Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Тяжким бичом для византийских торговцев был закон о внутренней торговле между городами и провинциями. Купцы из провинции могли оставаться в Константинополе лишь в течение месяца. Если они не успевали продать товар и закупить необходимое, эпарх менял цены, ускорял распродажу и предлагал иногородним тотчас покинуть столицу. Ослушников ждали конфискация, избиение, позорящая стрижка волос и изгнание. Иноземные же, сирийские, купцы могли торговать в Константинополе три месяца, а русские – даже полгода, причем с правом на торговые льготы, на даровое питание и снабжение судов всем необходимым для обратного пути.

Правительство сурово преследовало вывоз за границу некоторых товаров (оружия, драгоценных металлов, железа, пурпура). Отечественным торговцам за нарушение таможенных правил угрожала казнь. Пошлины со своих купцов, как правило, превосходили пошлины с иноземцев. Особенно много таможенных барьеров было на Геллеспонте и Босфоре, но таможни имелись и в каждом порту, в каждом городе, даже на небольших островах. По словам путешественника XII в. Вениамина Тудельского, торговые пошлины в Константинополе давали казне ежедневно до 20 тыс. золотых монет.

В XI–XII вв., особенно со второй четверти XI в., когда владычество империи на море было основательно подорвано арабами, а затем итальянцами, условия для морской торговли постепенно ухудшались. Арабский флот грабил и топил византийские грузовые суда, уничтожая или продавая в рабство моряков и пассажиров. Усилился пиратский разбой. Немало навклиров-капитанов промышляло вместе со своими экипажами грабежом, расправляясь в глухих просторах моря с пассажирами.

В XII в. на открытый разбой в море пошел даже император Алексей III. Он узнал, что в Черном море потерпел крушение корабль, шедший от берегов Колхиды к Константинополю. Василевс отправил шесть военных кораблей якобы для поисков ценного груза, а на деле – для ограбления каравана судов, следовавших в Амис. Начальники (архонты) флота перестарались – они ограбили для василевса и прочие суда, плывшие в Константинополь. Немало купцов-греков было убито, а уцелевшие тщетно "искали правды" в столице. Пострадали и купцы иконийского султана, который использовал этот инцидент для начала войны.

Согласно "Родосскому закону", спасший что-либо с разбитого бурей судна получал пятую часть спасенного, а сохранивший выброшенное на берег – десятую часть. По договорам русских с греками, обе стороны обязывались отдавать друг другу в таких случаях все грузы без каких-либо наград. Но, видимо, к концу XII в. эти законы были начисто забыты – местные жители безнаказанно растаскивали грузы с потерпевших кораблекрушение судов. Поэтому Андроник I (1183–1185) распорядился карать смертью всех, кто будет повинен в этом. То же наказание грозило и господам тех лиц, которые решились бы на грабеж. Однако едва прошло несколько лет после свержения Андроника I, как указ этого василевса утратил силу.

В Х-XI вв. и в деревне и в городе произошли глубокие перемены. Византийское крестьянство раскололось на две основные крупные группы: свободных налогоплательщиков казны и феодально-зависимых париков, принадлежавших частным лицам. Среднее положение между этими группами занимала категория государственных крестьян, поселенных в поместьях императорской семьи и государственных учреждений. И численность и размеры владений магнатов быстро росли. Феодальная вотчина производила все больше товарной сельскохозяйственной продукции, поступавшей на городской рынок. Но продукция эта все чаще становилась предметом не внутренней, а внешней торговли. С конца XI в. крупные города империи, а через столетие – и прочие вступили в полосу упадка. Страна высоко развитого ремесла, налаженного торгового оборота и устойчивых культурных традиций, Византия стала быстро сдавать свои позиции конкурирующим городам-республикам Италии. Причины этого коренились не только в том, что василевсы из политических соображений предоставляли венецианцам и генуэзцам неслыханные торговые льготы. Более важную роль играла замедленность темпов развития ремесла в империи еще до основания иноземцами факторий в Константинополе. Товары Италии все чаще оказывались добротнее и дешевле византийских. Экономическая и политическая система бюрократического государства задушила непомерными поборами и ограничениями собственное городское хозяйство, создав условия для его загнивания и медленного вырождения.

Глава 2
ГОСУДАРСТВО

Византийская империя представляла собой единственное древнее государство в Европе и Передней Азии, аппарат власти которого уцелел в эпоху великого переселения народов. Византия была непосредственной преемницей Поздней Римской империи, но ее классовая структура претерпела в VII–XI вв. коренные изменения: из рабовладельческой державы Византия постепенно превратилась в феодальную. Однако такие позднеримские институты, как разветвленный аппарат центральной власти, налоговая система, правовая доктрина незыблемости императорского единодержавия, сохранились в ней без принципиальных изменений, и это во многом обусловило своеобразие путей ее исторического развития.

Политические деятели и философы Византии не уставали повторять, что Константинополь – Новый Рим, что их страна – Романия, что они сами – ромеи, а их держава – единственная (Римская) хранимая богом империя. "По самой своей природе, – писала Анна Комнин, – империя – владычица других народов". Если они еще не христиане, то империя непременно «просветит» их и будет управлять ими, если они уже христиане, то являются членами ойкумены (цивилизованного мира), во главе которой стоит империя. Ойкумена – иерархическое сообщество христианских стран, и место каждого народа в ней может определить лишь ее глава – император.

Эта стройная концепция к IX-Х вв. мало соответствовала действительности: в 800 г. Карл I, а с 962 г. Оттон I и его преемники стали также императорами; многие христианские народы не только не признавали авторитета империи, но вели с нею борьбу; некоторые государи соседних с империей стран (Симеон болгарский, Роберт Гвискар норманнский) даже осмеливались притязать на трон василевса в Константинополе. Однако империя не меняла своей концепции. Она никогда не отказывалась от территорий, некогда принадлежавших Риму, считая их лишь временно отторгнутыми. "Поэтому, – продолжает Анна, – ее рабы враждебны к ней и при первом удобном случае одни за другим – с моря и с суши – нападают на нее". Задача состояла в утверждении идеи монолитности и единства многоплеменной державы. Един бог – един василевс – единая империя. Древние эллины, говорил аноним Х в., заполонили богами небо, поэтому и на земле у них было "раздробление власти". "Где многовластие, – поучала Анна, – там и неразбериха", которая, по мысли императора Константина VII Багрянородного, есть погибель для самих подданных.

Василевс – помазанник божий – обладал безграничной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия европейского средневековья, императорская власть в Византии, оказывалась самой непрочной. Император помыкал синклитом, самовластно распоряжался войском, покупал щедротами духовенство, пренебрегал народом. Но если при коронации ставшая традицией теория "божьего выбора" не находила воплощения в формальной церемонии согласия на царство со стороны синклита, войска, церкви и народа, оппозиция могла сделать это «упущение» знаменем борьбы против «незаконного» василевса. Императора обожествляли как божьего избранника, не было страшнее преступления, чем "оскорбление величества". Но мятеж против него как личности, недостойной трона, не осуждался, если мятежники выходили победителями. Эта позиция по отношению к василевсу, характерная для византийцев, нашла яркое отражение в следующем любопытном эпизоде. Накануне решительной битвы с императорским войском один из двух братьев Мелиссинов, горячих приверженцев мятежника Варды Фоки, всячески поносил издали порфирородного Василия II, а другой умолял брата прекратить брань и, наконец, ударил святотатца, заплакав от сознания братнего греха.

За 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически. Сами византийцы задумывались над этим и не находили ответа. Никита Хониат с грустью замечал, что Ромейская держава подобна блуднице: "Кому не отдавалась!" Захвативший без труда власть, продолжал он, побуждает и других к тому же своим примером, особенно тех, которые "с перекрестков" вознеслись в сановники. Мечтали о троне многие, разглагольствуя при этом о незыблемости прав своего государя, если он был порфирородным (или багрянородным), и, напротив, о справедливости "перста божия", если узурпатор свергал порфирородного (ибо тот помыкал ромеями, "как неким отцовским наследием"

Эпитет «порфирородный», т. е. рожденный в Порфире, особом здании дворца, означал, что родители василевса занимали тогда императорский трон, и, следовательно, у «порфирородного» имелись права, которые если не юридически, то в силу обычая, давали ему ряд преимуществ перед «непорфирородными». Из 35 императоров IX–XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. – около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных. Вместе с консолидацией класса феодальной аристократии медленно и с трудом утверждался принцип наследственности императорской власти. Ее носителем мог быть только представитель этого класса – и не по положению, а по самому рождению: с 1081 г. по 1453 г. выходец из иной среды не занимал престола ни разу. В рассматриваемый здесь период (IX–XII вв.) только что отмеченный процесс еще не завершился. Каждый василевс, вступив на трон, прилагал все усилия к тому, чтобы утвердить свое право передать власть по наследству (порфирородный ребенок, потеряв отца в детстве, редко сохранял ее).

Быт императора, обставленный с особой пышностью, преклонение перед ним подчеркивали пропасть, отделявшую государя от прочих подданных. Василевс появлялся перед народом лишь в сопровождении блестящей свиты и вооруженной внушительной охраны, следовавших в строго определенном порядке. Вдоль всего пути процессии стояли толпы согнанного простонародья. Иногда воздвигались и особые деревянные подмостки, на которые вместе с музыкантами и исполнителями гимнов имели право взойти видные горожане, иноземные послы, знатные путешественники.

Во время коронации и важных приемов на василевса надевали столько одежд и украшений, что он с трудом выдерживал их тяжесть. Михаил V Калафат даже упал в обморок при коронации, и его едва привели в чувство. Перед василевсом простирались ниц, во время тронной речи его закрывали особыми занавесями, сидеть в его присутствии получали право единицы. К его трапезе допускались лишь высшие чины империи (приглашение к царской трапезе считалось великой честью). Его одежды и предметы быта были определенного цвета, обычно пурпурного.

Единственный из мирян, василевс, имел право входить в алтарь. В его честь слагались торжественные гимны и славословия. В своих грамотах он говорил о себе чаще всего во множественном числе: "царственность наша" (иногда: "царственность моя"). Он не уставал восхвалять собственные деяния: все его неусыпные заботы и тяжкие труды направлены лишь на благо народа, и народ, разумеется, «благоденствует» под его скипетром.

Особенно помпезно обставлялся прием иноземных послов, которых византийцы старались потрясти величием власти василевса. До середины Х в. при византийском дворе считалось унизительным дать согласие на брак близких родственниц императора с государями иных стран. Впервые порфирородная принцесса, дочь Романа II Анна, была выдана замуж за «варвара» – русского князя Владимира – в 989 г. Еще дольше соблюдался обычай не предоставлять иноземным государям каких-либо регалий императорской власти. Константин VII рекомендовал при домогательствах подобного рода ссылаться на волю божью и заветы Константина Великого.

Последовательно и неуклонно отстаиваемая византийцами концепция исключительности власти василевса, торжественность придворного ритуала, величие дворцов, блеск и слава культуры древней империи действовали порой даже на повелителей крупных и могущественных держав средневековья. Быть как-то связанным с престолом на Босфоре (через родство или через получение почетного титула) значило в какой-то степени возвыситься среди прочих государей, не удостоенных этой чести.

Каждый император стремился окружить себя преданными людьми. Смена царствования, как правило, вела к резким переменам в ближайшем окружении трона.

Можно было из низов вознестись на высшие ступени иерархической лестницы, можно было по мановению царской руки, скатиться оттуда вниз. Социальная структура византийского общества эпохи феодализма отличалась, как принято теперь говорить, значительной "вертикальной подвижностью".

Все стремились сделать карьеру, увлекаемые мыслью о достижении успеха. Среди удачливых, томимых страхом за место, царили угодливость и раболепие, среди неудачников – зависть и жестокое соперничество, в котором любое средство оправдывало цель. Теоретически признаваемая высшей гарантией от произвола и беззакония социальная и политическая система империи на практике порождала их постоянно. Случаи наказания сановников за превышение своих полномочий были крайне редки.

Философы той поры, тоскуя о справедливости и законности, возлагали основные надежды не на реформы, не на перемены в структуре власти и ее аппарата, а на моральные качества государственных деятелей.

Об идеальном василевсе у византийских авторов сказано немало. Обычно при этом подчеркиваются четыре «главные» добродетели: мужество, целомудрие, мудрость и справедливость. Василевс должен быть подобен философу: не подвержен гневу, умерен, со всеми одинаково ровен, беспристрастен и милостив. Василий I был добрым семьянином, он заботился о благе подданных; Никифор II сохранял спокойствие даже под градом летевших в него камней; Василий II мог вспылить, схватив за бороду, бросить оземь лживого сановника, но был справедлив даже к врагам; Михаил IV Пафлагонянин тяжело больным сел в седло, возглавил поход и добился победы. Но главным достоинством василевса чаще всего объявлялось наличие у него "страха божия" (основы целомудрия), ибо моральная узда являлась единственным средством ограничения волеизъявления василевса. Недаром Лев VI говорил патриарху Евфимию, что если тот не вернется на патриарший трон, то василевс забудет страх божий, погубит подданных и погибнет сам.

Император, делящий с воинами тяготы походной жизни, мужественный и искусный в бою, вызывал уважение, но превыше всего ценились благочестие и благотворительность василевса.

Императорское благочестие старательно рекламировалось в расчете на популярность его имени. Однако даже несомненная искренность василевса не вызывала порою сочувствия, если над венценосцем тяготел смертный грех. Повинный в смерти Романа III Аргира Михаил IV должен был бы, говорит хронист XI в. Иоанн Скилица, порвать с императрицей Зоей, толкнувшей его на преступление, и отречься от престола, а не растрачивать казенные деньги на акты благотворительности.

Критика в адрес "божественных императоров" за их бездарность, самодурство и пороки звучала и ранее, в VI–IX вв.: Юстиниан II был подобен зверю в своей жестокости; Василий I в одиночестве со сладострастием расстреливал из лука отрубленную голову вождя павликиан Хрисохира; Константин VII без сострадания творил суд, а притомясь от ученых занятий, предавался пьянству. Александр погряз в разврате и недостойных забавах, как впоследствии и Роман II, и Константин VIII, и Константин IX Мономах. Хронисты XI в. пишут порой о василевсах не как о наместниках бога на земле, а как о заурядных и недалеких людях с их обычными иногда смешными слабостями: Константин IX Мономах прибегал к наивным хитростям, чтобы посетить любовницу, Никифор III Вотаниат признавался перед постригом в монахи, что более всего его пугает необходимость воздержания от мяса. Михаил Пселл, рассуждая о характере василевсов, приходит к выводу, что нрав их непостоянен, что по своим личным качествам они вообще уступают прочим людям. И философ полагает, что это естественно: человеческая психика трансформируется в буре тревог и волнений, переживаемых василевсом ежедневно. Василевсы утрачивают чувство меры. Им мало неограниченной власти, они глухи к советам, они готовы умереть, лишь бы добиться признания себя мудрейшими из мудрых, всесведущими и непогрешимыми. Изменились времена, сетует Пселл, демократия безусловно лучше монархии, но возвращение к ней нереально. Поэтому целесообразнее, по его мысли, не искать новое, а утверждать существующее. Жаль только, что правят ромеями не люди, подобные Фемистоклу и Периклу, а ничтожнейшие выскочки, еще вчера носившие кожух.

Сомнения в праве василевса на неограниченную власть, на распоряжение землей, казной, людьми, на возвышение или унижение любого подданного по своему произволу, стали высказываться лишь с последней четверти XI столетия. Эти сомнения – результат все отчетливее формировавшегося классово-сословного самосознания консолидировавшейся феодальной аристократии, которая стремилась поставить трон под свой неослабный контроль.

Победа к потомственной феодальной аристократии пришла не сразу – стойкое сопротивление оказала сановная бюрократия, обладавшая огромным опытом господства и плотным кольцом окружавшая престол. Василевс мог менять любимцев среди ее представителей, но не был в состоянии обойтись без ее постоянной поддержки. Лев VI тяготился опекой временщика Стилиана Заутцы, но избавился от нее только после его смерти. Иоанн I Цимисхий также не сумел отстранить от управления Василия Нофа и, вероятно, пал его жертвой. В течение столетия – с конца Х до конца XI в. – удерживалось относительное равновесие сил в борьбе между провинциальной аристократией и бюрократией столицы.

Остановимся на этом несколько подробнее, так как на протяжении 120–130 лет эта борьба была стержнем политической жизни империи и причины ее обусловлены особенностями формирования господствующего класса империи.

Дело в том, что процесс консолидации классов и сословий в Византии был замедленным: со времени бурь, пережитых империей в IV–VII вв. и принесших гибель множеству римских магнатов и сановников, в систему управления силой обстоятельств непрерывно втягивались представители средних и низших сословий. Не богатство и родовитость становились условием получения власти, а власть одним из условий для приобретения богатства и статуса знатного лица. Понятия «чиновничество» и «знать» вплоть до середины XI в. оставались почти синонимами. Значительную часть господствующих верхов составляло высшее и среднее чиновничество, богатство и сила которого определялись занимаемой должностью в центральном аппарате власти или в провинциях. Положение чиновника прямо зависело от монаршей милости. Потеря места грозила не только крушением карьеры, но и резким падением материального благосостояния либо даже нищетой. "Вертикальная подвижность" проявлялась здесь особенно явственно.

Вторую группу составляла растущая в провинциях землевладельческая аристократия. Она созревала в недрах административных районов-фем, система которых стала развиваться с VII в. и распространилась на всю империю в начале Х столетия. Управление в них сосредоточивалось в руках стратигов представителей по преимуществу военной аристократии. Они постепенно превращались, в крупных землевладельцев по месту своей службы. Сознавая опасность этого процесса, центральная власть всячески стремилась ему препятствовать. Было, в частности, запрещено правителям фем приобретать недвижимость по месту службы. Но запрет не распространялся на военачальников, подчиненных стратигу, в том числе на его заместителя, который нередко впоследствии сам становился стратигом. Да и василевсы, нуждаясь в средствах, назначали порой на видные посты в фемах крупных местных магнатов, способных израсходовать часть личной казны при наборе и экипировке крестьянского ополчения.

С середины Х в. провинциальная аристократия начала борьбу за престол. Она обладала влиянием, богатствами, землями, зависимыми людьми; она организовывала военные силы и возглавляла их; она обороняла границы и расширяла владения империи. Но она стояла вдали от подножия трона. Не лишенная милостей василевса, она все-таки не имела возможности прямо воздействовать на его политический курс.

К тому же представители столичной бюрократии с конца IX-начала Х в. тоже стали превращаться в крупных землевладельцев. Сохраняя под своим контролем казну государства как основной источник доходов, чиновная знать выступала уже в качестве конкурента провинциальной аристократии в эксплуатации зависимого населения. Гражданское чиновничество оттесняло с XI в. военную аристократию и от фемного управления: падала роль крестьянского ополчения, а вместе с нею – и роль стратига. Главенство в феме переходило от ее военного распорядителя к судье фемы, вместо ополчения на арену выступало подчиненное непосредственно центру наемное войско.

С обострением борьбы и приближением ее решающей стадии обе стороны прибегли к мобилизации всех своих резервов. Огромное значение в политических комбинациях и собирании сил приобрели родственные связи. Василевс опирался не только на своих приверженцев и соратников по их сословной принадлежности и политической ориентации, но и на широкий круг представителей своего родственного клана, обеспечивая ему основные материальные и должностные преимущества.

Свобода волеизъявления монарха становилась все менее бесконтрольной, а его изоляция от простых подданных – все большей. Амплитуда "вертикальной подвижности" заметно сократилась еще до 1081 г. – года окончательной победы провинциальной аристократатии, а со времени этой победы стала едва заметной. Трагедия империи состояла, однако, в том, что победа пришла слишком поздно Византия безнадежно отстала от передовых стран Запада. С одной стороны, косность изживших себя государственных традиций, а с другой – особенности внешнеполитической обстановки помешали провинциальной аристократии, пришедшей к власти, найти выход из тупика: история империи с конца XII в. стала историей ее затянувшейся агонии. Ближайшее окружение ставленников провинциальной аристократии, состоявшее из родственников и соратников, очень скоро обнаружило приверженность к традиционным методам господства, связанным с огромными расходами на содержание государственного аппарата.

Еще до победы провинциальной знати отдельные императоры пытались осуществить некоторые реформы, но получали то прямой, то замаскированный отпор столичной бюрократии. Пытавшийся урезать жалованье чиновникам Исаак I Комнин через два года был вынужден отречься от престола, пренебрегший интересами высших гражданских сановников Роман IV Диоген был отстранен от власти и уничтожен физически. Даже половинчатые реформы государственной системы разбивались о молчаливое сопротивление аппарата власти, саботировались, глохли; отработанный в течение веков механизм функционировал зачастую уже независимо от воли василевса.

Центральное управление концентрировалось в нескольких ведомствах-секретах: ведомстве логофета (управителя) геникона – главном налоговом ведомстве, ведомстве воинской кассы, ведомстве почты и внешних сношений, ведомстве по управлению имуществом императорской семьи и др. Помимо штата чиновников в столице, каждое ведомство имело должностных лиц, посылаемых с временными поручениями в провинции. Главную роль во внутригосударственной жизни играло первое из названных ведомств, от деятельности которого в основном зависело состояние казны империи.

Кроме того, в столице находилось ведомство эпарха, власть которого современники уподобляли царской – "только без порфиры". Он ведал снабжением Константинополя, заботился о его безопасности, благоустройстве, организации внутригородской и внешней торговли, поддержании порядка; он был также одним из главных столичных судей (его приговоры мог отменить лишь василевс), контролировал работу всех общественных учреждений, в том числе тюрем и полиции. Организация строительных государственных работ в городе, церемоний, празднеств, представлений на ипподроме, казней, похорон членов царской семьи также являлась обязанностью эпарха.

Наконец, существовали еще и дворцовые секреты, которые управляли непосредственно обслуживавшими царский двор учреждениями: продовольственными, гардеробными, конюшенными, ремонтными. Огромное количество слуг василевса сановников, прислужников и рабов – наполняло дворец, и каждый из них имел определенный круг обязанностей.

Василевс принимал сановников утром для разбора важнейших дел. Беседы удостаивались немногие, но явиться на поклон обязаны были все, кому полагалось по ритуалу. Синкелл (духовное лицо высокого ранга) Евфимий, впоследствии патриарх, тяготился этой обязанностью и испросил у Льва VI привилегию являться на поклон не чаще одного раза в месяц.

Иногда император созывал синклит, состоявший из внесенных в особый список высших светских и духовных сановников. Синклитиков были тысячи, но собирались лишь главнейшие из живущих в столице. В XI–XII вв. синклит стал по преимуществу парадным учреждением, выражавшим, как правило, восторг по поводу "мудрых решений" императора, что, однако, не мешало сановникам интриговать вне дворца, а порою и внутри него.

Назначение на должности (кроме самых низких постов) было связано с присвоением титулов-чинов. Чины делились в Х-XI вв. на четыре иерархически соподчиненных разряда; несколько чинов стояли особняком, вне разрядов, – это были высшие титулы (также иерархически соподчиненные). Присвоение титула сопровождалось особой для каждого случая церемонией с участием василевса. Обладатель титула получал точно установленные права и положенную носителю данного титула должность. Нормальным считалось постепенное восхождение по иерархической лестнице. Но все чаще в XI в., к огорчению одних и радости других, сановные персоны так же быстро возносились, как и скатывались вниз.

Должность титулоносителя бывала порой символической – он только участвовал в церемониях. Некоторые титулы присваивались как с назначением на должность, так и без назначения. В последнем случае руга была менее весомой. Для высших титулов (кесарь, новелиссим, магистр, анфипат, патрикий) не полагалось никакой особой должности, но они считались наиболее почетными.

Немало титулов и соответствующих должностей (главным образом дворцовых) предназначалось специально для евнухов. Духовные лица также имели право на получение ряда титулов.

Время от времени значение разных титулов падало или росло, некоторые из них вообще выходили из употребления, вводились новые титулы. Это была далеко не безобидная прихоть монарха: Пселл называл систему присвоения титулов одним из важнейших рычагов власти, наряду с выдачами денег из казны и содержанием войска.

Особую роль в управлении, независимо от занимаемой ими должности и присвоенного им титула, играли упомянутые временщики (Заутца при Льве VI носил высокий титул «василеопатора» – "отца василевса", а Иоанн Орфанотроф при Михаиле IV был лишь попечителем сиротских домов). Такие доверенные лица после коронации василевса заново комплектовали весь или почти весь дворцовый штат, меняли сановников, распоряжались казной, владениями короны, решали судьбы армии, войны и мира. Иоанн I Цимисхий, проведший почти все свое недолгое царствование в походах, посетовал с грустью, проезжая мимо цветущих поместий на недавно отвоеванных им у арабов землях, что он лично и войско, терпят лишения, а все попадает в руки паракимомена (спальничего) Василия Нофа. Временщику донесли о высказывании василевса, и говорили, что именно за это неосторожное слово столь дорого заплатил василевс: вскоре он умер.

Всесильный советчик Михаила V Калафата, его дядя, евнух новелиссим Константин, черпал из казны полной горстью: после свержения Михаила в домашнем тайнике новелиссима было найдено около полумиллиона золотых монет. В присутствии временщика Феодора Кастамонита придворные не осмеливались садиться, будто в присутствии самого императора Исаака II Ангела.

Существенную эволюцию претерпело управление провинциями. До середины XI в. главную роль в феме играл ее стратиг, которому были подвластны все прочие военные и гражданские чины провинции, в том числе судья фемы и начальники более мелких административных единиц фемы: банд, турм, клисур. Фемы имели разные ранги в соответствии с их значением для государства – отличались поэтому по рангам и стратиги. Со второй половины XI в. важную роль в феме, как было упомянуто, начал играть судья. Границы самих фем стали нечеткими, фемы часто дробились или укрупнялись.

Стратиг укрупненной, обычно пограничной, фемы (его называли дукой, или катепаном) сохранял большие полномочия. Что же касается мелких, отдаленных и бедных фем, то назначение туда на пост стратига или судьи рассматривалось как ссылка (нередко это соответствовало действительности).

Помимо крупных собственников, обладавших в провинциях официальными должностями, существовало немало магнатов, которые не находились на постоянной службе. Тем не менее их влияние в феме порой было не меньшим, чем влияние ее официального правителя: магнаты имели множество зависимого и подвластного люда, свои укрепления и свой военный отряд. Варда Склир, когда его мятеж был подавлен, в доверительной беседе с Василием II советовал изнурять провинциальных магнатов налогами и службой, чтобы у них не оставалось времени для забот о хозяйстве, позволявшем богатеть и усиливаться.

И все-таки в XI–XII вв. основное богатство даже провинциального магната заключалось не в земельных владениях, а в движимом имуществе: деньгах, благородных металлах, драгоценных камнях, дорогой утвари, ювелирных изделиях, богатых одеяниях, оружии и доспехах.

Земля, зависимое крестьянство, арендаторы, слуги и челядь обеспечивали магнату политический вес и влияние. Но главным источником поступлений в его личную казну были государственная руга, воинская добыча и дары василевса.

Казна же государства перманентно то наполнялась благодаря усилиям одних императоров, то почти начисто опустошалась вследствие расточительства других. Сановники соперничали друг с другом в стремлении нажиться за счет казны, вымогая у василевса дары и льготы и доходя порою до рукоприкладства в борьбе за титулы и подачки. На пасху в столицу съезжалась высшая гражданская и титулованная военная знать провинций – ругу раздавал сам василевс в исполненной торжественности обстановке: благо подданного зависело от монаршей милости.

Эта стройная концепция к IX-Х вв. мало соответствовала действительности: в 800 г. Карл I, а с 962 г. Оттон I и его преемники стали также императорами; многие христианские народы не только не признавали авторитета империи, но вели с нею борьбу; некоторые государи соседних с империей стран (Симеон болгарский, Роберт Гвискар норманнский) даже осмеливались притязать на трон василевса в Константинополе. Однако империя не меняла своей концепции. Она никогда не отказывалась от территорий, некогда принадлежавших Риму, считая их лишь временно отторгнутыми. «По­этому, - продолжает Анна, - ее рабы враждебны к ней и при первом удобном случае одни за другим - с моря и с суши - нападают на нее». Задача состояла в утвер­ждении идеи монолитности и единства многоплеменной державы. Един бог - един василевс - единая империя. Древние эллины, говорил аноним Х в., заполонили бо­гами небо, поэтому и на земле у них было «раздробление власти». «Где многовластие, - поучала Анна, - там и неразбериха», которая, по мысли императора Константина VII Багрянородного, есть погибель для самих подданных.

Василевс - помазанник божий - обладал безгранич­ной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия евро­пейского средневековья, императорская власть в Визан­тии, оказывалась самой непрочной. Император помыкал синклитом, самовластно распоряжался войском, покупал щедротами духовенство, пренебрегал народом. Но если при коронации ставшая традицией теория «божьего вы­бора» не находила воплощения в формальной церемонии согласия на царство со стороны синклита, войска, церкви и народа, оппозиция могла сделать это «упущение» зна­менем борьбы против «незаконного» василевса. Импера­тора обожествляли как божьего избранника, не было страшнее преступления, чем «оскорбление величества». Но мятеж против него как личности, недостойной трона, не осуждался, если мятежники выходили победителями. Эта позиция по отношению к василевсу, характерная для византийцев, нашла яркое отражение в следующем лю­бопытном эпизоде. Накануне решительной битвы с импе­раторским войском один из двух братьев Мелиссинов, горячих приверженцев мятежника Варды Фоки, всячески поносил издали порфирородного Василия II, а другой умо­лял брата прекратить брань и, наконец, ударил свято­татца, заплакав от сознания братнего греха.

За 1122 года существования империи в ней смени­лось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически. Сами византийцы задумыва­лись над этим и не находили ответа. Никита Хониат с грустью замечал, что Ромейская держава подобна блуд­нице: «Кому не отдавалась!» Захвативший без труда власть, продолжал он, побуждает и других к тому же своим примером, особенно тех, которые «с перекрестков» вознеслись в сановники. Мечтали о троне многие, раз­глагольствуя при этом о незыблемости прав своего госу­даря, если он был порфирородным (или багрянородным), и, напротив, о справедливости «перста божия», если узурпатор свергал порфирородного (ибо тот помыкал ромеями, «как неким отцовским наследием»2).

Эпитет «порфирородный», т. е. рожденный в Порфире, особом здании дворца, означал, что родители василевса занимали тогда императорский трон, и, следовательно, у «порфирородного» имелись права, которые если не юри­дически, то в силу обычая, давали ему ряд преимуществ перед «непорфирородными». Из 35 императоров IX-XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. - около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных. Вместе с консолидацией класса феодальной аристократии медленно и с трудом утвер­ждался принцип наследственности императорской власти. Ее носителем мог быть только представитель этого класса - и не по положению, а по самому рождению: с 1081 г. по 1453 г. выходец из иной среды не занимал престола ни разу. В рассматриваемый здесь период (IX-XII вв.) только что отмеченный процесс еще не завершился. Каждый василевс, вступив на трон, прилагал все усилия к тому, чтобы утвердить свое право пе­редать власть по наследству (порфирородный ребенок, потеряв отца в детстве, редко сохранял ее).

Быт императора, обставленный с особой пышностью, преклонение перед ним подчеркивали пропасть, отделяв­шую государя от прочих подданных. Василевс появлялся перед народом лишь в сопровождении блестящей свиты и вооруженной внушительной охраны, следовавших в строго определенном порядке. Вдоль всего пути процес­сии стояли толпы согнанного простонародья. Иногда воздвигались и особые деревянные подмостки, на которые вместе с музыкантами и исполнителями гимнов имели право взойти видные горожане, иноземные послы, знат­ные путешественники.

Во время коронации и важных приемов на василевса надевали столько одежд и украшений, что он с трудом выдерживал их тяжесть. Михаил V Калафат даже упал в обморок при коронации, и его едва привели в чувство. Перед василевсом простирались ниц, во время тронной речи его закрывали особыми занавесями, сидеть в его присутствии получали право единицы. К его трапезе до­пускались лишь высшие чины империи (приглашение к царской трапезе считалось великой честью). Его одежды и предметы быта были определенного цвета, обычно - пурпурного.

Единственный из мирян, василевс, имел право вхо­дить в алтарь. В его честь слагались торжественные гимны и славословия. В своих грамотах он говорил о себе чаще всего во множественном числе: «царствен­ность наша» (иногда: «царственность моя»). Он не уста­вал восхвалять собственные деяния: все его неусыпные заботы и тяжкие труды направлены лишь на благо на­рода, и народ, разумеется, «благоденствует» под его ски­петром.

Особенно помпезно обставлялся прием иноземных послов, которых византийцы старались потрясти вели­чием власти василевса. До середины Х в. при визан­тийском дворе считалось унизительным дать согласие на брак близких родственниц императора с государями иных стран. Впервые порфирородная принцесса, дочь Ро­мана II Анна, была выдана замуж за «варвара» - рус­ского князя Владимира - в 989 г. Еще дольше соблю­дался обычай не предоставлять иноземным государям каких-либо регалий императорской власти. Констан­тин VII рекомендовал при домогательствах подобного рода ссылаться на волю божью и заветы Константи­на Великого.

Последовательно и неуклонно отстаиваемая византий­цами концепция исключительности власти василевса, торжественность придворного ритуала, величие дворцов, блеск и слава культуры древней империи действовали порой даже на повелителей крупных и могущественных держав средневековья. Быть как-то связанным с престо­лом на Босфоре (через родство или через получение почетного титула) значило в какой-то степени возвы­ситься среди прочих государей, не удостоенных этой чести.

Каждый император стремился окружить себя предан­ными людьми. Смена царствования, как правило, вела к резким переменам в ближайшем окружении трона.

Можно было из низов вознестись на высшие ступени иерархической лестницы, можно было по мановению цар­ской руки, скатиться оттуда вниз. Социальная структура византийского общества эпохи феодализма отличалась, как принято теперь говорить, значительной «вертикаль­ной подвижностью» 3.

Все стремились сделать карьеру, увлекаемые мыслью о достижении успеха. Среди удачливых, томимых стра­хом за место, царили угодливость и раболепие, среди неудачников - зависть и жестокое соперничество, в ко­тором любое средство оправдывало цель. Теоретически признаваемая высшей гарантией от произвола и беззако­ния социальная и политическая система империи на практике порождала их постоянно. Случаи наказания сановников за превышение своих полномочий были крайне редки.

Философы той поры, тоскуя о справедливости и за­конности, возлагали основные надежды не на реформы, не на перемены в структуре власти и ее аппарата, а на моральные качества государственных деятелей.

Об идеальном василевсе у византийских авторов ска­зано немало. Обычно при этом подчеркиваются четыре «главные» добродетели: мужество, целомудрие, мудрость и справедливость. Василевс должен быть подобен фило­софу: не подвержен гневу, умерен, со всеми одинаково ровен, беспристрастен и милостив. Василий I был доб­рым семьянином, он заботился о благе подданных; Ни­кифор II сохранял спокойствие даже под градом летев­ших в него камней; Василий II мог вспылить, схватив за бороду, бросить оземь лживого сановника, но был спра­ведлив даже к врагам; Михаил IV Пафлагонянин тя­жело больным сел в седло, возглавил поход и добился победы. Но главным достоинством василевса чаще всего объявлялось наличие у него «страха божия» (основы це­ломудрия), ибо моральная узда являлась единственным средством ограничения волеизъявления василевса. Не­даром Лев VI говорил патриарху Евфимию, что если тот не вернется на патриарший трон, то василевс забудет страх божий, погубит подданных и погибнет сам 4. Импе­ратор, делящий с воинами тяготы походной жизни, му­жественный и искусный в бою, вызывал уважение, но превыше всего ценились благочестие и благотворитель­ность василевса.

Императорское благочестие старательно рекламиро­валось в расчете на популярность его имени. Однако даже несомненная искренность василевса не вызывала порою сочувствия, если над венценосцем тяготел смерт­ный грех. Повинный в смерти Романа III Аргира Ми­хаил IV должен был бы, говорит хронист XI в. Иоанн Скилица, порвать с императрицей Зоей, толкнувшей его на преступление, и отречься от престола, а не рас­трачивать казенные деньги на акты благотворитель­ности.

Критика в адрес «божественных императоров» за их бездарность, самодурство и пороки звучала и ранее, в VI-IX вв.: Юстиниан II был подобен зверю в своей жестокости; Василий I в одиночестве со сладострастием расстреливал из лука отрубленную голову вождя павли­киан Хрисохира; Константин VII без сострадания тво­рил суд, а притомясь от ученых занятий, предавался пьянству. Александр погряз в разврате и недостойных забавах, как впоследствии и Роман II, и Констан­тин VIII, и Константин IX Мономах. Хронисты XI в. пишут порой о василевсах не как о наместниках бога на земле, а как о заурядных и недалеких людях с их обычными иногда смешными слабостями: Констан­тин IX Мономах прибегал к наивным хитростям, чтобы посетить любовницу, Никифор III Вотаниат призна­вался перед постригом в монахи, что более всего его пу­гает необходимость воздержания от мяса. Михаил Пселл, рассуждая о характере василевсов, приходит к выводу, что нрав их непостоянен, что по своим личным качествам они вообще уступают прочим людям. И философ полагает, что это естественно: человеческая психика трансформируется в буре тревог и волнений, пережи­ваемых василевсом ежедневно. Василевсы утрачивают чувство меры. Им мало неограниченной власти, они глухи к советам, они готовы умереть, лишь бы добиться при­знания себя мудрейшими из мудрых, всесведущими и непогрешимыми. Изменились времена, сетует Пселл, демократия безусловно лучше монархии, но возвращение к ней нереально. Поэтому целесообразнее, по его мысли, не искать новое, а утверждать существующее. Жаль только, что правят ромеями не люди, подобные Феми­стоклу и Периклу, а ничтожнейшие выскочки, еще вчера носившие кожух 5.

Порой мы сталкиваемся с совершенно противоположными высказываниями о характере Византийской империи как цивилизационного образования. Некоторые авторы, по большей части имеющие лишь поверхностные представления о византийской истории, описывают Византию то как логическое развитие Римской империи, копирующее свою предшественницу, то как этакую восточную монархию с номинальным сохранением части римских традиций, то вообще как теократию. Подобные крайности, правда, отсутствуют в более серьёзных исследованиях. Чаще сталкиваешься с точкой зрения, по которому Византию причисляют к одной из соседних цивилизаций, а отличия или оригинальные черты её относят на влияние другой стороны. Так, к примеру, о Византии высказываются как о европейском государстве с примесью восточных черт, либо как о «европеизированной» и «романизированной» восточной монархии. То есть Византийскую империю авторы подобных работ рассматривают как некий буфер, пограничное государство, отличия которого от обоих соседей объясняются не оригинальностью его культуры и образа жизни, а синтезом двух различных культур, европейской и восточной (под которой понимают сначала Иран, позже – арабские государства).

Ни в чем другом Византия не сближалась так со странами Востока, прежде всего с Ираном и Арабским халифатом, как в организации государственной власти. По своей политической структуре Византия была самодержавной монархией, учение о которой окончательно сложилось именно в Византии. Вся полнота власти находилась в руках императора (василевса). Он был высшим судьей, руководил внешней политикой, издавал законы, командовал армией и т.д. Власть его считалась божественной. Но теоретически неограниченная власть императора фактически оказывалась ограниченной, так как не являлась привилегией того или иного аристократического рода и не считалась наследственной. Это приводило к частым узурпациям и делало престол непрочным. В ранний период при императоре был совещательный орган - сенат или синклит, - который вместе с войском (верхушкой армии) и «народом» (представителями знати и торгово-ростовщических слоев) избирал нового василевса, коронуемого затем патриархом.

Характерной особенностью византийского общества на всем протяжении его истории являлась вертикальная мобильность, незамкнутость и незащищенность социальных групп и классов. Простой воин, даже из варваров, или крестьянин благодаря ловкости и личным способностям нередко мог занять высокий пост в государстве или даже стать императором. История полна таких примеров.

Наибольшего расцвета централизованная монархия достигла именно в ранней Византии, когда она выступала в качестве единственной законной наследницы великого Рима и претендовала на то, чтобы быть повелительницей всей цивилизованной ойкумены и всемирной монархией с центром в Константинополе. И при Юстиниане она превратилась в могущественное государство Средиземноморья, верховную власть которого до создания империи Карла Великого, пусть и номинально, признавали европейские королевства.

Иерархичность, строгое соотношение чинов и должностей в ранней Византии шло от Рима, а не от Востока. Не было наследственного занятия должностей. Бюрократия восточного типа в империи не могла сложиться потому, что государственная служба рассматривалась византийцами как общественная обязанность, долг в отличие от «личной» службы, понимаемой как зависимость.

Другим отличием являлось сохранение в ранней Византии социальных и идейных традиций античного полиса, выразившееся в существовании в столице и других крупных городах цирковых партий-димов. Цирковые партии были не просто пережитком античной демократии, но типично ранневизантийским явлением. Они приобрели большое общественно-политическое значение, и их влияние на политику правительства нередко было определяющим. Из четырех партий наибольший вес и влияние имели две – венеты и прасины («голубые» и «зеленые»). Первая отражала интересы земледельческого населения города, вторая - торгово-ремесленного населения. Было между ними и различие религиозного порядка: венеты были приверженцами официального православия, прасины - монофизитства. Иногда низы обоих димов объединялись против притеснений властей и налогового гнета. Наиболее мощным их выступлением явилось восстание «Ника» в 532 г. в Константинополе, потопленное в крови. После этого поражения их значение уменьшилось, и в VII в. они сошли с политической арены.

В отличие от всех королевств Западной Европы, где господствовало обычное право «Варварских правд», ранняя Византия жила на основе единого кодифицированного и обязательного для всего населения действующего права. Созданный при Юстиниане «Свод гражданского права» (логическое развитие римского публичного права) - вершина византийской юридической мысли. Он состоял из четырех частей (Кодекс Юстиниана, Дигесты, Институции, Новеллы). В «Своде» нашли отражение те изменения, которые произошли в экономической и социальной жизни империи, прежде всего в области публичного и семейного права: улучшение правового положения женщины, отпуск рабов на волю и др. Впервые законодательно была признана теория естественного права, согласно которой все люди от природы равны, а рабство несовместимо с человеческой природой. Благодаря тщательнейшей разработке таких институтов римско-византийского законодательства, как принцип частной собственности, права наследования, семейное право, регулирование торгово-ростовщических операций «Свод» Юстиниана не утратил своего значения даже для юристов нового времени.

Византийская империя в течение всего своего существования, и в первую очередь в IV-VII вв., была центром своеобразной и блестящей культуры внесшей, как и право, немало ценного в мировую сокровищницу. По сравнению с жителями Западной Европы византийцы были более образованными. Школу посещали дети не только знати, но и ремесленников, крестьян. В столице существовал «Университет». Обучение в школах и «Университете» мало чем отличалось от эпохи эллинизма, хотя и начинается уже проникновение христианства в процесс преподавания: ученики заучивали стихи из Псалтири. Полный курс школьного преподавания включало изучение орфографии, грамматики, риторики, математических и философских дисциплин. К концу этого периода античные традиции в естественных науках, литературе, риторике, космогонии и космографии все более окрашиваются христианским мировоззрением. Идет взаимопроникновение античной и христианской культур, рождение раннефеодальной идеологии и новых жанров: библейской космографии, всемирной хроники, патристической литературы и христианской агиографии. Формирующаяся христианская идеология и культура заимствуют все лучшее из античного наследия.

Интересно отметить, что феодализм в привычном нам представлении в Византии так и не сложился. В отличие от своих северных и западных соседей в Романии центральная власть была намного сильнее. Подданные считались гражданами Империи и были подвластны василевсу, а не местной знати. Существовали крупные землевладельцы, обладавшие обширными территориями, но в подчинении у них находились не крепостные или их аналог, а рабы, либо батраки. Рабами чаще всего становились иноплеменники, перекупленные у работорговцев, либо военнопленные. От раба-ромея хозяин старался поскорее избавиться (боясь морального осуждения общества) или превращал его в свободного слугу. Параллельно с крупным землевладением в Романии существовали сельские общины мелких землевладельцев, которые не зависили от местной знати, а платили подати, либо, в случае необходимости, выполняли работы для государства. Начиная с 11 века получает распространение практика пожалования пронии (пронойи) светскому лицу (чаще всего такое лицо обязано было нести воинскую службу) либо монастырю. Прония давала право собирать налоги с определенной территории вместо государства, с 12 века порой подразумевала и пожалование земельных угодий. Это было шагом к феодализму, хотя, в отличие от своих соседних европейских и азиатских государств, прониар (владелец пронии) получал доход от сбора налогов с определенной территории, либо земельные владения, но население этих территорий не было лично от него зависимым, имея в качестве сюзерена лишь императора.

В сфере торговли мы также можем наблюдать сильный контроль со стороны государства. К примеру, торговля хлебом, рыбой, вином и забойным скотом в Константинополе контролировалась эпархом. Византийские корпорации (торгово-производственные союзы) были генетически связаны с коллегиями Поздней Римской империи, основной целью организации которых была не защита интересов производителей и торговцев, а обеспечение выполнения общественных литургий – повинностей в пользу государства. Это были созданные по воле властей сообщества, находившиеся под строгим надзором государства, которое ни в коей мере не заботилось об обеспечении максимально выгодных условий для деятельности членов корпораций.

Такие позднеримские институты, как разветвленный аппарат центральной власти, налоговая система, правовая доктрина незыблемости императорского единодержавия, сохранились в ней без принципиальных изменений, и это во многом обусловило своеобразие путей ее исторического развития.

Политические деятели и философы Византии не уставали повторять, что Константинополь - Новый Рим, что их страна - Романия, что они сами - ромеи, а их держава - единственная (Римская) хранимая богом империя. «По самой своей природе, - писала Анна Комнин, - империя - владычица других народов». Если они еще не христиане, то империя непременно «просветит» их и будет управлять ими, если они уже христиане, то являются членами ойкумены (цивилизованного мира), во главе которой стоит империя. Ойкумена - иерархическое сообщество христианских стран, и место каждого народа в ней может определить лишь ее глава - император.

Тут стоит заметить, что Великая империя ромеев в лице её императоров никогда не отказывалась от претензий на верховенство над всем христианским миром. Если же учитывать, что в Сирии, Египте и Северной Африке вплоть до 10 века христиане составляли большинство населения, а в Европе христианство усиленно распространялось на север и восток, может только поражать масштабность гегемонистских устремлений василевсов.

Василевс – помазанник божий – обладал безграничной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия европейского средневековья, императорская власть в Византии, оказывалась самой непрочной. Император помыкал синклитом, самовластно распоряжался войском, покупал щедротами духовенство, пренебрегал народом. Но если при коронации ставшая традицией теория «божьего выбора» не находила воплощения в формальной церемонии согласия на царство со стороны синклита, войска, церкви и народа, оппозиция могла сделать это «упущение» знаменем борьбы против «незаконного» василевса. Императора обожествляли как божьего избранника, не было страшнее преступления, чем «оскорбление величества». Но мятеж против него как личности, недостойной трона, не осуждался, если мятежники выходили победителями.

За 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически. Сами византийцы задумывались над этим и не находили ответа. Никита Хониат с грустью замечал, что Ромейская держава подобна блуднице: «Кому не отдавалась!» Захвативший без труда власть, продолжал он, побуждает и других к тому же своим примером, особенно тех, которые «с перекрестков» вознеслись в сановники. Мечтали о троне многие, разглагольствуя при этом о незыблемости прав своего государя, если он был порфирородным (или багрянородным), и, напротив, о справедливости «перста божия», если узурпатор свергал порфирородного (ибо тот помыкал ромеями, «как неким отцовским наследием»).

Из 35 императоров IX-XII вв. едва ли треть носила этот гордый титул. Но если в XI в. порфирородные составляли только пятую часть василевсов, то в XII в. - около половины, а с 1261 г. и до конца империи на престол всходили лишь двое непорфирородных.

Итак, как мы могли видеть, государство в Византии, как совокупность определенных институций, несла отпечаток (что особенно четко видно на начальном этапе византийской истории) как римской государственной системы, так и восточной (иранской). Римское наследие, несомненно, доминировало, что ощущалось на всем протяжении существования Византии.

Говоря о населении Византии, мы чаще всего употребляем термины «византийцы», «греки» или «ромеи». Все эти термины не дают нам представления о этнической структуре византийского общества. Не все население империи было этническими греками, «ромеями» («римлянами») византийцы называли себя, подчеркивая приемственность римской традиции и принадлежность к единственной, «ойкуменистической», то есть римской, цивилизации. Но было бы ошибочно полагать, что характер ромейской цивилизации был римским, а себя византийцы, на бытовом уровне, идентифицировали как римских граждан.

В данном случае встает вопрос о сущности Византии как цивилизационного образования, было ли оно римским по своей природе, то есть развитием римской цивилизации, либо представляло собой что-то уникальное.

{mospagebreak title=Часть II}
Для начала проведем краткий обзор населения Империи, рассмотрим его этническую и языковую структуру, постараемся разобраться с самосознанием ромеев.

Во времена Юстиниана на территории Романии проживали следующие народы.
На Балканском полуострове, в западной его части проживали иллирийские этносы. На востоке, на землях, что соответствуют нынешним территориям Болгарии, Македонии, восточной Сербии, северным районам Греции и части европейской территории Турции обитали фракийские народы (одриссы, бессы, даки, мезы, геты, пеоны и т.п.). Фракийцы (мисы и битины) также населяли Вифинию и Мисию в северо-западной части Малой Азии. Южная оконечность Балканского полуострова была населена греками и македонцами. Греки также проживали на северном побережье Эгейского и Мраморного морей и на черноморском берегу Фракии и Малой Скифии (нынешняя Добруджа). Надо сказать, что в предыдущие двести лет европейская территория Византии постоянно подвергалась опустошительным набегам гуннов, готов, аваров и т.д., поэтому определенно говорить о численности и точном месте проживания той или иной этнической группы трудно.

На Балканском полуострове во времена правления Юстиниана области распространения латинского и греческого языков делились приблизительно по линии от Диррахиума (нынешний Дуррес), далее на восток по горам Хемус (Стара-Планина) и до Одессоса (Варны). К северу от этой приблизительной границы преобладала латынь, к югу – греческий язык. Это не значит, что население данных территорий было поголовно романо- либо грекоязычным. В те времена ещё были широко распространены местные языки и наречия, бесский язык, к примеру. Но языками культуры и администрации являлись греческий или латынь.
В Малой Азии приморские равнины были населены преимущественно греками. На западе полуострова проживали эллинизированные лидийцы, с северо-востоку от них фригийцы, битины и мисы. Население Анатолийского плато было представлено каппадокийцами и родственными им народами (исаврами, киликийцами, писидами, ликаонцами и пафлагонцами), которые имели долгую историю обитания на этих землях, а также галатами и отдельными группами иудеев (во Фригии), греков и персов, проживавших преимущественно в городах.

На северо-востоке Малой Азии в районе Понта обитали греки, родственные грузинам лазы, чаны и мосхи.

На Армянском нагорье проживали армяне. Армяне ценились соседями как превосходные воины, в последующие века они широко привлекались на военную службу в Византийскую империю, расселяясь в основном в восточной части империи. К югу от них, а возможно и среди них, обитали курды и потомки древних урартиев, про которых неизвестно точно, полностью ли влились они в состав армян или же представляли на тот момент отдельную народность, а впоследствии стали частью курдского народа.

К югу от Киликийского Тавра плодородную равнинную область Киликию населяли сирийцы и греки. В 11 веке Василий Болгаробойца, завоевав Армению, поселил в Киликии и Южной Каппадокии часть армянских феодалов. Позже, спасаясь от нашествия сельджуков, в Киликию начали массово переселяться армяне, создав Киликийское армянское государство, просуществовавшее до конца 14 века.

Следуя далее на юг, мы попадаем в Сирию и Палестину. Сирийцы, говорившие на диалекте арамейского языка, составляли основное население этих мест. Греки же ограничивались Антиохией и рядом других крупных городов. В Сирийской пустыне обитали кочевые арабы. Арабы также числились и среди оседлого населения Сирии и Месопотамии. Арабы-гассаниды, обитавшие в то время в пограничных с Византией землях, являлись федератами Империи. Иудеи и самаритяне в 6 веке ограничивались в основном Самарией и нынешними Голанами.

В Египте подданными Империи были копты, проживавшие в плодородной долине Нила. Греки и иудеи составляли большинство населения в таких крупных городах как Александрия, но в целом были в Египте этническим меньшинством. Ни в Сирии, ни в Египте греческий язык, за исключением городов с греческим населением, не получил широкого распространения, господствующими были сирийский диалект арамейского и коптский язык.

В пустыне к востоку от Нила обитали кочевники-арабы, а к западу – ливийцы. В византийской Северной Африке проживало романизированное население и берберские племена.

В весьма приблизительных цифрах распределение населения по Империи на середину 6 века было бы следующим: 8 миллионов в Египте, 9 миллионов в Сирии, Палестине и Месопотамии в совокупности, 10 миллионов в Малой Азии, и 3 - 4 миллиона на Балканах. Если эти числа в какой-то степени верны, отсюда следует, что местное грекоязычное население (отметим, что не греки, а именно грекоязычное население) составляло меньше трети от всего населения, скажем 8 миллионов, принимая в расчёт неассимилируемые народы Малой Азии и латино- и фракийскоязычное население Балкан. Греческий, коптский язык и элементы арамейского языка, таким образом, были, приблизительно, в равном соотношении.

C расселением славянских племен на Балканском полуострове и арабскими завоеваниями Романия сократилась до территории Малой Азии, островов в Эгейском и Средиземном морях, Фракии и отдельных районов Греции. Ромеи теперь представлены собственно греками и грекоязычными (в основном) народами Малой Азии и юга Балканского полуострова. Под власть Империи попадали в последующие века и другие народы Балканского полуострова (албанцы, славяне и романоязычные влахи), Сирии (монофизиты-сирийцы и арабы) и Армении (армяне), но эти народы не причисляли себя к ромеям, имели собственные государственные образования и культурные отличия.

Но говорить, что с сокращением границ Византии она стала «греческим государством» не верно. Прежде всего, само обозначение «грек», которое мы используем так свободно сегодня, чтобы описать тех византийцев, которые не принадлежали никакой иностранной группе, полностью отсутствует в литературе эпохи. «Эллином» могли назвать как грека, так и славянина – жителя фемы «Эллада», как, к примеру, «македонцем», независимо от его этнической принадлежности, называли жителя фемы «Македония», «пафлагонцем» - фемы «Пафлагония» и т.п. К тому же, несмотря на то, что теперь ромеи говорили почти полностью на греческом языке, очень остро ощущались региональные различия, которые являлись следствием приглушенных этнических различий.

Задача государства состояла в утверждении идеи монолитности и единства многоплеменной державы: един бог – един василевс – единая империя. Трудность тут состояла в том, что, в отличие от Римской, Российской и даже Священной Римской империй, Ромейская империя не имела народа-ядра, вокруг которого это государство образовалось, «титульной нации», иными словами.

Нелегко, в целом, определить чувства солидарности, если таковые вообще имелись, которые связывали вместе многонациональных жителей империи. В шестом столетии лозунг Gloria Romanorum все еще появлялась время от времени на имперской чеканке, но маловероятно, что в восточных областях имела место особая приверженность идее римской цивилизации. Кроме того, лояльность к Риму и восхищение его древним величием была нормальной темой для языческих полемик, тогда как Церковь придерживалась позиции, что христиане были, прежде всего, гражданами Небесного Иерусалима и таким образом, вероятно, способствовала ослабления единства империи.

Насколько мы можем судить, главными узами единства были два фактора: региональный и религиозный. Люди идентифицировали себя со своей деревней, своим городом или своей областью намного больше, чем с империей. Когда человек был вне дома, он был незнакомцем и часто рассматривался с подозрением. Следствием региональной солидарности была региональная враждебность. Мы сталкиваемся со многими уничижительными утверждениями относительно «хитрого сирийца», который говорил с неразборчивым акцентом, неотесанного пафлагонца, лживого критянина. Александрийцы вызывали насмешку у жителей Константинополя. Армяне почти всегда описывались в оскорбительных выражениях.

Религиозную идентичность часто чувствовали гораздо сильнее, чем региональную. В пределах Церкви, однако, религия и регионализм в некоторой степени накладывались друг на друга.
В том, что, как нам кажется, побуждало сирийского или египетского монофизита, была не столько его вера в некоторый глубокомысленный пункт доктрины, а, в основном, преданность его собственной Церкви, его собственному епископу и святым людям его общины. Всякий раз, когда христианская отколовшаяся группа имела прочную территориальную основу, все попытки наложить на неё однородную, имперскую ортодоксальность, заканчивались неудачей.

Если в ранний византийский период идея относительно Римской империи обладала малой силой, то же самое ещё более верно относится к среднему периоду, когда старая имперская столица отступила в какую-то “дикую скифскую местность” и о латинском языке постепенно забыли. Даже в ситуациях международной конфронтации эмоциональная концепция стала основываться скорее на христианской, а не римской идентичности. Когда в 922 году Роман I Лекапин убеждал своих армейских офицеров подниматься на энергичную защиту против Симеона Болгарского, они клялись умирать от имени христиан, и это притом, что болгары были к этому времени, во всяком случае номинально, сами христианами. Однако не появилось никакого нового понятия взамен «ромеям», чтобы описать идентичность населения империи в совокупности. И при том это не было особо необходимо на бытовом уровне. Когда в начале девятого столетия святой Григорий Декаполит, уроженец южной Малой Азии, ступил на землю в порту Энос во Фракии, он был вскоре арестован имперской полицией и избит палками.

Не говорится почему, возможно он напоминал араба. Его тогда спрашивали: «Кто Вы, и какова ваша религия?» Его ответ был: «Я - христианин, мои родители - такой и такой, и я имею ортодоксальное убеждение». Религия и место происхождения составили его паспорт. Ему не приходило на ум, чтобы описать себя как ромея.

Соответственно, мы можем оценить то определяющее значение, которое оказывала Церковь на самосознание ромеев.

{mospagebreak title=Часть III}
Так какое же место занимала Церковь в Византии?

Для понимания особенностей византийской церкви в X-XII вв. весьма важно учитывать, что она не располагала такими же богатствами и не обладала такой же материальной независимостью, как западная христианская церковь того времени. В отличие от папы патриарх никогда не имел столь обширных владений, какие имел римский первосвященник, никогда не пользовался светской властью над какой-либо территорией вроде Папской области в Италии и Ватикана в Риме. Различие в положении западных и византийских епископов поразило посла Оттона I - Лиутпранда. На пути от Константинополя до Адриатики, останавливаясь на ночлег и отдых у епископов, он не встретил ни одного, живущего в привычной для Лиутпранда роскоши.

Иначе говоря, церковь видела свою задачу в том, чтобы ослаблять социальные противоречия и смирять политические страсти. Ее роль была по преимуществу консервативной, ибо незыблемость сложившейся системы являлась гарантией сохранения статуса самой церкви в государстве. Однако, смотря по обстоятельствам, высшее духовенство могло объявить «недугом» и мятеж против законного императора, и самый курс его политики. Столкновения между василевсами и патриархами были в IX-XI вв. не столь уж редкими и порою острыми. Для василевса противоречия с патриархом были весьма опасны, поскольку официально и открыто осуждаемого Церковью василевса рано или поздно могла сбросить с престола оппозиционная группировка знати.

Именно византийская церковь предпочитала в Х- ХП вв. распространять христианство скорее с помощью дипломатии, культурного влияния и мирной проповеди, чем огнем и мечом, как церковь Запада. Именно византийцы считали оправданной церковную службу на родном языке практически для любого новообращенного в христианство народа и даже содействовали организации такой службы, так как эта политика гарантировала от рецидивов язычества.

Для Византийской империи, как православной христианской державы, духовное состояние граждан, в том числе воинов, было превыше всего. Командиры византийцев хорошо понимали это и уделяли большое внимание нравственному состоянию своей армии. К сражениям готовились самым тщательным образом, Так как для каждого воина любой из боев мог стать последним в жизни, перед выступлением в поход они приносили покаяние в грехах и принимали святое Причастие. Перед войском проносили святыни, в том числе нерукотворные образы. Все это оказывало сильное влияние на боевой дух.

Впрочем, византийцы никогда не были слишком воинственными людьми. Святой Василий выпустил указ, что солдат, убивший кого-либо, должен три года каяться, но этот указ вскоре был забыт. Но сам факт его существования весьма показателен: трудно предположить, что нечто подобное могло быть издано в виде наставления на Западе.

В Византии военная профессия никогда не считалась почетной, а смерть на поле боя не признавалась славной. По возможности следовало избегать даже войны с неверными, так что идея Крестового похода была совершенно чуждой византийским взглядам. Бесконечные интриги и уловки византийской дипломатии, которые так шокировали латинян, часто имели целью избежать кровопролития и являлись естественным следствием византийского отношения к войне.

Данные факты византийской истории ещё раз подчеркивают то значение, которое имела Церковь во всех сферах жизни, пусть даже порой это и противоречило практическим интересам государства.

Несмотря на то, что Церковь и Государство являли собой две функционально независимые и взаимодополняющие институции в византийском обществе, трудно не отметить негативное влияние, которое оказывало имевшее место в правление ряда императоров манипулирование вопросами веры: попытки навязать унию, иконоборчество и т.п. Идея Юстиниана I Великого: василевс и патриарх в содружестве правят один телом, а другой душою подданных – быстро стала пустым звуком. Василевс стремился править единолично: и «душой» и «телом». Понятное дело, единства и силы Церкви это не добавляло. Всегда, когда приверженность к тому или иному религиозному течению (одно из которых является государственным) является вопросом скорее политической принадлежности, а не веры, происходит проникновение некоторого цинизма в общество. Особенно, в тех случаях, когда в зависимости от позиции того или иного императора отношение государства к тому или иному религиозному течению постоянно менялось. Мы не говорим о священнослужителях и прочих ромеях, которые подвергались гонениям и порой принимали мученичество за свои убеждения. Речь идет о большинстве простых людей, которые, к примеру, во времена иконоборчества часто должны были скрывать свою принадлежность к иконопочитателям даже от родственников. Здесь мы порой, увы, также сталкиваемся с таким прискорбным явлением, как приспосабливаемость и конформизм, которые входили в привычку, поскольку ромеев веками приучали менять (либо скрывать) свои воззрения в зависимости от изменений в государственной политике.

Как уже отмечалось, ромеи на интуитивном уровне могли наиболее полно и точно охарактеризировать себя только как «христиане» (православные). Поэтому при каком-либо внутреннем кризисе, региональных или этнических противоречиях, которые были привычным явлением в полинациональной Византии, единственным и наиболее эффективным способом выделить себя, противопоставить Константинополю, было перестать быть «христианами» или же стать «другими христианами», то есть уйти в какое-то еретическое верование (начиная от распространения монофизитства в Сирии, Египте и Армении и заканчивая локальными ересями вроде павликианства). Этим также объясняется региональный в большинстве случаев характер ересей в Империи.

То есть, очень часто вопрос религиозных убеждений и взглядов, принадлежности к определенному церковному течению становился вопросом принадлежности политической.

Когда на фоне нарастающего внутреннеполитического кризиса в Империю ромеев вторглись сельджуки-огузы, они, достаточно немногочисленные по отношению к оседлому населению, смогли закрепиться в центре Малой Азии. Встает вопрос: почему территории, которые на протяжении веков являлись опорой и становым хребтом византийского государства, территории с суровым климатом, которые из-за природных условий и упорного сопротивления местного населения не удалось завоевать ни иранцам, ни арабам, почему вдруг эти земли не только не оказали достаточного сопротивления тюркским захватчикам, но и со временем, ассимилировав пришельцев в плане материальной культуры, хозяйства и быта, переняли их язык, самоназвание и, что особенно важно, религию?
Рискну предположить, что таким образом население нагорий Анатолии попыталось окончательно противопоставить себя Константинополю. Как мы помним, быть ромеем – значит быть христианином ортодоксального убеждения. Соответственно, чтобы перестать быть ромеем, надо перестать быть христианином – вот невеселый результат чрезмерных спекуляций государства вопросом вероисповедания, использование его как признака этнической и политической принадлежности.

Если мы рассмотрим этно-конфессиональную ситуацию в Малой Азии на середину 19 века, то есть после того, как окончательно сформировался турецкий этнос, но до потрясений конца 19 – начала 20 вв., христианское население будет представлено осколком ромеев – греками (к слову, часть понтийских (черноморских) греков, с которыми состоит в родственных отношениях автор этих строк, до сих пор носит самоназвание «румеи»), притом можно с достаточной уверенностью говорить, учитывая, что территории проживания греков в Малой Азии в 19 веке фактически совпадают с территориями их проживания в византийский период, что этнически они в основном являются потомками византийских греков. Иная часть христиан Малой Азии была представлена монофизитами-армянами. Можно сделать вывод, что в отличие от иных народностей и региональных групп Византии, греки удержались за православие, греческий язык и византийскую культуру, так как это был их язык и во многом именно их культура и вера, для других же региональных групп и народностей Романии (отметим, что речь в данный момент идет о периоде распада византийской этнокультурной общности и, соответственно, ухудшении отношения к имперскому центру) это была вера (язык и прочее не играли в Византии такой существенной роли, как вопрос религиозной принадлежности) Константинополя, от которого теперь старались отмежеваться. Парадокс заключается в том, что византийские греки, не будучи никогда «имперской нацией» в привычном понимании, стали ей в глазах других ромеев во время крушения византийской общности.

Совершив краткий обзор истории византийского государства и Церкви, мы увидели, насколько неполным является понимание сущности этой уникальной цивилизации, именуемой Византией, без должного внимания к обоим её началам: Церкви и государству. Отсюда видна ошибка авторов, которые пренебрегают историей Церкви в Империи ромеев, основывая свои выводы лишь на политической истории и анализе государственного аппарата Романии.

«Государство создается не ради того, чтобы жить,

но преимущественно для того, чтобы жить счастливо»

Аристотель «Политика»

«Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай,

а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад»

Н.А. Бердяев (1874-1948)

Тема 5. Государство и гражданское общество

1. Государство: сущность, признаки, формы

2. Проблемы формирования гражданского общества

Литература:

Делягин М.Г. Государство между народом и бизнесом // Полис. 2008. № 3. С. 134-147.

Жуков В.Н. Государство как ценность // Государство и право. 2009. № 9. С. 14-26.

Ильин И.А. Что есть государство – корпорация или учреждение? // Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба России. Статьи 1948-1954 годов. В 2-х т. М: МП «Рарог». 1992. Т. 1. С. 84-89.

Ирхин Ю.В. Гражданское общество и власть: проблемы взаимодействия и контроля в современной России // Социально-гуманитарные знания. 2007. № 5. С. 3-24.

Кочеткова Л.Н. Социальное государство: русский взгляд // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 3. С. 208-215.

Патрушев С.В. Гражданская активность: институциональный подход (перспективы исследования) // Полис. 2009. № 6. С. 24-32.

Раквиашвили А. Либертаристская концепция государства: логика и мораль // Вопросы экономики. 2009. № 9. С. 119-131.

Федякин А.В. Политика формирования позитивного образа государства (вопросы теории) // Вестник Московского университета. Сер. 12. Политические науки. 2010. № 3. С. 11-24.

Шишков Ю.В. Государство в эпоху глобализации // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 1. C. 3-13.

Яценко О.В. Институт парламентского контроля как фактор формирования правового государства // Философия права. 2010. № 2. С. 93-97.

Вопрос 1.

В современном мире более 200 государств. Самые маленькие по площади: княжество Монако (1,95 кв. км), Ватикан (0,44 кв. км), самые большие: Россия (более 17 млн. кв. км), Китай (9,6 млн. кв.км).

Государство – основной институт политической системы общества, организующий, направляющий и контролирующий совместную деятельность и отношения людей, общественных групп, классов и ассоциаций. Государство представляет собой центральный институт власти в обществе и концентрированное осуществление этой властью политики. Государство создаетсядля организации и управления жизнью населения на определенной территории с помощью публичной власти, имеющей обязательный характер.

Государство – это особая политико-правовая, суверенная, территориальная организация, осуществляющая публичную власть в обществе для решения общих дел и обеспечивающая в нем правопорядок 1 .

Государство «есть организация не частноправовая, наподобие кооператива, добровольно-свободная, а публично правовая, властно-повелительная, обязательно-принудительная. И этим одним уже предопределено, что оно никогда не перестанет быть учреждением и никогда не превратится в кооперацию чистой воды… Грядущей России предстоит найти для себя – свою, особую, оригинальную государственную форму, такое сочетание из «учреждения» и «корпорации», которое соответствовало бы русским, национальным историческим данным…» 2 .

Теория государства охватывает три группы генетических и функциональных проблем, связанных с триединой основой происхождения, формирования и существования государства: 1) общественной, 2) классовой, 3) политико-правовой и организационно-структурной основой государственной деятельности.

В зависимости от акцента на одной из этих основ сложились три различных подхода к исследованию государства: 1) политико-философский и политико-научный, идущий от античной традиции, при котором государство рассматривается как средство решения «общих дел» (республика) и регулирования отношений власти и народа, а также как средство, обеспечивающее политическую жизнь самого народа и человека (Аристотель); 2) классовый как порождение разделения общества на классы и орудие классовой борьбы, согласно марксистской традиции: «Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы» (В. И. Ленин); 3) правовой и организационно-структурный – как «юридическое государство», источник права и закона, организующее жизнь общества и деятельность самого государства и его структур в системе политических и общественных отношений.

Теории возникновения государства:

Патриархальная (семейная) (Аристотель).

Договорная (Дж. Локк, Т. Гоббс, А. Радищев).

Теория насилия (завоевания) (Е. Дюринг, К. Каутский).

Теория экономического детерминизма (К. Маркс, Ф. Энгельс).

Божественная (Ф. Аквинский).

Психологическая (Л. Петражицкий, Ж. Бюрдо)

Государство всех времен и типов характеризуется рядом устойчивых, общеисторических признаков . К ним относятся: 1) обязательное формирование правящих сил на той или иной социальной и классовой основе, процесс, который в современном государстве имеет тенденцию демократизироваться путем расширения этой основы; 2) наличие характерной политической организации – политической системы, органов власти; 3) обязательное расширение политического пространства государства за пределы государственной территории в связи с осуществлением его внешнеполитических функций; 4) ряд обязательств перед страной и народом: поддерживать внутренний мир и порядок, защищать подвластную территорию, регулировать социальные отношения, преследовать цели общего блага; 5) ряд монопольных прав: монополия неэкономического принуждения, не допускающая принуждения и насилия со стороны частных лиц, отдельных групп, исключительное право издавать обязательные для всех законы, исключительное право эмиссии денежных знаков, право определять и взимать налоги и сборы, создавать, содержать и использовать вооруженные силы и др. «силовые» органы, право на осуществление внешней политики; 6) территория, расположенная в государственных границах.

Закономерности формирования государства на Востоке

Зарождавшиеся на Востоке частную собственность и рыночные отношения встречала давно существующая командно-административная структура – неевропейское государство (восточная деспотия, по Гегелю). Принципиальное отличие этого государства от античного отнюдь не сводится к большей степени произвола или беззакония. Дело в другом. Во-первых, в том, что мощная централизованная структура складывалась в неевропейском мире на протяжении тысячелетий не на основе рыночно-частнособственнических отношений. Привычная командно-административная форма отношений абсолютно подавляла и нарождавшуюся частную собственность, и робкий обслуживающий ее и не имевший ни свобод, ни гарантий, ни привилегий восточный рынок. Власть здесь была первоначалом. Власть, команда, администрирование довлели абсолютно, тогда как отношения собственности, необходимые для регулирования хозяйства, были явлением производным, вторичным по отношению к власти. А во-вторых, в античном мире даже в те времена, когда в политике, администрации, власти царил произвол, сближавшийся внешне с деспотизмом по-восточному, существовали уже опиравшиеся на развитую частную собственность и мощный свободный античный рынок отношения нового типа, рыночно-частнособственнические, существовали и ограждающие эти отношения нормы права (Римское право). Таким образом, разница между античным и восточным государствами сводится не к возможному объему произвола власти отдельно взятого деспота, а к принципиальной разнице самих структур.

Государство на Востоке «твердо стоит над обществом и соответственно над экономикой общества, а его правящие слои, не будучи классом в привычном марксистском понимании этого термина (т.е. классом экономическим, классом, владеющим собственностью и реализующим это преимущество в собственных интересах), являются своего рода квазиклассом, ибо в конечном счете живут за счет достояния общества и выполняют в этом обществе функции господствующего класса» 3 .

«вне зависимости от того, в какой степени каждый из представителей правящих кругов лично был втянут в сферу рыночно-частнособственнических отношений (покупая земли у общин, вкладывая деньги в торговлю и т.п.), все они в целом, как квазикласс (государство-класс по М.А. Чешкову), вынуждены были действовать единодушно и достаточно жестко по отношению к собственнику. Отвечая за нормальное функционирование системы, в рамках которой и благодаря которой они господствовали, правящие верхи вынуждены были выступать за нейтрализацию дезинтегрирующей тенденции, т.е. за строгий контроль и суровые ограничения частнособственнической стихии…» 4 .

С ослаблением восточного государства частный сектор не развивался. История Востока показывает, что расцвет частнособственнической экономики происходил лишь «в условиях стабильности и сильной власти центра со всеми контролирующими функциями, включая жесткий административный контроль над экономикой всей страны» 5 .

Власть-собственность – это альтернатива европейской частной собственности в неевропейских государствах, причем это не столько собственность, сколько власть, т.к. функции собственника здесь опосредованы причастностью к власти, т.е. к должности, но не к личности правителя. По наследству здесь может быть передана должность с ее правами и прерогативами, но не собственность как исключительное частное право владения вне зависимости от должности. Социально-экономической основой власти- собственности государства и государя было священное право верхов на избыточный продукт производителей. Налог в этом смысле – высшее право государства как суверена на определенную долю дохода населения.

Таким образом, сущность неевропейской модели в том, что частная собственность на Востоке, даже появившись и укрепившись, всегда была второстепенной и никогда не была защищена от произвола власти. Государство на Востоке абсолютно довлело над обществом.

Подчиненное государству общество в различных восточных структурах выглядело по-разному. В Египте, например, общества почти не было вообще: оно было практически растворено в институтах государства. В Китае голос его был слышен - как в форме идей, так и в виде определенных организаций. В Шумере и Вавилонии общество сумело даже отстоять некоторые формальные права, отраженные в системе законов. В Индии общество в форме варн выходило на передний план. Однако гражданского общества античного образца на Востоке не было и население защищалось от государства через создание социальных корпораций. Без корпорации индивид превращался в социальный нуль. В результате этого на Востоке, в отличие от Европы, никогда не было системы частного права. Законы всегда писались от имени государства и в его интересах. Системы гарантий для отдельного человека и его собственности не было. Отсутствие системы частноправовых гарантий вело к тому, что только причастность к власти предоставляла человеку сравнительно независимый статус.

Византийское государство

Г.Г. Литаврин указывал, что «василевс - помазанник божий - обладал безграничной властью. Однако удержаться на престоле в Византии было нелегко. Самая неограниченная монархия европейского средневековья, императорская власть в Византии, оказывалась самой непрочной. За 1122 года существования империи в ней сменилось до 90 василевсов. Каждый правил в среднем не более 13 лет. Почти половина императоров была свергнута и уничтожена физически.

Не богатство и родовитость становились условием получения власти, а власть - одним из условий для приобретения богатства и статуса знатного лица. Понятия "чиновничество" и "знать" вплоть до середины XI в. оставались почти синонимами. Значительную часть господствующих верхов составляло высшее и среднее чиновничество, богатство и сила которого определялись занимаемой должностью в центральном аппарате власти или в провинциях. Положение чиновника прямо зависело от монаршей милости. Потеря места грозила не только крушением карьеры, но и резким падением материального благосостояния либо даже нищетой. "Вертикальная подвижность" проявлялась здесь особенно явственно.

Еще до победы провинциальной знати отдельные императоры пытались осуществить некоторые реформы, но получали то прямой, то замаскированный отпор столичной бюрократии. Пытавшийся урезать жалованье чиновникам Исаак I Комнин через два года был вынужден отречься от престола, пренебрегший интересами высших гражданских сановников Роман IV Диоген был отстранен от власти и уничтожен физически. Даже половинчатые реформы государственной системы разбивались о молчаливое сопротивление аппарата власти, саботировались, глохли; отработанный в течение веков механизм функционировал зачастую уже независимо от воли василевса.

В Византийской империи организация власти, хозяйства и быта была основана на писаном законе… Однако в истории Византии не понять ничего, если не различать теорию и практику - провозглашаемые законом нормы и их соблюдение. Так, закон признавал всех граждан империи (кроме рабов) свободными - а личная зависимость париков была распространенным явлением уже в конце XI в.; закон объявлял церковное имущество неприкосновенным - а оно изымалось неоднократно; закон утверждал всеобщее равенство в суде - а бедняк нигде не мог найти защиты; закон грозил лихоимцам, налоговым сборщикам, тяжкой карой, - а они процветали 6 .

«На вопрос, чем владеет государство, какой собственностью, политико-правовая теория и практика Византии в своих наиболее гибких случаях разрешения сложнейших ситуаций давали следующий ответ: истинная государственная собственность не собственность как таковая, а собственность на выдвижение стандартов ее качества и на постоянный контроль-мониторинг этих стандартов» 7 . Государство инициатор реформ в системном, многоаспектном отношении, а не под воздействием народного протеста.

Для византийского государства была важна не столько буква, сколько Дух закона.

Русское государство

В средние века «властью, а не земельной собственностью определялся материальный и социальный статус кормленщика» 8 .

«Неразграниченность административных и судебных функций центральных и местных властей, а также гражданского и уголовного судопроизводства характерна для средневекового правосознания, равно как и неравенство перед законом, т.е. существование права-привилегии. Такой привилегией феодалов была их подсудность непосредственно князю либо его представителю, а не местной администрации» 9 .

«Отсутствие хозяйственной свободы частных лиц и административно-бюрократический контроль над хозяйственной деятельностью приводили к тому, что даже богатство не делало человека сколько-нибудь свободным, а оставляло его в приниженном состоянии» 10 .

«доминантой развития власти на всех этажах самодержавной России в течение нескольких веков было то, что властные структуры строились не по принципу делегирования, а исключительно по принципу поручений, когда государь «указывал» служилым людям, «государевым холопам», «быть у его, государя, дел». Могли меняться формы, названия, функции учреждений, они могли быть единоличными или коллегиальными, но суть оставалась прежней – государь ни с кем своей власти не делил, а за выполнение государева временного или постоянного дела, поручения давал награду – жаловал своим государевым жалованием служилого, будь то подьячий или генералиссимус.

Отношение к службе, давно ставшей постоянной и рутинной, но понимаемой как государево поручение, достойное награды в виде жалования, сохранялось долго. По крайней мере, до середины XVIIIв. служащие Сената и коллегий, как и их предшественники, приказные людиXVIIв., не получали за свою работу оплату назначенную, а просили императора (императрицу) всякий раз «пожаловать, выдать мне, твоего, государь (государыня), жалованья» 11 .

«петровское государство не допускало существования свободных людей. Понятие «вольный человек», присутствовавшее в праве XVIIв. и характеризующее положение человека, свободного от крепости, тягла и службы, при Петре было полностью искоренено. Оно прочно ассоциировалось с понятиями «беглый», «преступник», «человек, преследуемый по закону» 12 .

«И Екатерина II, и ПавелIв теории и практике управления исходили из опоры на доверенных, преданных людей… Как и ЕкатеринаII, ПавелIпоследовательно и жестко проводил личное, «министерское» начало в управлении… В итоге систему единоличной власти, которую сумела сохранить ЕкатеринаII, усилил ее сын» 13 .

Формы государственного правления:

Монархия:

- абсолютная (Бахрейн, Бруней, Ватикан, Саудовская Аравия и др.);

В арабских 14 монархиях Конституции закрепляют власть за конкретным семейством (Саудовская Аравия – Аль-Сауды, Кувейт – Аль-Сабахи, Бахрейн – Аль-Халифы и др.). Монарх является религиозным лидером, обладает полнотой власти, полным иммунитетом, неприкосновенностью и не несет ответственности перед законом за свои действия.

- конституционная (Великобритания, Бельгия, Нидерланды, Швеция, Норвегия, Дания, Испания, Япония).

Арабские страны Марокко (самая либеральная из всех, у власти уже более тысячи двухсот лет династия Алауитов, с 1999 г. правящий король Мухаммад VI) и Иордания – дуалистические монархии (монарх делит власть с законодательным органом, вместе с тем король является центральным институтом государственной власти).

Республика:

- президентская (США, Россия);

- парламентская (Германия, Италия);

- смешанная , т.е. парламентско-президентская (Франция, Греция);

В 1962 г. во Франции были значительно усилены полномочия президента. С тех пор Франция - республика со смешанной (президентско-парламентской) формой правления. Парламент имеет право вынести вотум недоверия правительству, сформированному президентом. Президент, в свою очередь, имеет право распустить парламент и назначить внеочередные выборы. Если в составе парламента партия президента получает большинство, то политику правительства определяет президент при относительно слабой фигуре премьер-министра. Если на выборах побеждают противники президента, то, как правило, последний бывает вынужден фактически передать полномочия по формированию нового правительства лидеру партии, набравшей большинство голосов на выборах. В последнем случае президент не может существенно влиять на политику правительства - и главной политической фигурой становится премьер. И нынешний президент Франции Николя Саркози, и премьер-министр Франсуа Фийон принадлежат к одной партии - «Союз в поддержку народного движения».

- суперпрезидентская (в арабских странах Алжире, Египте, Сирии, Тунисе и др. Правительства являются частью президентской власти, поэтому мало самостоятельны; президент вопреки Конституции может занимать свой пост свыше установленных сроков. Например, в 1999 г. в Египте на референдуме на 6 лет был продлен президентский срок Хосни Мубарака, которой правил страной к тому времени уже 18 лет и был единственным кандидатом на этот пост. Х. Мубарак ушел в отставку в феврале 2011 г. в результате народных волнений);

- президентско-милитарная (в ходе военных переворотов создаются неконституционные военные советы, их председатели становятся президентами, а затем проходят президентские выборы. Примеры: 1) в 1992 г. в Алжире состоялся государственный переворот. В 1994 г. военный совет (Высший государственный совет) назначил на должность президента Ламина Зеруаля. В 1995 г. состоялись выборы президента. 2) в 1989 г. произошел переворот в Судане. В 1993 г. военный совет (Совет командования революции и национального спасения) назначил президентом О.Х.А. Аль-Башира. В 1996 г. состоялись президентские выборы.

Формы государственного устройства:

Унитарное государство – единое государственное образование, разделенное на административно-территориальные единицы, имеющие одинаковый юридический статус и не обладающие политической самостоятельностью (Франция, Польша, Португалия, Греция).

Федерация – союзное государство, в которое входят составные единицы (республики, земли, штаты, кантоны и др.), наделенные определенными правами сопоставимыми с правами центра. Для федерации как правило характерно наличие двух уровней власти – центральной и местной, двухпалатного парламента (Примеры: США, ФРГ, Россия, Индия, Объединенные Арабские Эмираты (это государство возникло при поддержке англичан в 1971 г., состоит из 7 эмиратов во главе с самым крупным и богатым эмиратом Абу-Даби).

Конфедерация – государственное правовое объединение юридически независимых государств с целью проведения единой политики в определенной сфере (Примеры: Союз Сирии и Египта в 1958-1961 гг., Сенегала и Гамбии в 1982-1989 гг.).

Функции государства:

внутренние функции: 1) экономическая, 2) подержание общественного порядка, 3) охрана жизни и собственности граждан, 4) экологическая, 5) развитие народного образования и культуры;

внешние функции: 1) отношение с другими государствами и защита своих интересов в мировой политике, 2) оборонная функция.

Принципы правового государства:

1. Верховенство закона.

Гарантированность прав и свобод личности.

Взаимная ответственность государства и личности.

Реальное разделение властей.

Общественный контроль деятельности органов власти.

Г осударственный суверенитет – это политико-правовое свойство государственной власти, определяющее ее верховенство и независимость.

Перспективы эволюции государства:

1) В условиях глобализации признаки государства теряют свой абсолютный характер.

2) Интернационализация (т.е. создание государственных структур, объединяющих регионы (например, Евросоюз).

3) К началу ХХIв. изменился модернизационный контекст: «этатизм замещается принципами рыночного регулирования не только в экономике, но и в социально-политической сфере; приватизация. Либерализация и глобализация стимулируют развитие новых политических процессов. Для мусульманских политий отступление государства означает, учитывая нерешенность прежних проблем, колоссальное повышение нагрузки на политическую систему, неспособную институциализировать возрастающее политическое участие. В этом контексте роль исламского фактора как естественного социокультурного регулятора модернизационных процессов многократно возрастает» 15 .

Пример: события января-февраля 2011 г. в Египте как реакция на курс политической либерализации президента Х. Мубарака. Во главе народного движения выступила фундаменталистская организация «Братья-мусульмане», созданная в Египте в 1928 г. Х. аль-Банной и имеющая филиалы в ряде стран. Ислам явился выражением политических интересов большинства населения как механизм сохранения стабильности общества и системы управления.