с рождения, да и вообще – она сознавала, что будет очень нелегко принимать их согласно их вкусам в квартире на Элм-Парк-Гарденз. Она сохранила знакомство со всеми девушками, дебютировавшими вместе с ней, и, случайно где-нибудь встретившись, они приветливо кивали друг другу, но жизнь вернулась в прежнюю колею, и все стало почти так же, как сразу после школы…."

Об общении.

(фото случайны, но на всех - представители аристократии)

"– Джейн, Генри, добрый вечер, – Чарльз встал и кивнул в сторону Эдит. – Вы знакомы с Эдит Лэвери? Генри и Джейн Камнор.

Джейн мимоходом и почти неощутимо пожала руку Эдит, затем снова обернулась к Чарльзу и, усаживаясь, налила себе вина.

– Умираю от жажды. Как поживаешь? Что с тобой случилось в Аскоте?

– Ничего не случилось. Я там был.

– Я думала, мы все вместе обедаем в четверг. С Уитерби и его женой. Мы тебя искали-искали, но потом махнули рукой. Камилла была страшно разочарована. – Она заговорщически улыбнулась Эдит, будто приглашая и ее посмеяться над шуткой. На самом деле она, конечно же, сознательно подчеркивала, что Эдит здесь чужая и понятия не имеет, о чем речь...Эдит улыбнулась в ответ. Ей не в новинку была эта острая потребность представителей высших классов демонстрировать, что они знают друг друга и регулярно занимаются одним и тем же с одними и теми же людьми."

"У нее была эта любопытная уверенность английских представителей высших классов, что какова бы ни была ситуация и сколько бы другие ни лезли из кожи вон ради нее, даже когда, как сейчас, нисколько незнакомые люди предлагают ей свое гостеприимство, все же это она, леди Кэролайн Чейз, оказывает им услугу. Для таких людей немыслимо даже представить, что они не обязательно оказывают честь дому, в который входят. И в результате, из-за этой уверенности, что она облагодетельствовала хозяев одним своим присутствием, Кэролайн никогда нисколько не старалась вести себя приятно ни с кем, кроме людей своего круга, и хотя была умной женщиной, могла оказаться убийственно скучной гостьей. Но об этом ни она, ни многие другие очень похожие на нее люди даже не подозревали."

" Миссис Фрэнк подошла к Кэролайн и принялась расспрашивать ее об общих знакомых. Похоже, ей было неприятно, что ее не пригласили на свадьбу Чарльза, потому что многие из ее вопросов заканчивались словами «они, наверное, были на приеме», и Кэролайн снова и снова приходилось признавать, что да, были. Имена расходились кругами по глубокой лазурной глади средиземноморского неба, пока они переходили с террасы на террасу. Видели ли они Эстерхейзи с супругой? Полиньяков? Девонширов? Меттерников? Фрескобальди? Имена, вырванные из исторических трактатов, имена, запомнившиеся Эдит на уроках истории, посвященных Испании, правлению Филиппа II, или Ризогрименто, или Французской революции, или Венскому конгрессу. И тем не менее вот они все, лишенные всякого реального значения. Они стали всего лишь картами, крупными козырными картами в игре в имена. Ставки были высоки, и Эдит с некоторым изумлением и удовольствием заметила, что Джейн Камнор и Эрик отстали на несколько шагов и идут рядом с Тиной, очевидно стремясь избежать того ощущения, что их оставили за бортом, которое они так любили вызывать у других. Кэролайн и Чарльз были невозмутимы. Было ясно, что, несмотря на все миллионы Фрэнков, брат и сестра могли ответить именем на каждое имя, да еще и добавить парочку сверху. "

О трудностях выбора.

"Пора было взглянуть правде в глаза. Эдит не понравится его матери. Это он знал наверняка. Если бы Эдит представили его матери в качестве жены кого-то из друзей, девушка могла бы ей даже приглянуться – если бы леди Акфильд вообще ее заметила, – но в качестве девушки Чарльза ее встретят отнюдь не с распростертыми объятиями."

"И конечно, как только она произнесла: «Я так рада видеть у нас друзей нашей дорогой Эдит», я понял, что будущая невестка ей не нравится. Вообще, «не нравится» – не совсем верное выражение. Ее изумляло, что собственный сын женится на девушке, с которой она не только не была знакома – о которой она даже не слышала. Она поверить не могла, что друзья этой девушки – не дети ее собственных друзей. Поразительно, что Эдит вообще попала к ним в дом. Как это случилось? "

Об имуществе.

"У этих людей может быть дом на Честер-сквер и маленький коттеджик в Дербишире, но вы можете не сомневаться, что «домой» – это туда, где под окнами растет трава. А если подобного убежища не существует в принципе, то они ясно дадут вам понять, что для хорошего самочувствия им жизненно необходимо как можно чаще сбегать из города погостить к своим сельским друзьям, прочь от дыма и пыльных мостовых, подразумевая, что пусть им и приходится всю жизнь бродить меж каменных стен или сидеть за столом в Сити, в душе они навсегда останутся деревенскими жителями. Редко встретишь аристократа, который предпочитает Лондон, – по крайней мере такого, кто честно бы в этом признался."

"Представителям высших классов английского общества присуща глубокая подсознательная потребность читать свое отличие от других в окружающих их вещах. Для них нет ничего более удручающего (и менее убедительного), чем попытка заявить права на определенное социальное положение или статус, определенное происхождение или воспитание без необходимого реквизита и обязательного набора знакомств. Им и в голову не придет отделывать однокомнатную квартирку в Патни, не отметив ее случайным акварельным портретом своей бабки в кринолине, парой-тройкой пристойных антикварных вещей и какой-нибудь реликвией из своего привилегированного детства. Все эти вещи – своего рода знаковая система, указывающая посетителю, какое место хозяин отводит самому себе в классовой иерархии. Но более всего прочего настоящим отличительным знаком, лакмусовой бумажкой для них является то, удалось ли семье сохранить свой фамильный дом и имения. Или приемлемую их часть. Можно услышать, как какой-нибудь дворянин объясняет заезжему американцу, что состояние не играет в современной Англии важной роли, что люди могут оставаться в обществе и без гроша в кармане, что «земли в наши дни – скорее ответственность, чем прибыль», но в глубине души он во все это ни капли не верит. Он знает, что семья, потерявшая все, кроме титула, все эти герцогини с их домишками рядом с Чейни-Уок, виконты с захудалыми квартирками на Эмбери-стрит, повесь они там хоть в три слоя портреты и изображения родового поместья («Там сейчас что-то вроде фермерского колледжа»), все равно все эти люди являются de-classes для своего племени. Само собой, это осознание необходимости материального фундамента для социального положения остается таким же негласным, как масонский ритуал."

А, еще в тему. Выдержки из статьи про обучение в Оксфорде, называется "Секс, трава и классовая ненависть в Оксфорде"

"Традиция учит, что пробковые шлемы должны быть укомплектованы не просто светлыми головами, но светлыми аристократическими головами англиканского вероисповедания. Всё прочее - не более чем уступки реалиям деградировавшего внешнего мира, постепенно навязавшего Оксфорду католиков, нуворишей, отпрысков колониальных царьков, женщин, безбожников, цветных, средний и даже рабочий классы. Но по сути традиция сохраняется: вся система обучения и времяпрепровождения до сих пор целиком подстроена под дворянство, составляющее на сегодняшний день около 50 % учащихся. Это выпускники элитных частных школ типа Итона и Вестминстера, которых по Англии - от силы 10 % всех учебных заведений. Сто лет назад, пока Англия не лишилась имперско-аристократической гегемонии, эти школы поставляли 100 % оксфордских студентов. Но империя все равно наносит ответный удар. Навязанные извне 50 % - все эти «талантливые черные математики из неблагополучных семей» - равноправно крутятся в инкубаторе три года, напоследок гордо фотографируются с дипломом и счастливыми родителями, после чего возвращаются в ту же среду, из которой вышли три года ранее. Они пополняют ряды учителей, мелких госслужащих, офисных работников. Переезжают обратно к родителям в валийское село с невыговариваемым названием. Остаются на аспирантуру. А их недавние соседи по общежитию и друзья по фейсбуку уходят в дальнее плавание по коридорам власти. Больше они никогда не пересекутся. "

" Михалковы - не династия; династия - это когда выясняется, что средневековая столовая, в которой мы обедаем, была построена в шестнадцатом веке на деньги предка моего однокурсника, что у предка была та же фамилия, которую он не преминул высечь на стене столовой и что в тех редких случаях, когда мой однокурсник ужинает в столовой, а не в рес­торане, он предпочитает сидеть под данной надписью. "

"Отличительных черт высшей касты - бесчисленное множество. Во-первых, это пуленепробиваемая уверенность в себе (скорее спокойное сознание собственного превосходства, нежели хамоватая самоуверенность - эта вылезает только во время попоек). Во-вторых, это мгновенно узнаваемая речь: так называемое RP-произношение (в народе - Queen’s English), интонации и слова-маркеры, сами по себе подчеркивающие принадлежность говорящего к элите. В-третьих, внешний вид. Как и русского туриста в Европе, выпускника британской частной школы в Оксфорде можно безошибочно угадать со спины. Угадать по как бы небрежно и случайно, а на деле тщательно всклокоченной шевелюре, атлетическому телосложению (регби плюс гребля) и шмоткам в диапазоне от чересчур очевидных Abercrombie & Fitch / Jack Wills (низшая планка) до сшитых на заказ розовых брюк от оксфордского портного с Turl Street с желтым пиджаком, голубыми носками и антикварной тросточкой (высшая планка).

Наивные студенты из простых смертных поначалу еще пытаются завязать знакомства с верхами и даже целый месяц «для галочки» занимаются греблей, но, наткнувшись на стену из вежливого безразличия и осознав бесплодность своих усилий, быстро прекращают попытки войти в круг избранных. В присутствии высшей касты они начинают говорить невпопад, запинаться, ощущая блеклость своей речи, и переминаться с ноги на ногу в кедах из Next за 20 фунтов. "

"Белая кость не презирает средний класс, она просто его не замечает. Пролетариат и деклассированные элементы как минимум интересны в той же мере, в которой английским путешественникам XIX века была интересна аномальная длина клиторов у представительниц африканских племен. Для этого сугубо викторианского любопытства и его гротескных объектов есть даже подходящее, отдающее кунсткамерой слово - curiosity (то самое, которое у Диккенса в The Old Curiosity Shop). Все, что нельзя заспиртовать и продемонстрировать своим рафинированным друзьям летним вечером на веранде родового поместья, сопроводив искрометным рассказом, не представляет ценности для элиты. Интересна либо завораживающая красота, либо патологическое уродство; либо расточительное богатство, либо чудовищная нищета. Я не цитирую Уайльда, это - дословный пересказ нетрезвой, но очень симптоматичной беседы первокурсников во время празднования бароном Н. своего совершеннолетия в пятизвездочном отеле."

Что-то многовато получилось, извиняюсь:)

P.S. Не завидую я герцогине Кэтрин.

Ну что же, последний пост про Англию, Upper class или British Nobility.

Кстати, знаете, что в английском нет эквивалента слова «дворянство»? Потому что нет и не было такого социального явления. Nobility & Aristocracy не означают дворянство в русском понимании, а означают «аристократия», что совсем не одно и то же. К аристократии в России относилось примерно 100 семей, такие как Юсуповы и Голицыны. Большинство из них были потомками бояр, выслужившихся при Иване Грозном.

Но помимо аристократии в России были еще сотни тысяч просто дворян, в том числе мелкопоместных, большинство из которых жило только чуть лучше своих крепостных и было такими же темными. Это происходило потому, что титулы непрерывно размывались в поколениях. В Англии же был майорат, при котором титул наследовал только старший сын, а все остальные дети получали титул на один ниже. Например, старший сын Duke становился Duke, а остальные уже Marquesses. В свою очередь младшие дети Marquess были Earls, а поскольку титулов всего было шесть или семь, то они очень быстро исчезали совсем. Поэтому аристократия оставалась немногочисленной и была реальной nobility. Собственно для этого и была введена система майората.

Первая Мировая Война нанесла по английской аристократии тяжелый удар. Во-первых, погибло очень много мужчин из этого класса. Во-вторых, изменились условия и те, кто обслуживал поместья, ушли на фронт или на производство. Оставшиеся требовали такой оплаты, что большинство крупных поместий не могли их содержать и не могли существовать без них. Последней каплей стали death duties – налог на наследство, введенный в 1945, добивший бОльшую часть noble семей.

Поэтому сегодня в Англии очень мало, единицы, поместий и практически все из них открыты для посетителей с целью заработка и ухода от налогов. Но титулы сохранились и осталась культура британской аристократии. Одна из женщин из этого слоя – Саманта Кэмерон, прямой потомок Карла II. Диана тоже была из очень древнего и знатного рода Спенсеров, которые считались знатнее королевской семьи.

Диана вообще была яркой представительницей Upper class. Она не закончила даже 8 классов школы, потому что дважды не сдала выпускные экзамены. Это довольно типично для британской аристократии, образование в их среде никогда не считалось большим достоинством, да и способностей получить его хватает далеко не всем. В Англии есть целый класс школ, как правило boarding, где академические требования заметно ниже, чем в хороших школах, но в которые тем не менее очень трудно попасть из другого класса. Упор там делается на спорт и командные игры. В университеты выпускники этих школ тоже часто не идут, хотя сейчас это постепенно меняется.

Внешне женщины здесь похожи на женщин , но более небрежные и любящие экстравагантные вещи. Они думают, что too cool to care too much как они выглядят. Экстравагантность считается признаком этого I don’t give a damn отношения к внешности. На них могут быть надеты дикого цвета брюки, или порванный на локтях свитер, или пальто расшитое крокодилами. Но те, кто работает, стараются не выделяться, тут крокодилов нет. Вся остальная эстетика в этом классе мало отличается от Upper Middle Class, нет ни губ как у карпа, ни искусственного загара, ни блесток.

В комментариях к предыдущим статьям про Англию меня много спрашивали об иностранцах, тут живущих. Upper Class – это единственный класс, куда иностранцы (или представители других групп) не могут попасть как свои (да, и Наталья Водянова тоже). В этот класс нельзя выйти замуж, в нем надо родиться. Поэтому к нему не принадлежит и Кейт Миддлтон, а ее дети будут.

Иностранцы, приезжающие в Англию, for all intents and purposes попадают в тот класс, которому соответствуют своим образованием, работой, культурой и доходом. Живущие на пособие в Underclass, работающие на рабочих специальностях в Working class, специалисты среднего звена в Middle class, крупный бизнес, банкиры и олигархи в Upper Middle.

На этом серия про Англию заканчивается, и слава богу, как же она мне надоела.

Четсворт – одно из самых известных аристократических поместий. Прошлогодние расходы на его содержание составили 2 миллиона фунтов.
Фото с сайта http://www.chatsworthimages.com/

В Англии не только газоны возделываются в течение веков. Безо всяких перерывов на экспроприацию здесь существует класс помещиков, у которого от прежних феодальных привилегий остались одни воспоминания, но звания и огромные угодья по-прежнему передаются по наследству. Довольно закрытая помещичья жизнь вызывает любопытство публики, поэтому так популярны у англичан телевизионные проекты с игрой в лордов и леди. Хотя, наигравшись, народ все равно стремится заглянуть в окна подлинной усадьбы, чтобы узнать, как живут ее владельцы, настоящие помещики.

Верхи, низы

Шесть утра. Первой по правилам просыпается судомойка – она должна разогреть кухонную плиту, чтобы вскипятить воду для чая, а также мальчик-слуга, который чистит обувь и выносит ночные горшки.

Но на кухне все идет наперекосяк, потому что судомойка Люси покинула телепроект. В реальной жизни девушка учила французский язык и не знала, что такое ручная стирка и приготовление обедов, а здесь ей приказали работать по 16 часов в сутки и запретили подниматься наверх.

Робу, 23-летнему генетику из Лондона, досталась роль второго лакея, он решил, что весело проведет время. Но после нескольких дней жизни в поместье XXI век перестал казаться ему реальным. Обитатели дома не пользовались ни мобильными телефонами, ни другой современной техникой. Выглянув в окно, они могли увидеть лишь 56-акровый ландшафт и иногда – экипаж с лошадьми.

Прекрасный дом, озеро для лодочных прогулок, образцовая молочная ферма, чайная комната, крокет и теннис в саду, лошади и экипажи в конюшне только что отреставрированного имения Мандерстон на границе Англии и Шотландии обеспечили истинно английскую атмосферу столетней давности. В нее окунулись на три месяца добровольцы – участники телевизионного проекта под названием «Усадьба эдвардианской эпохи». Пятеро счастливчиков превратились в членов семьи лорда. По условиям проекта они не должны были браться ни за какую работу.

Четырнадцать остальных стали их слугами и быстро познали суровость старой иерархической системы, разделявшей мир поместья на верхний – господский, и нижний – плебейский, уровни. Ванну принимать им разрешалось раз в неделю, зато работать они были обязаны с утра до ночи и все время помнить правила поведения, которыми в эдвардианском доме регулируются отношения господина и слуги.

Каждый лакей и слуга, имевший доступ на верхние этажи, нес еще ответственность за определенного члена семьи. «Невероятно, как крепко ты привязываешься к этому человеку, – удивлялся Роб. – Когда ты являешься слугой и не принимаешь самостоятельных решений, то неожиданно чувствуешь себя внутренне свободным. До чего же сильно изменилось общество с тех пор».

Да, золотая эдвардианская эпоха земельной аристократии прошла и стала последней, названной по имени монаршей особы. Интерес к ней велик. Поэтому задуманный в 2001 году сериал «Усадьба эдвардианской эпохи» имел успех, расходы продюсеров на материальную базу и многочисленных специалистов окупились.

А Великобритания и сегодня остается страной крупных поместий. Руководство того же 4-го канала предположило, что тему верхов и низов стоит продолжить в современных декорациях. И не ошиблось, выпустив очередной проект в духе нового телевизионного реализма.

Что увидел дворецкий

В новом сериале слуги были настоящими. Дворецкий, солидный и сдержанный мужчина, имел 20-летний профессиональный опыт. Он работал в семьях аристократов или просто богачей в Канаде, Франции и России. Ему и остальным слугам предстояло оценить поведение членов семейного клана Каллагенов, которых, как подопытных мышей, поселили в имении стоимостью 30 миллионов и предложили вести жизнь богатых аристократов со всеми ее атрибутами. Три брата с семьями боролись за большой денежный приз – предстояло выяснить, кто лучше других освоится с ролью лорда и леди.

Слуги оказались снобами и за закрытыми дверями обсуждали манеры своих хозяев. Те действительно были людьми простыми, считали признаком утонченности оттопыренный мизинец. Одна из героинь в первый день по наивности потребовала налить ей шампанского в ванну, другая перебрала спиртного во время званого обеда, где она была хозяйкой, и наговорила гостям, настоящим лордам, бестактностей. Слугам было над чем похихикать.

Каллагены, когда первая эйфория прошла, переругались между собой и захотели обратно, в свои дома на рабочих окраинах. «Мне надоело все время быть на виду. Я хочу сама стирать, готовить и убирать за собой», – сказала Мойра, которая, хотя и стала победительницей, с радостью вырвалась из этой позолоченной клетки.

Сериал «Что увидел дворецкий» стал очередным успехом, но вызвал споры о гуманности таких опытов над людьми. Хотя каждый из Каллагенов старался изо всех сил воплотить свое представление об аристократизме, недостаток образования и воспитания сделали их посмешищем.

Многие англичане, подобно Каллагенам, пребывают в неведении о жизни верхних слоев общества. Верхи спускаются вниз только при большой необходимости, для них иерархическая лестница не место для игр, а реальность. Например, они покидали свои угодья для участия в демонстрации против запрета охоты на лис. Народ мог увидеть их сердитые румяные лица. Нечасто появляется такая возможность.

Как живется этим настоящим – не телевизионным – английским помещикам?

«Надеюсь, в раю будет так же хорошо»

Гроб с телом одиннадцатого герцога Девонширского медленно провезли по подъездной аллее его имения Четсворт, сквозь ряды слуг в черно-белой униформе. Он скончался в возрасте 84 лет, оставив титул и поместье сыну, который стал двенадцатым герцогом Девоншира.

Четсворт – один из самых известных помещичьих комплексов севера Англии. Его архитектура, парковые пейзажи, лестница водяного каскада и художественные коллекции считаются первоклассной туристической достопримечательностью и просто прекрасным местом, где хочется остаться. Один посетитель написал в книге отзывов: «Надеюсь, в раю будет так же хорошо».

Мастера, придумавшие водные эффекты Четсворта четыреста лет назад, максимально использовали возможности этого переменчивого элемента стихии. Тишина прудиков и слабых течений контрастирует с бурными потоками, водопадами, фонтанами – большими и малыми. Знаменитый каскад состоит из 24 каменных ступеней. Каждая – отличается от предыдущей, так же как и звук падающей с них воды.

В отличие от других аристократических семейных гнезд, выхолощенных ради посещения публики, этот частный дворец хранит за своим фасадом жизнь, мало изменившуюся за несколько десятилетий.

Мир поместья кажется доступным – можно купить билет и провести здесь день, прыгая по водяным ступенькам, устраивая пикники на зеленой лужайке, свободно заходя во дворец, который писатель Даниэль Дефо называл «самым великолепным зданием». На самом же деле этот мир закрыт для посторонних, даже сельские новости и сплетни приходят сюда с опозданием. В эпоху супермаркетов Четсворт хочет сохранить почти феодальную автономию и обеспечивает себя многим необходимым. Рыба – из собственной речки, дичь – из своего леса, свежие продукты с – фермы, фрукты – из оранжереи. Школа швей и собственное мебельное производство поддерживают самостоятельность этого натурального хозяйства. Даже гроб, в котором провожали в последний путь герцога, плотник изготовил из дуба, срубленного в парке.

В летний сезон число работников здесь доходит почти до 600. Помимо 12 человек обычной домашней прислуги – лакеев, горничных, экономок и поваров – существует еще «команда по уходу за текстилем», которая поддерживает в порядке ковры, шторы, балдахины в спальнях; есть человек, заводящий часы; есть каменщик; художник, создающий различные таблички и указатели; два землекопа, отвечающих за работу стоков и дренажных систем; библиотекарь; хранитель коллекций; а также два архивариуса.

Мастер на все руки Джон, ответственный за состояние лестниц в доме, каждую среду начинает с выполнения своей дополнительной обязанности – он заводит все 64 часовых механизма. В поместье 297 помещений; для их уборки включается армада пылесосов численностью 40 штук; общая длина коридоров в доме превышает километр; блестят 7873 чисто вымытых оконных стекла – и все это огромное хозяйство освещают 2084 электрические лампочки, доводя ежегодный счет за потребление электроэнергии до 24 тысяч фунтов стерлингов.

Прошлогодние расходы на содержание Четсворта составили 2 миллиона фунтов. Покрыть их помогли деньги, собранные с более чем двух миллионов посетителей. За этими приходно-расходными процессами следит личный казначей герцога, он же управляющий поместьем, Джон Оливер.

Мистер Оливер живет в Четсворте всю жизнь, с того дня в 1946 году, когда он появился на свет в помещении герцогской конюшни. Его отец был шофером, мать помогала на кухне, дед работал главным садовником. В этой семейной династии нет ничего необычного для Четсворта, где связь между хозяевами и слугами проходит через поколения. Джон начал свою карьеру в 1961 году учеником плотника, а его старшие братья уже трудились здесь: «В те времена казначей, управляющий, экономки вызывали страх и беспрекословное подчинение персонала. Сейчас мы выглядим более-менее демократично, по крайней мере для посторонних, – бизнес обязывает. Но внутренние перемены небольшие. Наверное, самая заметная из них – люди уже не хотят посвящать этой работе свою жизнь с 14 лет и до старости и ищут перемен».

Тем не менее управляющий предпочитает брать на работу тех, кто приходит сюда навсегда. 113 человек из штата работают в поместье более 40 лет.

На сайте Четсворта сегодня перечислены рабочие вакансии: требуются работники в кафе и ресторан для туристов, шеф-повар в закрытый спортивный клуб, продавец в фермерский магазин, уборщики офисов. Но семья герцога избегает нанимать чужаков для работы в самом дворце – из соображений безопасности.

Преданность ценится: многие слуги получили хорошие дома в близлежащих владениях в прижизненное пользование. На ежегодном празднике для персонала герцог объявляет благодарности и награждает лучших. Когда старший брат мистера Оливера, его предшественник на посту управляющего, уходил на пенсию, герцог пригласил всю семью Оливеров на прощальный обед. Их старая мать тогда разрыдалась от переполнивших ее чувств – бывшая судомойка, она сидела за столом рядом с герцогиней.

Память верного слуги хранит и другие картины – он помнит, как 15-летним мальчиком втаскивал лестницу в хозяйскую столовую, помогая старшему напарнику. Их перед тем заверили, что в комнате никого нет. К своему ужасу, они застали там обедавшего герцога, который как раз подносил вилку ко рту. Длинная лестница помешала быстро развернуться и отступить обратно, поэтому Джон испуганно сказал: «Простите, ваша светлость, мы только раму хотели починить». И получил вежливый ответ: «Это замечательно, но не могли бы вы сделать это чуть позже?». Предки нынешнего герцога отличались большей холодностью и строгостью.

Барышни-крестьянки

Не все поместья Англии являются таким прекрасно налаженным предприятием, как Четсворт.

Леди Ингилби, владелица замка Рипли в северном Йоркшире, иногда вспоминает любимую шутку мужа о том, что наследование этого замка было подобно победе в лотерее, но без получения денежного приза. Чтобы добыть прибыль, они пускают в замок туристов и постояльцев, сдают его в аренду для свадеб и банкетов. Леди называет себя не только помещицей, но и работницей. Посетители не могут поверить, что дама в бальном платье, недавно водившая их по залам, и женщина, работающая вилами в саду, – одно и то же лицо. У ее семьи нет личных слуг, но под ее руководством находятся 100 человек обслуживающего усадьбу персонала.

Свою работу в роли хозяйки замка леди Ингилби воспринимает как лицедейство. «Я всегда должна быть вежливой и ровной – люди не забывают грубое обращение со стороны титулованных особ».

Другая «барышня-крестьянка», графиня Денбих, живет в Ньюнхэм Пэддокс, где предки ее мужа обосновались еще в 1433 году. В течение 570 лет, до открытия в 2003 году парка скульптур, земли поместья использовались только как сельскохозяйственные. Молодой графской чете пришлось самостоятельно расчищать лесные заросли и прокладывать дорожки для публики. Сегодня они работают с мужем посменно – встречая посетителей в лесном домике-галерее...

Сара Калландер Беккет унаследовала от предков Комбермиэ Эби, основанное в 1133 году. Вернувшись домой после многих лет жизни и работы в Америке, она обнаружила дом в печальном состоянии. Без финансов, но с деловой хваткой и контактами, Сара успешно переоборудовала старые конюшни в пятизвездочные гостиничные номера, а затем начала сдавать замок в аренду для корпоративных вечеринок и семинаров.

Хозяйка Квинби Холл, что в Лейчестершире, Обин де Лисли, тоже прежде работала менеджером, делала карьеру в крупной компании и никогда не думала, что бросит все это ради жизни в поместье XVII века, сады и архитектуру которого она будет показывать туристам. Она использует свои навыки в бизнесе, чтобы заработать средства для поддержания дома, который давно нуждается в ремонте. (В первый же месяц их жизни там прорвало верхнюю трубу и залило все нижние этажи.) Владельцы Квинби Холл утверждают, что знаменитый сыр Стилтон был изобретен экономкой, которая много лет назад работала в поместье.

Некоторые помещики предпочитают предоставить весь дом экскурсантам. Фиона, графиня Карнавонская, владелица Хайклиа – усадьбы в сто комнат в Хэмпшире, живет в маленьком пятикомнатном коттедже.

Бииип... Фулфорд

Среди английских помещиков попадаются характеры эксцентричные, заставляющие вспомнить гоголевские «Мертвые души».

Обедневший аристократ Фулфорд ни за что не хочет продавать свой огромный дом в Южном Девоне, хотя у него нет ни слуг, ни денег. Он ходит по усадьбе с металлоискателем, в надежде найти зарытые предками клады, за плату показывает шокированным туристам свой ободранный дом и портреты предков. Его босоногие дети играют в футбол в старинных залах, отбивая мячом куски старинной лепнины. Леди Фулфорд ругает их и тут же на скорую руку реставрирует лепнину – с помощью моментального клея.

Речь хозяина поместья отличается экспрессией. Любимое его словечко – нецензурное, из тех, что отбиваются звездочками в тексте, а в эфире глушатся бипами. В документальный фильм про Фулфордов цензоры навставляли столько этих бипов, что разговоры аристократического семейства звучали так, как будто их слушаешь по испорченной телефонной линии.

Недавно Франсис Бииип... Фулфорд (нецензурное слово навсегда приклеилось к его имени) выпустил книжку – руководство для тех упрямых аристократов, которые живут в бедности, но хотят держать марку.

Он делится своими секретами. Первый – как сэкономить на приеме гостей. Найденные на задворках хорошего ресторана бутылки наполнить дешевым вином. Плюс – стаканчик портвейна для насыщенного цвета. Как следует встряхнуть – и подавать. Все будут в восторге. Те же фокусы можно проделать с водкой, джином и виски. В рецепте джина с тоником от Фулфорда очень много тоника и капля джина, другая капля размазана по краям стакана, для запаха.

Второй секрет – гардероб. Аристократ должен одеваться в дорогие вещи, пусть и старые. Их можно найти в магазинах секонд-хенда и носить десять лет, качество ведь хорошее. И, наконец, самое важное – как содержать огромный дом. Лучше всего его не трогать, все 50 комнат пусть остаются как есть – с лысыми коврами, облезлыми обоями и сломанными стульями. Проблема отопления решается просто – его надо отключить. Хотя, признается Фулфорд, он имеет слабость включать обогрев раз в году – в качестве рождественского подарка жене...

Недостает только подъезжающего к поместью английского Чичикова.

Новые английские сквайры

Усадьбы требуют денежных вливаний, и свежие деньги приходят в сельскую Англию – вместе с новой разновидностью помещиков. Эти помещики не носят твиды, их выговор не отполирован в частных школах. Это футболисты «Манчестер Юнайтед», «Ньюкасла», «Ливерпуля», и в последнее время – «Челси», зарабатывающие около ста тысяч фунтов всего за одну неделю. С 2003 года они купили больше 20 поместий стоимостью от 2 миллионов.

Старые аристократы заволновались по поводу новых соседей. Что если те начнут переделывать старый уклад под себя? Пример уже есть – нападающий из «Манчестер Юнайтед» Уэйн Руни разрушил прекрасное поместье тридцатых годов в Чешире и построил «дворец» для себя и своей подруги, подтвердив еще раз, что хороший вкус ни за какие деньги не купишь.

Сегодня очевидно: если когда-нибудь и придет английской помещичьей идиллии конец, он случится под звуки рэпа, гудки навороченных автомобилей и шум вульгарных вечеринок.

Английская аристократия — это бренд. Нечто вроде медвежьих шапок гвардейцев и попугаев-бифитеров. Интересно проследить, что было в начале, и как аристократия стала иллюзией.

Юрист Томас Смит (1513–1577) в 1562–1565 годах написал трактат «De Republica Anglorum», в котором сообщил нам следующее: «Мы в Англии обыкновенно делим наших людей на четыре категории: джентльменов, горожан, йоменов, ремесленников или работников. Из джентльменов первыми и главными являются король, принц, герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, и их называют знатью, и все они именуются лордами и знатными людьми: за ними следуют рыцари, эсквайры и простые джентльмены». Эта классификация потом дословно повторялась в описании Англии Уильяма Харрисона (1534–1593).

Как я уже говорил в предыдущий раз, представитель королевской администрации Томас Уилсон (1560?–1629) в своём трактате «Государство Англии в 1600 году» писал: «Пятерным является грубо проведённое деление Англии: знать, горожане, йомены, ремесленники, сельские работники», при этом среди знати Томас Уилсон выделял светскую знать и духовную. М другой стороны, он делил знать на старшую, к которой относил маркизов, графов, виконтов, баронов и епископов, и младшую, которую составляли, по его мнению, рыцари, эсквайры, джентльмены, священники и образованные люди (все, кто получил какую-либо учёную степень). В другом месте своего трактата Томас Уилсон называл в составе «младшей знати» «рыцарей, эсквайров, джентльменов, юристов, профессоров и священников, архидьяконов, пребендариев и викариев».

Историки права легко могут сказать, как появились различные титулы.

Титул герцога (duke, duchess) был создан в Англии на одиннадцатом году правления Эдуарда III (в 1337 г.) и первым герцогом стал старший сын короля - Эдуард Чёрный Принц.

Титул маркиза (marquis, marques, marchioness) был введён на восьмом году правления Ричарда II (в 1385 г.). Приближенный короля Роберт де Вер, граф Оксфордский (Robert de Vere Earle of Oxford) был объявлен маркизом Дублина в Ирландии (Marquesse of Dublin in Ireland).

Титул графа (earl, count, countess) существует в Англии с 800 г. Данный титул стал носить представитель короля в административно-территориальном округе (shire), взявший на себя функции элдормена (ealdorman).

Титул виконта (viscount, viscountess) был создан на восемнадцатом году правления Генриха VI (в 1440 г.). Первым виконтом стал Джон Бомон (John Beaumont). Первоначально виконт являлся шерифом графства (shire).

Титул барона существует в Англии с 1066 г. Первоначально он обозначал держателя земельных угодий, полученных непосредственно от короля.

В эпоху правления Эдуарда III ещё существовал титул баронета, который даровался патентом короля в обмен за определённую сумму денег. Термин «баронет» встречается в тексте одного из статутов короля Ричарда II как обозначение представителя знати, лишённого привилегии участия в парламенте по индивидуальному вызову от имени короля. В последующие времена титул баронета никто не носил, и он был забыт, пока его не возродил Яков I. Двадцать второго мая 1611 года он создал наследственную сословную группу баронетов в надежде выцыганить таким образом немного деньжат для обустройства Ирландии. Его величество предложил титул баронета и земельные участки в Ольстере двумстам джентльменам, которые имели доход не менее 1 000 фунтов стерлингов (один фунт 1600 года по покупательской способности сегодня равен около £135). Для того, чтобы стать баронетами, они должны были купить специальный патент, уплатив в королевскую казну 1 095 фунтов, при этом претенденты на указанный титул брали на себя обязательство содержать в течение трёх лет по 30 солдат из армии, размещённой в Ирландии. Естественно, что хотя Яков I даже разрешил платить за баронетские патенты с отсрочкой на три года, спрос на них оказался не слишком великим. До 1615 года патент на титул баронета купили менее сотни состоятельных кротов англичан (а с 1615 года Яков I придумал возводить в пэрство за деньги). В социальной иерархии баронеты заняли место, которое было выше положения рыцарей, но ниже положения баронов.

В то время, когда Томас Уилсон писал свой трактат, то есть в 1600 году, в Англии не было ни одного герцога. Титул маркиза носили 2 знатных особ, титул графа - 18, виконтами являлись 2 человека, баронов было 39, рыцарей - около 500 человек, эсквайров - 16 000 или более. Общая же численность населения Англии составляла в конце XVI – начале XVII веков около четырёх миллионов человек или немногим больше. То есть, в целом благородное сословие включало примерно полпроцента населения. Для сравнения — в Испании к благородным себя относили 10%. В 1520 году там было 25 грандов и 35 остальных представителей старшей знати, не считая прочую мелочь, зато при Филиппе II было создано ещё 18 герцогов, 38 маркизов и 43 графа, при Филиппе III 20 маркизов и 25 графов, при Филиппе IV — 67 маркизов и 25 графов, а при Карлосе II — 209 маркизов, 78 графов и 5 виконтов! При этом надо сказать, что увеличение численности знати в Испании и отсутствие такого явления в Англии объясняются просто. В Испании феодальный титул был прямо связан с реальной властью, поскольку завязывался на земли. В Англии никогда такого не было в связи с историческим характером их знати. Далее мы увидим, в чём он заключался.

Главное внимание уделялось роду занятий и имущественному положению знати. «Джентльменами являются те, кого их кровь и раса делают знатными и известными», но вместе с тем «ни один человек не делается в Англии бароном, если он не может расходовать из ежегодного дохода, по меньшей мере, одну тысячу фунтов или одну тысячу марок». Ежегодные же доходы виконтов, графов, маркизов и герцогов должны были позволять им расходовать ещё больше денег. Если представители указанных сословных групп имели доходы меньше установленных норм, они все равно сохраняли свои титулы, однако они не допускались в верхнюю палату в парламенте на том основании, что уровень их имущественного положения падал настолько, что не позволял им «поддерживать честь». Для рыцаря ежегодный доход должен был обеспечивать установленные «старинным правом Англии» расходы в сумме сорока фунтов стерлингов - например, «на коронацию короля, или свадьбу его дочери, или посвящение в рыцари принца». Маркизы и графы имели каждый доход в среднем по 5 000 фунтов стерлингов в год. Ежегодный доход барона и виконта составлял около 3 000 фунтов. Трое из епископов - Кентеберийский, Винчестерский и Айл-оф-Илийский имели доход в сумме от 2-х до 3-х тысяч фунтов стерлингов в год, ежегодный доход остальных епископов составлял от одной тысячи до 500 фунтов, но некоторые из них получали меньше этих сумм.

Английской «старшей знати» (герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны и епископы) в начале XVII века пришлось трудно. Эти титулы всё больше расходились с реальной властью людей.

Во-первых, аристократов было слишком мало (немногим более шестидесяти семей). Этому во многом способствовала королева Елизавета I, которая стремилась предотвратить размывание старшей знати разбогатевшими выходцами из менее знатных слоев. За тридцать лет Её Величество возвела в аристократический ранг всего лишь одного человека и двоим позволила унаследовать аристократические титулы своих предков. В соответствии с порядком, закреплённым обычаем и правом, титулы герцога, маркиза, графа и барона передавались по наследству только старшим сыновьям. Остальные сыновья аристократов становились всего лишь эсквайрами. При этом все сыновья герцогов и маркизов и старшие сыновья графов величались лордами.

Во-вторых, подавляющее большинство английских аристократов начала XVII века не могло похвалиться древностью своего рода — не более одного-полутора столетий. Аристократические кланы, имевшие более древнее происхождение, за редким исключением (например герцог Бэкингем и маркиз Дорсет) были целиком истреблены в ходе гражданской войны 1455–1485 годов. Из 50 лордов, составлявших на момент начала указанной войны верхнюю палату английского парламента, к 1485 году осталось в живых 29. К 1540 году их число было восполнено. В 1621 году в Палате Лордов заседал 91 светский пэр, из которых 42 человека получили пэрство во время правления Якова I.

В-третьих, к началу XVII века заметно ослабли экономические позиции аристократии. В отличие от французской, испанской и германской знати, опиравшейся на обширные земельные владения, английская аристократия имела главным основанием своего могущества должности при королевском дворе. Титулы английских аристократов, как правило, не были связаны с находившимися в их владении землями, чему в немалой степени способствовала утвердившаяся ещё во времена Вильгельма Завоевателя практика раздачи королём земель своим вассалам не единым массивом, а несколькими участками, располагавшимися в различных местностях («граф Эссекс, например, не имел никакого отношения к землям графства Эссекс, а земли графа Оксфорда располагались где угодно, только не в Оксфордшире»). Наследование титулов не было автоматическим. «Герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны или возводятся в звание монархом, или удостаиваются этой почести, будучи старшими сыновьями, как высшими и ближайшими наследниками по отношению к своим родителям», - писал Томас Смит. При этом он отмечал, что возведением в звание именует «в первую очередь дарование и определение условий почести (пожалованной монархом за добрую службу…), которая с титулом этой почести обыкновенно (но не всегда) жалуется ему и его наследникам, только мужского пола…».

К началу XVII века во владении английской аристократии находилось не более 3% земельных угодий. Поскольку этого не хватало для получения соответствующего титулу дохода, английские аристократы искали денег при королевском дворе. Это означает, что они из кожи лезли, чтобы любыми способами добиться для себя каких-либо материальных пожалований, пенсий или рент, а ещё лучше — заполучить должности, позволявшие присваивать казённые средства и брать взятки. Одновременно, с конца XVI века аристократы стали более активно влезать в предпринимательскую деятельность, так что в начале XVII века в этой сфере получали различного рода доходы 78% аристократических семей Англии. Одним из самых распространённых и быстрых способов обогащения становилось в это время получение от королевской власти патентов, предоставлявших аристократам исключительные права на производство чего-либо или торговлю каким-либо товаром. Самые выгодные отрасли внешней торговли Англии - например, экспорт шерсти и сукна, импорт вин, изюма и других продуктов - оказались, таким образом, в монопольном владении отдельных аристократов. Как правило, это были крупные сановники, так сказать, «имевшие доступ к королевской персоне». Достаточно привести в пример Роберта Дадли, впоследствии герцога Лестера. Он нажил огромное состояние благодаря дарованному ему Елизаветой освобождению от налогов на ввоз в страну сладких вин, оливкового масла и бархата.

Английская «старшая знать», хотя и не была кастой, во все времена представляла собой сословную группу, имевшую вполне определённые рамки. Число герцогов, маркизов, графов, виконтов и баронов всегда было хорошо известно. Да и правовое положение носителей данных титулов являлось достаточно чётким. «Пэрство герцогов, графов, маркизов, виконтов и баронов отличалось их наследственными титулами, их благоприятным правовым положением и их привилегированным парламентским статусом». Баронеты обладали, подобно названным группам, наследственным титулом, но они не имели юридических привилегий и мест в Палате Лордов.

«Младшая знать» была более открытой, чем «старшая». Войти незнатному человеку в эту категорию было нетрудно — необходимо лишь достичь определённого уровня жизни. По словам Томаса Смита, «тот, кто изучил где-либо законы королевства, кто учился в университетах, кто освоил свободные науки и, короче говоря, кто может жить праздно, не предаваясь ручной работе и будет при этом в состоянии иметь осанку, обязанности и вид джентльмена, того назовут мастером, так как это и есть звание, которое люди дают эсквайрам и другим джентльменам». Коллегия герольдов давала такому человеку за плату новоизобретенный герб и титул. При этом в геральдической книге делалась запись о том, что герб с титулом пожалованы ему за заслуги и некие достоинства. «Таких людей, - замечал Томас Смит, - иногда пренебрежительно называют джентльменами в первом поколении».

В звание рыцаря возвести мог только король. Елизавета I была крайне скупа не только в денежном плане, но и в раздаче данного титула. Однако в период правления Якова I и Карла I приобрести его мог практически любой землевладелец, имевший возможность заплатить за него требуемую сумму и не отказывавшийся от выполнения соответствовавших рыцарскому званию обязанностей. Впрочем, и обязанности, и права лиц, относившихся к «младшей знати», не имели чётко определённого характера. По этим причинам число рыцарей, эсквайров, джентльменов, священников и относившихся к названной группе образованных людей поддавалось только приблизительному учёту.

Как пишут во всех учебниках истории, в первые десятилетия XVII века экономическое влияние «младшей знати» усилилось. Многие из этой категории становились успешными торговцами или налаживали производство каких-либо товаров. Томас Уилсон это так описал в своём трактате: «джентльмены, которые обыкновенно предавались войне, вырастают в настоящее время в добрых хозяев и знают так же хорошо, как фермеры или крестьяне, каким образом максимально улучшить свои земли». Это и было «джентри» или «новое дворянство». Расхождение между титулом и властью было очень заметно, когда, например, «новый дворянин» юридически считался рыцарем, эсквайром или вообще джентльменом, а фактически был мощным лендлордом, жестоко эксплуатировавшим крестьян и сгоняющим их с наделов для запуска этих наделов под пастбище для овец, предпочитающим крестьянам арендаторов и наёмных рабочих. В то же время он мог выращивать скот для сбыта на Лондонском рынке, разводить коров для изготовления из их молока сыра и масла, которые выгодно придавались в Англии и за рубежом, одновременно с этим добывать руду или каменный уголь (нередко на территории своего же поместья - источники подчас указывают на наличие в манорах каменоломен, залежей угля или других полезных ископаемых) и т. д.

Принадлежность джентри к категории знати давала им возможность участвовать в местном управлении, занимая должности мировых судей, шерифов, присяжных и т. д. Вместе с тем джентри составляли значительную часть Палаты Общин английского парламента. К 1628 году совокупное имущественное состояние членов данной палаты стало более чем в три раза превышать совокупное богатство всех членов Палаты Лордов, если при этом не считать короля.

Вслед за «старшей» и «младшей» знатью в иерархии английского общества конца XVI века – начала XVII века шли горожане или буржуа. Среди них были не только торговцы или владельцы мануфактур, но и должностные лица городской администрации, а также члены Палаты Общин английского парламента.
После горожан или буржуа Томас Смит ставил такую категорию населения, как йомены (yeomen). В его описании - это люди, которые, будучи лично свободными, свободно владели собственной землёй, получая от неё доход в сумме 40 фунтов стерлингов в год. В социальной иерархии они стояли по рангу ниже джентльменов (дворян), но выше работников и ремесленников. Как правило, йомены были зажиточными людьми, проживали в добротных домах, вели какое-либо дело, приносившее доход, позволявший содержать слуг и купить дворянский титул. Томас Вильсон отмечал в своём трактате, что знал «многих
йоменов в различных провинциях Англии, которые были способны ежегодно расходовать триста или пятьсот фунтов, получаемых посредством эксплуатации своей или арендованной земли, а некоторые в два и в три раза больше этого». Численность богатых йоменов, «которые способны одалживать деньги королеве (что они обыкновенно делают по её письмам за печатью, когда она ведёт какие-либо войны, оборонительные или наступательные, или осуществляет какое-либо другое мероприятие)», Томас Вильсон оценивал в 10 000 человек только в сельской местности, не считая городов.

Количество йоменов, называвшихся фригольдерами, державших шесть-десять коров, пять–шесть лошадей, помимо телят, жеребят, овец, и имевших ежегодный доход в 300–500 фунтов стерлингов, насчитывалось в Англии и Уэльсе на рубеже XVI–XVII веков в 80 000 человек. Эту цифру Томас Вильсон вывел, как он сам указывал, из лично им просмотренных шерифских книг.

Таким образом, к началу XVII века английское общество само собой перестало быть феодальным, постепенно и без революции. Юридически это выражалось в потере значения феодальной прерогативы короля: земельное держание, вокруг которого данная прерогатива вращалась, потеряло своё прежнее значение. В дебатах, состоявшихся в Палате общин 8 марта 1609/1610 года по вопросу о прерогативной опеке прямо констатировалось, что такие должностные лица, как наместники и их заместители, мировые судьи в графствах, военачальники и т. д. служат своему монарху независимо от своих держаний, и «когда необходимо поднять какие-либо войска для службы монарху, все считают себя обязанными служить в качестве подданных, и ни один человек не задаёт вопроса, ни о том, чьим держателем он является, ни о том, как он держит свою землю. Поэтому очевидно, что этот вопрос держаний не связан с правительством, он не является ни шпорой чести, ни уздой повиновения».