Урок разработан для 11 класса по разделу: "Литература 20 века" (Поэзия). Творчество трех замечательных поэтов-шестидесятников: Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского занимают внимание старшеклассников. Для проведения урока необходима предварительная работа. Класс делится на три группы, и каждая из них разрабатывает свой проект по плану.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Урок литературы в 11 классе

Тема: «Поэты-шестидесятники: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский»

Учитель: Ерюшева Н.А.

Цель : познакомить и систематизировать знания о поэтах-шестидесятниках: Евгении Евтушенко, Андрее Вознесенском, Роберте Рождественском.

Задачи:

учить выразительному чтению;

формировать навык работы с поэтическим текстом;

Методы и приемы работы : «устный журнал», концерт-миниатюра, исследование.

Тип урока : знакомство с новым материалом.

Педагогические технологии: метод проектов, «обучение в сотрудничестве»

Средства обучения : презентация, сборники стихов, аудиофайлы.

Использованная литература : Агеносов В.В., Анкудинов К.Н.Современные русские поэты: Антология.

Евтушенко Е.А.Строфы века: Антология русской поэзии.

Ход урока:

І. Начало урока

(Звучит музыка: Геннадий Трофимов Рок-опера композитора Алексея Рыбникова на стихи поэта Андрея Вознесенского "Юнона и Авось», «Я тебя никогда не забуду»).

Узнали ли вы эту песню? Откуда она?

Понравилась она вам? Чем? (слова очень пронзительные)

ІІ. Основная часть.

Слова этого поэта, как и других «шестидесятников», действительно, очень глубокие и проникновенные.

1.Постановка цели и задач

Наш урок сегодня посвятим творчеству трех имен в поэзии второй половины ΧΧ : Евгению Евтушенко, Андрею Вознесенскому, Роберту Рождественскому.

2. Введение в тему, работа с понятием «поэты-шестидесятники».

Появление поэтов-шестидесятников в Советском тогда Союзе связано с периодом «оттепели»

С какими общественно-политическими событиями в России связан период 2оттепели»? Каковы его предпосылки и значение в развитии русской поэзии второй половины ΧΧ?

- «Поэтический бум» 1960-х годов был обусловлен общественно-политической ситуацией в россии после смерти Сталина и ΧΧ съезда КПСС, на котором Н.С.Хрущев осудил культ личности «вождя народа». Период «оттепели», получивший свое название по одноименной повести И.Эренбурга, продолжался более 10 лет (1953-1964). Ощущение весны, освобождения, созвучное изменившимся общественным настроениям, Эренбург метафорически выразил в стихотворении «Да разве могут дети юга…», ставшем песней, исполняемой Т.и С.Никитиными.

3. Комментирование.

Рассмотрите эмблему журнала «Юность», родившегося в эти же годы. Как в облике «девушки-весны» с линогравюры Стасиса Красаускаса (1961) символически отразилось ощущение времени?.

Ключевым моментом эпохи 2оттепели2 стало расширение российского культурного пространства, знакомство с современной европейской и американской литературой и кинематогрфом. Однако ощущение воздуха свободы не было безграничным, и поэты могли творить только в рамках дозволенного цензурой.

Хотя самые известные поэты-шестидесятники Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт

Рождественский близки друг к другу ораторским пафосом, публицистичностью тем и интонаций, следованиям традициям В Маяковского, все же каждому из них присуща своя стилистическая манера, своя поэтика.

4.Защита проектов.

Вы разделились по желанию на группы и каждая должна была подготовить проект по следующему плану:

1.Краткий очерк жизни и творчества поэта.

2.Показ галереи портретов с комментариями.

3.Концерт-миниатюра из 2-3 стихотворений.

4.Обобщающая беседа об особенностях лирики поэта.

5.Анализ стихотворения, выделяющий особенности авторского стиля.

6.Выявление эволюции творческой манеры поэта (на примере 1-2 стихотворений поздней лирики).

7.Прослушивание и исполнение популярной песни на слова поэта.

8.Запись выводов ученического исследования.

5.Выступления групп, защита проектов.

Группа 1. Е.Евтушенко.

1.Биография.

Войну я встретил в Москве, и моя мама, певица театра Немировича-Данченко, часто выступавшая в те годы на фронте, отправила меня к бабушкам на станцию Зима. Там я начал писать и стихи и прозу. В 1948 году я с волчьим билетом был исключен из 607-й московской школы по ложному обвинению в поджоге всех классных журналов. Поехал в Казахстан экспедиционным рабочим к отцу-геологу, который еще до войны научил меня любить поэзию. В 1949-м напечатал первые стихи в газете "Советский спорт", в 1952 - первую книгу стихов, очень плохую, был принят в Союз писателей и без аттестата зрелости - в Литинститут. Из Литинститута меня, впрочем, на четвертый год исключили за защиту первого антибюрократического романа Дудинцева "Не хлебом единым", а заодно и из комсомола. Однако с тех пор я напечатал более пятидесяти книг стихов, два романа, несколько повестей и рассказов, две книги фотографий, три книги литературной эссеистики, поставил два фильма как режиссер. Побывал в 94 странах и во всех республиках бывшего СССР. Меня очень часто незаслуженно подозревали и оскорбляли, как когда-то в школе, но мне и доверяли и меня любили, и я тоже любил. Мне не на что жаловаться. Я был облагодетельствован расположением и надеждами и многих прекрасных читателей, и многих прекрасных поэтов, писавших гораздо лучше меня, которые живут внутри этой книги. Они тоже составляли эту антологию - тем, что ее написали. Я самым искренним образом написал и, к сожалению, напечатал очень много плохих стихов, и моя профессиональная жизнь не может быть примером сосредоточенности и разборчивости. Но, положа руку на сердце, как любил говорить Пастернак, кое-что я все-таки сделал. Я надеюсь, что хотя бы часть моих грехов мне простится за эту антологию, по которой во многом будут судить о прошедшем XX веке в наступающем XXI.»

«Бабий яр» (1961).

«Пушкинский перевал» (1965).

«Казанский университет», (1970)

«Откуда Вы?», (1971)

«Снег в Токио», (1974).

«Ивановские ситцы», (1976).

«Непрядва», (1980)

«Дальняя родственница» (1984).

«Тринадцать» (1996).

«В полный рост» (1969-2000).

«Просека» (1975-2000).

«Дора Франко» (2011) и др.

Он много лет преподает в американских университетах русскую поэзию, поэтому живет и работает и в Москве, и в США.

2.Показ галереи портретов.

3.Концерт-миниатюра.:

Свадьбы

А.Межирову

О, свадьбы в дни военные!

Обманчивый уют,

слова неоткровенные

о том, что не убьют...

Дорогой зимней, снежною,

сквозь ветер, бьющий зло,

лечу на свадьбу спешную

в соседнее село.

Походочкой расслабленной,

с челочкой на лбу

вхожу,

Плясун прославленный,

в гудящую избу.

Наряженный,

Взволнованный,

среди друзей,

Родных,

сидит мобилизованный

растерянный жених.

Сидит

С невестой - Верою.

А через пару дней

шинель наденет серую,

на фронт поедет в ней…(1955)

Стихотворение

Два города

Я, как поезд,

что мечется столько уж лет

между городом Да

и городом Нет.

Мои нервы натянуты,

как провода,

между городом Нет

и городом Да!...

4.Обобщающая беседа.

Каковы его мысли о людях, «о времени и о себе»?

Каким пафосом проникнуто его отношение к войне? В чем его новизна?

Почему лирический герой предпочитает вечно метаться между городом Да и Нет?

В чем символический смысл этого стихотворения?

Расскажите о некрасовских традициях в стихотворениях Евтушенко?

5. Задание для исследовательской работы.

Молитва перед поэмой (Вступление к поэме «Братская ГЭС»)

Поэт в России - больше, чем поэт.

В ней суждено поэтами рождаться

лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,

кому уюта нет, покоя нет…(продолжение)

а) Какие мысли Евтушенко о поэте и поэзии вы считаете актуальными и сегодня?

б) Докажите, что в строфах о русских поэтах выдержаны особенности их стиля. На какие их стихи намекает Евтушенко? Приведите Примеры скрытых цитат, смысловых, лексических, синтаксических, интонационных параллелей.

в) Какие риторические и публицистические приемы использует поэт? С какой целью? Приведите примеры экспрессивной лексики и поэтических интонайий.

г) Найдите метафоры, сравнения, повторы. Прокомментируйте их роль в тексте. Какие рифмы и неологизмы кажутся вам неожиданными, новаторскими? Почему?

Дай Бог

Дай бог слепцам глаза вернуть

и спины выпрямить горбатым.

Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,

но быть нельзя чуть-чуть распятым…

Какие новые темы, проблемы и поэтические интонации вы заметили в этом стихотворении?

Какие вечные истины провозглашаются в нем?

Что особенно волнует поэта?

Изменилась ли его стилистическая манера?

7. Прослушивание песен.

(«Хотят ли русские войны?», «Сережка ольховая», «Со мною что-то происходит…»

Что изменилось в стихах с музыкой?

Группа 2 - Андрей Вознесенский

1.Биография.

Андрей Андреевич Вознесенский (1933 – 2010) родился в Москве 12 мая 1933 года. В 1957 году окончил Московский архитектурный институт, поняв к этому времени, что его призвание – поэзия.

Следуя традициям В.Маяковского, ранний А. Вознесенский не был чужд эпатажу, ошеломляя публику неожиданными, ранее запретными темами и новыми выразительными средствами стиха.

«Он не вошел в поэзию, - пишет Е.Евтушенко, - а взорвался в ней, как салютная гроздь, рассыпаясь разноцветными метафорами. Если я начинал печататься с очень плохих стихов, лишь постепенно вырабатывая свою поэтику, то Вознесенский появился с поэтикой, уже сконструированной. Попав в море русской поэзии, он сразу поплыл баттерфляем, а его ученические барахтанья остались читателям неизвестны. В ранней юности он ходил на дачу к Пастернаку, показывал ему свои стихи. Но генезис его поэтики - это вовсе не божественный бормот Пастернака, а синкопы американского джаза, смешанные с русским переплясом, цветаевские ритмы и кирсановские рифмы, логически-конструктивное мышление архитектора-профессионала: коктейль, казалось бы, несовместимый. Но все это вместе и стало уникальным поэтическим явлением, которое мы называем одним словом: "Вознесенский".

Поэт начал печататься с 1958 года, а в 1960 году были опубликованы его первые книги – «Мозаика» (во Владимире) и «Парабола» (в Москве). Читатели 1960-х годов оценили его творчество неоднозначно.

« В 1963 г. на встрече с интеллигенцией в Кремле Н.С.Хрущёв подверг Вознесенского всяческим оскорблениям, крича ему: «Забирайте ваш паспорт и убирайтесь вон, господин Вознесенский!»

Но, несмотря на временные опалы, стихи Вознесенского продолжали издаваться, и тиражи книг его доросли до 200 тысяч»

По его стихам были поставлены спектакли "Антимиры" в 1964-м Театром на Таганке и "Авось" в театре Ленинского комсомола. Вознесенский был первым писателем из нашего поколения, получившим Государственную премию (1978). Перу Вознесенского принадлежат многие эссе, где он рассказывает о своих встречах с Генри Муром, Пикассо, Сартром и другими крупными художниками XX века. Вознесенский - почетный член американской Академии искусств.

2.Галерея портретов.

3. Концерт- миниатюра.

Гойя

Я - Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворог,

Слетая на поле нагое.

Я - Горе.

Войны, городов головни

На снегу сорок первого года.

Я - голод.

Я - горло

Повешенной бабы, чье тело, как колокол,

Било над площадью голой…

Я - Гойя!

О, грозди

Возмездья! Взвил залпом на Запад -

Я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил крепкие

Звезды -

Как гвозди.

Я - Гойя.

1959

Рублёвское шоссе

Мимо санатория

Реют мотороллеры.

За рулем влюбленные -

Как ангелы рублевские.

Фреской Благовещенья,

Резкой белизной

За ними блещут женщины,

Как крылья за спиной!

Их одежда плещет,

Рвется от руля,

Вонзайтесь в мои плечи,

Белые крыла.

Улечу ли?

Кану ль?

Соколом ли?

Камнем?

Осень. Небеса.

Красные леса.

1962

4.Обобщающая беседа.

Какова проблематика, образная система и особенности стиля стихотворения «Гойя»? Найдите основания для его сопоставления с ранней лирикой В.Маяковского («Мама и убитый немцами вечер», «Нате»). Каков пафос отношения поэта к войне?

Какие звуковые, лексические, синтаксические средства создания образов наиболее выразительны?

Расскажите о традициях Маяковского в лирике Вознесенского.

5.Исследовательская работа.

Прочитайте стихотворение А.Вознесенского «Ностальгия по-настоящему»

Я не знаю, как остальные,

но я чувствую жесточайшую

не по прошлому ностальгию -

ностальгию по настоящему…

Найдите в словарях толкование слов «ностальгия» и «настоящее». В каком значении употребляет поэт их: в прямом или в субъективно-авторском? Обоснуйте свой ответ. Приведите цитатные примеры.

В чем парадоксальность словосочетания «ностальгия по-настоящему»? О чем сожалеет лирический герой и на что надеется в будущем?

Какие образы и картины являются символами настоящего? Символами будущего? Символами вечного? Как решается поэтом проблема смерти и бессмертия?

Какие метафоры и сравнения стали внутренним стержнем текста? Найдите неожиданные рифмы и прокомментируйте смысловые связи рифмующихся слов. Укажите нарушения ритма, элементы дольника. Какова их роль?

6. Позднее творчество.

Какие новые проблемы поднимает А.Вознесенский в поздней лирике? Почему ключевым словом в ней становится слово «стыд»? Что изменилось в поэтике автора?

Нам, как аппендицит,

Поудаляли стыд.

Бесстыдство - наш удел.

Мы попираем смерть.

Ну, кто из нас краснел?

Забыли, как краснеть…

7. Прослушивание песен на стихи А.Вознесенского («Сага», «Ты меня на рассвете разбудишь», «Вальс при свечах»)

Как музыка подчеркивает смысл этих стихотворений?

Группа 3 Роберт Рождественский.

1.Биография.

Популярный советский поэт, переводчик, лауреат Премии Ленинского комсомола и Государственной Премии СССР. Родился 20 июня 1932 года в селе Косиха Троицкого района Алтайского края. Имя при рождении - Роберт Станиславович Петкевич. С 1934 года Роберт жил с родителями и бабушкой в Омске.

В 1950 году в журнале «На рубеже» (Петрозаводск) появляются первые взрослые публикации стихов Роберта Рождественского. В этом же году Рождественский пробует поступить в Литературный институт им. М. Горького - высшее учебное заведение гуманитарного профиля в Москве, но неудачно. Год учится на историко-филологическом отделении Петрозаводского государственного университета, и по прежнему желая поступать в Литинститут продолжает готовиться. В 1951 году со второй попытки поэту все же это удается, и он переезжает в Москву. Рождественский окончил Литературный институт им. М. Горького в 1956 году.

В 1955 году в Карелии издаётся книга молодого поэта «Флаги весны». Уже год спустя здесь же выходит поэма «Моя любовь». За время учебы в институте выпустил в свет сборники стихов «Флаги весны» (1955) и «Испытание» (1956), напечатал поэму «Моя любовь» (1955). В 1955 году Роберт во время практики на Алтае познакомился со студентом консерватории Александром Флярковским, с которым была создана первая песня поэта Рождественского - «Твоё окно». В 1972 Роберт Рождественский получает премию Ленинского комсомола. В 1979 году удостоен Государственной премии СССР. Член КПСС с 1977 года.

В 1997 году имя Роберта Рождественского было присвоено малой планете, зарегистрированной в международном каталоге малых планет под № 5360.

19 августа 1994 года Роберт Иванович Рождественский умирает в Москве от инфаркта. Похоронен в Переделкино.

В том же году в Москве вышел сборник «Последние стихи Роберта Рождественского».

Многие стихи Рождественского напоминают оды и баллады, продолжая традиции Ломоносова и Державина и позднего Маяковского. Поздняя лирика заметно «тише», грустнее, исповедальнее.

2. Галерея портретов.

3. Концерт-миниатюра.

На Земле

Безжалостно маленькой

жил да был

Человек маленький.

У него была служба

Маленькая.

И маленький очень портфель.

Получал он зарплату

Маленькую...

И однажды -

прекрасным утром -

постучалась к нему в окошко

небольшая,

казалось,

война...

Автомат ему выдали

Маленький.

Сапоги ему выдали

Маленькие.

Каску выдали

маленькую

и маленькую -

по размерам -

шинель.

А когда он упал -

Некрасиво,

Неправильно,

в атакующем крике

вывернув рот,

то на всей земле

Не хватило

Мрамора,

чтобы вырубить парня

в полный рост!

1969

Филологов не понимает физтех,-

Молчит в темноте.

Эти

Не понимают тех.

А этих -

Те.

Не понимает дочки своей

нервная мать.

Не знает, как и ответить ей

и что понимать.

Отец считает, что сыну к лицу

вовсе не то.

А сын не может сказать отцу:

«Выкинь пальто!..»

Не понимает внуков своих

заслуженный дед...

Для разговора глухонемых

нужен свет.

4. Обобщающая беседа.

Можно ли назвать поэта оптимистом? Обоснуйте свое мнение.

В чем сущность поэтической антитезы в стихотворении «На Земле безжалостно маленькой…»

Как поэт подходит к освещению темы отцов и детей?

Докажите, что Рождественский – мастер неожиданных рифм и ритмических рисунков, стройных композиций, удачных рефренов?

Расскажите о чертах оды и баллады в стихах поэта.

5. Анализ творчества.

«Горбуша в сентябре идет метать икру…»

Горбуша в сентябре

Идет метать икру...

Трепещут плавники, как флаги на ветру.

Идет она, забыв о сне и о еде,

туда, где родилась.

К единственной воде.

Угаром,

табуном,

лавиною с горы!

И тяжелеют в ней

Дробиночки икры...

Что восхищает поэта в описанном природном явлении? В чем иносказательный смысл стихотворения?

Найдите метафоры, сравнения, повторы, рефрены, объясните их смысловую роль.

Какую функцию выполняет звукопись? Подтвердите свои мысли примерами.

Докажите, что в композиции важную роль играет градация. В чем смысл кольцевой композиции текста?

6. Позднее творчество.

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.

Я тащил на усталой спине свой единственный крест.

Было холодно так, что во рту замерзали слова.

И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.

И разжёг я костёр на снегу.

И стоял.

И смотрел,

как мой крест одинокий удивлённо и тихо горел...

А потом зашагал я опять среди чёрных полей.

Нет креста за спиной...

Без него мне

ещё тяжелей.

Прокомментируйте смысловую роль финальных строк.

Я верующим был.

Почти с рожденья

я верил с удивленным наслажденьем

в счастливый свет

Домов многооконных...

Весь город был в портретах,

Как в иконах.

И крестные ходы -

По-районно -

несли

свои хоругви и знамена...

А я писал, от радости шалея,

о том, как мудро смотрят с Мавзолея

на нас вожди «особого закала»

(Я мало знал.

И это помогало.)

Я усомниться в вере:

Не пытался.

Стихи прошли.

А стыд за них

Остался.

В чем внутренний конфликт лирического «я» в следующем «исповедальном» стихотворении? Что изменилось в его проблематике и поэтике? Какими способами поэт достигает особой выразительности?

7. Прослушивание песен.

(«Песня о годах», «Мгновения» (из «Семнадцать мгновений весны»), «Старые слова»)

ІІІ. Итоги.

Ранней лирике Е.Евтушенко присущ демократизм, публицистичность, социально-нравственная проблематика и поиск новых поэтических средств. Особенности его поэтики: риторические приемы, сравнения, повторы, экспрессивность лексики и поэтических интонаций, неожиданные рифмы и неологизмы. В поздней лирике поэт часто обращается к «жанру» молитвы, к философской проблематике, хотя стихи последних лет полны публицистичности, стремления разобраться в окружающей жизни и в себе.

Лирику А.Вознесенского сближают с поэтами-шестидесятниками публицистичность и ораторские интонации. Многие его стихи сюжетны, а главные темы – это человек и цивилизация, материя и дух, мир и антимир. Но А.Вознесенский «не поэт «темы», а поэт «языка». Для его лирики характерны неожиданные метафоры и сравнения, богатые рифмы, в том числе и внутренние, причудливые звуковые и лексические повторы.

Ранняя лирика Р.Рождественского публицистична. Ее интонации – громкие, ораторские, излишне патетические. Многие стихи сюжетны и отличаются отточенностью композиции, богатством рифм, оригинальностью ритмов. Рождественский написал стихи ко множеству популярных песен. В поздней лирике начинает звучать философское отношение поэта к миру, нарочитый оптимизм и патетика сменяются нотами грустной исповеди.

Домашнее задание.

Проанализировать одно из стихотворений.

Впечатляющий феномен «советской эстрадной поэзии» был во многом порожден социальными и политическими обстоятельствами государственной и идеологической жизни СССР в 50-60-е гг. XX в.

После смерти И. В. Сталина, случившейся в марте 1953 г., перед страной встал выбор: либо технократический путь (в перспективе ведущий к демонтажу советской экономики и идеологии), либо путь ретроспективный, предполагающий повторное обращение к советским «досталинским» истокам. В ходе политического противоборства, отчасти разрешившегося в 1953 г. падением Л. П. Берии и завершившегося в 1956 г. на XX съезде КПСС, победили сторонники второго пути. Так возник феномен «шестидесятничества», порожденный официальной установкой советского руководства на «второе, улучшенное и дополненное переиздание» 20-х гг. XX в. Эта установка предполагала частичную реабилитацию модернизма и модернистского сознания в литературе - в той мере, в какой советско-революционная литература 20-х гг. XX в. была модернистской. Вождь СССР Н. С. Хрущев не любил искусство модернизма, поэтому определение «модернистский» в данном случае происходит не от слова «модернизм», а от слова «модерн» - то есть культурный путь, основанный на праве и воле независимой личности.

Новые государственные требования включали в себя сотворение, установление и даже - в определенной мере - насаждение нового личностного типа. Личности структурной, впаянной в советско-сталинскую действительность, соблюдающей «правила игры» (иначе говоря, «человеку-винтику») надо было противопоставить личность неструктурную, «естественную», преданную коммунистическим идеям не за страх, а за совесть. Ее было необходимо прорастить из молодежи в пространстве всей государственной идеологии, в пространстве культуры и, в частности, в советской литературе. Это явление не замедлило ждать себя - и в прозе, и в драматургии, и в публицистике, и даже в литературной критике. Но в полной мере оно проявилось в том роде литературы, который предполагает максимальное личностное самовыражение - в поэзии. К советским читателям пришла «большая четверка поэтов» - Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский,

Белла Ахмадулина и Роберт Рождественский (некоторые исследователи дополняют «четверку» Булатом Окуджавой, что не вполне правомерно - Булат Окуджава принадлежал к старшему поколению, испытавшему другой жизненный опыт). Все поэты «большой четверки» были ярко выраженными личностями, даже внешне они были не похожи на окружающих. Энергичная долговязость Евтушенко, элегантная глазастая дерзость Вознесенского, баскетбольная высокорослость Рождественского, экзотическая красота и незабываемый голос Ахмадулиной - все это как-то выявляло своеобразие личности каждого из «большой четверки».

В 1960-е гг. их слава была невероятной: эти поэты на самом деле собирали тысячные стадионы слушателей. Такого явления никогда не было в истории поэзии. Нельзя не отметить, что некоторые причины популярности «четверки» коренились во внелитературных факторах общего культурного свойства. 50-60-е гг. XX в. - время формирования западной поп-культуры с ее «индустрией кумиров»; в 60-е гг. XX в. уже свершает становление и рок-культура. Не вполне информационно отделенный от «капиталистических стран» Советский Союз отставал от них в этом пункте на десятилетие: «культовые поп-звезды» (к примеру, Алла Пугачева) возникли в СССР только в 70-х гг. XX в., а «русскоязычный рок» вышел из подполья лишь в начале 80-х гг. «Большая четверка» отчасти восполнила временно пустовавшие в СССР вакансии от поп-культуры и рок- культуры, заняла роли и места Элвиса Пресли и Джона Леннона - хотя заняла их ненамеренно, по исторической случайности.

Некоторые социальные и культурные роли «советская эстрадная поэзия» играла не случайно, а осознанно. Так, поэзия Е. Евтушенко заменяла «журналистику колумнистского типа» (недостаточно развитую в СССР, в отличие от тогдашнего «Запада»); также отчасти на «журналистском поле» работали Р. Рождественский и А. Вознесенский. Деятельность А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной заполняла еще одну важную нишу - нишу культурного явления, которое можно определить как «актуальное искусство». «Эстрадные поэты» впрямь были «больше, чем поэтами»; они были арт-персонами. Общество жадно интересовалось не только их творчеством, но и их одеждой и аксессуарами (клетчатыми костюмами Евтушенко, шейными платками Вознесенского, шляпками Ахмадулиной), их скандалами (притом не только общественно-политического свойства), перипетиями их личной жизни. Эти поэты предвосхитили нынешнюю «эпоху интерактивности», и в наибольшей степени это относится к самому нашумевшему представителю «четверки» - к Е. Евтушенко.

Евгений Александрович Евтушенко (р. 1932) - поэт, прозаик, общественный деятель, киносценарист, кинорежиссер, переводчик, автор песенных текстов, составитель поэтических антологий. Поэт сыграл большую роль в демократизации советской поэзии, превратив ее в предмет интереса миллионов читателей, побывал во многих странах мира. В настоящее время - гражданин США, популяризирует русскую поэзию в американских университетах и часто посещает Россию.

Е. Евтушенко родился в Иркутской области, на станции Зима. Драматичные впечатления военного сибирского детства и отрочества стали основой для лучших стихотворений Евтушенко. Поэт окончил семь классов средней школы, с 1951 по 1954 г. учился в Литературном институте, но учебу не завершил. В стране он стал известен в начале 1960-х гг. после публикации двух остроактуальных стихотворений - «Бабий Яр» (1961) и «Наследники Сталина» (1962). В дальнейшем поэт неоднократно оказывался в поле внимания публики. Евтушенко - автор поэм «Братская ГЭС» (1963-1965), «Под кожей статуи Свободы» (1968-1969), «Казанский университет (1969-1970), «Северная надбавка» (1977), «Мама и нейтронная бомба» (1982), «Фуку» (1985) и др. Отдельные стихотворения Евтушенко тяготеют к большому объему, стремятся превратиться в маленькие поэмы.

Поэтика Евтушенко ярка и узнаваема. Она включает в себя такие приметы, как «евтушенковские рифмы» - сдвинутые к началу рифмуемых слов, часто корневые, неожиданные и виртуозные (но не всегда точные), многочисленные «неологизмы-евтушенкизмы» - фельетонные («...он иска- мазаться не хочет» - в стихотворении «Поэта вне народа нет», 1978) или сентиментальные - неисчислимые «звенинки» и «блестинки». Однако эти броские черты подчинены общему уровню, на котором просматриваются иные, более существенные особенности поэтики Е. Евтушенко. Нельзя не обратить внимания на то, что многие стихи поэта - выступления оратора, призванные убеждать аудиторию. Для осуществления этой задачи у Е. Евтушенко есть богатейший арсенал различных средств - ритмических, лексических, интонационных, образных; поэт пользуется риторическими вопросами, обращениями, повторами, усилениями или, наоборот, умелыми гашениями голоса. Очевидно, что на творчество Евтушенко сильнейшее влияние оказала риторическая поэтика Владимира Маяковского; но есть разница между лирическим героем Маяковского и лирическим героем Евтушенко. Лирический герой Маяковского - при всей его ранимости - цельный, а поэтическое «Я» Евтушенко - раздроблено на миллионы свойств и взаимных отражений. Евгений Евтушенко подвергался упрекам в эгоцентризме, в «ячестве». Вряд ли эти упреки точны: при ближайшем рассмотрении строк Евтушенко обнаруживается, что поэт так останавливает читательское внимание на собственном «Я», потому, что он не знает, каково его настоящее «Я» - и жаждет ответа со стороны, извне. В раннем стихотворении «Пролог» (1955) Евтушенко так характеризовал свое «Я»: «Я разный - я натруженный и праздный, / Я целе- и нецелесообразный... / Я так люблю, чтоб все перемежалось! / И столько всякого во мне перемешалось».

Одно из самых известных стихотворений Е. Евтушенко - «Идут белые снеги» (1965).

Идут белые снеги, как по нитке скользя...

Жить и жить бы на свете, да, наверно, нельзя.

Чьи-то души, бесследно растворяясь вдали, словно белые снеги, идут в небо с земли.

Идут белые снеги...

И я тоже уйду.

Нс печалюсь о смерти и бессмертья не жду.

Я не верую в чудо.

Я не снег, не звезда, и я больше нс буду никогда, никогда.

И я думаю, грешный, - ну, а кем же я был, что я в жизни поспешной больше жизни любил?

А любил я Россию всею кровью, хребтом - ее реки в разливе и когда подо льдом,

дух ее пятистенок, дух ее сосняков, ее Пушкина, Стеньку и ее стариков.

Если было несладко, я не шибко тужил.

Пусть я прожил нескладно - для России я жил.

И надеждою маюсь (полный тайных тревог), что хоть малую малость я России помог.

Пусть она позабудет про меня без труда, только пусть она будет навсегда, навсегда.

Идут белые снеги, как во все времена, как при Пушкине, Стеньке и как после меня.

Идут снеги большие, аж до боли светлы, и мои, и чужие заметая следы...

Быть бессмертным нс в силе, но надежда моя: если будет Россия, значит, буду и я.

Ритмика этого исповедального текста не совсем типична для творчества этого автора. Она была перенята из поэтической классики XX в. Два поэтических образца - стихотворение «Снег» (из «Трилистника ледяного») И. Анненского и поэма Б. Пастернака «Вакханалия» - закрепили за этой ритмикой тему снега и зимы. Однако Евтушенко уже в третьей строфе стихотворения переходит от темы снега к магистральной для него теме «Я», сопрягая ее с темой «России». Вообще контакт психологических тем «Я» и «России» в творчестве Евтушенко часто становится предметом саднящих авторских раздумий. Достаточно вспомнить знаменитое двустишие «моя фамилия - Россия, / а Евтушенко - псевдоним», воспринятое читателями как эпатаж, но на деле являющееся добровольным признанием в исчезновении собственного «Я», замененного совокупной «Россией». Кстати, броский афоризм «если будет Россия, / значит, буду и я» - смягченный вариант того же признания.

Но в этом тексте можно выявить еще одну особенность: авторское «Я» здесь близко к авторскому «Я» в журналистике. Поклонники Евтушенко называли его «поэтом-публицистом», недоброжелатели обвиняли его в «газетности». Точнее определить поэзию Евтушенко как «журналистскую»; это определение - не позитивно и не негативно, оно выявляет ведущую черту поэтики мастера. Как известно, журналистский текст отличается от литературного текста тем, что всегда отталкивается от конкретного социально значимого факта (или явления), тогда как литературный текст (за редкими исключениями) взрастает на вымысле. Поэтические тексты Евгения Евтушенко (почти всегда) являются реакцией на социальную конкретику, и в этом плане они - ни что иное, как журналистика. Едва ли не в каждом из них присутствует смысловое ядро, взятое из различных жанров журналистики. В «ядерных зонах» стихотворений Евтушенко четко опознаются такие жанры, как передовая статья, репортаж, комментарий, очерк, фельетон; и даже в самых лиричных строфах Евтушенко проглядывает эссе, притом в его журналистском варианте. Однако ближе всего поэзия Е. Евтушенко к жанру «колонки» («колумна»). Исследователи журналистики считают, что «колонка - это всегда прямой диалог с аудиторией, соло, рассчитанное на контакт со слушателями, живое, образное слово, сориентированное на сочувственный отклик тех, к кому оно обращено... монолог публициста, предлагающего в образной форме свою оценку фактов и явлений действительности» . Эти характеристики снайперски попадают в сущность текстов Евтушенко, поэта-колумниста.

«Журналистскую составляющую» поэзии Е. Евтушенко легко продемонстрировать на примере получившего в свое время известность и очень колоритного стихотворения «Интеллигенция поет блатные песни» (1978).

Интеллигенция поет блатные песни.

Поет она не песни Красной Пресни.

Даст под водку

и сухие вина

про ту же Мурку, Енту и раввина.

под шашлыки и под сосиски, ноют врачи, артисты и артистки.

Поют в Пахре писатели на даче, поют геологи и атомщики даже.

как будто общий уговор у них или как будто все из уголовников.

С тех пор

когда я был еще молоденький,

я не любил всегда

фольклор ворья,

и революционная мелодия -

И я хочу без всякого расчета, чтобы всегда алело высоко от революционной песни что-то в стихе

простом и крепком, как древко...

Говоря бытовым языком, этот текст написан не для того, для чего пишется лирика (скажем, лирика Пушкина или Блока), он написан для того, для чего пишется газетная статья. Этот текст - журналистский по установке авторской задачи. У него есть еще одна особенность: будучи ортодоксальным в идейном плане, этот текст сообщает о том, о чем в СССР не было принято говорить открыто (по крайней мере, в стихах). Этот текст одновременно - «правильный» (в идейном отношении) и «неправильный» (в тематическом аспекте). Евтушенко вообще был склонен к освещению запретных тем в разрешенной трактовке. «Я» Евтушенко было связано с советской государственной идеологией - но не жесткой функцией «профессионального пропагандиста», а гибкой социально-культурной ролью «журналиста». Можно сказать, что это «Я» было идеологическим в той степени, в какой к государственной идеологии была причастна «Россия», составлявшая сущность «Я» Евтушенко. Это объясняет то, что он мог и протестовать против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 г. - и в то же время оставаться любимым поэтом советских вождей: собирательное «Я» Евтушенко вмещало в себя и «Я» протестной интеллигенции, и «Я» генсека правящей партии.

Специфику «Я» Евгения Евтушенко исчерпывающе характеризует следующий отрывок из стихотворения «Мои университеты» (1984).

Я клеймом большинства заклеймен.

Я хочу быть их кровом и пищей.

Я - лишь имя людей без имен.

Я - писатель всех тех, кто не пишет.

Я писатель,

которого создал читатель, и я создал читателя.

Долг мой хоть чем-то оплачен.

Перед вами я весь -

ваш создатель и ваше созданье,

Антология вас,

ваших жизней второе изданье...

Иначе складывались отношения с целевой аудиторией у другого «эстрадного поэта» - у Андрея Вознесенского.

Андрей Андреевич Вознесенский (1933-2010) - поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор песенных текстов и текста рок-оперы «Юнона и Авось» (музыка А. Рыбникова, 1981), драматург, архитектор, дизайнер, арт-деятель. Кумир советской интеллигенции 60-70-х гг. XX в., поэт побывал во многих странах мира. По праву носил титул «короля метафоры».

Андрей Вознесенский родился и умер в Москве, со столицей связана вся его жизнь. В 1957 г. Вознесенский окончил Московский архитектурный институт (в Москве даже есть его постройки). Первые стихи юный поэт послал Б. Пастернаку, высоко их оценившему. В отличие от Е. Евтушенко, не менявшего своей поэтики, А. Вознесенский прошел через эволюцию. Он начал публиковаться с 1958 г. В 1960 г. вышли две тонкие книжечки Вознесенского - «Мозаика» и «Парабола», ставшие литературными сенсациями.

Для стихотворений и поэм Вознесенского, вошедших в эти книжки, были характерны шестидесятническая этика и гиперболизм. Представление о гиперболах поэта даст стихотворение «Грузинские базары» (1960).

Долой Рафаэля!

Да здравствует Рубенс!

Фонтаны форели,

Цветастая грубость!

Здесь праздники в будни.

Арбы и арбузы.

Девчонки - как бубны,

В браслетах и бусах.

Индиго индеек,

Вино и хурма.

Ты нынче без денег? -

Пей задарма!

Да здравствуют бабы,

Торговки салатом,

Под стать баобабам В четыре обхвата!

Базары - пожары.

Здесь огненно, молодо Пылают загаром Не руки, а золото.

В них отблески масел И вин золотых.

Да здравствует мастер,

Что выпишет их!

Но уже в следующем сборнике Вознесенского «Антимиры», вышедшем через четыре года, манера поэта изменилась кардинально. Это можно было предвидеть и по ранним стихам Вознесенского - к примеру, по эстетскому призвуку стихотворения «Грузинские базары», в котором лирический герой упивался «рубенсовским» праздником жизни, но все же глядел на него взором «человека со стороны», хищным глазом живописца.

Если Евтушенко по складу своей личности - «борец за справедливость», то тип личности Вознесенского - совсем иной: он - «гедонист», «гурман», ориентированный не на этику (подобно Евтушенко), а на эстетику. Отсюда - разница в целевой аудитории поэзии Евтушенко и Вознесенского. Первый - «писатель всех тех, кто не пишет», его публика - демократична, народна. Второй - ориентируется на элиту, пускай даже на «массу элиты». В отличие от своего наставника Б. Пастернака А. Вознесенский - не «поэт для одинокого читателя». Он - поэт для массы, но для той массы, которая считает себя «культурным слоем».

По мере того как поэт взрослел, мальчишеские гиперболы его ранних стихов словно бы застывали, превращаясь в холодные виртуозные метафоры. Вознесенский мастер эстетской метафорики: уже в первом разделе книги «Антимиры» («Поэты и аэропорты») можно обнаружить многие десятки ее образцов. «И из псов, как из зажигалок, / светят тихие языки» («Тишины!»), «аэропорт мой, реторта неона, апостол небесных ворот» («Ночной аэропорт в Нью-Йорке»), «мотоциклы как сарацины / или спящие саранчихи» («Итальянский гараж»). Подобный эстетизм поэзии Вознесенского провоцировал конфликт эстетики с нравственностью и метафизикой. Даже миниатюра «Ночь» (1964) - «Сколько звезд! / Как микробов / в воздухе» - чревата таким конфликтом. А концовка стихотворения «Общий пляж № 2» (1970) - «Только треугольная чайка / замерла в центре неба, / белая и тяжело дышащая, - / как белые плавки бога...» - вызвала громкие протесты даже у безбожной аудитории партийных идеологов. Вознесенский интересовался религиозной тематикой - подаваемой всегда с той или иной степенью двусмысленности, но при этом с нарастающей приязнью. Он был и певцом Научно-Технической Революции (НТР) и каналом смутной, неоформленной, но всегда выявляемой религиозности. С этим связано обилие библейской и церковной атрибутики в поэзии Вознесенского. Чаще всего появление этой атрибутики мотивировано метафорами. Поэт сводил то «грешное с праведным» - «за рулем влюбленные - / как ангелы рублевские» («Рублевское шоссе», 1961), то «праведное с грешным» - «Суздальская богоматерь, / сияющая на белой стене, / как кинокассирша / в полукруглом овале окошечка!» («Суздальская богоматерь...», 1970).

Архитектурное образование А. Вознесенского дает знать о себе в его стихах: они всегда композиционно выстроены. Для его поэтики характерен особый ритмический рисунок, отличающийся «рельефностью». В кульминационные моменты поэт не усиливает звучание, а, наоборот, приглушает его. Рифмовка Вознесенского ярка и неожиданна. Важная особенность поэтики этого автора - многочисленные внутренние рифмы, звуковые повторы. Сначала в тексте возникает рифменное созвучие, затем оно подхватывается многочисленными отзвуками внутри последующих строк, множась и аукаясь, как эхо.

Базовые черты и формы, и содержания поэтики Вознесенского ярко раскрываются в стихотворении «Стриптиз» (1964).

танцовщица раздевается дуря...

Или режут мне глаза прожектора?

Шарф срывает, шаль сдирает, мишуру.

Как сдирают с апельсина кожуру.

А в глазах тоска такая, как у птиц.

Этот танец называется «стриптиз».

Страшен танец. В баре лысины и свист,

Как пиявки,

глазки пьяниц налились.

Этот рыжий, как обляпанный желтком,

Пневматическим исходит молотком!

Тот, как клоп, - апоплексичен и страшон.

Апокалипсисом воет саксофон!

Проклинаю твой, Вселенная, масштаб,

Марсианское сиянье на мостах,

Проклинаю, обожая и дивясь.

Проливная пляшет женщина иод джаз!

«Вы Америка?» - спрошу, как идиот.

Она сядет, сигаретку разомнет.

«Мальчик, - скажет, - ах, какой у вас акцент!

Закажите мне мартини и абсент».

Советский читатель (по преимуществу) не мог своими глазами видеть стриптиз; он даже не мог внятно представить, что это такое. Поэт знакомил этого читателя с красивыми реалиями «порочной западной жизни» (с «мартини и абсентом»), заодно осуждая «нравственное гниение Запада» и привнося в текст изрядную толику эротизма (не приветствовавшегося в целомудренной советской поэзии). Моральные акценты стихотворения расставлены как надо: «проклинаю, / обожая и дивясь»; проклятья - похотливой мужской публике стрип-бара, обожание и сочувствие - «жертве растленного мира», «проливной женщине», стриптизерше (сближенной со «страной Америкой» при мотивации «мнимой языковой ошибки»). Однако «правильные» идеологические оценки здесь соответствуют физиологическим реакциям лирического героя стихотворения и читателей-муж- чин: понятно, что «проливная женщина» вызовет у героя (и у читателей) не только человеческое сочувствие, а завсегдатаи бара бессознательно вос- примутся героем (и читателями) как самцы-конкуренты. Можно сказать, что в данном случае поэзия Вознесенского (подобно поэзии Евтушенко) исполняет функции журналистики, но - журналистики особого назначения, а именно - «светской хроники», знакомящей читателя с роскошью недоступной ему жизни. Если Евтушенко был «советским колумнистом», то Вознесенский брал на себя смежную роль «советского папарацци», светского хроникёра в поэзии.

Своей в светском мире была и поэтесса Белла Ахмадулина. Но она глядела на этот мир не извне (как журналист), а изнутри (как светская дама).

Белла (Изабелла) Ахатовна Ахмадулина (1937-2010) - поэт, прозаик, эссеист, переводчик, автор текстов к песням из кинофильмов. «Зачарованная принцесса русской поэзии» и объект почитания многих поклонников.

Б. Ахмадулина родилась в Москве в семье из кругов советской «партийной аристократии». Все поэты «большой четверки» - не только интернационалисты по духу, но и «интернациональные люди» по этническому происхождению - можно вспомнить латышские и украинские корни Евтушенко, польские корни Рождественского, грузинские корни Вознесенского. Белла Ахмадулина совместила в себе татарские (по линии отца) и итальянские (по линии матери) корни. Возможно, это проявилось в необычной красоте поэтессы. Ахмадулина начала публиковаться в 1955 г. В 1960 г. она окончила Литературный институт. Первая книга стихов поэтессы «Струна» (1962) вызвала многочисленные и противоречивые отклики. Изысканная поэтика Ахмадулиной была непривычна для советского читателя.

В отличие от Евтушенко и Вознесенского Ахмадулина - лирик по преимуществу. Ее поэтика сложилась в начале шестидесятых годов и осталась неизменной до последних дней жизни поэтессы. Эта поэтика - узнаваема и легко воспроизводима (что сделало Ахмадулину «жертвой» пародистов). Признаки «ахмадулинского письма»: длинные ямбические строки (чаще всего - пятистопный ямб), кольцевая рифмовка четверостиший, женские рифмы, зачастую глубокие, неожиданные и точные, риторические восклицания, обращения и вопросы, усложненный синтаксис с вводными конструкциями, многочисленные архаизмы, устойчивая лексика, специфическая интонационная и мелодическая настройка. Ее поэзия образует единый лирический дневник. Стихотворение Ахмадулиной обычно посвящено реальному, часто обыденному, событию или впечатлению, не выделяющемуся из фона жизни. Поэтесса пересоздает его. Событие показывается замедленно, разделяется на составляющие, как бы переоформляется и театрализуется. Эта модель взаимоотношений реальности и ее показа была свойственна и поздней ахмадулинской лирике, но в ней базовая основа текстов размывалась, расплывалась, что усиливало их усложненность.

Особенности поэтики Ахмадулиной очевидны в раннем стихотворении «Газированная вода» (1969):

Вот к будке с газированной водой, всех автоматов баловень надменный, таинственный ребенок современный подходит, как к игрушке заводной.

Затем, самонадеянный фантаст, монету влажную он опускает в щелку и, нежным брызгам подставляя щеку, стаканом ловит розовый фонтан.

О, мне б его уверенность на миг и фамильярность с тайною простою!

Но нет, я этой милости не стою, пускай прольется мимо рук моих.

А мальчуган, причастный чудесам, несет в ладони семь стеклянных граней, и отблеск их летит на красный гравий и больно ударяет по глазам.

Робея, я сама вхожу в игру и поддаюсь с блаженным чувством риска соблазну металлического диска, и замираю, и стакан беру.

Воспрянув из серебряных оков, родится омут сладкий и соленый, неведомым дыханьем населенный и свежей толчеею пузырьков.

Все радуги, возникшие из них, пронзают нёбо в сладости короткой, и вот уже, разнеженный щекоткой, семь вкусов спектра пробует язык.

И автомата добрая душа взирает с добротою старомодной, словно крестьянка, что рукой холодной даст путнику напиться из ковша.

Из этого текста проступают значимые черты образа лирической героини поэзии Ахмадулиной - сострадательность и сочувствие к миру, хрупкая беззащитность, некоторая манерность и при этом стилизованная архаичность (показательно словосочетание «с добротою старомодной» в последней строфе стихотворения).

Зададим вопрос: насколько может сочетаться этот образ с прогрессист- ской направленностью шестидесятнической поэзии (особенно заметной в поэзии Вознесенского) и с демократизмом шестидесятнической поэзии? Лирический герой Евтушенко - «клеймом большинства заклеймен»; лирический герой Вознесенского - при всей своей элитарности - несет в себе и некую массовость (он - «свой парень»), и безусловную современность. А лирическая героиня Ахмадулиной стилизует себя под аристократку пушкинских времен. Ответ прост: для шестидесятников неважно, в какую сторону движется личность - к высокой архаике, к «ленинским нормам» (как в 60-е гг. XX в.) или к «демонтажу советской системы» (как в 80-е г. XX в.). Важно, чтобы при этом личность была бы личностью , выражающей независимое собственное «Я».

Это заметно даже по творчеству Роберта Рождественского, самого неиндивидуального поэта из «большой четверки».

Роберт Иванович Рождественский (1932-1994) - поэт, переводчик, литературный критик, автор песенных текстов и ораторий, телеведущий, общественный деятель. Тонкий и ранимый трибун.

Р. Рождественский родился в селе Косиха Алтайского края в семье военнослужащего. После ухода родителей на фронт воспитывался в детских домах. Не доучившись в Петрозаводском университете, он поступил в Литературный институт, окончил его он в 1956 г. Первые стихи Р. Рождественский опубликовал в 1950 г. Расцвет его творчества пришелся на 60-е гг. XX в.

По характеру своего таланта Рождественский - поэт-оратор (еще в большей мере, чем Евтушенко). Ему наиболее удавались сюжетные произведения. Р. Рождественский был крепко связан с советской государственной идеологией, и в этом смысле он - наиболее советский поэт из «большой четверки». Зачастую склонность Рождественского к ораторской риторике привносила в его интонацию фальшивые фанфарные призвуки, однако он осознавал эту опасность и стремился уйти от нее.

Для поэтики Рождественского характерны композиционная выстроен- ность, использование длинных строк, графическое оформление текстов «маяковской лесенкой».

Поэзия Р. Рождественского тяготеет к музыкальной форме. На слова поэмы Рождественского «Реквием» (1961) была написана одноименная симфония Д. Кабалевского. Известные композиторы обращали его стихи в песни, которые исполняли звезды эстрады. Также Рождественский писал песни к кино- и телефильмам. Наиболее известные песни на стихи Рождественского - «Огромное небо» (О. Фельцман, 1967), песни к кинофильму «Новые приключения неуловимых» (1967) - «Не печалься о сыне...» (Б. Мокроусов) и «Погоня» (Я. Френкель), «Я сегодня до зари встану...» (М. Фрадкин, 1971), «Свадьба» (А. Бабаджанян, 1971), песни к кинофильму «Любовь земная» (1972, Е. Птичкин) - «Эхо любви» и «Сладка ягода», песня к телефильму «Как закалялась сталь» (1975) «Товарищ песня» (И. Шамо), песни к телесериалу «Семнадцать мгновений весны» (1976, М. Таривердиев) - «Мгновения» и «Я прошу, хоть не надолго...»

Роберт Рождественский ушел из жизни первым из «большой четверки» шестидесятников. Можно предположить, что он, наиболее связанный с советским миром, не вынес крушения этого мира.

Андрей Вознесенский и Белла Ахмадулина до конца жизни писали стихи в собственных ранее разработанных канонах. Евгений Евтушенко после 1991 г. пережил тяжелый творческий кризис, большая часть его стихотворений постсоветского периода - неудачна. Отчасти это объясняется тем, что с разрушением советской системы рухнули условия, обеспечивавшие уникальность диалога его поэзии с обществом. Новая власть и общество больше не нуждались в вакансии «поэта-посредника», «поэта-резо- натора». Понимая это, поэт переключился на составление многотомной антологии русской поэзии.

«Советская эстрадная поэзия» - безусловно, важная страница в истории русской литературы XX в. Неоценимы не только ее культурное значение, но и ее влияние на общество.

Вопросы и задания для самоконтроля

• 1. В чем заключались причины уникальной популярности «большой четверки» поэтов-шестидесятников (Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, Р. Рождественского) в 60-70-е гг. XX в.?
• 2. Назовите индивидуальные особенности, которые несет поэзия каждого в отдельности поэта-шестидесятника из «большой четверки».

Темы для индивидуальных сообщений

• 1. Взаимосвязь идейного конфликта и композиции в поэме Е. Евтушенко «Братская ГЭС».
• 2. Тема любви в лирике Е. Евтушенко и А. Вознесенского.
• 3. Проявление показательных черт лирической героини в особенностях авторской поэтики Б. Ахмадулиной.

• 1. Фаликов, И. 3. Евтушенко: Love story / И. 3. Фаликов. - М.: Молодая гвардия, 2014.
• 2. Михайлов, Ал. А. Андрей Вознесенский. Этюды / Ал. А. Михайлов. - М. : Художественная литература, 1970.
• 3. Сорное, Б. М. Привычка ставить слово после слова // Сорное, Б. М. Бремя таланта / Б. М. Сарнов. - М.: Советский писатель, 1987.

• Основы творческой деятельности журналиста: учебник / под ред. С. Г. Корконосеико.СПб.: Знание, 2000. С. 153.

Шестидесятники это плеяда писателей, заявивших о себе в конце 1850-60х: Н.В.Успенский (1837-89), Н.Г.Помяловский (1835-63), Ф.М.Решетников (1841- 75), В.А.Слепцов (1836-78), А.И.Левитов (1835-77) и др.Большинство из них принадлежало к сословию разночинцев; они были выходцами из среды мелкого провинциального духовенства, как правило, окончившими семинарию. Путь в литературу этому поколению открыла журнальная стратегия Н.А.Некрасова, проводившаяся им в «Современнике», а также литературная критика Н.А.Добролюбова и Н.Г.Чернышевского: статья последнего «Не начало ли перемены?» (1861), в которой давалась высокая оценка рассказам Успенского, послужила своеобразным манифестом литературы шестидесятников.

Значительную роль в популяризации и утверждении творчества писателей-шестидесятников сыграла критика Д.И.Писарева, М.Е.Салтыкова-Щедрина, П.Н.Ткачёва, которые не без основания увидели в молодых литераторах выразителей близких им «освободительных» идей. Вслед за сборником «Рассказы» (1861) Успенского последовал ряд произведений, закрепивших за творчеством представителей этого поколения репутацию нового литературного явления. В их творчестве преобладали жанры цикла очерков и рассказов: «Очерки бурсы» (1862-63) Помяловского; «Степные очерки» (1865-66), «Московские норы и трущобы» (1866), «Горе сел, дорог и городов» (1869) Левитова; «Владимирка и Клязьма» (1861) и «Письма об Осташкове» (1862-63) Слепцова - и небольшой повести: «Подлиповцы» (1864), «Горнорабочие» (1866-68) Решетникова; «Мещанское счастье» (1860) и «Молотов» (1861) Помяловского, «Трудное время» (1865) Слепцова.

Центральная тема творчества шестидесятников

Центральной темой творчества шестидесятников стала жизнь простолюдинов, крестьян, низов городского мира. Созданный ими образ народа потряс современников неслыханной беспощадностью и натуралистичностью. Низы общества изображались как существа, не способные понять простейших законов и гражданских общественных установлений. Такое видение было обусловлено не только жизненным опытом разночинцев, столкнувшихся в детстве и юности с жестокостью жизни, неприглядным бытом, но и той идеологией радикальных революционеров, которую они восприняли и стремились отразить в своих произведениях: в основе ее лежало представление о человеке как о биологическом существе, чья жизнь регулируется прежде всего физиологическими потребностями. В результате народ у шестидесятников становится абсолютным рабом существующего социального порядка. Этот пессимизм сделал произведения шестидесятников не до конца приемлемыми не только для враждебной критики, но и для тех идеологов, которые поначалу вдохновляли и высоко превозносили их творчество.

Другой важнейшей темой в творчестве шестидесятников стал трудный путь человека из разночинной среды к знаниям , его самоутверждение в обществе. Сталкиваясь с чуждой дворянской средой, занявшей центральные позиции в культуре, разночинец ощущает свою ущербность, недостаток образованности, воспитания. Герой шестидесятников выбирает компромисс, как Молотов в дилогии Помяловского, принимающий решение приспособиться, завоевывая ценой своеобразной мимикрии внутреннее пространство для реализации своих личных потребностей. Только в «Трудном времени» Слепцова изображен разночинец, уверенный в себе, легко побеждающий в духовном и нравственном поединке аристократа-помещика.

Творческий путь шестидесятников

Творческий путь шестидесятников завершился духовным тупиком: они создали трагический образ человека, отринувшего Бога и идолов, но не сумевшего обрести иных духовных опор и потому кончившего жизнь в пустоте отчаяния.

Шестидесятники также это обозначение генерации советских людей 1960-х. В литературе это обозначение и более конкретно, и более размыто: шестидесятники - участники литературной борьбы, в особенности, на страницах «толстых журналов», и выразители новых идей, даже нового чувства жизни, возникшего в период постсталинской «оттепели». Как иронический аналог более устойчивых, повторяющихся тенденций российской истории, паратермин «Шестидесятники» содержит в себе отсылку к «шестидесятничеству» 19 века. Несмотря на то, что о шестидесятниках заговорили скорее ретроспективно и дистанцируясь в более поздние десятилетия, подчас односторонне и не всегда справедливо, - феномен шестидесятничества, как это обычно бывает, глубже и многозначнее того, что этим словом зачастую обозначают. Прежде всего шестидесятники - это не только и даже не столько поколение или те или иные деятели, писатели, критики, но трудноуловимая, хотя достаточно определенная социокультурная атмосфера, «сквозная умонастроенность» эпохи: это также более общая у СССР с Западом - и вопреки, и благодаря возведенной в 1961 Берлинской стене - проблемно-атмосферическая констелляция (упорядоченность) времени и языка.

Шестидесятники в действительности - люди разных поколений , разных воззрений и мировоззрений, разных культурных миров. Шестидесятники - это поэты Е.А.Евтушенко, А.А.Вознесенский, но и участник Отечественной войны и сын репрессированного коммуниста поэт и бард Б.Ш.Окуджава, чьи «комиссары в пыльных шлемах» задали тон романтической памяти и романтическому прогрессизму шестидесятников. Это и крупнейший советский философ М.К.Мамардашвили (1930-90), в 1960-е критиковавший Ж.П.Сартра и К.Ясперса с позиций «культурного» (официально-неофициального) марксизма; А.Г.Битов как автор «Уроков Армении» (1967-69), «Пушкинского дома» (1971, опубликовано в 1978); автор мемуаров «Люди, годы, жизнь» (1961-65) И.Г.Эренбург и новая фигура А.И.Солженицына с явными чертами антисоветизма; это Э.Неизвестный, пытавшийся убедить Н.С.Хрущева в совместимости нового искусства с советской властью, но также и Вен.Ерофеев с его поэмой в прозе «Москва - Петушки» (1969), раблезиански-кафкианской отходной советскому сознанию вообще. В общественно-литературной жизни 1960-х, еще не до конца разделившейся, как позднее, на официальную и неофициально-самиздатовскую (хотя литературная судьба А.Синявского и Ю.Даниэля, осужденных в 1966, как и ходившие в списках произведения Солженицына, была убедительным предвестием такого разделения), с понятием “Шестидесятники” связывают в особенности деятельность «Нового мира», редактировавшегося А.Т.Твардовским: журнал проводил линию, намеченную, по существу, в хрущевском докладе на XXII съезде КПСС; но счет, предъявляемый советской реальностью советской власти, был слишком велик: он был несовместим не только с «ленинскими нормами партийной жизни», как это называлось на официальном языке, но, в известном смысле, и с литературно-эстетическими и общественно-политическими убеждениями шестидесятников, гротескно воспроизводивших - в как бы перевернутой советской ситуации 20 века - воззрения революционных демократов и шестидесятники предшествующего столетия. Шестидесятники в общественном сознании, в литературе, искусстве и стиле жизни исторически исчерпали себя на рубеже 1990-х, вместе с крахом тоталитаризма и коммунизма.

Монументы поэтам и писателям второй половины ХХ века, да ещё ныне здравствующим, сегодня устанавливаются крайне редко. В Твери же 16 июля с.г. произошло знаменательное и, возможно, беспрецедентное событие: возле Дома поэзии Андрея Дементьева был торжественно открыт памятник целому литературному течению - поэтам-шестидесятникам. Внешне впечатляющее действо состоялось при достаточном стечении публики; его почтили своим присутствием первые лица города и области, а также столичные знаменитости - И. Кобзон, Е. Евтушенко, В. Терешкова, Ю. Поляков, Л. Рубальская и ряд других. И, конечно, на церемонии открытия блистал Зураб Церетели, создатель этого уникального арт-объекта.

Поэты-шестидесятники увековечены в виде книг, на корешках которых начертаны следующие фамилии: Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава и… Андрей Дементьев. Книги заключены в квадратную бронзовую раму, напоминающую полку библиотечного стеллажа, по двум краям которой оставлено некоторое пространство. Для чего? Наверное, для того, чтобы потом можно было кого-то добавить или, наоборот, снять с импровизированной полки. Или чего ещё проще: закрасить одну фамилию и вместо неё написать другую. Экономична и мудра мысль скульптурная...

Меня как литературоведа и специалиста по русской литературе ХХ века интересует лишь одно обстоятельство: кто определил перечень имён, запечатлённых на сём «шедевре»? Не имею ничего против истинных шестидесятников - Ахмадулиной, Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Окуджавы. Они громко заявили о себе после ХХ съезда КПСС, разоблачившего «культ личности», и в своих стихах воплощали особое мировоззрение, обновляли эстетику, культивировали лирическую гражданственность, усиливали эффект акцентного слова. Их ценности во многом не расходились тогда с социалистическими идеалами. К примеру, у Е. Евтушенко явно проступали стереотипы соцреализма, а именно, мотив жертвенной готовности стать «материалом» для светлого будущего: «О те, кто наше поколенье! // Мы лишь ступень, а не порог. // Мы лишь вступленье во вступленье, // к прологу новому пролог!» Б. Окуджава романтизировал гибель «на той единственной гражданской» и «комиссаров в пыльных шлемах», а Вознесенский призывал: «Уберите Ленина с денег! // он - для сердца и для знамён».

Но как попали в эту когорту Владимир Высоцкий и Андрей Дементьев? Тайну сию раскрыл материал ТИА (Тверского информационного агентства) под названием «Памятник поэтам-шестидесятникам может привлечь в Тверь любителей литературы и искусства», опубликованный в Интернете 19 июля с.г.:

«Несколько лет назад он [Дементьев] написал стихотворение, посвящённое его друзьям-поэтам. Там было такое четверостишие:

Книги их рядом стоят -

Белла с Андреем и Роберт,

Женя и грустный Булат…

Час их бессмертия пробил.

Поэт прочёл стихотворение своему другу, народному художнику СССР Зурабу Церетели, и предложил создать памятник. Именитый скульптор перезвонил и поставил свои условия: во-первых, он решил сделать его в дар, во-вторых, предложил добавить на трёхметровую “книжную полку” имена Владимира Высоцкого и самого Дементьева, поскольку тот руководил журналом “Юность”, где публиковались поэты».

Давайте разберёмся. Во-первых, Владимир Высоцкий - совершенно особая страница в истории русской поэзии и авторской песни. Проблематика и стилистика его стихотворений-песен разительно отличается от поэзии шестидесятничества, а зрелое творчество вообще приходится на 1970-е годы… Данный вопрос очень спорный; мне не знаком ни один современный вузовский учебник по русской литературе указанного периода, который относил бы Высоцкого к шестидесятникам, а частные дилетантские мнения иного рода таковыми и останутся.

Во-вторых, разве поэтическое шестидесятничество исчерпывается только вышеназванными именами? Отнюдь, оно гораздо шире: Ю. Мориц, А. Галич, Ю. Визбор, Ю. Ким, Н. Матвеева, Р. Казакова, и, может быть, даже И.Бродский.

В-третьих, самое главное: при всём уважении к его трудам на благо русской поэзии Андрей Дементьев не имеет к феномену шестидесятничества никакого принципиального отношения, разве что чисто хронологическое. В 1955-1963 гг. несколько его тонких книг издано в Твери (тогда Калинине), и огромные аудитории в московском Политехническом музее и тем паче на столичных стадионах он в то время не собирал и властителем молодёжных дум - увы - не был. Первым заместителем главного редактора журнала «Юность» (в котором Высоцкий, кстати, при жизни не публиковался) Дементьев стал в 1972 г., а главным редактором - в 1981-м. Журнальную трибуну поэтам-шестидесятникам на рубеже 1950-1960-х давали прежние редакторы «Юности» Валентин Катаев и Борис Полевой. Само же шестидесятничество как целостное художественное течение к середине 1960-х гг. перестало существовать, а его лидеры пошли разными творческими путями.

И, тем не менее, то, что свершилось в Твери 16 июля 2016 года с достойной лучшего применения помпезностью и ночным фейерверком за счёт средств городского бюджета, обязательно войдёт в историю как образец безвкусной ангажированности и пускания в глаза широкой общественности пиаровской пыли по причине неоправданно разросшегося тщеславия одного человека.

Роберт Рождественский. 1950-е. Фото И. Рождественский

Рождественский, Аксенов, Окуджава, Евтушенко, Вознесенский в книге "Удостоверение личности", фрагмент

14 ноября 2016

То ли страсти поутихли,

То ли не было страстей…

Геннадий Шпаликов

Книга "Удостоверение личности" вышла небольшим тиражом в 2002 году. Это сборник, посвященный поэту Роберту Рождественскому: его стихи, фотографии, документы, монологи его друзей и коллег, живые голоса из живого, шального, настоящего продолженного времени.

Роберт Рождественский. 1959. Фото - С. Переплетчиков

Булат Окуджава

… А потом судьбе было угодно, чтобы мы попали все в одну компанию. Это произошло не по сговору. Это время так распорядилось интересно. И хотя я был старше всех в этой компании, я прошел фронт, был совсем в другом качестве... так сложились обстоятельства, что мы оказались вместе. Совершенно разные люди.

Я не могу сказать, что мы были закадычными друзьями, нет. Но мы были соратниками. Мы общались, конечно, и в залах, где мы выступали, и в домах, квартирах, перезванивались. Роберт и Женя больше и чаще, я реже. Но тут сказывался возраст. Я хочу сказать, что мы все были, конечно, при всех наших успехах, шуме вокруг нас, - я этого тогда не понимал, сейчас понимаю, - были жертвами своего времени в той или иной степени. И беда заключалась особенно в том, что мы не притворялись верящими в коммунизм. Мы были верящими. Ну, до определенного момента, который наступил в конце шестидесятых, когда мы начали раздумывать на эту тему. А до этого мы верили. И это была наша беда большая. И это относится в равной степени и к Жене, и к Андрею, и к Роберту, и ко мне. Раздумывать начали примерно одновременно, потому что мы общались, сплетничали, сообщали друг другу какие-то факты, события. Начали выезжать за границу, привозили оттуда какие-то запретные журналы, книжки, читали. Потом между собой распространяли все эти сведения. Начали общаться с людьми незараженными. Вполне достойными. У меня это сложно проходило... я был сыном фанатичных коммунистов, большевиков, бессребреников, честных людей. Но слепых. Не понимающих, что они делают. Они очень искренне, честно хотели уничтожить одних, чтобы другие жили хорошо. Потом отца расстреляли. Сами же пострадали от той системы, которую создавали. Отца расстреляли, мать девятнадцать лет провела в лагере. А я что, я был красным мальчиком. И все у папы, у мамы спрашивал: "Он - враг народа?" Ну вот... потом я стал комсомольцем, потом война. И все, что происходило в СССР, у меня не вызывало отвращения или возмущения. И когда арестовали моих родителей, я огорчился, конечно, но не удивился, потому что я знал, что красные чекисты не ошибаются. Не могу сказать, когда задумался впервые. Но это произошло давно, постепенно расширялась сфера познания. Я помню, что моя мама вернулась такой же фанатичной большевичкой... да... единственное, что она успела в лагере понять - что Сталин был мерзавец. Мы часто с ней спорили на эти темы. И она не сдавалась. И только незадолго до ее смерти у нас был еще один политический спор, и вдруг она подошла к окну, посмотрела мимо меня куда-то и крикнула: "Что мы наделали?!"...

Роберт Рождественский, Стасис Красаускас и Булат Окуджава. 1960-е

То время? С одной стороны, я счастлив, что коммунистический режим лопнул. С другой - я к тому времени отношусь очень хорошо, потому что я был молод, у меня было много сил, у меня все получалось, мне все удавалось - как я могу отрицательно относиться к своей молодости? Но самое ужасное заключается в том, что постепенно, изучая русскую историю, набираясь опыта, я для себя сделал вывод, что большинство наших бед - это не результат дурного влияния коммунистов. Это наша исторические беды. Это наша психология. Просто коммунисты воспользовались некоторыми нашими чертами. Усугубили их. А психология эта старая. И привычки эти старые. Пьянство. И зависть. И чинопочитание. Ну, и потом, Россия никогда не знала, что такое демократия. А за один день с помощью указа стать демократом невозможно. Этому надо учиться, это надо впитать в кровь. Россия никогда не знала, что такое свобода. Она знала, что такое воля. А воля - это делай что хочешь. А свобода - это делай, что хочешь, но так, чтоб не мешать другим. В рамках закона. А Россия никогда не уважала закон. И Россия никогда не уважала личность. Постепенно это появляется, конечно... вот я захожу в угловой магазин - и продавцы мне улыбаются. Откуда взяли? Из фильмов.

А что касается шестидесятников - я вообще-то не очень хорошо понимаю это слово. "Шестидесятники". Я думаю, что это небольшая группа людей, чья общественно-полезная деятельность началась в пятидесятые годы. Интеллигенция. Интеллектуалы. Мыслящие люди. Люди, у которых был не протест против коммунизма вообще, а был протест против искажения этой замечательной идеи. И когда появился в Чехословакии социализм с человеческим лицом, все очень приветствовали. Это было замечательно. Мы не бросали бомб, не сидели на баррикадах. Нет. Ничего этого не было. Года два тому назад начали усиленно шестидесятников поливать помоями, говорить, что мы не сопротивлялись, что мы болтуны... Я думаю, что шестидесятников нужно судить по законам их времени. А не по сегодняшним законам. Это все равно, что Пушкина судить за то, что он был крепостником. Конечно, шестидесятничество внесло свою лепту в дух общества. Конечно. Оно научило людей, заставило задумываться, пусть не соглашаться с шестидесятниками, но задумываться. И я думаю, что во всем, что происходит сейчас, есть маленький, маленький элемент влияния шестидесятников. Конечно, есть. Мне хотелось бы так думать...

Василий Аксенов и Роберт Рождественский. Коктебель, 1962

Василий Аксенов

Мы познакомились, когда у меня вышла повесть "Коллеги". До этого я видел Роберта, я тогда был начинающим, так сказать, а он был уже звезда. Я точно не помню, когда первый контакт произошел, я помню, что он просто подошел ко мне. Или сел за стол. И началась дружба. Бурная, нелепая. Пьяная основательно. И веселая очень. Роба жил тогда во дворе Союза Писателей в подвальчике. И мы колобродили. Веселое время, да - бесконечные компании, разойтись не могли. Какое-то таскание по Москве до утра... Основными людьми в этой компании были Роберт и Алла. Модная была фраза: слиться в экстазе. Ну, и не только пьянство там было. Чтение было... Было весело. Очень тепло. Даже жарко. И так все друг другу говорили: "Старик, старик". Так объяснялись. "Старик, ты гений", - все говорили. И все верили друг другу...

Это был послесталинский подъем. Все как-то радовались успехам друг друга. Спонтанно, подсознательно, чувствовали, что происходит какое-то наступательное движение. 63 год стал переломным. Вот тогда они впервые нас всех разбросали. И очень успешно. Разбросали, расшвыряли, запугали хрущевскими встречами.

Началось все с художников в декабре 62 года. Визит Хрущева в Манеж. А потом встреча в марте в Кремле. Это была двухдневная встреча. И в первый день, между прочим, Роберту досталось больше всех. Он как-то вышел говорить... и говорил в приподнятой такой своей манере, о коммунизме... и вдруг совершенно ни с того, ни с сего Никита как начал орать! Это, конечно, было уже подготовлено его аппаратом, потому что он уже знал, на кого надо орать. Он на него орал, я помню: "где вы таких мальчиков ваших нашли?!"... Хотя в речи Роберта сплошной патриотизм был. Но Хрущев в этом усмотрел какую-то крамолу. А на второй уже день самая свистопляска началась. Там и Вознесенскому, и мне досталось. Это был переломный момент во всей этой молодежной волне. Все испугались. Потому что все-таки не так много времени прошло от Сталина, и выглядело это все довольно гадко. Противно. Перепуг продолжался не так долго... но тут уже начался раскол. Явный раскол. Мне за что досталось? Там выступила такая Ванда Василевская, и она сказала, что только что вернулась из Польши, и там польские товарищи жаловались, что молодые советские писатели мешают им строить социализм. Зал закричал: "Имена!" А она их как бы не хотела говорить. Но зал потребовал. И она сказала: это поэт Вознесенский и писатель Аксенов. Мы тогда дали интервью журналу "Политика", Андрей и я. И там какие-то мысли высказали. Мне в вину вменялось то, что я сказал: "слишком много сталинистов сейчас, хотят вернуть нас в прошлые времена. Но мы не сдадимся". А Андрей сказал, что "миром правит красота". Не коммунистическая партия, а красота! И они требовали отречений... Вот тут и началось расслоение. Мне кажется, что на Роберта очень сильно это подействовало. Сильней, чем на других. Они ведь давали возможность каждому одуматься и примкнуть к основному течению. И Роберт тогда начал что-то переосмысливать, стихийно, спонтанно к ним скатываться. Он уже перестал быть явно диссидентствующим. Но мы продолжали дружить.

И очень много для всех нас значил Стасис Красаускас. Он олицетворял собой братство. Сильный, красивый, художник, литовец... Они очень были близки с Робертом. И мы встречались постоянно... Но, в общем, творческие направления как-то уже пошли врозь.

Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский, Н. Матвеева. В. Солоухин. Фрагмент живописи неустановленного автора

В 63 году мы были в Литве. Это было грандиозно. Мы все там жили в гостинице "Неринга". Я как раз тогда вернулся из Японии... И с утра начиналось гудение. Это было десятилетие семейной жизни Стасиса и его жены Неелы. Бурный такой праздник. И я, в нетрезвом состоянии, лежал в ванне и говорил что-то такое: "Не трогайте любимого писателя японской молодежи!" Коктебель еще был... Один момент там: мы валялись на пляже, жара, солнце, море, мы голые, загорелые, веселые, полностью раскрепощенные. И вдруг на пляже появился человек в черном костюме с какой-то медалькой. Это был Гриша Свирский. Он только что приехал. И пришел на пляж в таком официальном костюме. Мы его схватили и начали раскачивать, чтобы кинуть в воду. А он кричал: "Мерзавцы, пустите меня, у меня партбилет в кармане!" Его бросили вместе с партбилетом. А потом, спустя несколько лет, он стал диссидентом. Размок партбилет...

Мы все были под большим влиянием Хемингуэя. Такая Хемингуэевщина. Выражалось это в алкоголе. Но это был не просто алкоголь. Это было нечто эстетическое, идеологическое - раскованность. Мы и вообще жизнь воспринимали как карнавал... Кстати говоря, я вообще думал все время тогда: почему я не пишу свою основную тему? А моя основная тема была связана с репрессиями, с лагерями, с Колымой, вообще со всем сталинским кошмаром. Как-то это отражалось в рассказах, но очень издалека, намеками. И потом понял: я чувствовал, что это не вполне уместно. Идет деревенский праздник. И на празднике неудобно говорить о чем-то страшном, да? Придет еще какое-то другое время для этого. Так и оказалось. Меня аппаратчики уже тогда вычислили, поняли, что я не совсем свой человек, и взяли на заметку.

Праздник кончился в 68 году. В день вторжения советских войск в Чехословакию. Это был конец. Это был полный конец, отчаяние, истерика. Такое ощущение, что вот то, о чем мы в 61, 62 году мечтали, были почти уверены, что мы преодолеем сталинизм, - вот это все вдруг кончилось. И начинаются совсем крутые времена. И нам тут делать нечего. Я помню, до этого всегда говорили: ну вот, "они" - то есть власть - сволочи, но мы все-таки не отделяли себя от "них". А в 68 году я - и не только я, многие вокруг, - мы подумали: все, это уже конец, теперь все определилось, теперь есть они, есть оставшиеся мы, и теперь все пойдет достаточно жестко. Тогда же, по-моему, возникла идея эмиграции. Как любой карнавал начинается с веселья, потом подъем, пик, и последнее - горькое похмелье. Вот после 68-го началось время горького похмелья. С Робертом мы тогда общались, уже очень редко, но сохраняли очень хорошие отношения. Я помню, как во время процесса Синявского и Даниэля был такой секретарь Союза Писателей Ильин, бывший генерал КГБ. Симпатичный человек, кстати. И вот он мне сказал: послушай, у меня есть для тебя билет на этот процесс. Возьми и посмотри, что там происходит. И ты сам тогда все поймешь. С его точки зрения Синявский и Даниэль были крайними предателями. И я пошел. И увидел там что-то такое, отчего мне хотелось встать и перевернуть все столы... Это была гнусная расправа власти над писателями. И я прямо оттуда пошел в Союз и встретил там Владимова и Гладилина. И говорю: "Ребята, это терпеть нельзя, нужно что-то делать, нужно какое-то письмо написать". И решили написать письмо и послать Арагону в Париж. Закрылись в кабинете Полевого в "Юности " и сочинили вот это самое первое письмо протеста. И решили подписи собрать по друзьям. Была зима 66 года. Мы наметили, к кому обратимся... и среди этих намеченных лиц был и Рождественский. Но Владимов сказал: "Роберт вряд ли подпишет". Потому что он был уже секретарем Союза Писателей, вообще высокопоставленной фигурой. Я помню: было собрание Союза Писателей, и мельтешили все эти писатели в ЦДЛ, а Роберт стоял в вестибюле у окна. И я подумал: сейчас подойду к нему и спрошу, подпишет или нет. И очень волновался: думаю, если он не подпишет, то это означает разрыв. Подошел к нему и протянул ему лист. Может быть, говорю, ты подпишешь? Он прочел, вынул ручку и подписался. Это меня поразило. Я как-то не очень понимаю, почему так он сделал, даже не спрашивая ни слова. После этого дали текст Евтушенко, тот завертелся, как уж на сковородке. Не отказался подписывать, но начал вставлять какие-то фразы, какие-то амортизаторы вставлять, первым начал говорить, что никакому Арагону это нельзя отправлять, а надо отправить в ЦК партии. Ну, хорошо, давайте отправим в ЦК. Отправили в ЦК и больше никуда. Но через день это письмо передавали по каким-то голосам. Ответа никакого не было, но репрессии начались. Запрещали нам печатать что-то, не пускали за границу... Им так важно было нас разбросать! Мешали мы им очень серьезно. Они переоценивали влияние литературы. Сейчас никто не обращает на литературу внимания. А тогда они с такой провинциальной свирепостью думали, что литература может свалить государство. Может быть, они отчасти и правы были. Эта власть всегда чувствовала нелигитимность. А наша группа действительно оказывала влияние на умы советской молодежи. Журнал "Юность", к примеру, долгое время изымали из воинских библиотек.

Стасис Красаускас. Эмблема журнала "Юность"

И вот тогда все начали говорить символами. Эстрадные поэзия, чтение со сцены, у памятника Маяковского... У Роберта было стихотворение про гидрологов, бурящих льдину. Я прекрасно помню, как он это читал, что-то там "...глубина все время девяносто три. Девяносто три, девяносто три - ох, и надоела мне одна не меняющаяся глубина". И зал взрывался! Зал понимал, что он хочет сказать. Девяносто три: не меняющаяся глубина. Стало быть, это призыв к смене. К перемене какой-то. И все поэты тогда носили свои эти фиги в кармане. Поэтам уже неудобно было выходить на эстраду, не припася несколько таких фиг. Поженян говорил о какой-то елке рождественской, которую срубили, она приняла это издевательство над собой молча, - до какой поры мы будем елками, не помнящими обид? Окуджава пел про кота: со двора подъезд известный под названьем черный ход, в том подъезде, как в поместье, поселился черный кот. Ну, тут вообще уже: это был явный призыв к изъятию черного кота. Не говоря уже о Евтушенко, который вечно предлагал шарады. Когда умер Пастернак, Евтушенко написал стихотворение о трех соснах над могилой, и это был явный адрес к Пастернаку, а Пастернака тогда нельзя было упоминать совсем, поэтому он посвятил это стихотворение недавно умершему Луговскому. Посвящение Луговскому, а стихи написаны Пастернаку... В общем, тогда был колоссальный поэтический бум, поэтическая лихорадка какая-то. Сейчас есть даже такой термин в славистике: поэтическая лихорадка начала 60-х годов. И Роберт входил в эту обойму: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава и Ахмадулина. Это была главная поэтическая обойма.

Я часто думал: почему так получилось, в конце концов, что прозаики были всегда во втором эшелоне. А потом произошло нечто парадоксальное: поэты были ассимилированы, в конце концов, властью. А прозаики вступили в полный и непримиримый конфликт с соцреализмом, стало быть, и с правящей идеологией. И я пришел к выводу, что такая ситуация возникла в результате жанровой специфики. Поэзия, все-таки, это монолог. Монолог этой властью принимался гораздо легче, чем полифония. А роман, к которому мы приближались, роман - это полифония. И это категорически не воспринималось соцреализмом. Подспудно, подсознательно не воспринималось и отвергалось. Они уже привыкли, что Ахмадулина вот так вот говорит. И это ее голос. Но привыкнуть к роману, где все говорят на разные лады, - это невозможно.

Роберт ассимилировался больше других... но я не знаю, почему это так произошло. И мне кажется, что это в достаточной степени случайно. Если бы какие-то другие люди ему попались на пути, он, возможно, совсем в другую сторону пошел бы. Ему попались просто такие люди. А у него и Стасика главным критерием было: "хороший парень". Слишком много было хороших парней. Роберт... он добрый. Конечно, он не принадлежал никогда к правому лагерю, но, тем не менее, он стал, в конце концов, удобной фигурой для них. Поэтому, если о нем говорить всерьез, то надо говорить о разных периодах его творческой судьбы. Для него, наверное, труднее было переосмыслить многие явления этой жизни, чем для меня. Я знал гораздо больше. Я с самого начала мимикрировал. Я был абсолютно антисоветским. Был один разговор на темной лестнице на Чистых прудах, у Данелия. Как-то мы тащились туда, наверх, и стали говорить об Октябрьской революции. И я высказался. Они все были потрясены, и Евтух, все: ты что, действительно, всерьез так думаешь? Они все говорили о том, что революцию надо очистить от пятен. Светлое знамя революции надо очистить от грязных рук. А я им сказал: революция грязная с самого начала, преступная банда захватила власть. Это поразило их, советских мальчиков. Я-то не был советским мальчиком совсем. Им труднее было прятаться, а мне труднее было выходить на поверхность...

Но кроме всего этого, была еще обычная жизнь, и были свои проблемы, радости и страсти... Я всегда к Роберту очень теплые чувства испытывал. Потому что молодость все-таки очень сильно сблизила нас. Хотя в ультрадиссиденстких кругах его вообще не любили, но мне никогда это не было важно. И... я его любил. Но так уж разошлось...

Все это чепуха, на самом деле. Все эти проблемы, борьба школ, групп... все это чепуха. И может быть, когда они со Стасиком говорили: "хороший парень", может быть, это было гораздо важнее, чем принадлежность к диссидентам. Наверное, это было важнее.

На съемках фильма "Застава Ильича" Евгений Евтушенко и Роберт Рождественский, 1961. Фото - Г. Перьян

Евгений Евтушенко

У Вознесенского есть такая метафора, в какой-то степени правильная, хоть и не абсолютно точная. Он говорил, что шестидесятники похожи на совершенно разных людей, которые шли разными дорогами, и вот их схватили разбойники и привязали одними и теми же веревками к одному и тому же дереву.

Может быть, в моем случае с Вознесенским это правда. Но у нас с Робертом не так. Я не думаю, что мы шли очень уж разными дорогами. Во-первых, у нас были одни и те же любимые поэты. В литинституте была такая "проверка на вшивость": знание чужих стихов. Мы проверяли таким образом друг друга. И с Робертом мы подружились сразу. Абсолютно. На стихах. Я помню точно: это стихи Корнилова. "Качка в море берет начало". Роберт его знал наизусть. И я его знал наизусть. В то время это было, как обмен паролями. Как будто в лагере встретились два специалиста по санскриту. Корнилов ведь был тогда запрещен, изъят... Это был пароль наш - любовь к поэзии.

И вообще, мы посвящали огромную часть нашего общения разговору о стихах. Мы делились друг с другом нашей любовью к стихам, и часто соглашались друг с другом.

Для меня общение с Робертом, с другими студентами - это начало нового периода. Я был мальчишкой избалованным, часто печатавшимся в газетах, и отдавал газете огромную часть своего времени. Я не то чтобы несерьезно относился к стихам, но занимался больше стихотворными упражнениями, чем стихами. Однажды к первому мая опубликовал стихи в семи разных газетах. Просто забавлялся... . Я даже не могу это назвать халтурой. Это было не для денег. Мне просто ужасно нравилось видеть мои стихи напечатанными. Больше ничего. И до сих пор люблю печататься в газетах. В этом есть какое-то чудо: ты сегодня написал стихотворение, а завтра оно в газете. Но в этом есть и огромные минусы... Я ж был еще очень молодой тогда, 19 лет, вышибленный из школы мальчишка, у меня аттестата зрелости не было. И как раз тогда, в литературном институте, у меня был период самовлюбленности. Но меня быстро от этого излечили. Может быть, это и не заметно до сих пор, но, действительно, я от этого излечился.

И тогда в институте... мы дружили, но были беспощадны друг к другу. Мы не занимались раздариванием комплиментов. Подразумевалось, что мы друзья, что мы любим друг друга, любим наше общее дело, и это означает, что мы можем говорить друг другу очень резкие слова. Сейчас это почти не принято. И каждый из нас был очень жестким критиком, и никогда не было взаимных обид. Это была наша привычная среда обитания. Здоровый воздух. Я начал писать свои серьезные, самые лучшие стихи в то время. Это было сталинское время, но тогда и было мое настоящее начало, благодаря литературной среде... мы вместе развивались, очень часто выступали вместе, зарабатывали какие-то баснословно маленькие деньги, но нам было просто приятно ездить друг с другом. Мы никогда не пьянствовали, но умели долго сидеть за столами за одой-двумя бутылками вина. Спорили, говорили... В нашей среде алкоголиков не было, кроме бедного Володи Морозова, - он сошел с круга...

С Робертом у нас были совершено близкие отношения, я знал всю его подноготную, он никогда ничего не скрывал. У него была очень серьезная история с его первой женой, это все было на моих глазах. И моя влюбленность проходила на его глазах - у нас ничего не было спрятано друг от друга... Но у меня есть такие строчки: "Уходят друзья, кореша, однолетки, как будто с площадки молодняка, нас кто-то разводит в отдельные клетки от некогда общего молока..." Это, к сожалению, с неизбежностью почти всегда случается. Ведь вот бывает так: люди дружат... Может быть, и ошибочно, но одному из этих людей кажется, что его товарищ идет по неправильному пути. Опасный момент был в его соединении с эстрадой. Потому что он, с моей точки зрения, начал уходить в риторику. Я всю жизнь боролся и до сих пор борюсь с риторикой. Это было болезнью нашего поколения, какой-то отравой газет... Я об этом Роберту даже письмо написал.

Мы не виделись. И жили в разных средах. А ведь у нас была такая дружба хорошая, близкая... Мы с Робертом всегда друг друга любили внутренне, но нас просто разводили. Люди, которые не хотели, чтобы мы были вместе. Им не удалось нас поссорить, как говорится, в кровь. Но им удалось нас разъединить. Развести. И Роберт оказался, с моей точки зрения, в непрофессиональной среде. Но и я тоже, между прочим. А сейчас ее вообще не существует. Мне не с кем совершенно поговорить о стихах. Всерьез поговорить. Мне никто не делает настоящих профессиональных замечаний, никто не говорит: вот это у тебя плохая рифма. Или: вот это выбрось, ну что это за строчка.

Человек должен культивировать в себе редактора. Не цензора, а внутреннего редактора. Это не всегда получается. А в Литинституте это было. Сейчас уже никто не сможет подсчитать, сколько строчек в стихах Роберта подсказано мной, и сколько в моих стихах подсказано им. Это была нормальная жизнь. Просто критиковали, говорили: вот выбрось это, это лишнее. Сейчас нету этой жизни. Мы читали стихи друг другу по телефону. Кто сейчас читает стихи по телефону?.. Даже в ресторанах мы сидели и читали друг другу стихи. Даже в разных группах, противоборствующих, но мы читали стихи. Сейчас такое не встречается, совершенно ушло. Вот это была драгоценность общения.

У него огромное было несоответствие его грустных глаз с его маршевыми, бодрыми песнями и стихами. Несоответствие с его глазами, обликом и совершенно особым, специфическим, я бы не сказал "черным", но достаточно мрачноватым юморком. У него какая-то боль жила нерассказанная. И он ее из себя не выпускал в стихах слишком долго. Он слишком боялся обнаружить эту боль. А потом она начала выходить наружу. И тогда получились прекрасные стихи.

Вообще, одно время из него начали делать фигуру, которую противопоставляли мне, когда меня били. Но в момент нападок на меня и оплевывания меня он никогда к этому не приложил руки. Хотя его очень часто толкали на это. Я просто был очень счастлив, что у нас начал происходить возврат к взаимопониманию и к простоте общения. Я безумно счастлив, что, хоть запоздало, но это все-таки произошло.

Римма Казакова, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский. 1960-е

Андрей Вознесенский

Как мы познакомились, я и не помню. Думаю, это был какой-то вечер в ВТО. Вот что его отличало от всех нас: он был человек искренний, чистый, полный доброты. Это самое главное в нем было. И в нем было чувство идеала. Это, пожалуй, единственный в литературе человек, который верил в то, что он пишет. Для него эти слова не были ходульными. Многие из нас писали романтические слова насчет коммунизма и всяких вещей, а у него это не было риторикой. Это были убеждения, поэтому к нему с уважением относились все. Он был из цельного куска человек, он действительно принадлежал этой идее, верил в нее, за ней шел.

Он был одним из тех, кто вернул нам Высоцкого, своим авторитетом Роберт издал его первую книгу. Роберт стоял особняком среди шестидесятников. Хотя, мы вообще все особняком стояли. Но из нас троих - Женя, я, Роберт, - он был как Илья Муромец: высокий, широкоплечий... От последних его стихов просто обрывается сердце, вот от этого: "Я не вернусь..."

Помню такой эпизод: впервые в истории нашей страны, да и всего мира был вечер поэзии в Лужниках. Евтушенко тогда был на Кубе. На вечере было много выступающих, и в их числе Белла была, Роберт был и я. Честно сказать, вечер сыпался. Потому что стадион, четырнадцать тысяч человек, 25 выступающих, да еще стихи. Зал не принимал совершенно. Все провалились, даже Белла. И мы были последние, я и Роберт. Трудно было читать на такую огромную аудиторию. Но мы на своих плечах вытянули вечер.

И еще эпизод - с Хрущевым. Роберта тогда спасло то, что он заикался. Его должны были смять так же, как и меня. В первый день было так: Роберт вышел на трибуну, и все напряглись его бить. Он вышел, но так волновался, что с трудом говорил свою речь, он не мог связать двух слов. Вот когда стихи читал, он не заикался никогда. А тут его заикание спасло, потому что - не знаю, может, жалко его стало. Нет, Хрущев проорал что-то вроде - "Ну вот вы, товарищ Рождественский..." - я не помню точно, какие-то были против него слова, но, видимо, неловко ему было. Человек так волнуется, заикается... это Роберта и спасло.

А со мной было так: Ванда Василевская процитировала мое польское интервью, где я говорил, что гениального Пастернака я могу поставить в один ряд с Лермонтовым и Ахмадулиной. Нет поколения горизонтального, а есть поколение вертикальное. И еще что-то, что Вася Аксенов говорил, тоже какое-то И зал закричал: "Скажите имя, скажите имя!" Ванда так кокетливо ждет, что ее заставят. И Хрущев тоже: "Нет, скажите имя!" - "Это Вознесенский и Аксенов". Хрущев: "А они здеся?"

Я наглый тогда был парень, и я пошел на трибуну. И сказал: "Как и мой учитель Маяковский, я не член партии". Вдруг кто-то в зале орет: "А я горжусь, что я член партии!" Я говорю: "Вы мне не мешайте, дайте мне договорить". И вдруг в зале - рев. А я не понимаю, что происходит. Страх потом пришел. Как на меня кричали... "Вы клевещете на Советский Союз, вы клевещете на коммунистическую партию! Вы хотите венгерскую революцию?? Вам сейчас выпишут паспорт - и катитесь отсюда! Вы пришли в Кремль, без галстука, без белой рубашки! Битник!"

Тогда, я думаю, Никита испугался зала, вот этой бесконтрольности. Мне он кричал: "Ты что так руку поднимаешь? Ты что думаешь, ты Ленин? Ты нам путь указываешь??" А когда вышел Вася и сказал: "Никита Сергеич, вы освободили моего отца", - Никита на него заорал: "Ты что, за отца нам мстишь??"

В восьмидесятые вышел журнал "Огонек", на обложке которого были все наши морды, - Окуджава, Рождественский, Евтушенко и я. Какой тогда поднялся гвалт! Что это позор, что нельзя поэтов на обложку, что они никто... И я рад, что сейчас в Переделкино существует улица имени Рождественского, что есть памятник Окуджаве.

Роберт Рождественский: удостоверение личности. Сост. . - М.: Эстепона, 2002