«Четырнадцатого сентября Наполеон сел на лошадь в нескольких милях от Москвы. Он ехал медленно, с осторожностью, заставляя осматривать впереди себя леса и рвы и взбираться на возвышенности, чтобы открыть местопребывание неприятельской армии. Ждали битвы. Местность была подходящая. Виднелись начатые траншеи, но все было покинуто и нам не оказывалось ни малейшего сопротивления. Наконец, оставалось пройти последнюю возвышенность, прилегающую к Москве и господствующую над ней.

Это была Поклонная гора, названная так потому, что на ее вершине, при виде святого города, все жители крестятся и кладут земные поклоны. Наши разведчики тотчас же заняли эту гору. Было два часа», – описывал происходящее адъютант Наполеона Сегюр.

Французский император не спешил въезжать в Первопрестольную впереди своей армии на белом коне. Вооружившись подзорной трубой, он находился на Поклонной горе. Пребывание Наполеона на Поклонной горе было вызвано не простым желанием обозревать Москву из подзорной трубы – сколько городов видел он вот таким образом за свою военную карьеру! Командующий «Великой армией» ждал здесь ключи от Москвы, а также «хлеб-соль», по русскому обычаю. Однако, время шло, а ключей все не было. Тогда Наполеон решил заняться не менее важным делом: увековечить свой первый день в Москве, немедля написав письма парижским чиновникам. Как хотелось Наполеону тут же, сию минуту сообщить, что Москва, как и многие столицы Европы, «официально» пала к его ногам. Но ключей-то все не было!

Поначалу он пытался успокаивать себя и свое окружение, говоря о том, что сдача Москвы – это дело совершенно новое для москвичей, вот потому-то они и медлят с ключами, видимо, выбирая из своей среды самых лучших депутатов для визита к Наполеону.

Но терпение его было небезграничным. Уже несколько офицеров, ранее посланных им в Москву, возвратились ни с чем: «Город совершенно пуст, ваше императорское величество!» Один из офицеров притащил к Наполеону своеобразную «депутацию» – пятерых бродяг, каким-то образом выловленных им в Москве. Реакция Наполеона была своеобразной: «Ага! Русские еще не сознают, какое впечатление должно провести на них взятие столицы!»

Бонапарт решил, что раз русские сами не идут, тогда надо их привезти: «Пустая Москва! Это невероятно! Идите в город, найдите там бояр и приведите их ко мне с ключами!» – приказывал он своим генералам. Но ни одного боярина (к разочарованию императора) в Москве не нашли – знай Наполеон, что последнего боярина видели в Москве лет за сто до описываемых событий, он, вероятно, и не стал бы так расстраиваться. В итоге император все-таки дождался. Правда, не ключей, а депутации. Но и депутация эта была совсем не та, которую он так надеялся принять. На Поклонную гору пришла группа московских жителей французского происхождения, искавших защиты у Наполеона от мародеров.

Перед Москвой – ожидание депутации бояр. Худ. В.В. Верещагин. 1891–1892 гг.

Среди припавших к стопам Наполеона были лектор Московского университета Виллерс, смотритель университетского музея Ришар, пара книготорговцев, управляющий типографией Всеволожского Ламур и прочие подозрительные личности. Московские французы не скрывали своей радости от прибытия «Великой армии» в Москву. Сегодня мы удивляемся – откуда вообще могла взяться эта «группа товарищей», хорошо говорящих на французском языке. Ведь генерал-губернатор Москвы Федор Ростопчин особое внимание уделил вывозу иностранцев из Москвы – было приказано выехать не только французам, но и немцам и т. д. Значит, не всех вывезли…

Поскольку больше говорить Наполеону было не с кем, ему пришлось выслушивать слова признательности от своих же соотечественников: «Москвичами овладел панический страх при вести о торжественном приближении Вашего Величества! А Ростопчин выехал еще 31 августа!» – сообщал Ламур. Услышав про отъезд Ростопчина, Наполеон выразил удивление: «Как, выехал еще до сражения?» Император, имея в виду Бородинское сражение, видимо, забыл, что москвичи, как и все россияне, жили по календарю, отличному от европейского на целых двенадцать дней!

Осознание Наполеоном того факта, что он остался без ключей, что Москва не сдалась ему так, как он хотел бы и как это было в Вене и Берлине, когда власти европейских столиц преподносили ему ключи на блюдечке с голубой каемочкой, вывело Бонапарта из себя. Никогда не видели его таким адъютанты и генералы: Наполеон не стоял на месте, скрестив руки (его любимая поза), а буквально метался, то надевая перчатку, то снимая ее с руки, то извлекая, то пряча в карман носовой платок. А еще он почему-то теребил себя за… нос.

Более двух часов потерял французский император на Поклонной горе, так и не поняв, – почему же русские не принесли ему ключей от своего города? А вот простой сержант его армии Адриен Бургонь если не осознал, то оказался очень близок к пониманию сей причины: «В этот день мне поручили стеречь нескольких офицеров, оставшихся в плену после Бородинского сражения. Многие из них говорили по-французски. Между ними находился, между прочим, и православный поп, вероятно полковой священник, также очень хорошо говоривший по-французски; он казался более печальным и озабоченным, чем все его товарищи по несчастью. Я заметил, как и многие другие, что когда мы взобрались на холм, все пленные склонили головы и несколько раз набожно осенили себя крестным знамением. Я подошел к священнику и осведомился, что означает эта манифестация. «Сударь, отвечал он, – гора, на которой мы находимся, называется «Поклонной», и всякий добрый москвич, при виде святынь города, обязан перекреститься».

Вот что значила для москвичей Поклонная гора, которую историк Иван Забелин назвал «самым памятным в нашей истории и примечательным по своей топографии местом», с высоты коего «исстари русский народ привык воздавать поклон матушке-Москве». Если бы Наполеон усвоил это, ему бы никогда не пришла в голову мысль ждать здесь ключи от Первопрестольной столицы!

С какой радостью рассматривали французы Первопрестольную в свои окуляры! Обилие золотых куполов города «сорока сороков» произвело на них сильное впечатление. Ни одна покоренная столица не поразила их своей красотой так, как Москва! Правда, всезнающий император немедля объяснил своим солдатам – скопище церквей есть не что иное, как свидетельство непросвещенности этого дремучего и азиатского народа.

Какой увидели Москву французы в первых числах сентября 1812 года? Открывшаяся перед ними фантастическая картина их поразила. Дадим слово самим участникам наполеоновского похода на Россию.

Генерал Филипп Поль де Сегюр: «Эта столица, справедливо называемая поэтами «Златоглавая Москва», представляла обширное и странное собрание 295 церквей, 150 дворцов с их садами и флигелями. Каменные дворцы, чередовавшиеся с деревянными домиками и даже хижинами, были разбросаны на пространстве нескольких квадратных миль, на неровной почве. Дома группировались вокруг возвышенной треугольной крепости, окруженной широкой двойной оградой, имеющей около полумили в окружности.

Внутри одной ограды находились многочисленные дворцы и церкви и пустые, вымощенные мелким камнем пространства; внутри другой заключался обширный базар – это был город купцов, где были собраны богатства четырех частей света.

Эти здания, эти дворцы вплоть до лавок, все были покрыты полированным и выкрашенным железом. Церкви наверху имели террасу и несколько колоколен, увенчанных золотыми куполами. Полумесяц и крест напоминали всю историю этого народа. Это была Азия и ее религия, вначале победоносная, а затем побежденная, и полумесяц Магомета, покоренный крестом Христа! Достаточно было одного солнечного луча, чтобы этот великолепный город засверкал самыми разнообразными красками. При виде его путешественник останавливался, пораженный и восхищенный. Этот город напоминал ему чудесные описания в рассказах восточных поэтов, которые так нравились ему в детстве. Если он проникал внутрь ограды, то удивление его еще увеличивалось под влиянием наблюдения. Он видел у дворян нравы и обычаи современной Европы, слышал среди них речи на разных языках и замечал богатство и изящество их одежды.

Московские депутаты. Худ. Б.В. Зворыкин. 1912 г.

Он с удивлением смотрел на азиатскую роскошь и порядки у купцов, на греческие одеяния народа и их длинные бороды. В зданиях его поражало такое же разнообразие, и между тем все носило на себе своеобразный местный отпечаток, подчас довольно грубый, как это и приличествовало Московии».

Сержант полка фузилеров-гренадеров Молодой гвардии Адриен Жан Батист Франсуа Бургонь: «Сентября 2-го (14-го), в час пополудни, пройдя через большой лес, мы увидали вдали возвышенность и через полчаса достигли ее. Передовые солдаты, уже взобравшиеся на холм, делали знаки отставшим, крича им: «Москва! Москва!» Действительно, впереди показался великий город, – там мы рассчитывали отдохнуть от утомительного похода, так как мы, императорская гвардия, сделали более 1 200 лье, нигде не отдыхая.

Был прекрасный летний день: солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах. Многие, виденные мною столицы: Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид – произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое.

В эту минуту было забыто все: опасности, труды, усталость, лишения – и думалось только об удовольствии вступить в Москву, устроиться в удобных квартирах на зиму и заняться победами другого рода – таков уж характер французского воина: от сражения к любви, от любви к сражению».

Лейтенант Цезарь де Ложье: «Сегодня утром за деревней Черепово, при нашем приближении к Хорошеву, пока саперы перекидывали мост через Москву-реку для третьего перехода через нее, несколько человек из наших разведчиков успели взобраться на один холм… последний! Новый мир, – так буквально говорят они, – открылся им. Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопая в ладоши, наши, задыхаясь, кричат: «Москва! Москва!» Я не смогу, конечно, лучше и красивее выразить наше впечатление при виде этого города, как напомнив стихи Тасса, когда он в третьей песне изображает армию Готфрида Бульонского, увидавшую впервые башни Иерусалима.

При имени Москвы, передаваемом из уст в уста, все толпой бросаются вперед, карабкаются на холм, откуда мы услышали этот громкий крик. Каждому хочется первому увидеть Москву. Лица осветились радостью. Солдаты преобразились. Мы обнимаемся, и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: «Наконец-то! Наконец-то Москва!»

Мы не устаем смотреть на огромный город с его разнообразными и причудливыми формами, с куполами, крытыми свинцом или аспидом; дворцы с цветущими террасами, островерхие башни, бесчисленные колокольни, заставляют нас думать, что мы на границе Азии».

Ответ вроде бы простой - с Поклонной. Всем известно, что вскоре после Бородинского сражения, солнечным утром 2 сентября 1812 года Наполеон, стоя на Поклонной горе, ждал депутации жителей Москвы с ключами от города. На эту тему написано немало книг, картин и иллюстраций. Все вроде бы просто, но даже многие из тех, кто знает историю этих мест, не смогут указать, где стоял показанный на картинах Наполеон.

Давайте разберемся...

Невинная девушка у ног Наполеона

Вот, наверное, самое известное красочное описание осмотра Москвы Наполеоном с Поклонной горы, представленное Львом Толстым в третьем томе "Войны и мира" :

Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.

При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого, Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыхание этого большого и красивого тела.

Cette ville asiatique aux innombrables églises, Moscou la sainte. La voilà donc enfin, cette fameuse ville! Il était temps (Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!), - сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d"Ideville. «Une ville occupée par l"ennemi ressemble à une fille qui a perdu son honneur» («Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность»), - думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу.

Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.

Поклонной горы как горы сейчас нет, осталось одно название. Где же находится это примечательное место? Почему сейчас нельзя насладиться подобным видом? Попробуем определить, откуда же смотрел на Москву Наполеон.

Современная Поклонная гора - это другая гора

Название места известно всем - Поклонная гора. Но горы то там, как известно, сейчас никакой нет! Перелистывая старые карты Москвы , можно убедиться, насколько сильно преобразилось эта местность.

Поклонную гору можно найти на многих современных картах и картах советских времен. Вот, например, где находилась вершина немалой по московским масштабам высоты - 170,5 метров, обозначенная как Поклонная гора на карте 1968 года . Сейчас Поклонной горой обычно называется место, где установлен монумент Победы. Высота монумента - 141,8 метров - по 10 сантиметров на каждый день Великой Отечественной Войны. После многочисленных скандалов этот монумент был установлен в 1995 году. Каждый знает, что монумент установлен на довольно равнинном месте, горы там нет, ее срезали почти под корень примерно в 1987 году. Как можно увидеть из сравнения карты 1968 года со спутниковыми снимками, положение монумента Победы примерно соответствует вершине, обозначенной как Поклонная гора высотой 170,5 метров на карте 1968 года.

Поклонная гора на карте 1968 года - на это месте сейчас монумент Победы:

(Все представленные карты кликабельны для детального просмотра)

Стоял ли Наполеон на Поклонной горе на месте сегодняшнего монумента Победы? Нет!

Это была не та Поклонная гора, с которой смотрел на Москву Наполеон!

Где же была "настоящая" Поклонная гора?

Все дело в том, что местность, традиционно называемая Поклонной горой, исходно была большим холмом с двумя заметными вершинами. До 1940-х годов Поклонной горой на картах обозначалась вершина, которая находилась примерно в 700 метрах на северо-восток от сегодняшнего монумента Победы. Положение этой вершины можно увидеть на многих старых картах, например, на представленных ниже топографической картах и годов (кликните карты для детального просмотра). Две вершины были отделены друг от друга протекавшим в овраге одним из притоков Сетуни. Если бы Наполеон смотрел на Москву с "сегодняшней" Поклонной горы, то в те годы вид на город был бы загорожен северо-западной вершиной. Наполеон едва ли выбрал бы для осмотра города такую точку.

"Старая" и "Новая" Поклонные горы на карте 1860 года:

Положение Поклонной горы на карте 1848 года относительно монумента Победы:

Какой бы увидел Наполеон "восточную красавицу" в наши дни

Поэтому есть все основания полагать, что Наполеон смотрел на город со "старой" Поклонной горы, отмеченной на картах 1800-х годов. Эта вершина (и, соответственно, Наполеон) располагались примерно в том месте, где сейчас находится дальний от центра угол дома 16 по Кутузовскому проспекту.

Как писал Толстой, "И с этой точки он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу."

Вот такая получилась ныне красавица.

Использованы карты и изображения с сайта

НАПОЛЕОН НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ 14 сентября (2 сентября) 1812 года
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля….
А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)
Поклонная гора - пологий холм на западе от центра Москвы. Когда-то Поклонная гора находилась далеко за пределами Москвы, а с её вершины открывалась панорама города и окрестностей. Издавна считалось, что Поклонная гора в Москве получила свое название потому, что каждый, кто прибывал в город или уезжал из него, должен был на этом месте кланяться городу, отдавать ему поклон, а также потому, что здесь с поклоном встречали важных лиц, прибывших в Москву. Историк Иван Забелин назвал Поклонную гору «самым памятным в нашей истории и примечательным по своей топографии местом», с высоты коего «исстари русский народ привык воздавать поклон матушке-Москве».
Холм был срыт в 1987 году, оставшаяся от холма возвышенность находится в восточной части парка Победы - мемориального комплекса в честь победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
14 сентября (2 сентября по старому стилю) 1812 года Наполеон со своими войсками приближался к Москве. Ему оставалось пройти последнюю возвышенность, прилегающую к Москве и господствующую над ней, это была Поклонная гора.
Французский император не спешил въезжать в Москву, он остановился на Поклонной горе и, вооружившись подзорной трубой, рассматривал Первопрестольную. Обилие золотых куполов города произвело на французов сильное впечатление. Ни одна покоренная столица не поразила их своей красотой так, как Москва!
Из воспоминаний сержанта Адриена Жана Батиста Франсуа Бургоня: «Был прекрасный летний день: солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах. Многие, виденные мною столицы: Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид – произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое».
Стоя на Поклонной горе, Наполеон ждал ключи от Москвы, а также «хлеб-соль», по русскому обычаю. Однако, время шло, а ключей все не было. Офицеры, посланные им в Москву, возвратились ни с чем: «Город совершенно пуст, ваше императорское величество!».
Осознание Наполеоном того факта, что он остался без ключей, что Москва не сдалась ему так, как он хотел бы и как это было в Вене и Берлине, когда власти европейских столиц преподносили ему ключи на «блюдечке с голубой каемочкой», вывело Бонапарта из себя.
Более двух часов потерял французский император на Поклонной горе, так и не поняв, – почему же русские не принесли ему ключей от своего города?
Наполеон спустился с Поклонной горы и приблизился к Москве-реке у Дорогомиловской заставы. Он остановился, ожидая у входа, но тщетно.
Французов ждала пустая Москва.
«Дома, хотя большей частью и деревянные, поражают нас своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы пусты, везде молчание – молчание, нагоняющее страх. Молча, в порядке, проходим мы по длинным, пустынным улицам, глухим эхом отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся казаться спокойными, но на душе у нас неспокойно: нам кажется, что должно случиться что-то необыкновенное.
Москва представляется нам огромным трупом; это – царство молчания: сказочный город, где все здания, дома воздвигнуты как бы чарами нас одних! Я думаю о впечатлении, производимом развалинами Помпеи и Геркуланума на задумавшегося путешественника; но здесь впечатление еще более гробовое», – писал офицер Цезарь де Ложье.

Константин Михайлов

200 лет назад Отечественная война пришла в Москву

Когда в России отмечают юбилеи Отечественной войны 1812 года, центр празднования почему-то всегда оказывается на Бородинском поле. Гром и слава большого сражения оттесняют московские события на периферию внимания. Москва, в которой свершилась судьба войны, уходит в тень. А это несправедливо.

2-го (по новому стилю – 14-го) сентября 1812 года, ровно 200 лет назад, в Москву вошла наполеоновская армия. 40 дней, прожитых нашим городом под французской оккупацией – совершенно необычная, особенная глава столичной истории. В дни юбилея мы вспоминаем и о ней, и о мемориальных зданиях, хранящих память о героических и трагических событиях 1812 года. К нашему общему стыду, многие из этих памятников встречают юбилей, балансируя на грани гибели.

«Тысячами различных цветов блистал этот огромный город. При этом зрелище войсками овладела радость, они остановились и закричали: Москва! Москва! Затем всякий усиливал шаг, все смешались в беспорядке, аплодировали, с восторгом повторяя: Москва! Москва! Мы остановились в гордом созерцании. Настал наконец день славы; в наших воспоминаниях он должен был сделаться лучшим, блестящим днем всей нашей жизни».

Граф Поль Сегюр, бригадный генерал Великой Армии.

C верхушки холма у Можайской дороги император Наполеон, французские генералы, офицеры и солдаты в два часа пополудни разглядывали Москву. Французы стояли на Поклонной горе и не могли поверить своим глазам. После двух с лишним месяцев войны, после кромешного ада сражений у Смоленска и Бородина, они достигли желанной цели. И те, кто выжил в московском походе, не скупились на эпитеты.

Барон Поль Денье, офицер Главного штаба Великой Армии: «Действительность казалась этим войскам волшебной сказкой из «Тысячи и одной ночи». Гений их полководца снова восставал перед ними в прежнем блеске; они достигли указанного им окончания похода, беспримерного по трудностям, которые они преодолели. Затем последуют обещанный мир, довольство, спокойствие и – слава».

Капитан Эжен Лабом, офицер штаба 4-го армейского корпуса: «Мы вдруг увидели тысячи колоколен с золотыми куполообразными главами. Погода была великолепная, все это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися шарами».

Чезаре Ложье, офицер Итальянской гвардии: «Мы обнимаемся и подымаем с благодарностью руки к небу; многие плачут от радости, и отовсюду слышишь: «Наконец-то! Наконец-то Москва!»

Франсуа Бургонь, сержант Императорской гвардии: «Многие виденные мною столицы – Париж, Берлин, Варшава, Вена и Мадрид – произвели на меня впечатление заурядное; здесь же другое дело: в этом зрелище для меня, как и для всех других, заключалось что-то магическое».

То, что в современной Москве называют Поклонной горой, на самом деле вовсе не она, а соседний холм. Историческая Поклонная гора на Можайской дороге была чуть ближе к центру города. Ее срыли в 1950-е годы при прокладке Кутузовского проспекта и построили на ее месте дом. За двести лет многое изменилось, вид отсюда вряд ли покажется сегодня волшебной сказкой. За нынешней Бородинской панорамой была деревня Фили, а к югу отсюда, за Москвой–рекой — Воробьевы горы и село Воробьево. Между этими точками, у стен Москвы, 2 сентября 1812 года могло разыграться второе генеральное сражение Отечественной войны. Первое, Бородинское, состоялось за неделю до того, 26 августа.

Рано утром 2 сентября арьергард русской армии находился в 10 верстах от Москвы по Можайской дороге. С 9 часов утра французский авангард начал теснить его к Москве. Медленно отступая, русский арьергард к 12 часам дня занял Поклонную гору и растянул оборонительную линию до Воробьевых гор. В это время командующий арьергардом генерал Милорадович получил известие о том, что и так было видно с Поклонной горы: один корпус неприятельских войск подходит к Тверской заставе, а другой обходит Воробьевы горы. С 1612 года, со времен Минина и Пожарского, Москва не видела у своих стен вражеских армий. И вот двести лет спустя враг стоял у ворот Москвы, и остановить его не было возможности.

За сутки до Наполеона на Поклонной горе стоял Кутузов. Утром он объехал предполагаемое поле боя. Позиция между Филями и Воробьевым, изрезанная оврагами, следы которых видны и поныне — позиция, в тылу которой текла Москва-река, а за нею начинался город, в котором армия не сможет маневрировать — не внушала оптимизма. Кутузов сказал спутникам: «Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого». И поехал в Фили, на знаменитый военный совет.

Совет в Филях собрался в лучшей избе деревни, у крестьянина Андрея Савостьянова. За крестьянским столом, где с утра, должно быть, ели кашу, решалась судьба не Москвы, а Родины. Вот точная формулировка вопроса, предложенная Кутузовым на обсуждение: «Спасенье России в армии. Выгодно ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без сражения?».

Кутузов, усевшись в темный угол, слушал своих генералов. Голоса разделились: Барклай-де-Толли предлагал без боя отступать к Владимиру и Нижнему Новгороду, Беннигсен – дать сражение, а в случае неудачи идти на Калужскую дорогу. Сторонники нашлись у обоих. Много спорили, прийти к единодушному мнению не могли. Наконец, наступила пауза. И прозвучали слова Кутузова: «Властью, врученною мне государем и отечеством, я приказываю отступать».

Подлинная изба, в которой проходил военный совет, сгорела еще в 19 веке. На ее месте отстроили новую, и так было не один раз. Теперь здесь музей, рядом с которым мемориальный храм и обелиск героям 1812 года.

Императору Александру Кутузов напишет об оставлении Москвы только три дня спустя, 4 сентября, из подмосковного села Жилина: «Я решился попустить неприятеля взойти в Москву… вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России… Пока армия Вашего Императорского Величества цела и движима известною храбростью и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря Отечества». Кутузов жертвовал Москвой, не желая жертвовать армией.

В ночь на 2 сентября русская армия начинает проходить через Москву, к восточным заставам, сборным пунктом намечено село Панки. Французы идут по пятам, их авангард по-прежнему наседает на русский арьергард. Генерал Милорадович, задачей которого было обеспечить выход армии из Москвы, посылает к маршалу Мюрату парламентера. Милорадович велит передать: «Если французы желают занять Москву целою, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из нее, с артиллерией и обозом. В противном случае генерал Милорадович перед Москвою и в Москве будет драться до последнего человека и вместо Москвы оставит одни развалины».

Мюрат, чуть поколебавшись, отвечает: «Желая сохранить Москву, я решаюсь согласиться на предложение генерала Милорадовича и пойду так тихо, как вам угодно, с тем только условием, чтобы мы могли сегодня же занять Москву. Милорадович согласен на это условие, и Мюрат посылает всем передовым частям приказ остановиться и прекратить перестрелку. Это было первое перемирие, заключенное в ходе Отечественной войны.

Теперь русские и французы не спеша двигались к Дорогомиловской заставе. Кавалеристы французского авангарда, среди которых был и сам маршал Мюрат, смешались с русскими казаками. Мюрат спросил, кто командует казаками. Ему указали на полковника Ефремова. «Спросите его, — продолжал Мюрат, знает ли он меня». Офицер исполнил просьбу: «Он говорит, государь, что знает ваше величество (Мюрат имел титул короля Неаполитанского) и всегда видал вас в огне». Разговаривая с казаками, Мюрат обратил внимание на бурку, которая была на плечах их начальника, и заметил, что эта одежда должна быть очень хороша на бивуаках. Когда это перевели Ефремову, тот молча снял бурку и подал ее Мюрату. Не найдя у себя ответного сувенира, Мюрат взял часы у наполеоновского адъютанта Гурго и подарил их казацкому офицеру.

Заключив с Мюратом соглашение о прекращении огня, Милорадович поспешил к армии. Проезжая мимо Кремля, он увидел, что два батальона Московского гарнизонного полка во главе с командиром Брозиным выступают из кремлевских ворот — с музыкой. Co всех сторон слышались возгласы солдат и московских жителей: что это за изменник радуется нашему несчастью!

Вне себя от ярости, Милорадович подскакал к Брозину: «Какая каналья приказала вам выходить с музыкою?» Брозин отвечал: когда гарнизон при сдаче крепости получает позволение выступить свободно, то выходит с музыкой, так сказано в Воинском Регламенте Петра Великого. «Да разве сказано что-нибудь в Регламенте Петра Великого о сдаче Москвы! — закричал Милорадович. — Прикажите немедленно замолчать вашей музыке!»

В колоннах армии, проходивших через Москву, был офицер лейб-гвардии Семеновского полка Александр Чичерин. Он записал потом в дневнике: «Когда мы шли через город, казалось, что я попал в другой мир. Все вокруг было призрачным. Мне хотелось верить, что всё, что я вижу, — уныние, боязнь, растерянность жителей — только снится мне, что меня окружают только видения. Древние башни Москвы, гробницы моих предков, священный храм, где короновался наш государь, — всё взывало ко мне, всё требовало мести».

Известие об оставлении Москвы чуть было не вызвало панику в Петербурге. В северной столице было опубликовано «Известие об эвакуации», к которой готовили даже памятник Петру Великому – «Медного всадника. Но некий майор Батурин рассказал князю Голицыну свой сон: Медный всадник проскакал по городу, встретился с императором Александром и сказал — «Пока я на месте, моему городу нечего опасаться!». Голицын уговорил императора отменить эвакуацию. Однако курьеров, приезжавших из армии, во время подготовки ответных депеш и приказов содержали на окраине города практически под домашним арестом: они не могли рассказать о происходящем в Центральной России даже родственникам.

Французская армия так многочисленна, что не может войти в Москву по одной дороге. Основные силы армии расположились в предместьях. В город вошли только части авангарда и императорской гвардии. Наполеон с Поклонной горы наблюдал в подзорную трубу, как маневрируют его корпуса. Евгений Богарне продвигался к Петербургскому шоссе, Понятовский должен был охватить Москву с юго-запада и юга, до самой Коломенской дороги; за ними шел корпус маршала Даву. Французы входят сразу в четыре заставы – Калужскую (ныне площадь Гагарина), Дорогомиловскую (примерно там, где Большая Дорогомиловская улица подходит к Кутузовскому проспекту), Пресненскую (площадь перед метро «Улица 1905 года») и Тверскую (площадь Белорусского вокзала).

Входя в Москву, французы удивлялись: не видно крепостных стен, лишь невысокая земляная насыпь. Границей Москвы в 1812 году был Камер-Коллежский вал – земляной вал, насыпанный в 18 веке во избежание ввоза в город товаров без уплаты соответствующих налогов. Теперь на месте валов улицы, хранящие их название – Сущевский вал, Преображенский вал, Можайский вал… В местах пересечения валов с городскими трассами находились заставы с остроконечными обелисками и парными кордегардиями, павильонами для стражи. В ХХ веке все здания московских застав были снесены. Сохранилось только одно — здание кордегардии Пресненской заставы. Теперь в нем хранят метлы, лопаты и прочий инвентарь. Эта кордегардия помнит поступь Великой армии Наполеона.

Кутузовского проспекта в 1812 году не было и в помине, и большая дорога мимо Поклонной горы приводила через Дорогомиловскую заставу в предместье, к Дорогомиловскому мосту, по которому ехали дальше к центру города. Именно здесь въехал 2 сентября в Москву Наполеон. Не дождавшись, как известно, депутации бояр с ключами от Москвы, император приказал пушечным выстрелом дать сигнал войскам входить в город. Вслед за тем он и свита сели на лошадей и понеслись к Москве.

«В то же мгновение, — вспоминали мемуаристы, — авангард и часть стоявшей позади его главной армии, с невероятным стремлением, конница и артиллерия, поскакали во весь опор. Пехота бежала бегом. Топот лошадей, скрип колес, треск оружия смешивались с шумом бегущих солдат, сливаясь в дикий и ужасный гул. Свет померк от поднявшейся густым столбом пыли, и вся земля как бы заколебалась и застонала от такого движения. Через какие-нибудъ 12 минут все очутились у Дорогомиловской заставы».

К этому моменту Наполеон пребывал не в лучшем расположении духа. К неприятному впечатлению от неполученных ключей от Москвы добавились донесения из передовых частей: город пуст. Целые кварталы и улицы можно проехать, не встретив ни одного человека. Ни с чем подобным Наполеон не сталкивался никогда. Проехав Дорогомиловскую слободу, император остановился на берегу Москвы-реки, сошел с коня и стал в раздумье ходить взад-вперед.

Сгущались сумерки, пустой город вселял подозрения: нет ли здесь обмана, не готовится ли где засада. По всей Дорогомиловской слободе и по берегу Москвы-реки расставлены были караулы. Император так и не решился въехать в город в этот вечер. Властелин полумира провел ночь со 2 на 3 сентября в глухом предместье Москвы, где из всех жителей осталось четыре дворника.