11 августа 1932 года в 11 утра в своём доме в Коктебеле, там, где прожил большую часть жизни, умер Максимилиан Волошин. Благодаря ему Коктебель стал известен далеко за пределами Крыма. « » подготовила для вас несколько удивительных фактов из жизни этого удивительного человека.

Максимилиан Волошин

«Молюсь за тех и за других»

Дом Волошина в Коктебеле, который поэт начал строить в 1903 году, задумывался им в виде корабля - площадки и лестницы изображали соединённые трапами палубы, а в башне находилась художественная мастерская. Этот «корабль» фактически стал первым в России домом творчества - в нём Волошин принимал по 500-600 человек за лето. В этом доме во время Гражданской войны поэт укрывал красных от белых, а белых - от красных.

«А я стою один меж них в ревущем пламени и дыме и всеми силами моими молюсь за тех и за других», - писал Волошин о Гражданской войне.

Воспитание характера

«Вся мужественность, данная на двоих, пошла на мать, вся женственность - на сына», - говорила о Волошине и его матери, Елене Оттобальдовне Глазер, Марина Цветаева. Ей вторил Вересаев: «Это была худощавая мужественная старуха. Ходила стриженая, в шароварах и сапогах, курила». Елена Оттобальдовна сама растила сына и хотела воспитать в нём бойцовский характер.

Но дело шло туго: Волошин был на редкость миролюбив. И в Коктебеле, куда он переехал с матерью в 16 лет, Елена Оттобальдовна… нанимала окрестных мальчишек, чтобы они вызывали Макса на драку. Учитывая характер Волошина, вряд ли это мероприятие увенчалось успехом - та же Цветаева рассказывала, что поэт даже от нападающих стай диких собак спасался, начиная с ними разговаривать и увещевая не кусать его. А с матерью Волошин оставался близок до самой её смерти (он пережил её лишь на 9 лет).

Могила Максимилиана Волошина на горе Кучук-Енишары в Коктебеле. 1934 г. Фото: gagalukas.livejournal.com

«Спорный» профиль

Строки Волошина: «И на скале, замкнувшей зыбь залива, судьбой и ветрами изваян профиль мой!» - знают многие. Они были написаны в 1918 году. Интересно, что в те времена эту скалу часто называли «профилем Пушкина». Вересаев, живший в Коктебеле у себя на даче в 1918-1921 годах, писал: «Справа высятся крутые утёсы Карадага; на склоне его выступы скал образуют совершенно определённо человеческий профиль, несколько напоминающий профиль Пушкина. Впрочем, постоянно живший в Коктебеле поэт Волошин утверждает, что это его профиль».

После землетрясения 1927 года скала частично обрушилась - и принадлежность спорного профиля стала совершенно очевидна: он приобрёл необычайное сходство с Максимилианом Волошиным.

Магнетическая сила

По воспоминаниям современников, Волошин обладал экстрасенсорными способностями. Рассказывали, что в моменты сильного душевного напряжения у него из пальцев и кончиков волос вылетали искры, от них однажды даже загорелась занавеска. А ещё говорили, что от прикосновения руки Волошина у людей проходила боль. Екатерина Бальмонт, жена поэта Константина Бальмонта, утверждала, что «у Макса есть магнетическая сила, он наложением рук излечивал нервные боли, что и многие мои знакомые испытывали на себе».

«Вход только для взрослых»

Волошин всегда имел своё собственное независимое мнение, подчас весьма неожиданное. К примеру, в 1913 году скандал вызвала реакция Волошина на историю с картиной Репина «Иван Грозный и сын его Иван». 16 января 1913-го иконописец Абрам Балашов пришёл в Третьяковскую галерею с ножом и бросился с ним на картину с криком «Довольно крови!».

Все возмущались поступком Балашова и сочувствовали художнику (ему пришлось переписать лица Грозного и его сына заново.) Волошин же заявил, что «Репин в своей картине переступил рубежную грань, и нашелся ценитель, который её изрезал». Как писали газеты, «Волошину картина Репина не по душе; он находит, что самые потоки крови на ней неестественны.

По мнению Волошина, картине Репина, которая, конечно, должна быть исправлена, место не в национальном музее, а в паноптикуме. Но если уж её желают оставить в Третьяковской галерее, то пусть её поставят в отдельную комнату и напишут: «Вход только для взрослых». Волошин закончил свою речь утверждением, что он не знает, Репин ли - жертва Балашова, или Балашов - жертва Репина, так как давно можно было ожидать такого эксцесса при грубости картины».

Дом поэта в Коктебеле. Фото: galina-lukas.ru

Вторая дуэль на Чёрной речке

В ноябре 1909-го Волошин и Гумилёв… стрелялись на Чёрной речке. Гумилёв выстрелил мимо, пистолет Волошина дал осечку, а потом его и вовсе заклинило. Дуэль состоялась из-за поэтессы Елизаветы Дмитриевой. Летом 1909-го Дмитриева и Волошин придумали мистификацию: Дмитриева стала печататься под псевдонимом Черубина де Габриак, и жизнь этой вымышленной поэтессы была окутана тайной.

Под маской Черубины Дмитриева, не обладающая привлекательной внешностью, получила огромный успех. У неё появилась масса заочных поклонников. Однако мистификацию вскоре разоблачили, а до Волошина дошли слухи, что Гумилёв цинично отозвался о Дмитриевой. За этим последовала пощёчина, данная Волошиным Гумилёву, и дуэль на Чёрной речке - вторая в истории русской литературы.

Неприличная надпись

В июле 1914 года в Феодосии в судебное производство попало дело, в котором Волошин фигурировал в качестве обвиняемого. Как сообщали газеты, поэт «не смог выносить вида установленных на пляже против его дачи дощечек, обозначавших места для купания мужчин и женщин. Соответствующие надписи были им замазаны, и в результате он и привлечён полицией за уничтожение знаков, установленных в Коктебеле по распоряжению власти».

Интереснее всего было письменное объяснение, которое Волошин прислал в уездную полицию: «Против моей дачи на берегу моря, действительно, был самовольно поставлен о-вом курортного благоустройства, во время моего отсутствия столб с надписью «для мужчин» и «для женщин». Не трогая самого столба, я счёл необходимым замазать неприличную надпись, которой он был украшен, так как, я думаю, вам известно, что данная формула имеет определённое и недвусмысленное значение и пишется только на известных местах. Поступая так, я действовал так, как если бы на заборе, хотя и чужом, находящимся против моих окон, были написаны неприличные слова.

Кроме того, считаю нужным сообщить г. исправнику, что зовут меня Максимилианом Александровичем Кириенко-Волошиным, а имя Макс (как обозначено в протоколе), является именем уменьшительным и ласкательным, так что употреблять его в официальных отношениях не подобает».

Волошин с матерью. Фото: wordcreak.com

Продолжаю освящать жизнь и работу экс-политиков в своей рубрике под названием «Где они теперь?». На этот раз по полной достанется Александру Стальевичу Волошину - герою ельцинской эпохи, серому кардиналу путинской России начала нулевых. Где он сегодня и чем он занимается? И насколько сильна его фигура в нынешней политике страны?

Карьера Волошина - типичная демонстрация социального лифта в действии. Простой работяга, рабочий локомотивного депо - в то время кто мог предположить, что этот человек будет вершить судьбы своей страны - огромной России? Кто знал, что он будет работать у президента (даже у двух) под крылом, что он будет заседать в Администрации главы государства в течение нескольких лет? А ведь так чаще всего и бывает.

Покровителем карьеры Волошина с самого начала был не кто иной, как господин Борис Березовский. Именно при нём Александр Стальевич начал свою активную деятельность: сначала возглавляя Всероссийский научно-исследовательский конъюнктурный институт МВЭС России , Волошин познакомился с Борисом Абрамовичем - оказывал ему некоторые услуги в информационном плане по экспорту автомобилей (Березовский на тот момент - глава автоальянса AVVA ). Затем после скрепления деловых отношений наступили отношения дружбы - Волошину было поручено возглавить дочерние компании будущего опального олигарха.

Любопытное начало карьеры продолжилось на высшем политическом уровне. Из-за тесной связи госструктур и бизнеса в конце девяностых Волошин стал всё чаще входить в высокие кабинеты. Здесь ему помог Валентин Юмашев (читаем Бори Березовский). Впоследствии августовский дефолт способствовал продвижению Волошина по службе. После всяческих интриг, связанных, в том числе и с господином Гусинским, Александр Стальевич поддержал фактически действующую власть. Ельцину понравилось. Ельцин сделал его главой собственной администрации.

В то же время Волошин оказался на высоком посту в РАО «ЕЭС России» (председатель совета директоров). После всяческих сложных перипетий во власти произошло радикальное событие - Ельцин объединил вокруг себя самых серьезных и преданных товарищей, а Гусинскому и Березовскому был дан от ворот поворот. Формирование нового блока «Единство», в котором также участвовал Волошин, распределяло силы во власти по-новому. В итоге Ельцин заложил некий фундамент в 1999 году, выбрал Путина, и ушёл на покой. На пенсию главой Администрации президента РФ Бориса Николаевича провожал Александр Волошин.

Поначалу Волошин помогал Путину освоиться в новом амплуа. Однако уже в 2003 году новый Президент России почувствовал себя сильным политиком, в результате скандала с ЮКОСом Волошин был уволен. После этого - затишье. Волошин на публике мелькал очень редко, занимаясь своей основной работой - РАО «ЕЭС России». Но тем не менее высказывалось множество мнений о том, что Волошин значительно сильно влияет на выработку некоторых аспектов политики Путина. Так или иначе, но после смены во власти «Путин - Медведев» Волошин сменил несколько мест работы, а о энергетической деятельности пришлось забыть и вовсе.

Медведев в 2010 году вспомнил о некогда одной из ключевых фигур в российской политике: Волошин возглавил Международный Финансовый Центр. Несмотря на разрыв с РАО «ЕЭС России» бывший политик был на видных постах и в «Норильском никеле», и в «Уралкалии». Сейчас он занимает пост председателя совета директоров «Первой грузовой компании». То есть стабильная пенсия и достойный остаток жизни Александру Стальевичу обеспечены.

Вот как получилось: начинал при Березовском, продолжил при Ельцине, завершил при Путине. Но завершил не так, как Березовский! Наоборот: остался на ключевых постах в энергетических и промышленных компаниях. Продвинул и своих детей - сын Илья, например, занимает пост вице-президента «Конверсбанка». Денежная структура, надо сказать… Такая вот политическая судьба. Нетипичная, немного парадоксальная, но вполне российская по своему стихийному характеру.

Максимилиан Александрович Волошин (фамилия при рождении - Кириенко-Волошин). Родился 16 (28) мая 1877 года в Киеве - умер 11 августа 1932 года в Коктебеле (Крым). Русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик.

Максимилиан Волошин родился 16 (28 по новому стилю) мая 1877 года в Киеве.

Отец - Кириенко-Волошин, юрист, коллежский советник (умер в 1881 году).

Мать - Елена Оттобальдовна (урождённая Глазер) (1850-1923).

Вскоре после его рождения родители расстались, Максимилиан воспитывался матерью, с которой был очень близок до конца её жизни.

Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе.

Среднее образование начал получать в 1-й Московской гимназии. Знаниями и успеваемостью не блистал. Он вспоминал: "Когда отзывы о моих московских успехах были моей матерью представлены в феодосийскую гимназию, то директор, гуманный и престарелый Василий Ксенофонтович Виноградов, развел руками и сказал: «Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем»".

В 1893 году они с матерью переехали в Крым в Коктебель. Там Максимилиан пошёл в Феодосийскую гимназию (здание сохранилось - ныне в нём Феодосийская финансово-экономическая академия). Поскольку пеший путь из Коктебеля в Феодосию по гористой пустынной местности был долгим, поэтому Волошин жил на съёмных квартирах в Феодосии.

О взглядах и жизненных установках молодого Максимилиана Волошина можно судить по дошедшей до нашего времени анкеты.

1. Ваша любимая добродетель? – Самопожертвование и прилежание.

2. Любимое качество у мужчины? – Женственность.

3. Любимое качество у женщины? – Мужество.

4. Ваше любимое занятие - Путешествие и разговор вдвоем.

5. Отличительная черта Вашего характера?- Разбросанность.

6. Как Вы представляете себе счастие? – Владеть толпой.

7. Как Вы представляете себе несчастие? – Потерять веру в себя.

8. Ваши любимые цвета и цветы? – Голубой, ландыш.

9. Если бы Вы были не Вы, чем бы Вы желали бы быть? – Пешковским.

10. Где бы Вы предпочли жить?- Где меня нет.

11. Кто Ваши любимые прозаики? – Диккенс, Достоевский.

С 1897 по 1899 год Волошин учился на юридическом факультете Московского университета, был отчислен «за участие в беспорядках» с правом восстановления, продолжать обучение не стал, занялся самообразованием.

В 1899 году за деятельное участие во Всероссийской студенческой забастовке был на год исключен и выслан в Феодосию под негласный надзор полиции. 29-го августа того же года он вместе с мамой почти на полгода выезжает в Европу, в свое первое заграничное путешествие.

Вернувшись в Москву, Волошин экстерном сдал экзамены в университете, перевелся на третий курс, а в мае 1900 года снова отправился в двухмесячное путешествие по Европе по разработанному им самим маршруту. На этот раз – пешком, с друзьями: Василием Ишеевым, Леонидом Кандауровым, Алексеем Смирновым.

По возвращении в Россию Максимилиан Волошин был арестован по подозрению в распространении нелегальной литературы. Из Крыма его этапировали в Москву, две недели держали в одиночке, но вскоре отпустили, лишив права въезда в Москву и Санкт-Петербург. Это ускорило отъезд Волошина в Среднюю Азию с изыскательской партией на строительство Оренбург-Ташкентской железной дороги. По тем временам – в добровольную ссылку.

В сентябре 1900 года изыскательская партия, возглавляемая В.О. Вяземским, прибыла в Ташкент. В её составе – М.А. Волошин, который по удостоверению значился фельдшером. Однако он проявил такие недюжинные организационные способности, что при выходе партии в экспедицию был назначен на ответственную должность начальника каравана и заведующего лагерем.

Он вспоминал: "1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и «Три разговора» Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей".

В Ташкенте он принимает решение не возвращаться в университет, а ехать в Европу, заниматься самообразованием.

В 1900-е годы много путешествовал, занимался в библиотеках Европы, слушал лекции в Сорбонне. В Париже он также брал уроки рисования и гравюры у художницы Е. С. Кругликовой.

Вернувшись в начале 1903 года в Москву, Волошин с лёгкостью стал «своим» в среде русских символистов, начал активно публиковаться. С этого времени, живя попеременно то на родине, то в Париже, много делал для сближения русского и французского искусства.

С 1904 года из Парижа регулярно посылал корреспонденции для газеты «Русь» и журнала «Весы», писал о России для французской прессы. Позже, в 1908 году, польский скульптор Эдвард Виттиг создает большой скульптурный портрет М.А. Волошина, который был выставлен в Осеннем салоне, приобретен мэрией Парижа и в следующем году был установлен на бульваре Эксельман, 66, где стоит по сей день.

"В эти годы я только впитывающая губка. Я - весь глаза, весь уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Корсика, Андорра, Лувр, Прадо, Ватикан... Национальная библиотека. Кроме техники слова овладеваю техникой кисти и карандаша... Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера", - писал он.

23 марта 1905 года в Париже стал масоном, получив посвящение в масонской ложе «Труд и истинные верные друзья» № 137 (Великая ложа Франции - ВЛФ). В апреле того же года перешёл в ложу «Гора Синайская» № 6 (ВЛФ).

С 1906 года после женитьбы на художнице Маргарите Васильевне Сабашниковой поселился в Петербурге. В 1907 году расстался с супругой и принял решение об отъезде в Коктебель. Начал писать цикл «Киммерийские сумерки».

С 1910 года работал над монографическими статьями о К. Ф. Богаевском, А. С. Голубкиной, М. С. Сарьяне, выступал в защиту художественных групп «Бубновый валет» и «Ослиный хвост», хотя сам стоял вне литературных и художественных групп.

С поэтессой Елизаветой (Лилей) Дмитриевой Волошин сочинил весьма успешную литературную мистификацию - Черубину де Габриак. Её он просил о ходатайстве для вступления в антропософское общество.

Первый сборник «Стихотворения. 1900-1910» вышел в Москве в 1910 году, когда Волошин стал заметной фигурой в литературном процессе: влиятельным критиком и сложившимся поэтом с репутацией «строгого парнасца».

В 1914 году вышла книга избранных статей о культуре - «Лики творчества», а в 1915 - книга страстных стихотворений об ужасе войны - «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915»).

В это время он всё больше внимания уделял занятиям живописью, писал акварельные пейзажи Крыма, выставлял свои работы на выставках «Мира искусства».

13 февраля 1913 года Волошин в Политехническом музее прочитал публичную лекцию «О художественной ценности пострадавшей картины Репина». В лекции им была высказана мысль, что в самой картине «таятся саморазрушительные силы», что именно её содержание и художественная форма вызвали агрессию против неё.

Летом 1914 года, увлечённый идеями антропософии, Волошин приехал в Дорнах (Швейцария), где вместе с единомышленниками более чем из 70 стран (среди них - Андрей Белый, Ася Тургенева, Маргарита Волошина) приступил к постройке Первого Гётеанума - культурного центра основанного Р. Штейнером антропософского общества. Первый Гетеанум сгорел в ночь с 31 декабря 1922 года на 1 января 1923 года.

В 1914 году Волошин написал письмо военному министру России Сухомлинову с отказом от военной службы и участия «в кровавой бойне» Первой мировой войны.

После революции Максимилиан Волошин окончательно осел в Коктебеле, в доме, построенном в 1903-1913 годах его матерью Еленой Оттобальдовной Волошиной. Здесь он создал множество акварелей, сложившихся в его «Коктебельскую сюиту».

События 1917 года и приход к власти большевиков Волошин воспринимал как катастрофу, он писал:

С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

Нередко он подписывал свои акварели: «Твой влажный свет и матовые тени дают камням оттенок бирюзы» (о Луне); «Тонко вырезаны дали, смыты светом облака»; «В шафранных сумерках лиловые холмы». Надписи дают некоторое представление об акварелях художника - поэтических, прекрасно передающих не столько реальный пейзаж, сколько настроение, им навеваемое, бесконечное неутомительное разнообразие линий холмистой «страны Киммерии», их мягкие, приглушенные краски, линию морского горизонта - какой-то колдовской, всеорганизующий прочерк, облака, истаивающие в пепельном лунном небе. Что позволяет отнести эти гармоничные пейзажи к Киммерийской школе живописи.

В годы Гражданской войны поэт пытался умерить вражду, спасая в своём доме преследуемых: сперва красных от белых, затем, после перемены власти, - белых от красных. Письмо, направленное М. Волошиным в защиту арестованного белыми О. Э. Мандельштама, весьма вероятно, спасло того от расстрела.

В 1924 году с одобрения Наркомпроса Волошин превратил свой дом в Коктебеле в бесплатный дом творчества (впоследствии - Дом творчества Литфонда СССР).

Максимилиан Волошин скончался после второго инсульта 11 августа 1932 года в Коктебеле и был похоронен на горе Кучук-Янышар вблизи Коктебеля. В похоронах участвовали Н. Чуковский, Г. Шторм, Артоболевский, А. Габричевский.

Свой дом Волошин завещал Союзу писателей.

1 августа 1984 года в Коктебеле состоялось торжественное открытие музея «Дом-музей Максимилиана Волошина». 19 июня 2007 года в Киеве состоялось открытие мемориальной доски на доме, в котором родился Максимилиан Александрович Волошин (дом № 24 на бульваре Тараса Шевченко в Киеве).

Учреждены Международный Волошинский конкурс, Международная Волошинская премия и фестиваль «Волошинский сентябрь».

В 2007 году имя М. А. Волошина было присвоено библиотеке № 27, расположенной в Новодевичьем проезде в Москве.

Крымский инопланетянин. Мистика Волошина

Личная жизнь Максимилиана Волошина:

В юности дружил с Александрой Михайловной Петровой (1871-1921), дочерью полковника, начальника пограничной стражи в Феодосии. Она увлекалась спиритизмом, затем теософией, позже не без участия Волошина пришла к антропософии.

В 1903 году в Москве, в гостях у известного коллекционера С.И. Щукина, Максимилиан встретил девушку, поразившую его своей своеобычной красотой, утонченностью и оригинальным мировосприятием - Маргариту Васильевну Сабашникову. Она была художницей репинской школы, поклонницей творчества Врубеля. Была известна в артистической среде как тонкий портретист и колорист. Кроме того, писала стихи (работала в направлении символизма).

12 апреля 1906 года Сабашникова и Волошин обвенчались в Москве. Но брак оказался недолгим - уже через год они расстались, сохранив дружеские отношения до конца жизни Волошина. Одной из внешних причин разрыва явилось увлечение Маргариты Васильевны Вячеславом Ивановым, с которым Волошины жили по соседству в Петербурге.

В 1922 году М.В. Волошина была вынуждена уехать из советской России, обосновалась на юге Германии, в Штутгарте, где жила до самой своей смерти в 1976 году, занималась духовной живописью христианского и антропософского направления.

Вскоре после расставания с Собашниковой, в 1907 году Волошин уехал в Коктебель. А летом 1909 года к нему приехали молодые поэты и Елизавета (Лиля) Дмитриева – некрасивая, хромая, но очень талантливая девушка.

Вскоре Волошин и Дмитриева создали самую известную литературную мистификацию XX века: Черубина де Габриак . Волошин придумал легенду, литературную маску Черубины и выступал в качестве посредника между Дмитриевой и редактором «Аполлона» С. Маковским, но стихи под этим псевдномом писала только Лиля.

22 ноября 1909 года между Волошиным и Гумилевым состоялась дуэль на Чёрной речке. Согласно «Исповеди», написанной Елизаветой Дмитриевой в 1926 году незадолго до её смерти, основной причиной стала нескромность Н. Гумилёва, который повсюду рассказывал о своём романе с Черубиной де Габриак.

Дав Гумилёву публичную пощёчину в мастерской художника Головина, Волошин вступился не за свою литературную мистификацию, а за честь близкой ему женщины – Елизаветы Дмитриевой.

Секундантом Гумилёва стал Евгений Зноско-Боровский. Секундантом Волошина был граф Алексей Толстой.

Однако скандальная дуэль принесла Волошину только насмешки: вместо символической пощёчины-вызова, Волошин залепил Гумилёву настоящую оплеуху, по дороге к месту дуэли потерял калошу и заставил всех её искать, затем принципиально не стрелял в противника. Тогда как Гумилёв дважды стрелял в Волошина, но не попал. Волошин намеренно стрелял в воздух, и его пистолет дал подряд две осечки. Все участники дуэли были наказаны штрафом по десять рублей.

Противники после поединка не подали друг другу руки и не помирились. Лишь в 1921 году, встретив в Крыму Гумилёва, Волошин ответил на его рукопожатие.

Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак) сразу после дуэли оставила Волошина и вышла замуж за своего друга детства, инженера Всеволода Васильева. Всю оставшуюся жизнь (умерла в 1928 году) она вела переписку с Волошиным.

Лиля Дмитриева (Черубина де Габриак)

в 1923 году умерла его мать Елена Оттобальдовна. 9 марта 1927 года Волошин официально женился на Марии Степановне Заболоцкой - фельдшере, которая помогала ему ухаживать за матерью в ее последние годы жизни.

Считается, что этот брак несколько продлил жизнь и самому Волошину - все оставшиеся годы он много болел, почти не покидал Крым и нуждался в постоянном профессиональном уходе.

Библиография Максимилиана Волошина:

1900-1910 - Стихотворения
1914 - Лики творчества
1915 - Anno mundi ardentis
1918 - Иверни: (Избранные стихотворения)
1919 - Демоны глухонемые
1923 - Усобица: Стихи о революции
1923 - Стихи о терроре
1946 - Пути России: Стихотворения
1976 - Максимилиан Волошин - художник. Сборник материалов
1990 - Волошин М. Автобиография. Воспоминания о Максимилиане Волошине
1990 - Волошин М. О самом себе
2007 - Волошин Максимилиан. «Я был, я есмь...» (Составитель Вера Терёхина

Живописные работы Максимилиана Волошина:

1914 - «Испания. У моря»
1914 - «Париж. Площадь Согласия ночью»
1921 - «Два дерева в долине. Коктебель»
1921 - «Пейзаж с озером и горами»
1925 - «Розовые сумерки»
1925 - «Холмы, иссушенные зноем»
1926 - «Лунный вихрь»
1926 - «Свинцовый свет»

Образ Максимилиана Волошина присутствует в фильме 1987 года «В Крыму не всегда лето» режиссера Виллена Новака. В роли поэта снялся актер .

Корпорации охотно берут на работу отпрысков влиятельных чиновников. Сын бывшего руководителя администрации президента и председателя совета директоров РАО ЕЭС Александра Волошина трудится в Конверсбанке, министра обороны Сергея Иванова - в Газпромбанке. Детей нанимают не ради того, чтобы угодить родителям, утверждают в банках.

Один из клиентов Конверсбанка рассказал, как столкнулся в офисе банка с Волошиным-младшим. “Он так похож на отца внешне и манерами. Мне потом подтвердили, что это и правда он”, - говорит собеседник “Ведомостей”.

29-летний Илья Волошин трудится вице-президентом Конверсбанка полгода. “Как-то раз я пришел в Росбанк получить кредит для своего бизнеса. Там рекомендовали обратиться в Конверсбанк”, - описывает историю своего трудоустройства Илья Волошин. Какой бизнес успел построить банкир, он не распространяется. Так он познакомился с предправления Конверсбанка Максимом Дружининым, который вовлек Волошина в свою команду. Дружинина, по его словам, в Волошине привлекли его лондонское образование и обширные связи, способные обеспечить банку приток клиентов. Волошин-младший - финансист со стажем. Еще в 1996 г. он работал трейдером по ценным бумагам в банке “Евротраст”, потом - в информагентстве AK&M, основанном Волошиным-старшим. “Он не был трудоголиком, но вольностей не допускал”, - сошлись во мнении сотрудники агентства. Вице-президент Инвестиционного Промэнергобанка Владимир Талавер отмечает, что Волошину-младшему присущи внимательность и способность выстраивать “интересные бизнес-схемы”. “Его работой как вице-президента по клиентскому бизнесу мы довольны”, - заверил председатель совета директоров банка Александр Антонов.

Корпорации и банки охотно берут на работу отпрысков высокопоставленных родителей. Сын нынешнего премьер-министра Петр Фрадков работает замдиректора Дальневосточного морского пароходства. Сергей Иванов, сын министра обороны, является вице-президентом Газпромбанка, тот же пост во ВТБ занимает Сергей Матвиенко, сын губернатора Санкт-Петербурга. Зампредом правления Россельхозбанка трудится Аркадий Кулик - сын бывшего вице-премьера и известного депутата-аграрника […]

Сколько платят детям чиновников, банкиры не говорят. Вознаграждение вице-президента по клиентскому бизнесу среднего банка размером с “Конверс” - $150 000 в год плюс бонус, констатирует Игорь Шехтерман из RosExpert. Но вопрос о компенсации для “свадебного генерала” всегда решается в индивидуальном порядке, предупреждает он.

Близкий знакомый семьи Волошиных говорит, что Волошин-старший не участвовал в трудоустройстве сына: “Он не вмешивался в это, и вообще сомневаюсь, что хорошо знает про банк, где работает Илья”. “Эти вопросы решаю я сам”, - подтверждает Илья.

В ВТБ ситуацию не комментируют, а представитель Газпромбанка сказал, что банк доволен работой своего вице-президента. “Родственные связи не входят в число критериев для найма”, - заключает представитель банка.

Василий Кудинов, Екатерина Дербилова

РЕБЁНОК - НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ

…Молюсь о том, чтобы стать поэтом.

Автобиография

16 мая 1877 года в Киеве, на Тарасовской улице, в семье Александра Максимовича Кириенко-Волошина и его жены Елены Оттобальдовны, в девичестве Глазер, родился сын, которого назвали Максимилианом. Отцу было тридцать девять лет, матери - двадцать семь. Больше детей у них не было. «Моё родовое имя Кириенко-Волошин, и идёт оно из Запорожья, - писал Максимилиан Александрович сорок восемь лет спустя в „Автобиографии“. - Я знаю из Костомарова, что в XVI веке был на Украине слепой бандурист Матвей Волошин, с которого с живого была содрана кожа поляками за политические песни, а из воспоминаний Францевой, что фамилия того кишинёвского молодого человека, который водил Пушкина в цыганский табор, была Кириенко-Волошин. Я бы ничего не имел против того, чтобы они были моими предками».

Слепой бандурист, пострадавший из-за любви к родине и политической направленности песен… Что ж, весьма подходящий предок для писателя, проявившего в годы революции редкую бескомпромиссность…

Другой - близкий знакомый Пушкина (по уточнённым данным - Дмитрий Кириенко-Волошинов), поэта, чьё имя для Волошина было особенно дорого и которому будущий коктебельский житель посвятит такие строки:

Эти пределы священны уж тем, что под вечер

Пушкин на них поглядел с корабля, по дороге в Гурзуф…

Но всё это родство, как говорится, неустановленное. Что же до непосредственного… Отец поэта, коллежский советник, состоял членом Киевской палаты уголовного и гражданского права. Судя по немногим сохранившимся свидетельствам, был он человеком добрым, общительным, писал стихи. Кстати сказать, единственное смутное воспоминание Макса об отце связано с его декламацией стихов - каких именно, ребёнок, естественно, не запомнил. Александр Максимович умер, когда мальчику исполнилось четыре года. Впрочем, он жил тогда уже отдельно от семьи. О своих предках Максимилиан Волошин пишет весьма бегло: «Отец мой никогда предводителем] дворянства не был. А был сперва мировым посредником, а потом членом суда в Киеве. У деда было большое имение в Киевск[ой] губерн[ии], а кто он был, не знаю, и вообще родственников] моего отца совсем не знаю» (из недатированного письма М. В. Сабашниковой).

Воспитанием ребёнка занималась мать, женщина волевая, широко образованная, из семьи обрусевших немцев. Её отец был начальником Житомирского телеграфного округа. Как вспоминал М. А. Волошин: «Дед по матери был инженером и начальником телеграфн[ого] округа (что-то важное). Его отец был синдик (видимо, представитель какой-нибудь промышленной или коммерческой корпорации. - С. П.) в каком-то остзейском городе - не то в Риге, не то в Либаве. А отец бабушки делал итальянский поход с Суворовым, а его отец был чьим-то лейб-медиком…» (в другом месте: «Прапрадед - Зоммер, лейб-медик, приехал в Россию при Анне Иоанновне»).

Лучший портрет матери поэта, Елены Оттобальдовны, дан Мариной Цветаевой, которая познакомилась с ней в Коктебеле в 1911 году: «…отброшенные назад волосы, орлиный профиль с голубым глазом… Внешность явно германского происхождения… лицо старого Гёте… Первое впечатление - осанка. Двинется - рублём подарит… Второе, естественно вытекающее из первого: опаска. Такая не спустит… Величественность при маленьком росте… Всё: самокрутка в серебряном мундштуке, спичечница из цельного сердолика, серебряный обшлаг кафтана, нога в сказочном казанском сапожке, серебряная прядь отброшенных ветром волос - единство. Это было тело именно её души».

Возможно, отсюда - подмеченное Цветаевой «германство» Волошина: аккуратность, даже педантичность в привычках и поведении, творческая усидчивость; «при явно французской общительности - явно германский модус поведения, при французской количественности - германская качественность дружбы…». Этому глубинному германству Марина Ивановна приписывает даже волошинский пантеизм: «всебожественность, всебожие, всюдубожие, - шедший от него лучами с такой силой, что самого его, а по соседству и нас с ним, включал в сонм - хотя бы младших богов…», и мистицизм: «скрытый мистик… тайный ученик тайного учения о тайном».

Впрочем, «германством» творческий облик поэта отнюдь не исчерпывается: «Француз культурой, русский душой и словом, германец - духом и кровью». Мистик, пантеист, европеец с русской душой, «нерусский поэт начала», который «стал и останется русским поэтом». Пусть так… Ну а как определяет «прошлое своего духа» сам Волошин? Откроем столь часто приходящую на помощь исследователям и просто читателям «Автобиографию».

«Я родился… в Духов день, „когда земля - именинница“. Отсюда, вероятно, моя склонность к духовно-религиозному восприятию мира и любовь к цветению плоти и вещества во всех его формах и ликах. Поэтому прошлое моего духа представлялось мне всегда в виде одного из тех фавнов или кентавров, которые приходили в пустыню к св[ятому] Иерониму и воспринимали таинство святого крещения. Я язычник во плоти и верую в реальное существование всех языческих богов и демонов - и, в то же время, не могу его мыслить вне Христа». Это признание делает более понятным и близким душевный мир поэта, который Марина Цветаева определяла как «сосуществование» - ну, скажем, языческой мифологии, антропософских знаний, христианской эзотерики, да и много ещё чего.

Вернёмся, однако, в детские годы Макса. Самые первые воспоминания жизни: «1 год - Киев. Свет сквозь цветные стёкла». В феврале 1878 года Александра Максимовича переводят в Таганрог и назначают членом окружного суда. Вскоре туда переезжает и его семья. «2–3 года. Таганрог. Дача. Сад. Мощёная дорожка. Старая игрушка (поезд). Щенок-угольщик. С кормилицей на базар (нашёл дорогу). Ящерицу поймал». Действительно, в доме Волошина существовало предание о том, как крохотный ребёнок, Макс, сидя на руках или плечах у няньки, показывал ей, взявшей его на базар, дорогу домой, хотя нужно было идти переулками. И ещё один эпизод из самого раннего детства: «Ушёл из сада нашей дачи, где гулял голенький. Заблудился. Плакал». Дети совали в рот то ли пряник, то ли конфеты. «Но до этого ничего трагического». Тихий спокойный город. «Тень листвы, солнце, цветы, тишина».

Только вот в совместной жизни супругов Волошиных далеко не всё было гладко. Известно, что Елена Оттобальдовна, забрав двухлетнего Макса, ушла от мужа (произошло это в январе 1880-го), переехала в Севастополь, работала на телеграфе. Жильё ей предоставила подруга по Институту благородных девиц Н. А. Липина. «На своей родине я никогда не жил, - узнаём мы из „Автобиографии“. - Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе. Севастополь помню в развалинах, с большими деревьями, растущими из середины домов: одно из самых первых незабываемых живописных впечатлений». Севастополь, как свидетельствуют эти воспоминания, ещё не был восстановлен к началу 1880-х после Крымской войны 1853–1856 годов.

Со дна памяти поднимается на поверхность сознания нечто приятное и отвратительное, радостное и страшное. «Лестница спуска. Дом рыбака. Собака Казбек. Рыбак-хозяин ест шоколад. Я прошу. Предлагает изо рта разжёванный. Отвращение». Порой снятся ужасно неприятные сны: «…вкус конского каштана, которым переполнен рот. Отвращение к гороховому киселю. Кухарка Дарья, которая его готовила…» Вспоминается море. «Купающиеся мальчики, которые отбегали от моря через дорогу. Острое ощущение наготы, обнажения. Стыдно и приятно».

По-видимому, к более позднему времени относятся эпизоды, описанные Мариной Цветаевой в очерке «Живое о живом». Близко общаясь с Еленой Оттобальдовной в Коктебеле, Марина Ивановна не раз оказывалась благодарной слушательницей рассказов матери о детстве этого крайне впечатлительного, изобретательного ребёнка. Вот несколько весьма колоритных сценок, воспроизведённых Цветаевой: «Жили бедно, игрушек не было, разные рыночные. Жили - нищенски. Вокруг, то есть в городском саду… - богатые, счастливые, с ружьями, лошадками, повозками, мячиками, кнутиками, вечными игрушками всех времён. И неизменный вопрос дома:

Мама, почему у других мальчиков есть лошадки, а у меня нет, есть вожжи с бубенчиками, а у меня нет?

На который неизменный ответ:

Потому что у них есть папа, а у тебя нет.

И вот после одного такого папы, которого нет, - длительная пауза и совершенно отчётливо:

Женитесь.

Другой случай. Зелёный двор, во дворе трёхлетний Макс с матерью.

Мама, станьте, пожалуйста, носом в угол и не оборачивайтесь.

Это будет сюрприз. Когда я скажу можно, вы обернётесь!

Покорная мама орлиным носом в каменную стену. Ждёт, ждёт:

Макс, ты скоро? А то мне надоело!

Сейчас, мама! Ещё минутка, ещё две. - Наконец: - Можно!

Оборачивается. Плывущая улыбкой и толщиной - трёхлетняя упоительная морда.

А где же сюрприз?

А я (задохновение восторга, так у него и оставшееся) к колодцу подходил - до-олго глядел - ничего не увидел.

Ты просто гадкий непослушный мальчик! А где же сюрприз?

А что я туда не упал.

Колодец, как часто на юге, просто четырёхугольное отверстие в земле, без всякой загородки, квадрат провала… Ещё случай. Мать при пятилетнем Максе читает длинное стихотворение, кажется, Майкова, от лица девушки, перечисляющей всё, чего не скажет любимому: „Я не скажу тебе, как я тебя люблю, я не скажу тебе, как тогда светили звёзды, освещая мои слёзы, я не скажу тебе, как обмирало моё сердце, при звуке шагов - каждый раз не твоих, я не скажу тебе, как потом взошла заря“, и т. д. и т. д. Наконец - конец. И пятилетний, глубоким вздохом:

Ах, какая! Обещала ничего не сказать, а сама всё взяла да и рассказала!

Последний случай дам с конца. Утро. Мать, удивлённая долгим неприходом сына, входит в детскую и обнаруживает его спящим на подоконнике.

Макс, что это значит?

Макс, рыдая и зевая:

Я, я не спал! Я - ждал! Она не прилетала!

Жар-птица! Вы забыли, вы мне обещали, если я буду хорошо вести себя…

Ладно, Макс, завтра она непременно прилетит, а теперь - идём чай пить.

На следующее утро - до-утро, ранний или очень поздний прохожий мог бы видеть в окне одного из белых домов… - лбом в зарю - младенческого Зевеса в одеяле, с прильнувшей, у изножья, другой головой, тоже кудрявой… И мог бы услышать прохожий:

Ма-а-ма! Что это?

Твоя Жар-птица, Макс, - солнце!»

Цветаева обращает внимание на «прелестное старинное Максино „Вы“ матери - перенятое им у неё, из её обращения к её матери. Сын и мать, уже при мне выпили на брудершафт: тридцатишестилетний с пятидесятишестилетней (шестидесятитрехлетней. - С. П.) - и чокнулись… коктебельским напитком ситро, то есть попросту лимонадом».

Вдова поэта, Мария Степановна Волошина, вспоминала, что в 1926 году у них в Коктебеле гостил врач Семён Яковлевич Лифшиц, доктор физики Московского высшего технического училища, который занимался вскрытием «инфантильных травм» и устраивал своеобразные психоаналитические сеансы. Максимилиан Александрович вызвался быть объектом этих сеансов и позволил доктору не менее двадцати раз подвергать себя этим сомнительным, как считала Мария Степановна, опытам. С. Я. Лифшиц был ярым последователем Фрейда. Волошин, также знакомый с трудами последнего, был всегда открыт всему свежему, новому, интересному. В результате сеансов возникали некие «сны», в которых автобиографическое перемешивалось с фантастическим, обыденное приобретало сюрреалистический оттенок.

«Сны: самый страшный: видел самого себя. Обыкновенный мальчик-двойник. Другой сон: мужчина ведёт мальчика и девочку, ставит на пригорке на колени. Заставляет поднять рубашки, стреляет им в живот. Сны о революции». О прошлом или о будущем?.. О том, насколько важна для Волошина категория «сна» - в психофизиологическом или историософском смысле, - можно говорить долго. Вспоминается такое четверостишие:

Вышел незваным, пришёл я непрошеным.

Мир прохожу я в бреду и во сне…

О, как приятно быть Максом Волошиным

Эта шутливая запись была внесена летом 1923 года в альбом «Чукоккала». И оставил её во времена отнюдь не шуточные зрелый, сорокашестилетний поэт, воспринимавший человеческую судьбу и мировую историю как вереницу сновидений, а самого себя - как толкователя «чужих снов». Однако вернёмся в детство поэта.

Предположительно в декабре 1881 года Елена Оттобальдовна с сыном, няней - чешкой Несси - и собакой Ледой покидает Таганрог. При ней капитал, как она напишет впоследствии сыну, около ста рублей. В Москве первоначально поселились на Большой Грузинской, затем переехали в Медвежий переулок, в квартиру, где, по воспоминаниям Макса, обои отделялись «от стены в бреду». И вновь - отчётливые детские воспоминания, «снимки» памяти: «Стучит в голове (хозяин ходит). Щенка на глазах раздавили. В жару, больного перевозят в дом Зайченко, в башлыке. Сводчатые ворота». Осталось в памяти «сумасшествие дядей. Дядя Саша: „Ты похож на Рафаэлева херувима“. Пятна на шкафчике… Его ужас. Пытался выкинуться из окна. „На нож! Режь меня!“». Александр Оттобальдович Глазер был действительно серьёзно болен психически. А вот и более приятное, скорее забавное, воспоминание: визит друга семьи, старика (в восприятии младенца) Ореста Полиеновича Вяземского. Макс показывал ему свои первые рисунки, естественно, людей. «У всех фигур были фаллы. Старик Вяземский рассматривал в пенсне: „Излишний реализм“…»

Елена Оттобальдовна устраивается на работу в контору при Московско-Брестской железной дороге. Её оклад составляет сорок рублей плюс восемнадцать рублей пенсии за мужа плюс десять рублей пособия из Дворянской опеки плюс пятьдесят рублей в качестве процентов с той суммы (порядка двенадцати тысяч рублей), которая досталась Максу в результате дарственной от его дедушки и бабушки по отцу - Максима Яковлевича, киевского городского казначея, статского советника, помещика, и Евпраксии Александровны Кириенко-Волошиных.

Где-то в четыре-пять лет - «детский разрыв с матерью. Меня мать обвиняет в чём-то. В чём - не помню. Я отрекаюсь, потому что знаю, что не брал, не делал. „Больше некому“… Обвинение во лжи. Гнев. Требование, чтобы сознался. (Сейчас вспоминаю - взял маленькую серебряную спичечницу.) С этого момента чувствую конченными все детские любовные отношения. На всю жизнь. Через 40 лет, когда мы оба забыли причину, этот исток недоразумений всплывает между нами в ссорах, и мать с той же страстью утверждает мою вину, и я с той же страстью отрицаю, хотя мы оба одинаково уже не помним пункт обвинения». Детское, конечно, недоразумение. Но и у взрослого Макса отношения с матерью, умной, властной, не расположенной к нежности, будут складываться весьма непросто.

Итак, с четырёх лет в жизнь Максимилиана Волошина входит Москва, «Москва из фона „Боярыни Морозовой“. Жили на Новой Слободе у Подвисков, там, где она в те годы писалась Суриковым в соседнем доме» («Автобиография»). Действительно, начало работы В. И. Сурикова над это картиной приходится на 1881 год. Художник жил в это время в Москве на Долгоруковской улице, по соседству с недавно переехавшими туда Волошиными, делал наброски к картине, писал этюды. Однажды во время прогулки с няней маленький Макс увидел Сурикова за мольбертом. Эта встреча с большим искусством оказала на ребёнка большое впечатление. Он самозабвенно отдаётся рисованию.

Пройдут годы, и Волошин обратится к творчеству художника как искусствовед. В ходе встреч и бесед с автором «Боярыни Морозовой», в результате раздумий над его полотнами возникнет монография «Суриков», фрагменты которой будут публиковаться в 1916 году.

Наряду с рисованием у мальчика пробуждается интерес к литературе, возникает «опьянение стихами». «Любил декламировать, ещё не умея читать, - отмечает Волошин в „Автобиографии“. - Для этого постоянно становился на стул: чувство эстрады». Мальчик знал наизусть «Коробейников» Некрасова, «Конька-Горбунка» Ершова, «Ветку Палестины» Лермонтова, «Полтавский бой» Пушкина. Причем, как свидетельствует знавшая его в детские годы Валентина Орестовна Вяземская, этот бутуз, «красавчик в русском вкусе», «своеобразно выговаривал слова, растягивая гласные, и то выражение, которое он давал произносимому, было так оригинально, что все взрослые с интересом слушали». Летом 1882 года ребёнок сам учится читать по газетным заголовкам, так что с пяти лет начинается «самостоятельное плавание по книгам».

Валентина Вяземская была дочерью инженера-путейца Ореста Полиеновича Вяземского, в квартире которого, в Ваганькове, Елена Оттобальдовна поселилась с сыном весной 1883 года. Максу Волошину шёл седьмой год. Он уже познакомился со многими книгами из маминой библиотеки, предпочитая другим авторам Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Даля. Уже тогда ощущалось своеобразие его натуры, привлекала живость характера. «Я была чуть ли не вдвое старше его, - вспоминает Валентина Орестовна, - …но мне было веселее с ним, чем со своими сверстницами. В нём было такое интересное сочетание наивной простоватости с острым умом и наблюдательностью. Он мог тут же подряд поразить то нелепостью, то мудростью не по летам своих мыслей и суждений».

Сохранились фотографии Макса этого периода жизни, остались описания его внешности, сделанные близко знавшими его людьми. Одет он был, как правило, стильно: летом, например, ходил в матросском костюмчике. Румяный, веснушчатый (веснушки его не портили), разговорчивый ребёнок с глазами то задумчивыми, то насмешливыми, то хитренькими. Словоохотливый, он, однако, умел слушать собеседника. Любил подолгу рассматривать картинки. С увлечением декламировал «Полтавский бой», «Бородино», отрывки из «Демона», причём слова «Когда он верил и любил» произносил с необыкновенной для своего возраста силой и убедительностью. Как-то на вопрос о том, что ему особенно нравится в «Полтаве», ответил: «Сии птенцы гнезда Петрова». И далее - до «полудержавный властелин». Однако, что всё это означает, он, естественно, объяснить не мог. «Это вышло очень комично, но, в сущности, - справедливо отмечает В. О. Вяземская, - в поэзии прелесть непонятных, то есть действующих не на сознание, а на подсознание, строк пленяет очень многих, и в наше время это-то и считается поэзией. И его казавшиеся смешными слова были глубоки».

Юный Макс был весьма азартен и охотно участвовал в конкурсе декламаторов, как вспоминает та же подруга его детства: «Мой дядя Митрофан Дмитриевич… человек с сильной юмористической жилкой, чтобы его подзадорить, предлагал ему состязания: кто лучше скажет, например, „Бородино“… Однажды, когда для большего эффекта декламации ему посоветовали влезть на стол, он, спускаясь после прекрасно выполненной задачи, обратился к дяде: „Ну, Митрофан Дмитриевич, теперь вы полезайте на стол“». Столь же азартен был Макс Волошин и в еде. В этом отношении Елене Оттобальдовне приходилось ограничивать уже тогда склонного к полноте сына. «Ужасно потешно (но и немного жалко), - пишет В. О. Вяземская, - было слушать разговоры матери с сыном по этому поводу: „Мам, а мам (выговаривалось как-то „мум“)… я хочу…“ - „Ну хоти, хоти“, - отвечала совершенно серьёзно, без тени улыбки, эта оригинальная женщина. За вечерним чаем ему выдавалось 3 ломтя хлеба и 3 куска колбасы. Сначала (даже здесь проявлялась творческая жилка. - С. Я.) он съедал ломоть хлеба без колбасы, затем - с одним куском колбасы, и, наконец, наступал торжественный момент: Макс старался обратить на себя всеобщее внимание и ел один ломоть хлеба с двумя кусками колбасы».

Запомнились Валентине Орестовне и афористические высказывания Макса, меткие характеристики, которые давал он людям. «Например, лично обо мне он сказал: „Картонка с мозгом“. Я действительно была в то время в периоде философствования по всякому поводу». Так что «при некоторой нелепости формы высказывание Макса доказывало его наблюдательность».

Неудивительно, что когда к детям Ореста Полиеновича Вяземского, которые все были значительно старше Волошина, пригласили учителя - студента Константиновского Межевого института Никандра Васильевича Туркина, он стал заниматься и с Максом, готовить его к поступлению в гимназию. Московские и феодосийская гимназии мало что дали поэту, «…тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии», - жаловался он впоследствии. Зато повезло юному Максу с наставником. «Начало учения: кроме обычных грамматик, заучиванье латинских стихов, лекции по истории религии, сочинения на сложные не по возрасту темы», беседы о спиритизме и буддизме, о Достоевском; «Одиссея» Гомера, «Дон-Жуан» Байрона, рассказы Эдгара По, мифы Древней Греции… Конечно, не всё давалось легко. «В доме все спят, кроме Макса и Н. В. (Туркина. - С. Я), которые сидят в соседней маленькой комнате, Максином „кабинете“, и учатся, - пишет Люба Вяземская своей матери. - …Одни интонации Максиного голоса, переходящие от самых радостных до самых отчаянных, чего стоят! Он ужасно ленится думать и всё старается обойти необходимость шевельнуть мозгами». Однако главный результат всё-таки был достигнут. Своей «разнообразной культурной подготовкой я обязан… учителю - тогда студенту Н. В. Туркину», - констатирует Волошин в «Автобиографии».

Будучи сам человеком оригинальным и разносторонне образованным, Никандр Васильевич Туркин, ставший впоследствии видным журналистом и театральным критиком, сумел оценить своеобразие натуры и своего ученика, заметить его тяготение к необычному, яркому, фантастичному. «Благодаря этому он и слушал чтение Эдгара По - очевидно, со смесью ужаса и наслаждения, когда Туркин ему читал, - полагает Валентина Вяземская. - …Туркин вообще мудрил над ним, и со стороны казалось странным, что Елена Оттобальдовна ему это позволяла. Надо думать, что, с одной стороны, она была очень занята и не во всё входила, а с другой, что оригинальность этих отношений её забавляла и ей любо было, что фокусы учителя выявляют необычайность способностей ученика». Впрочем, вопрос ещё и в том, что как назвать и оценить. Можно ли, например, считать «фокусом» задание описать Кавказ «по Пушкину» в этнографическом и географическом аспектах? (Не будем забывать, что ученику-то всего семь с хвостиком.)

В юном возрасте пристрастие к необычному и сверхъестественному выглядит закономерным и вместе с тем несколько наигранным. Садясь за стол, маленький Макс мог протянуть руки и сказать: «Аминь, аминь, рассыпься, чур, моё место свято». Он избегал некоторых «таинственных» мест в округе, произносил заклинания. Однажды во время игры в эти самые заклинания Валериан, сын хозяина квартиры, поднял его в воздух, перевернув вниз головой. Макс, однако, был уверен и убеждал в этом других, что взлетел вверх благодаря духам. «Наблюдая за ним, мы чувствовали, что ему казалось интересным верить в сверхъестественное, - высказывает свою гипотезу Валентина Вяземская, - жизнь при такой вере казалась ему красочнее и увлекательнее обыденной… Но… рядом с чудачком, которого можно было обмануть чем угодно и над которым все потешались, уже и тогда жил умный, трезвый человечек, который отлично знал, что его морочат, но молчал об этом, ибо жизнь, если дать уму руководить ею, казалась ему скучнее». Мальчик любил быть в центре внимания, производить впечатление. «Поэтому ещё вопрос, кто кого водил за нос: те ли, кто дразнил его, или он тех, кто его дразнил». Склонность к лицедейству и мистификациям будет проявляться у Волошина и в гимназии, и позже, в коктебельском «обормотнике».

Религиозное воспитание Макса Волошина в этот период значительно отстаёт от общеинтеллектуального. «Его мать была интеллигенткой либерального склада, - заметит впоследствии вторая жена поэта Мария Степановна, - и это ей совсем не нужно было…» «Вся эта сторона меня не коснулась в детстве…» - признаётся и сам Макс, которого ожидали этапы мучительных подчас религиозно-философских «блужданий». Тогда же, вспоминает В. О. Вяземская, «он утром и вечером читал „Господи, помилуй папу и маму“ и кончал: „и меня, младенца Макса, и Несси“. Услыхав это, Валериан стал рассказывать, как Макс будет молиться в будущем. Сначала: „и меня, гимназиста Макса, и Несси“, потом: „и меня, студента М., и Н.“, и наконец, когда он станет важным лицом: „и меня, статского советника М., и Н.“».

К числу наиболее запоминающихся событий 1886 года следует отнести встречу в конце лета в Киеве с дедом по отцовской линии Максимом Яковлевичем Кириенко-Волошиным. О чём он беседовал с внуком - осталось невыясненным. Известно лишь, что Максим Яковлевич разработал весьма оригинальную концепцию относительно этимологии свой фамилии. Он утверждал, что «Кириенко» происходит от греческого «господин», а «Волошин» - запорожское прозвище, означающее «выходец из Италии». Что ж, оставим эти лингвистические изыскания деда Максимилиана Волошина без комментариев. Бабушка, Евпраксия (Евгения) Александровна, богатая помещица, имевшая земли в Оренбургской, Полтавской и Черниговской губерниях, запомнилась внуку властной, богомольной старухой, в комнатах которой горели лампадки и толпились приживалки. Одна из её молитв начиналась словами: «Господи, прокляни…»

Во второй половине мая 1887 года Волошин сдаёт вступительный экзамен в частную гимназию Л. И. Поливанова, а с 1 сентября приступает к занятиям. Здесь же учились и дети Льва Николаевича Толстого, на которого порывистый бутуз Макс налетел как-то в одном из коридоров. «Ну, ты меня мог убить своей головой!» - пошутил, отдышавшись, великий писатель. Будущий же поэт понёсся дальше - приобретать знания, которые в конце первого полугодия были оценены следующим образом: Закон Божий - «отлично»; русский язык, французский язык, география и рисование - «хорошо»; латинский язык, чистописание и гимнастика - «удовлетворительно».

Поливановская гимназия считалась лучшей в Москве, но плата за обучение (200 рублей в год) оказалась для Елены Оттобальдовны слишком высокой. Пришлось переводить сына в 1-ю Московскую казённую гимназию. Макс держит экзамен и поступает во второй класс. Как уже отмечалось, Волошин чувствует себя здесь не в своей тарелке. Собственно, повторялась уже классическая ситуация, когда творческий ум не приемлет рутинную систему обучения. В «Автобиографии» встречаем подтверждение: «Это - самые тёмные и стеснённые годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний». Взаимопонимания с учителями достигнуто не было, о чём свидетельствуют посредственные, если не сказать низкие, отметки Макса, в том числе и по поведению - наказание, как отмечал позднее сам Волошин, «за возражения и рассуждения». В третьем классе дела пошли совсем плохо, и нерадивый гимназист был оставлен на второй год. «Когда я переходил в феодосийскую гимназию, - вспоминает Волошин, - у меня по всем предметам были годовые двойки, а по гречески - „1“. Единственная „3“ была за поведение. Что по тогдашним гимназическим понятиям было самым низшим баллом, которым оценивался этот предмет… Я был преисполнен всяких интересов: культурно-исторических, лингвистических, литературных, математических и т. д. И всё это сводилось для меня к неизбежной двойке за успехи». Таким образом, внешние результаты, достигнутые в учении, не соответствовали потенциальным возможностям юного школяра. Страдала его репутация. «Когда отзывы о моих московских успехах были моей матерью представлены в феодосийскую гимназию, то директор… развёл руками и сказал: „Сударыня, мы, конечно, вашего сына примем, но должен вас предупредить, что идиотов мы исправить не можем“».

Однако будущий поэт относился к плохим отметкам весьма философски, не считая их подлинной оценкой своих знаний и способностей. Его духовный уровень, начитанность, пытливость ума уже тогда выделяли его не только среди товарищей, но и педагогов, что, кстати, подтверждает один из его однокашников, С. Полетаев: «Волошин уже в то время в 14–15-летнем возрасте был неизмеримо выше нас по своему развитию, начитанности и индивидуальному мышлению. Только теперь мне стали понятны его дискуссии и стычки с преподавательским персоналом и всё убожество окружавших нас педагогов, которые никак не сумели ни понять, ни поддержать начинающий талант, но которые даже старались высмеять его всенародно, т. е. перед лицом всего класса. Сильная натура Волошина, несмотря на своё явное превосходство перед товарищами, находила способы уживаться с нами, вероятно, часто очень неприятными для него ребятами-озорниками; с философским спокойствием переносил он гнёт педагогов, которые так явно уступали в своём развитии и миросозерцании 15-летнему человеку…»

Не забывая о своих прежних пристрастиях, Макс Волошин приобретает и новые. Осенью 1890 года, в двенадцатилетнем возрасте, он начинает писать стихи, которые впоследствии определит как «скверные». Склонность к рифмованию проявилась у Макса уже в раннем детстве, когда он импровизировал что-то наподобие: «В смехе под землёю жил богач с одной ногою»; или по поводу дня рождения: «Знаю, знаю: шестнадцатого мая». Эти способности, помноженные на острую наблюдательность и живую фантазию, не могли не развиться в той историко-культурной атмосфере, в которой жил Волошин. Тогдашняя окраина Москвы Ваганьково и леса Звенигородского уезда, где поэту приходилось бывать, осознавались им как «классические места русского Иль-де-Франса, где в сельце Захарьине прошло детство Пушкина, а в Семенкове (скорее всего - Середникове, подмосковной даче Столыпиных. - С. П.) - Лермонтова». Юноша любит бродить в одиночестве: «Как пойдёшь лесом, какой-нибудь просекой: глушь, тишина, кажется, никого, кроме тебя, и на свете нет…» Лето 1890 года он проводит на даче в Троекурове, небольшой деревушке на берегу Сетуни, в которой сохранились остатки старинной барской усадьбы и церковь, построенная ещё князьями Троекуровыми в конце XVII - начале XVIII века. Вбирая в себя литературно-географические впечатления, читая русскую классику, увлекаясь Диккенсом, храня в душе детские севастопольские воспоминания, юноша испытывает то, что спустя 35 лет, вернувшись мыслью к этим годам, он выразит так: «Мечтаю о юге и молюсь о том, чтобы стать поэтом».

«Чувство эстрады» побуждает его к участию в литературно-музыкальных вечерах в гимназии. Макс выступает с чтением стихов. Свои собственные обнародовать пока стесняется. Предпочитает произведения своих кумиров, в частности Пушкина. 31 января 1893 года поэт-гимназист декламирует стихотворение «Клеветникам России». Ему также близки настроения, выраженные Пушкиным в другом шедевре: «Поэт и толпа». Не случайно один из ранних поэтических набросков в «Первой гимназической тетради» Волошина содержит их отзвуки:

Пускай осмеян я толпою,

Пусть презирает меня свет,

Пускай глумятся надо мною,

Но всё же буду я поэт.

Поэт и сердцем и душою.

И с непреклонной головою

Пойду среди всех этих бед.

Мне дела нет до мнений света -

Пустой бессмысленной толпы.

Ей песни не понять поэта,

Ей не понять его мечты.

Ранние, гимназические стихи Волошина мало чем напоминают те, которыми сегодня зачитываются любители его поэзии. Хотя справедливости ради отметим, что в приведённых выше подражательных стихах звучат пророческие ноты. Образ поэта, идущего «с непреклонной головою» среди бед и «пожарищ мира», повторится на новом уровне в стихах о России и воплотится в судьбе самого Волошина, взявшего на себя смелость обратиться с проповедью добра к охваченной бесовщиной «бессмысленной толпе». Разумеется, юного поэта привлекает не только гражданская тема. «И природу воспеваю, восхищённый», - признаётся он в одном из стихотворений.

Увлечение Макса разделяет узкий круг его товарищей по гимназии, в частности П. Зволинский и Н. Давыдов. Поэт близко сходится с одарённым юношей, учащимся Земледельческой школы, Модестом Сакулиным. Они читают друг другу собственные опусы, с жаром говорят о большой поэзии и даже выпускают рукописные журналы. До серьёзных публикаций ещё далеко. Первое стихотворение Волошина будет напечатано уже в Феодосии, в 1895 году, но сам поэт признает своим подлинным дебютом поэтическую публикацию в журнале «Новый путь» (1903).

Лето 1891 года Макс Волошин проводит частично на даче в селе Матвейкове Звенигородского уезда, где живут его родственники Лямины, частично - в Троекурове. Многочасовые пешие прогулки, погружение в мир природы. Записи в дневнике выводятся уже рукой поэта, художника, человека, которому предстоит воспеть красоты Италии, Испании, Франции и, конечно же, Восточного Крыма. Пока же олитературивается пейзаж средней полосы России: «Громадные липы, тёмно-зелёные неуклюжие, но красивые дубы, зелёные сосны и ели, пихты, плакучие ивы, склонившиеся над зеркальной поверхностью пруда и купающие в нём свои печальные ветви… полуразвалившиеся каменные здания, заросшие хмелем и плющом и усыпанные розовыми, красными и белыми, сильно пахнущими цветочками повилики, красиво рисуются в группах дерев, манящих скорей под сень свою, к берегу маленькой речки спасаться от палящего жара…» Как тут не вспомнить первое его определение поэзии: это «есть гармония души со всем окружающим» (запись сделана 12 октября 1892 года).

Всё чаще проявлялось и свойственное его натуре чувство юмора. Тоскуя по общению со сверстниками, он весьма своеобразно отпрашивается у матери навестить родственников в селе Матвейкове, что в тридцати трёх верстах от Москвы. Начинает юный артист издалека:

Можно ли мне, мама, пойти погулять?

Только мне уж, мама, лучше оттуда по железной дороге приехать.

Приезжай.

Знаете, мама, ведь не стоит туда на один день идти, там уж так, с недельку пожить надо.

Так, мама, я лучше уж и туда поеду?

Поезжай, только отстань!

Бывая в Москве, Волошин часто гостит у бабушки по материнской линии, Надежды Григорьевны Глазер, которая может высказать внуку горькую правду в глаза («Боже! Как же ты поправился!»), склонна она и поиронизировать, и любя пожурить.

Между тем в судьбе самой Елены Оттобальдовны происходят некоторые изменения. Осенью 1889 года она знакомится с врачом Павлом Павловичем фон Тешем, отношения с которым спустя год переходят в разряд близких. Фон Тешъ (так писалась до революции его фамилия), отец четырёх дочерей, живший последние десять лет отдельно от семьи, поселяется с Еленой Оттобальдовной и Максом в Волконском переулке.

Вот какой запомнилась Елена Оттобальдовна близко знавшим ее людям в середине 1880-х годов: «…в официальных случаях надевала прекрасно сшитое чёрное шёлковое платье… обычно же носила малороссийский костюм с серым зипуном… Она была большая спорщица… ездила верхом в мужском костюме и… её оригинальность бросалась в глаза больше, чем её красота».

А жизнь идёт своим чередом. Макс Волошин участвует в домашних спектаклях на квартире Сакулина (ставятся сцены из «Бориса Годунова»), посещает театры, зачитывается Достоевским («Униженные и оскорблённые», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Идиот») и Салтыковым-Щедриным («История одного города», «Помпадуры и помпадурши»), пишет много стихов, которые пытается упорядочить в «Гимназических тетрадях». В предисловии к «Избранному» (разумеется, рукописному) он сообщает, что не остановится на этих стихотворениях, а пойдёт дальше. Автор просит «каждого, кто будет читать мои стихотворения, написать, какие он считает лучшими, и затем, какие недостатки он в них находит…». И далее - весьма характерный наказ, «чтобы с этой тетрадкой обращались осторожно и не замарали, а главное, чтоб не писали ничего своего на её полях. Критические замечания прошу писать на отдельных листочках». Вот уж воистину: «Учёный малый, но педант». Может быть, и права Марина Цветаева в отношении «германства» Волошина - обстоятельность и аккуратность…

Макс вновь задумывается о том, что такое поэзия: «В каждом создании, везде, во всей природе, даже в самых низших проявлениях её, заключается поэзия, но только её надо там найти…» И ещё одно умозаключение: «Идеал красоты - это сама природа. А люди в своих искусствах только стараются достигнуть этого идеала, но не могут…» Тем временем набирают ход занятия в пятом классе гимназии. Среди учебных книг - «Югуртинская война» римского писателя и государственного деятеля Саллюстия Криспа, «Анабасис» Ксенофонта, «Метаморфозы» Овидия, «Одиссея» Гомера, сборник латинских упражнений К. Павликовского и «Греческая грамматика». Волошин вникает в исторические хроники Шекспира, зачитывается «Слепым музыкантом» Короленко, переводит одно из стихотворений О. Барбье. Среди книг домашней библиотеки наибольшей популярностью пользуются «Французская революция», «Мученики Колизея» Е. Тур, «История России» А. К. Толстого, стихотворения Байрона и Некрасова, многочисленные тома Л. Н. Толстого. Библиотекой Макса пользуются и его однокашники. В учёбе юноша, как и прежде, не блещет: по латыни и греческому - «двойки», по русскому языку - «три». Елена Оттобальдовна недовольна - запрещает воскресные прогулки и общение с друзьями. Тем не менее юноша твёрдо решил после гимназии поступать на историко-филологический факультет, а дальше - стать писателем или журналистом.

Круг чтения всё более расширяется: «Дневник лишнего человека» Тургенева, «Ярмарка тщеславия» Теккерея, «Дон Карлос» Шиллера, «Собор Парижской Богоматери» Гюго, «В небесах» Фламмариона. О последнем появляется запись в дневнике (5 марта 1893 года): «Самая интересная мысль этого романа та, что Фламмарион называет тело „временной оболочкой души“». Мысль эта многократно и по-разному будет воплощаться в поэзии Волошина.

Впрочем, иногда было не до высоких материй, поскольку «временная оболочка души» Макса подвергалась нападениям. Профессор-биохимик С. Л. Иванов, учившийся в той же гимназии, вспоминает, как он вместе с такими же сорванцами, по наущению одноклассника Волошина - Володи Макарова, хромого от рождения и, очевидно, в какой-то степени психически неуравновешенного, подкарауливали толстого и неповоротливого гимназиста, щипали его за мягкие места и разбегались. Повадки «злых детей» вскоре были Волошиным изучены, и последовали ответные действия. Сергей Иванов вспоминал: «…не успел я ущипнуть его как следует, как он быстро повернулся и дал ладонью такого тумака, что я растянулся на земле. Я помню только склонённые надо мной большие круглые добродушные глаза и просьбу оставить его в дальнейшем в покое». Возможно, это был единственный случай «противления злу насилием» со стороны Макса Волошина; отношения же его с Сергеем Ивановым останутся вполне дружескими, как и с тем же Владимиром Макаровым.

17 марта 1893 года Волошин записал в дневнике: «Сегодня великий день. Сегодня решилось, что мы едем в Крым, в Феодосию, и будем там жить. Едем навсегда!.. Прощай, Москва! Теперь на юг, на юг! На этот светлый, вечно юный, вечно цветущий, прекрасный, чудесный юг!» Начинается новая, «киммерийская», эра в жизни и творчестве Максимилиана Волошина.